Текст книги "Пленники Генеллана (том II)"

Глава 28
ЗИМА

– Девочка, – объявила Буккари, входя в низкое помещение, где размещались земляне. – Сработано на славу.

Ее сообщение вызвало взрыв восторга, за которым последовали язвительные комментарии и смех. Любопытные обитатели скал тоже заглянули к гостям. У входа их встретила лейтенант, сумевшая с помощью языка жестов показать и большой живот, и малыша на руках. Старушки-прислужницы удалились, оживленно щебеча, с улыбками на страшноватых лицах.

– Ну… хм… и как она? – спросил Татум.

Все рассмеялись и зашикали, похлопывая виновника по широкой спине.

– Так на кого оно похоже? – настаивал Татум.

– Не оно, эх, ты, петушок! – укоризненно сказала Ли. – Она! И зовут ее Хани. А похожа на маленькую обезьянку, как и все новорожденные.

– Фенстермахер, а ведь ты похож на гориллу! – воскликнул Уилсон.

– Нет, нет, я здесь никаким манером, – запротестовал его сосед. – Я невинен, как…

– Ты, наверное, хочешь сказать, что неспособен, – уколол его О'Тул.

Все рассмеялись, и это тоже было неплохо. Теснота помещений и вынужденное бездействие сказывались: люди быстро вспыхивали по любому случаю. Их маленький мирок стал похож на тюрьму.

– Как вы думаете, я могу ее повидать? – тихо спросил Татум.

– Спросить не помешает, – сказала Буккари. – Сейчас я узнаю. Еще кто-нибудь хочет пойти? – глупый вопрос – руки подняли все. – Посмотрим, что можно сделать, – она рассмеялась.

– Так что вы видели? – спросил Хадсон.

– Коридоры, полированные полы. Вода. Много камня. И еще лифты! У них есть лифты, – сообщила Буккари.

– Они предоставили нам крышу над головой, – добавила Ли. – Ее комната похожа на эту, только поменьше и гораздо теплее. Голдберг сказала, что ничего обезболивающего ей не давали. Пришлось бедняжке потрудиться. Все продолжалось несколько часов, но она чувствует себя хорошо.

– А теперь получите! – воскликнула Буккари. – Роды были под водой! Голдберг говорит, что ее поместили в темную комнату с каменным корытом, наполненным горячей водой.

– Так делали и на Земле, – сказала Ли.

* * *

Уединиться на станции Золотой Рудник было почти негде, их зимнее убежище оказалось весьма скромным. Доворнобб и Катеос, оба достигшие зрелого возраста, понимали, что готовы к браку, и хотели откровенно и без утайки обсудить этот вопрос. Требуемое местечко все же отыскалось – под куполом тепличного участка, где для зимовщиков выращивались фрукты и овощи. Давление здесь было таким же, как и снаружи, а температура весьма умеренная. По понятиям крионцев, здесь господствовал холод. Что за стенами, об этом Доворнобб и думать не хотел.

К стенам купола ветер прибил листья и прочий мусор. Шел снег. Первые снежинки неспешно кружились в воздухе, прежде чем упасть на прозрачную поверхность купола, а затем соскользнуть вниз. Доворнобб и Катеос сели на зеленую скамейку, сняли шлемы и посмотрели друг на друга. Они разговаривали много раз, но сказали очень мало.

– Говорят, каждая снежинка непохожа на другую, – вздохнула Катеос.

– Эт Силмарн утверждает, что к вечеру все, на сколько хватает взгляда, будет покрыто снегом, – сказал Доворнобб. Он встал, подошел к куполу и проверил температуру, но тут же отдернул руку и спрятал ее в перчатку. – Ух! Холодно!

Ученый вернулся к скамейке и посмотрел на Катеос. Она сидела тихо и как-то непривычно робко. Доворнобб уже привык к ее говорливости и непосредственности, тем качествам, которые женщина проявляла только в общении с ним. Важность предстоящего разговора сковывала и его самого. Он сел, взял ее за руку и нежно пожал. Катеос, отвернув лицо, ответила тем же.

– Наша жизнь осложнилась, – начал Доворнобб.

– И в то же время в ней появилась цель, – тихо продолжила она. – Большая определенность, – ее глаза высматривали что-то за пределами купола, за завесой снегопада.

– Мне хотелось бы выразить свои чувства.

– Вы уже сделали это, без всяких слов, – Катеос пристально посмотрела на него. Если бы у Доворнобба и оставались какие-то мысли о независимости или подозрения, которых на самом деле не было, то этот нежный, милый и доверчивый, но в то же время напряженный взгляд устранил бы все сомнения и сокрушил барьеры. Его жизнелюбивое сердце и свободная душа устремились к этой женщине, он отчаянно и страстно желал принадлежать ей, но к этому стремлению отдать себя добавлялась и потребность обладать.

– Говорят, что жизнь длинна, независимо от того, сколь мало в ней дней, если ее делить с кем-то, – сказал он после паузы, которая включала в себя все очарование близости.

– И еще говорят, – в тон ему промолвила Катеос, – что настоящая любовь – это вечно благоухающий цветок, не знающий сезонов и никогда не увядающий.

Эмоции переполнили ученого, унося последние сомнения. Восприятие обострилось до предела.

– Мы в трудном положении. Я всего лишь простой крионец и не могу обещать комфорта и богатства…

– Если для вас важны определенность и достаток, то лучше не продолжать этот разговор, – довольно грубо оборвала его Катеос.

– Пожалуйста, не надо, – раздраженно воскликнул он, изо всех сил стараясь сохранить самообладание и не потерять нить беседы. – Ваше счастье и благополучие станут моей обязанностью. Позвольте мне выразить озабоченность этой стороной вопроса, даже если я недостаточно красноречив.

– Да, – ответила она. – Красноречие ни к чему, если вы говорите искренне.

Доворнобб заглянул в ее большие, светящиеся, карие глаза; он ощущал себя очарованным путником, которому все равно, куда идти, главное, что ему выпал шанс на это путешествие. Путешествие в любовь. Время текло где-то рядом, но не имело для него никакого значения. Ученый нашел свой остров. Воздух наполнился запахом его чувств.

– Мастер Доворнобб? – прошептала она, возвращая его к реальности.

– Да? – отрешенно отозвался он. – О да! – теперь, когда объект его стремлений находился прямо перед ним, Доворнобб собрал всю свою решимость и выразил то, для чего пришел сюда: – Я хочу, чтобы вы стали моей супругой… навсегда.

Вот так! Сказано, хотя и несколько кратко.

Но в ее присутствии и говорить, и думать было трудно. Она опустила глаза. Никакого ответа. И когда ученый уже собрался продолжить, Катеос заговорила.

– У меня нет выбора, я обязана подчиниться вам. Таков закон: моя жизнь – это ваша жизнь. Конечно, вы оказали мне честь, – она склонилась еще ниже, выражая свою покорность, в уголке глаза набухла слеза. Женщина моргнула, и слезинка упала на землю.

– Благодарю вас за формальное согласие, – тихо сказал Доворнобб. Теперь он мог говорить. Ее смиренная поза вызвала в нем потребность излить свои чувства. Он был ученый и свободомыслящий крионец. Ортодоксальность общества вызывала в нем ненависть, мешая или даже запрещая выражать свои чувства или понимать чувства других.

– Между нами есть понимание, есть чувство, есть связь, – спокойно, но раскаляясь изнутри, начал Доворнобб. – И они глубже и сильнее древних правил и традиций, – теперь наступила его очередь читать лекцию. – Я хочу быть вашим спутником. Я хочу, чтобы вы были моим спутником. Навсегда. На всю жизнь. Я хочу, чтобы вы стали моей супругой не потому, что я так распорядился, и не потому, что я хочу взять на себя ответственность за ваших детей. Я хочу, чтобы вы стали моей супругой потому и только потому, что вы сами этого желаете. Если это не так, уходите сейчас и не возвращайтесь. Я не намерен взывать к обычаям нашего общества и буду огорчен, если они – эти правила – стали причиной того, что вы подчиняетесь моим желаниям.

Все это время, пока лилась его речь, Катеос не сводила с него глаз, лицо ее разрумянилось, и каждый упрек только добавлял женщине очарования и красоты. Запах ее чувств тронул ноздри Доворнобба.

– Обещаю вам, – пылко ответила она, – обещаю, что мое согласие является лишь выражением свободной воли. Я ваша навсегда. Ваша, потому что я так хочу – вы мой хозяин.

– Я ваш супруг, – с чувством добавил он, и их запахи смешались.

Женщина сжала его руку, слезы ручьем стекали по ее прекрасному лицу.

– Супруг мой, это обещание – неугасимое пламя. Оно будет разгораться и не погаснет никогда.

Страстность этих слов опалила Доворнобба, доведя до состояния экстаза. Едва сдерживая радость, ученый устремил на нее свой горящий взгляд.

– Обещание – это уже решение. Мы супруги. Я займусь необходимыми документами.

* * *

– Их нужно держать в изоляции, – просвистел Кооп. – Чужаки грубы и ведут себя как дети! Они грязны и плохо пахнут. Мы опасаемся того, что длинноногие принесут нам зло! – собравшиеся старейшины и представители мастеров молча слушали. Перечисление грехов их гостей продолжалось. Обитатели скал не могли поощрять их прожорливость, грубость, раздражительность и буйство.

– Примите мое глубочайшее уважение, о старейший, – прощебетал с галереи посетителей Тоон. – Можно мне сказать? – он встал без разрешения старейшего.

Возмущенный столь бесцеремонным вмешательством, Кооп взглянул с подиума в зал, отыскивая виновника нарушения протокола. Здесь собрались главным образом члены совета, избранные мастера и представители охотников.

– А, наблюдатель Тоон! – Кооп был удивлен. – Твой доклад и стал основой наших суждений. Что еще ты хочешь добавить?

– Покорно прошу разрешить мне обратиться к совету, – обратился мастер пара. – Мои наблюдения сослужили вам плохую службу. О старейший, твое решение продлить карантин может быть правильным, но обоснование причин неверно.

Зал зашумел, возмущенный столь вопиющим проступком.

– Грубое поведение длинноногих не означает, что они принесли зло, – торопливо продолжил Тоон, стараясь донести до всех свои мысли прежде, чем смелость покинет его. – Чужаки разные. Суждение нужно отложить до тех пор, пока мы не поймем их лучше. Да, у них плохие манеры, да, они самонадеянны, да, высокомерны.

Длинноногие не хотят зла, но они ведут себя как отдельные существа, каждый исходит из своих интересов, действует эгоистично, выпуская из вида общую цель, – шум в зале усилился. Тоон повысил голос: – Я предлагаю дать чужакам возможность трудиться, даже если при этом они больше узнают о нашем обществе. Полезная деятельность потребует от них сил и энергии, которые сейчас расходуются впустую, и возвысит их в наших глазах.

В зале воцарилась тишина. Члены совета старейшин рассматривали одиноко стоящего мастера так, словно перед ними было вредное насекомое. Молчание затягивалось.

Его нарушил Браан, вождь охотников. Не извиняясь за нарушение этикета, он поднялся со своего места.

Кооп недовольно посмотрел на него. Такое вмешательство отрицательно сказывалось на его положении старейшины и руководителя всех обитателей скал.

– В словах Тоона есть смысл, – сказал Браан.

– О вождь охотников, выскажи свое мнение, – с едва скрытым недовольством объявил Кооп.

– Покорно принимаю твое разрешение говорить, – просвистел Браан, занимая место на подиуме.

– Охотники первыми узнали о прибытии длинноногих два лунных цикла назад и все это время наблюдали за ними. Мы знаем чужаков не по докладам мастера Тоона и не по слухам. У чужаков есть хорошие качества, и немало. Если они несут нам зло, то и мы им тоже.

Слова его были встречены протестующими выкриками и свистом. Браан повернулся и воинственно оглядел собрание, явно показывая, что твердо намерен дождаться, пока шум уляжется. Ему предоставили слово, и охотник не собирался уступать.

– Да, они ведут себя грубо, оскорбительно, – он повысил голос, перекрывая ропот зала. – Да, они неприлично жестикулируют. Они смотрят прямо в глаза. Они поглощают неимоверное количество столь ценной пищи, обращая ее в зловонные отходы! Они редко моются, и тела их воняют. Они шумны и крикливы. Не уважают наши обычаи. Даже ссорятся между собой. Все это правда! Да, правда! Но это еще не причина, чтобы осуждать их и проклинать. Это только показывает, что они другие.

Долгая речь для охотника. В заключение Браан сказал:

– Послушайте мастера Тоона. Он даст вам взвешенный совет.

Вождь охотников вернулся на свое место. Зал затих, и Кооп дал слово Тоону.

* * *

Астронавты собрались в темной и сырой пещере, заметно нервничая. Где-то далеко внизу катилась река, и хотя увидеть ее не представлялось возможным, грохот потока заставлял говорить громче. Густые и теплые клубы пара немного согревали, но с потолка то и дело срывались сосульки. Пещера освещалась спиртовыми лампами, расположенными вдоль стены, их мутно-желтое ожерелье тянулось вглубь и исчезало за поворотом. Внизу, метрах в шестидесяти под ними, вдоль другой стороны пещеры шла еще одна линия ламп, параллельная первой, обозначая дно огромной каверны.

Прячась в тени, за землянами наблюдал таинственный мастер, о котором им рассказал Ящерица, как они прозвали своего постоянного переводчика.

– Это еще кто такой? – спросил Макартур.

– Босс нашего друга, – ответил Хадсон. – Тот парень, на которого мы должны произвести впечатление.

– Ну, сам он производит не очень приятное впечатление, скрываясь между ламп, – заметил О'Тул.

– Прекратите пялиться, – сказал Шэннон. – Они этого не любят.

Астронавты так и сделали, обратив все внимание на приближающуюся к ним Буккари. Рядом с лейтенантом шел их новый знакомый, Ящерица. Они только что закончили осмотр пещеры, беззвучно общаясь между собой с помощью рисунков и знаков.

– Мы здесь в роли уборщиков, – сообщила Буккари. Мужчины-астронавты обступили пару, отчего маленький обитатель скал нервно огляделся и сделал шаг назад, намереваясь выйти из кольца землян. Буккари положила руку ему на плечо и подтолкнула на место. – Нужно убрать отложения.

– Мистер Ящерица объяснил мне, что это аккумуляторы, – сказала Буккари, – и их необходимо чистить. Данная пещера представляет собой один из аккумуляторных каналов. Всего их четыре. Сейчас они перекрыты и высушены, чтобы бригады чистильщиков могли работать: убрать ил, камни и прочий мусор, который принесла вода после прошлогодней уборки. В этом году наши хозяева запоздали с очисткой, так что теперь приходится наверстывать. Воды было много, мусора оказалось больше обычного. Сейчас мы подключимся к одной из бригад, а потом, когда узнаем, что и как надо делать, сформируем свою собственную группу. Дел хватит на всех.

– Очень уж похоже на принудительный труд, – пробормотал Пети.

– Мы отрабатываем пищу и кров, – напомнила Буккари. – Никто не собирается принуждать тебя что-то делать. Можешь уйти, когда захочешь.

– Извините, лейтенант, я не это имел в виду.

– Ладно, все в порядке, – сказала Буккари. – Мне тут тоже не по себе, – в пещере действительно было мрачновато, где-то что-то скребли, слышался звон падающих капель, и эхо от этих звуков наполняло все пропитанное затхлым запахом каменное подземелье.

– Работа нужна, – сказал Макартур. – Ну что, начали?

– Подождите, – остановила его лейтенант. – Теперь вы знаете, как это важно. Мы отрабатываем свое содержание и можем доказать, что годимся кое на что. А то наши хозяева уже начали считать нас бездельниками, и не без оснований для такого суждения. В любом случае, это лучше, чем просто просиживать всю зиму задницы.

– И что они аккумулируют в этих аккумуляторных каналах, лейтенант? – спросил Шэннон.

– Энергию! Точнее, потенциальную энергию, – ответила Буккари. – В зависимости от потребности в энергии и наличия воды, поток избирательно направляется в один из каналов. На каждом из них установлены водяные колеса, при помощи которых поднимаются большие грузы. Цепи, поддерживающие эти грузы, можно отсоединить от колес и присоединить к другим механизмам. Так что все это – гигантская аккумуляторная батарея. Но только механическая.

– Теперь понятно, как движутся эти лифты, – сказал Хадсон. – А вы видели эти грузы и всю систему передач? Должно быть, внушительное зрелище.

– Только краем глаза, – усмехнулась Буккари. – Вход воспрещен. Наш гид не хотел об этом говорить, но я прижала его вопросами, и он уступил.

Макартур фыркнул.

– Как же получается, что в такой громадной пещере так тепло?

– Пар, – ответила Буккари. – Они собирают пар. Вода, которая проходит по каналам, направляется в особую, как бы это назвать, магматическую, где превращается в пар, который и собирают в этих аккумуляторах под низким давлением. Значительная часть этого пара подается в пещеры. Наш друг Ящерица несколько раз предупреждал меня об опасности паровых гейзеров и кипящей воды.

– Горячий душ, а? Отлично! – улыбнулся О'Тул.

– Да, горячий. Только очень-очень горячий! – предостерегла Буккари.

– Так значит, у них и электричество есть? – спросил Хадсон.

– По-моему, нет, – пожала плечами Буккари. – Как ни пыталась, но объяснить Ящерице, что это такое, я не сумела. Вся паровая энергия или преобразуется в тепловую, или используется непосредственно.

– А какие у нас будут инструменты? – спросил Шэннон.

– Хороший вопрос. Думаю, сейчас нас обеспечат. Ну ладно, давайте трогаться. Придется спуститься на дно пещеры. Соблюдайте осторожность. Наши друзья все время повторяют, что работа опасная, поэтому закройте рты и будьте бдительны.

– Есть, лейтенант! – дружно воскликнули астронавты.

* * *

Сотни спиртовых ламп, прикрытых синими плафонами, лишь отчасти рассеивали полумрак огромной пещеры. Негромкий гул сотен голосов резко притих, когда у входа появились и рассеялись по залу две сотни женщин, облаченных в оранжевые одеяния. Зажигая дополнительные свечи, они постепенно приближались к центральной сцене. Сидевший на галерее для мастеров Боол с восторгом ребенка наблюдал за происходящим.

– Тоон оказался прав, – прошептал Кооп. Старейшина остановился, чтобы перекинуться парой слов с мастером пара. Теперь они вместе смотрели, как вспыхивают все новые огоньки, как меняется мозаика световых пятен.

– Несомненно, о прозорливейший, – ответил Боол. – Мои сомнения полностью рассеялись. Прошло немногим более двух циклов луны, а длинноногие уже работают в два раза продуктивнее, чем наши, хотя опыта им еще не хватает. Я не сомневаюсь, что пройдет еще один лунный цикл, и чужаки заменят три группы чистильщиков. Сейчас мы разрабатываем новый тип инструмента, чтобы с наибольшей эффективностью использовать их радиус действия и подъемную силу.

– Неужели дело только в том, что они сильны? – спросил старейший. – Говорят, они ломают инструменты, которые не выдерживают их силы.

– Возможно, – ответил Боол. – Но вот Тоон сообщил мне, что длинноногие придумали некоторые нововведения. Мы так давно всем этим занимаемся, что привыкли и не способны взглянуть на обычный процесс свежими глазами. Их изобретения сработали. Работа по очистке вышла на плановый уровень. Разве это не чудо?

– Приятно слышать… ш-ш-ш! Церемония начинается. Мне нужно идти на свое место. Долгой жизни тебе, – Кооп уже подходил к центральному подиуму, когда зазвенели колокольчики. Женщины построились, и над залом нависла тишина.

Празднование самого короткого дня в году началось с ритмичного звона одного-единственного колокольчика – нежный мягкий тон. Затем зазвучали голоса, далекие и приглушенные. Редкостная гармония и необычайная широта диапазона – вот что отличало пение обитателей скал. Результат, который достигался при этом, вызывал чувство, близкое к сексуальному возбуждению. Все отступало, оставалось лишь едва слышное трансзвуковое трепетание. После этого началась хоровая процессия. Звучание нарастало, становилось все громче и богаче по мере того, как к пению присоединялись тысячи женщин в темно-синих одеждах. Величественно и гордо они вплывали в зал, и голоса их уносились вверх, отражались от потолка, стен, смешивались с другими, сплетаясь в небесную мелодию, которую можно слушать бесконечно долго.

Еще один колокол – более могучий, чем первый – ударил три раза, и старейшины соскочили со своих мест. С хоров послышалось тихое проникновенное звучание, знаменовавшее появление судей и жриц – все женщины, одетые в черное. Пышная свита довольно быстро, но не теряя при этом грациозности и величавости, разместилась по периметру зала. Некоторые взошли на сцену. Более половины – небольшого роста – были из племени охотников, считавшихся лучшими певцами. Среди них и верховная жрица.

Она вошла на середину сцены, повернулась лицом к аудитории, воздела вверх руки – мембрана крыльев слегка просвечивала на синем фоне – и замерла, воплощение красоты и чистоты. У ног ее плясали желтые огоньки, подчеркивая совершенные черты. Жрица плавно опустила руки, и все присутствующие, мужчины и женщины, взрослые и дети, возвысили голоса до мощного величественного крещендо. Руки ее вновь взметнулись вверх – женские голоса оторвались от мужского фона, накатывая волна за волной, сливаясь, исчезая. Эти два типа – мужской и женский, «инь» и «янь», – сталкивались, переплетались, растворялись друг в друге. Почувствовав время, верховная жрица резко опустила руки.

Тишина.

Она повернула голову вправо, влево, вверх, глаза закрыты, зрение ограничено сферой сонарного восприятия. Тихо, нараспев, жрица произнесла несколько звуков. И огромный зал услышал ее. Она передала свое послание на нескольких звуковых уровнях, и тонко настроенные рецепторы собравшихся приняли его.

– Благословен мой народ, – пела жрица, – благословен. Детьми. Благословен солью и теплом. Благословен.

Она остановилась. Аудитория отозвалась кратким музыкальным рефреном, как бы подтверждая молитву жрицы.

– Благословен мой народ, – продолжала она. – Благословен. Пищей. Благословен цветами и семьями. Воистину благословен.

Собравшиеся поддержали с еще большей страстностью.

– Боги поселились в наших сердцах и наших душах. Они живут в наших скалах и пещерах. Благословен мой народ. Они живут в наших реках и озерах. Они глядят на нас с лун, зажигают солнце и звезды. Каждое дерево, каждый стебелек травы, каждая капля дождя, каждая сияющая снежинка – боги в них, в каждом из нас, и все это – дух. Благословен мой народ. Боги повсюду, и они справедливы. Благословен мой народ. Споем! Возблагодарим за все, что дано нам, чем мы благословлены. Споем!

Голоса собравшихся грянули мощно, вознося хвалу богам, подтверждая верность традициям. С присущим им в таких случаях пылом обитатели скал пели, наполняя пещеру звуками, наплывающими друг на друга, рождающими нечто еще более грандиозное, величественное. Мощь этого пения потрясла бы любого новичка. Колокола гремели в тон, и казалось, еще немного, и каменные стены содрогнутся и падут. Огни ламп колыхались, тени дрожали, воздух вибрировал от энергии, переполняющей зал. Время шло, его никто не отмерял, но когда нужный момент настал, ее хрупкие руки снова взлетели над головой. На крыльях играли золотистые и синие огоньки, а звуки песен и колоколов, преодолев барьер восприятия, унеслись, оставив лишь тихое баюкающее колыхание. Но и оно продолжалось недолго, и, словно исчерпав остатки сил, умерло, растворившись в раскаленной тишине. Верховная жрица оглядела собравшихся, лицо ее озарила улыбка, полная внутреннего света и умиротворения.

– Благословен мой народ. Голосами наших предков, – произнесла она, и слезы радости оросили ее щеки. – Благословен, – и сотни голосов повторили негромко, но убежденно «благословен».

Снова ударил массивный колокол, теперь уже шесть раз, и верховная жрица подала знак. Судьи вышли вперед – девять высоких женщин из племени мастеров.

Торжественные и величественные, они встали за девятью подиумами из оникса. В оранжевых одеяниях, как и первая группа, но с ониксовыми ожерельями на шее, судьи замерли с высоко поднятыми головами. Зал затих, затаив дыхание, ибо настал час расплаты. Те из обитателей скал, кто умышленно причинил вред, будут осуждены на изгнание, на верную смерть в ледяной пустыне.

– Благословен мой народ, – нараспев произнесла верховная жрица. – Правосудием. Дадим же ему слово! Услышим голос справедливости!

И зал застыл.

Начался суд.

* * *

– Холодно! – пожаловался Фенстермахер.

– Да здесь холодно ежедневно, – сказал Уилсон, тасуя карты.

– Перестаньте ныть! В пещере в сто раз холоднее, – шикнула на них Доусон.

– Так что происходит, лейтенант? С какой стати нам дали выходной? – спросил Уилсон. Он сидел на куче шкур, прикрывшись одной из них.

Буккари разложила перед собой рисунки – словарь аборигенов. Ее коллекция значительно выросла. Хадсон и Макартур помогали ей систематизировать символы.

– Ящерица не говорит, – ответила она. – Просто сказал, что сегодня мы должны остаться здесь. У них что-то вроде религиозного праздника.

– В переходах усилена охрана, – заметил Шэннон, разглядывая свои карты. – Я пас.

– Религиозный праздник? – спросил Фенстермахер. – И что это может быть?

– Трудно сказать, – Буккари пожала плечами. – Что-то вроде анимизма.

– Что? – удивился Фенстермахер. – Они поклоняются животным?

– Они поклоняются всему, – ответил Макартур. – По их мнению, каждая скала, дерево, горы одушевлены. Они обожествляют планету. У них несколько сект, или каст. Высокие, рабочие, поклоняются камню, растениям, рыбам, реке – все зависит от того, чем они занимаются. Охотники, те поклоняются диким животным.

Буккари посмотрела на него. Капрал, стоявший рядом с ней, почему-то смутился и отвел глаза.

– Ты быстро все схватываешь, Мак, – сказала она. – Продолжай в том же духе. Нам нужно контактировать с ними. Это похоже на то, как учишься читать, – Макартур покраснел и неловко улыбнулся в ответ.

– Да, Мак, – согласился Хадсон, не отрываясь от разложенных перед ним картинок. – Все это весьма двусмысленно, и Шал… э… лейтенант Буккари никогда не соглашается со мной. Вот так. Проверь вот это.

– И что это? – спросила она. Хадсон разработал систему, по которой ответы подбирались попарно вопросам.

– Это имеет отношение к серии вопросов о других расах и людях, – ответил Хадсон. – Мы пытаемся определить, видели ли они когда-нибудь других пришельцев или летающие машины.

– Да. И…

– Я понял следующее: они видели летающие машины, но не в последнее время, не в последние четыре года, да и раньше довольно редко. Описывают этих пришельцев как великанов, людей-медведей. Что ты об этом думаешь? – он придвинул к Буккари несколько рукописных листков. Лейтенант уставилась на них, а Макартур осторожно придвинулся поближе.

– Ты прав, Нэш, – сказала она чуть погодя. – Здесь сказано, что они видели какие-то крылатые объекты, издающие шум. Четыре зимы, то есть последние четыре года назад, – она перевела взгляд на другие страницы. – В их мифах есть рассказы о больших людях-гигантах, людях-медведях, которые появлялись из этих машин. У них было оружие. Музыкальное или поющее. Оно убивало на большом расстоянии.

– Великаны, а? – хмыкнул Уилсон. Рука с картами замерла в воздухе.

– Не забудь, – сказал Хадсон, – они и нас считают великанами.

– Ну, это не совсем так, Нэш, – вступила Буккари. – Чтобы описать нас, Ящерица употребляет слово «большой». А вот выражение, которое относится к описанию этих пришельцев, более эмфатично, различие в степени. Наш друг подчеркивает, что из живых обитателей скал никто этих чужаков не видел, а вот их летающие машины видели многие.

– А что это за поющее оружие? – спросил Макартур. – Лазеры?

– Неплохая мысль, – серьезно сказал Шэннон.

Внимание всех привлекли двое вошедших – Честен и Гордон отряхивались от снега.

– Нам показалось, что мы что-то слышали, – объяснил Честен.

– Что именно, Джокко? – спросила Буккари.

– Музыка, колокола, свист. Что-то вроде того, непонятное. Но как-то задевает за живое. Красиво, пожалуй, – задумчиво ответил Честен.

– Мне не хватает музыки, – с отсутствующим видом заметила Доусон и принялась напевать что-то давно забытое, но тут же осеклась и смущенно огляделась.

– Чудно, Нэнси, – сказала Ли. – Продолжай.

– Неловко.

– Тебе неловко? – усмехнулся Фенстермахер и пригнулся – брошенный ботинок пролетел над его головой.

Уилсон поднялся.

– Я раньше пел. До сих пор помню кое-какие песенки.

– Только не надо тех, которые ты пел, распивая пиво, – поддел его Шэннон.

– Да, канонир, не забывай, что у нас здесь дамы, – попросила Буккари.

– Уилсон, тебе случалось петь для дам? Все рассмеялись, а Уилсон погнался за Фенстермахером, который благополучно выскочил в холодный коридор.

Буккари вернулась к картинкам, но мысли о будущем отвлекли ее от этого занятия. Зима обещала быть долгой. Она подняла голову – Макартур смотрел на нее. Он застенчиво улыбнулся и, покраснев, отвернулся. Никто, кроме Буккари, этого не заметил.

Доусон и Уилсон уже вспоминали слова какой-то древней песенки. Вскоре все уже пели. И это было прекрасно.