Текст книги "Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума"

А вот понять, какие изменения в мягких тканях вызвали эволюционные несоответствия, не так просто. Если бы не какой-нибудь удивительно счастливый случай вроде находки в вечной мерзлоте быстрозамороженного тела неандертальца, то совершенно невозможно точно сказать, как со временем изменялись наши мышцы, мозг, жировые отложения и органы. О львиной доле биологических особенностей наших древних предков антропологам и биологам остается только догадываться.

Во время ледникового периода, когда ледники простирались гораздо южнее, чем сейчас, неандертальцы обитали по всей Европе. Жившие далеко от наших приспособленных к жизни на деревьях человекообразных предков, они создали сложную культуру, хоронили мертвых, с помощью декоративных бусин отделывали одежду и мастерили украшения.

Хотя недолговечные предметы их материальной культуры не сохранились, большинство антропологов полагают, что в период расцвета их технологического мастерства неандертальцы, должно быть, использовали толстые шкуры и строили в своем роде капитальные жилища, которые можно было бы отапливать огнем. Однако даже наличие таких технологических преимуществ не объясняет, как этот вид просуществовал более 200 000 лет в таком холодном климате.

В 2002 году профессор антропологии Тулейнского университета в Новом Орлеане, уже подумывая о грядущей пенсии, написал в журнал Journal of Human Biology статью, в которой предложил совершенно новый взгляд на то, почему выжили неандертальцы. Стигман рассуждал, что для выживания в холодном климате неандертальцы, должно быть, использовали множество разных биологических стратегий. Он взялся изучить научную литературу и отыскивал даже самые невразумительные исследования в области анатомии современного человека. Он искал подсказки в физиологии человека – это помогло бы ему определить, из чего могли состоять мягкие ткани тела неандертальцев. Измеряя скелетные структуры разных образцов, он определил приблизительный объем мышечной массы у неандертальцев. Стигман отметил, что благодаря более коротким конечностям и большей общей массе тела их внутренние органы были естественным образом защищены от суровых погодных условий. Это замечание не было принципиально новым и осталось бы незамеченным, но вместе с тем он предположил, что сохранять тепло неандертальцам помогала бурая жировая ткань, или, проще говоря, бурый жир.

Бурый жир – основная ткань в организме млекопитающих. Одно время большинство полагали, что благодаря этой ткани грызуны сохраняют тепло во время спячки. Эта пористая ткань очень похожа на обычный белый жир, с помощью которого большинство млекопитающих запасают избыток тепловой энергии. Но тогда как белый жир служит теплоизолятором, бурый жир играет активную роль в сжигании белого жира для выработки тепла в организме. Это – ткань, характерная только для млекопитающих. Ее единственная цель – выработка тепла, или, говоря научным языком, термогенез. Однако считалось, что бурый жир у человека необходим только младенцам. Самое первое испытание для человека при рождении – непрерывная борьба за поддержание постоянной температуры тела. У младенцев сравнительно высокое соотношение площади поверхности тела к его массе, поэтому они теряют тепло гораздо быстрее, чем взрослые.

Потому-то многие недоношенные дети первые недели жизни проводят в кувезах. Взрослые же, чтобы побыстрее повысить центральную температуру тела, начинают дрожать. Благодаря работе мышц вырабатывается достаточное количество тепла, это побочный эффект движения. У младенцев, едва выбравшихся из утробы, недостаточно мускулатуры, чтобы согреться дрожью. Но у них при рождении обычно имеется слой пухлых складочек из теплоизолирующего белого жира. Когда центральная температура начинает падать, в работу включается бурая жировая ткань: она поглощает белый жир из организма, постепенно высвобождая тепловую энергию.

По мере того как младенец становится ребенком и его мышцы начинают укрепляться, белый детский жир исчезает вместе с бурой жировой тканью. К тому времени как дети взрослеют, в их организме остается совсем мало бурой жировой ткани. На самом деле у людей сохраняется небольшая прослойка этой ткани вдоль позвоночника и плеч, по объему равная всего паре чайных ложек. Большинство врачей считают, что бурая жировая ткань для взрослого попросту не имеет особого значения. На самом же деле у большинства взрослых бурой жировой ткани так мало, что до 1970-х годов анатомы даже не знали о ее наличии. Однако Стигман утверждает, что неандертальцы могли использовать те же стратегии для согревания, что и младенцы. Для того чтобы доказать это, он проштудировал неизученную литературу по физиологии.

Он привел данные финского исследования, проведенного в 1981 году, в ходе которого специалист в области анатомии сравнивал результаты аутопсии чернорабочих. Рабочие относились к двух разным группам: те, кто круглый год работал в помещении, и те, кто трудился под открытым небом. Известно, что зимы в Финляндии суровые, условия совпадают с теми, в которых зимой жили неандертальцы. В рамках исследования сравнивалась концентрация бурой жировой ткани у двух групп рабочих – оказалось, что у тех, кто большую часть времени находился на улице, ее запасы были значительно больше. У них было столько бурого жира, что его запасы пропорционально соответствовали тем объемам, которыми обладают дикие млекопитающие. Единственным исключением был один рабочий, умерший летом. Опираясь на эти данные, Стигман сделал вывод о том, что содержание бурой жировой ткани зависит от сезона и что если регулярно подвергать себя воздействиям окружающей среды, то в холодных условиях запасы бурой жировой ткани нарастают, уменьшаясь, когда становится тепло. Стигман признавал, что в промышленно развитых странах люди живут в условиях, которые никак не способствуют наращиванию запасов бурого жира.

Дело вовсе не в том, что содержание бурой жировой ткани естественным образом сокращается по мере взросления человека, а в том, что организму нет смысла расходовать энергию на накапливание бурого жира, если он проживает там, где постоянно царит лето. Хотя неандертальцы кое-чего достигли в технологическом отношении, они все же зависели от погоды, и вполне логично, что в результате почти постоянного воздействия холода у них повышалось содержание бурой жировой ткани.

Как и многие новаторские научные работы, исследование Стигмана намного опередило свое время, поэтому в ученых кругах на него не обратили почти никакого внимания. По крайней мере, отчасти это было связано с тем, что определить содержание бурого жира у живого человека – невероятно сложная задача, а в то время, когда Стигман писал свою статью, даже невыполнимая.

Тем не менее Стигман не первый, кто попытался разгадать секрет тепла, образующегося в организме. Уже с 1930-х годов антропологи проводили масштабные исследования в области адаптации к холоду у коренных народов по всему миру. В то время техники проведения исследований были примитивны и зачастую состояли в том, что обгоревший исследователь в тропическом шлеме пытался убедить какого-нибудь доверчивого аборигена постоять на холоде или прыгнуть в ледяную воду, вставив себе ректальный термометр. Можно вообразить себе, как выглядела эта сцена. Однако все это проделывалось во имя науки, и как бы ни выглядело их общение с аборигенами, исследователи выявили на удивление много биологических стратегий, используемых туземцами для сохранения тепла.

В норвежской части Лапландии, за Полярным кругом, один ученый обнаружил, что у местных оленеводов в ответ на холод происходит невероятно мощный сосудистый спазм, при этом, когда они ночуют на снегу, центральная температура у них выраженно понижается. По-видимому, саами нашли способ не беспокоиться о том, что замерзнут, ведь порог наступления гипотермии у них гораздо выше. Однако оказалось, что народности, проживающие за Полярным кругом, используют разные стратегии выживания в арктическом климате. В ходе такого же испытания у эскимосов, живущих в Северной Канаде, наблюдалась значительная потеря тепла. В результате чего ученые предположили, что эскимосы способны пассивно ускорять обмен веществ.

Кроме того, во время погружения в холодную воду руки у эскимосов оставались теплыми, а значит, у них замедленная сосудосуживающая реакция. Такая стратегия адаптации подразумевает, что благодаря понижению центральной температуры руки более подвижны.

Антрополог Г. Т. Хаммел, в 1950-х годах изучавший аборигенов центральной австралийской пустыни, заметил, что члены племени, хотя и были без одежды, спали под открытым небом всю зиму, когда температура по ночам опускается ниже нуля. Спали они на голой земле, а от воющих ветров их защищали лишь кусты. Пока аборигены спали, Хаммел измерил у них температуру кожи – на ощупь они были холоднее европейских исследователей, которые их изучали. У аборигенов была не только более сильная сосудосуживающая реакция, но и тела их почему-то (загадочным образом) теряли меньше тепла, чем у контрольной группы европейцев. Между тем у бушменов Калахари, живущих в Африке в поразительно сходных условиях, не наблюдалось ни дрожи, ни каких-либо признаков сужения сосудов, а значит, всю ночь у них сохранялась нормальная температура кожи.

Исследования эскимосов, саамов, калахари и австралийских аборигенов показали, что человеческое тело, чтобы справиться с условиями окружающей среды, не ограничивается одной-единственной стратегией, а для противостояния экстремальным погодным условиям берет на вооружение один из множества вариантов.

Хотя некоторые антропологи были бы только рады провести всю свою жизнь, ощупывая и обшаривая туземцев по всему миру – ведь они кладезь информации, – к 1960-м годам золотой век биологических исследований завершился. К тому времени почти не осталось первобытных народов – они были либо завоеваны, либо попросту прельстились благами западной цивилизации. И получить достоверные данные о возможных биологических особенностях первобытных людей было невозможно. Кроме того, когда было обнаружено, что у коренных народов наблюдается повышенная метаболическая активность, ее точные причины нельзя было определить без позитронно-эмиссионной и компьютерной томографии.

Но в общих чертах, в ходе исследований термогенеза, было выявлено четыре основные стратегии, которые организм использует для противостояния холоду.

Люди могут ускорять обмен веществ за счет дрожи; они могут сохранять тепло за счет некоего пассивного метаболического механизма; или же они могут перенаправлять кровь к внутренним органам, перекрывая артерии в конечностях. Наконец, как чаще всего и происходит у тех, кто живет в холодном климате, в организме накапливается большее содержание обычного белого жира, который служит теплоизолятором и в первую очередь помогает приостановить потерю тепла. Антропологи считали, что возникновение разных стратегий – результат генетических адаптаций, которые передались нам от людей, рожденных в разных природных условиях, и необязательно говорят о возникших в процессе эволюции способностях, общих для всех людей. К 2009 году гипотеза Стигмана уже было нашла неожиданную поддержку, однако новые научные данные со всей вероятностью могли перевернуть всю теорию о термогенезе человека с ног на голову.

К тому времени онкологические центры по всей Европе и Соединенным Штатам были повсеместно оборудованы позитронно-эмиссионными и компьютерными томографами. Однако перед онкологами встала непредвиденная техническая проблема. Эти томографы выполняют своего рода ядерную визуальную диагностику, в ходе которой выявляется метаболическая активность. Чтобы провести эту диагностику, врач вводит пациенту радиоактивную краску, которая циркулирует по организму, где ее поглощают особо активные клетки, – это очень эффективно при диагностике ранних стадий рака. Томограф практически в режиме реального времени размечает, где пропадает след краски. Но в попытках выявить признаки рака позитронно-эмиссионные томографы примерно в 7 % случаев выдавали нечеткие изображения похожих на рак областей в районе плеч и грудной клетки. Однако, когда врачи делали биопсию опасных участков, они не находили того, что искали. Поэтому гарвардский ученый Аарон Сайпресс изучил 3640 томограмм, пытаясь выяснить, что же на самом деле скрывается под этими бесформенными кляксами. Сравнив изображения с малоизвестными руководствами по анатомии, он обнаружил, что эти кляксы точно соответствовали тем областям, которые анатом в далеком 1972 году определил как место отложения «пассивного» бурого жира.

Сайпресс установил, что сами кабинеты, в которых проводилась позитронно-эмиссионная и компьютерная томография идеально подходили для активизации бурой жировой ткани. Там было аномально холодно, а находившиеся внутри томографа пациенты были в одних больничных рубашках. В таких условиях бурая жировая ткань просто выполняла свои функции, согревая людей: она поглощала жиры и сахара из крови, выделяя тепло, – этого было достаточно, чтобы приборы заработали, считывая показания.

Самое главное – это открытие доказало, что бурый жир вовсе не рудиментарная ткань, она может пригодиться даже взрослым. А следовательно, благодаря бурому жиру можно не только объяснить тайну выживания неандертальцев зимой ледникового периода, но и его пользу для человека, который с помощью этой ткани может справиться и с нашими зимами. Сейчас онкологи отмечают, что в зимние месяцы на ПЭТ-КТ-снимках бурая жировая ткань проявляется чаще, чем летом, и предполагают, что она появляется и исчезает посезонно.

Здесь стоит вспомнить еще один случай первого контакта европейцев с племенем туземцев. В декабре 1620 года группа религиозных изгнанников из Европы, намереваясь основать колонию, высадилась на мрачном мысе, там, где теперь находится Массачусетс. Поселенцы приплыли на трех утлых парусниках и суровой зимой сошли на берег в Новой Англии. Они обосновались в примитивном поселении, уныло ежась в насквозь продуваемых хибарах и сомневаясь, дотянут ли до весны. Многие месяцы они вели уединенную жизнь, пока одним ветреным мартовским днем в их лагерь не пришел высокий индеец с длинными волосами, в одной набедренной повязке с бахромой. Он приветствовал поселенцев по-английски:

– Добро пожаловать! Приветствую вас, англичане!

Конечно, очень интересно, откуда Самосет знал английский до высадки европейцев в Северной Америке (раскроем секрет: его научил рыбак, приплывший к этим берегам ловить треску), а вот что, пожалуй, вообще уму непостижимо, но связано с нашей темой, так это его наряд. Ходить почти голым на Кейп-Коде зимой – большинство сочтет безумием. И пилигримы первым делом предложили ему пальто. Пожав плечами, индеец принял его – кто же откажется погреться зимой?

Однако когда Самосет познакомил пилигримов с местным племенем вампаноаг, то оказалось, что этот примитивный наряд – обычное дело в этих краях. Секрет их не в одной только генетике. По сообщениям современников, поселенцы утверждали, что местные племена прибегали к закаливанию, чтобы дети были здоровее.

Зимой они ежедневно на несколько минут оставляли младенцев и детей на снегу, прежде чем забрать их в дом. Благодаря регулярному воздействию внешних факторов дети закалялись и в таких природных условиях, в которых обычный поселенец был бы готов умереть, чувствовали себя вполне комфортно. Теперь на печати штата Массачусетс изображен индеец племени алгонкин в незатейливом зимнем наряде. Этот образ, без сомнения, врезался в память пилигримов, порождая мысли о том, что за странный край они выбрали для жизни.

Вампаноаги, по-видимому, подсознательно понимали, что способность противостоять стихиям не заложена в них от природы. Напротив, они отдавали себе отчет, что в организме есть все, что им нужно для выживания в природных условиях – надо лишь приложить сознательные усилия для адаптации.

Наверное, благодаря таким же базовым биологическим особенностям смогли выжить и неандертальцы, и есть все основания полагать, что эти способности есть и у каждого живущего ныне.

Рэй Кронайз, ученый из окрестностей Алабамы, ранее работавший в NASA, не замедлил усвоить этот урок. Он 15 лет руководил экспериментами в космическом центре Маршалла, а затем резко сменил направление своей деятельности, решив разработать научный способ снижения веса без подсчета калорий. При росте 172 см и весе 94 кг он хотел привести себя в форму и похудеть до 81 кг, но в процессе изучения собственного обмена веществ он в конце концов разработал теорию, которая идет вразрез с тем, как живут большинство из нас в современном мире.

Сегодня каждый из ныне живущих существует словно под колпаком неизменности: в условиях вечного лета.

– Мы слишком много времени проводим в искусственном освещении, слишком много едим и чрезмерно стимулируем себя, а по сравнению с тем, сколько мы живем на Земле, все это в новинку, – говорил он в начале алабамского лета. Мы лишаем себя того, что он называет «метаболической зимой». Это такой период, когда организм приспосабливается к неблагоприятным условиям и лишениям в ожидании периода изобилия. В своей выдающейся статье он говорит об этом так:

– На пути эволюции, что мы проделали за 7 миллионов лет, мы встречали два самых главных природных препятствия: недостаток калорий и испытание умеренным холодом.

На последнем отрезочке этого эволюционного пути мы решили обе проблемы.

Неизбежный результат отсутствия сезонных изменений – ожирение и хронические заболевания. В качестве доказательства он приводит не только население своего родного штата, который находится на пятом месте по числу страдающих ожирением во всей стране, но и тот факт, что наши домашние питомцы тоже толстеют.

– Из всех животных в мире хроническим ожирением страдают только люди и животные, которых мы держим дома, – говорил он. – Прослеживается связь.

По мнению Кронайза, ключ к решению этой проблемы в том, чтобы искусственно вернуть в нашу жизнь смену сезонов. Основываясь на постоянно появляющихся работах о буром жире и анализе обмена веществ, он прописал себе ежедневные часовые прогулки при температуре ниже 15 градусов, а также умеренные занятия спортом и ограничение калорий. Всего за полгода, с июня по ноябрь, он сбросил почти 18 кг.

Однако исследование Кронайза касается не только снижения веса. Он пытается исправить то, что физические антропологи называют болезнями эволюционного несоответствия, или, проще говоря, то, что происходит с организмом, когда темпы развития технологий обгоняют нашу основополагающую природу. Вспомнив, откуда мы произошли и те условия, в которых жили наши предки, мы могли бы создать более пригодные для адаптации условия и благоденствовать. Более того, учитывая, что люди по природе своей легко приспосабливаются ко всему, даже немного изменив свое отношение к природе, можно активизировать заложенные в нас эволюцией программы. Почти каждый вскоре заметит результаты. Я считаю, что на это испытание я могу отважиться независимо от того, принесет ли оно мне повышение жизнестойкости в целом или же раскроет незадействованные механизмы моего организма.

Глава 3
Измерить неизмеримое

У Роба Пикелса слегка тронутая сединой шевелюра мышино-каштанового цвета и подтянутое тело спортсмена, который по 16 часов в неделю колесит на велосипеде по гористым тропам Боулдера в Колорадо. Он – ведущий инструктор ЛФК в Центре спортивной медицины Боулдера и помогает тренировать и изучать спортсменов мирового класса, а также пациентов, только что выписавшихся из кардиоотделения близлежайшей больницы. За пару недель до нашей встречи я отправил ему по электронной почте пространное письмо о тех подвигах, на которые, кажется, способен Уим Хоф. Я позабавил его рассказом о том, как я ощутимо сбросил вес, пока был в Польше, и как чуть ли не в одних трусах забрался на вершину горы. В конце письма я добавил небольшую просьбу: не оценит ли он мои физиологические параметры, когда я буду проходить полугодовой курс по методу Хофа?

Эта тема сама по себе представляла интерес для Пикелса, ведь он всегда ищет новые способы расшевелить спортсменов на соревнованиях. Он и сам начал работать над своим телом еще в те времена, когда учился в колледже Итака к северу от Нью-Йорка, где он был одним из лучших участников барьерных скачек на 400 м.

В то время он изучал физиологию человека, намереваясь поступить в магистратуру по спортивной медицине. Однажды его преподаватель упомянул о метаболическом механизме под названием бикарбонатная буферная система. Это система, регулирующая содержание углекислого газа и водорода в кровообращении. Благодаря этой сложной системе при более напряженной работе организма в мышцах образуется кислота. Мы ощущаем ее как усталость. Пикелс предположил, что если ему удастся отрегулировать соотношение усилий и уровня углекислого газа, при котором образуется кислота, то он сможет улучшить свои результаты в гонках.

Проще всего наесться пищевой соды (т. е. бикарбоната натрия). Единственная сложность, как он думал, в том, что нужно много соды, чтобы это сработало: почти пять чайных ложек с горкой. Этого хватит, чтобы вызвать продолжительный и внезапный приступ безудержной диареи, но он посчитал, что с этим побочным эффектом можно смириться. Когда мы наконец встретились у него в кабинете, я поинтересовался, считает ли он, что его опыт с пищевой содой того стоил.

– Это убавило всего пять десятых секунды от финишного времени, но на соревновании, которое идет меньше минуты, это разница между первым и последним местами, – ответил он. За всю свою учебу в колледже Пикелс ни разу не проигрывал гонки.

Такого-то отношения к делу я и хотел от того, кто собирается гонять меня по беговой дорожке чуть ли не до потери пульса. Мы приступили к испытаниям летом 2015 года, через два с половиной года после того, как я впервые встретился с Уимом Хофом. За это время я переехал из Калифорнии в Колорадо и большую часть времени проводил в разных рабочих креслах, вел исследования и писал книгу о порой смертельно опасных побочных явлениях глубокой медитации.

Теперь я был готов найти еще одно неизвестное в уравнении с медитацией. Я собирался посвятить тренировкам по методу Хофа не менее полугода в надежде, что, возможно, увижу резкие перемены в своей биологической природе. Прежде чем всерьез заняться этим, мне нужно было найти способ отслеживать, как мое тело меняется со временем. Был май, и грозы, то и дело прокатывающиеся по Переднему хребту Скалистых гор, уже не приносили снега. В моем случае самое время установить исходные параметры.

Пикелс согласился разработать и провести тест, перед тем как я начну тренировки по методу Уима Хофа. Он проследит, как среагирует – или, вернее, среагирует ли – мой организм на регулярную практику глубокого дыхания, медитацию и нахождение на холоде. Пикелс и прежде наблюдал за безумными экспериментами над телом, но, скажу вам, он с недоверием отнесся к предлагаемой программе.

К счастью для меня, Пикелса не интересовало, какова у меня центральная температура, а, значит, был шанс избежать встречи с ректальным термометром, который он наверняка припрятал в кладовке под боком. Зато ему нужно было знать, как мой организм запасает и использует энергию. Мы собирались измерить скорость обмена веществ, подключив меня к пластиковой трубке и безжалостно гоняя по беговой дорожке, пока у меня хватит сил. В глубине души мне было интересно, а что, если у меня обнаружится нечто особенное или вдруг окажется, что, несмотря на редкие занятия спортом и офисную сущность, у меня есть скрытый метаболический дар. Когда я обронил эту мысль при Пикелсе, он с улыбкой поведал мне об Эвелин Стивенс, банковской служащей с Уолл-стрит. Она работала по 50 часов в неделю и лишь изредка совершала пробежку для поддержания формы. Однажды в выходные Стивенс, забавы ради, одолжила у приятеля велосипед, натянула треники и отправилась в велотур местного велоклуба. Когда остальные велосипедисты остались позади, глотая пыль из-под ее колес, Эвелин удивилась куда больше, чем они. Через пару лет она победила в двух этапах велогонки La Course женского соревнования Тур-де-Франс, а сейчас она – рекордсменка среди женщин, проехавшая самую длинную дистанцию в часовой велогонке.

Пока Пикелс постепенно увеличивал скорость на беговой дорожке, я спросил, а что, если во мне скрывается такой же талант, как и у Стивенс. Он улыбнулся, словно ему часто задают такие вопросы.

– Нет, – отвечает он. – Здесь дело в основном в наследственности.

Едва я вошел в офис в Боулдере, он тут же понял, что мирового уровня мне не видать. Выдает меня, как заявил он, одна мышца – а я всегда думал, что у меня есть все основания ею гордиться. После того как в детстве мне в пятку попала заноза, у меня появилась привычка ходить на цыпочках. Моя чудная, подпрыгивающая и неровная походка служила поводом для нескончаемых насмешек в средних и старших классах, но, как ее побочный эффект, у меня развились аномально крупные икры. Эта часть тела у меня самая мускулистая, однако, по мнению Пикелса, это явный признак, что у меня нет того, что нужно для участия в видах спорта, требующих выносливости.

– Это все равно что привязать к ногам пару маятников, – говорил он. – Тебе придется прикладывать больше усилий, чем тем, кто родился с длинными худыми ногами.

По словам парня, который каждый год видит в своем кабинете сотни ведущих атлетов, спортсменами мирового класса рождаются, а не становятся. Потом он попытался смягчить крушение моих надежд:

– Слушай, взгляни на это так. Если уж тебе достался счастливый билет и ты хочешь тренироваться с нами каждый день, мы, пожалуй, сможем подготовить тебя в соответствующую возрастную категорию. Быть может, не в профессиональную, но определенно с высокими показателями.

Вот так вот. Очевидно, есть хотя бы проблеск надежды, что я стану Адонисом. Считайте, что мне бросили вызов.

Пикелс на пару пунктов увеличил скорость беговой дорожки, и я тяжело дышал через трубку, подсоединенную к устройству, которое измеряло уровень углекислого газа, выпускаемого из легких, и поглощаемого кислорода. В течение часа испытание на беговой дорожке становилось все труднее и труднее, и каждые четыре минуты Пикелс колол мне палец скарификатором, чтобы забрать кровь на содержание молочной кислоты. Еще восемь уколов – и палец у меня выглядел, словно я только что подрался в ближайшем баре. Он был весь в синяках и кровоподтеках, а я прижимал к нему ватку, чтобы кровь свернулась. Казалось, даже во рту ощущался вкус крови.

Пикелс велел мне оценивать уровень нагрузки на разных этапах процесса. Когда он заставил меня бежать в гору в темпе 9:40 мин/миль, я не задумываясь выдал скромные 5 и 6 из десяти. Однако данные говорили совсем о другом: судя по результатам, я был близок к обмороку. Пульс у меня достиг 182 ударов, и дышал я тяжело. Пикелс сказал, что ему нужно, чтобы я добился такого темпа, что уже, казалось бы, быстрее нельзя, и нажал на компьютере кнопку, придающую беговой дорожке еще больший уклон. Похоже, он собирался отправить меня на «утюги», островерхие скалы на окраине Боулдера, ограничивающие восточную оконечность Скалистых гор. Через три минуты я был выжат как лимон. Я простонал, и мой стон, гулким эхом отражаясь в трубке, превратился в завывания тонущего маппета. Вот и все – пройдя шесть этапов с постепенно возрастающей нагрузкой, я сдулся.

В глазах у меня помутилось, мне хотелось опустить голову на поручни беговой дорожки и отдохнуть.

Чтобы вычислить скорость обмена веществ, Пикелс изучил несколько тысяч замеров. Цифры расползлись на два компьютерных экрана. Кривая предсказуемо ползла вверх, соответствуя моим усилиям с каждой прибавкой в скорости. По содержанию газов, выпускаемых из легких, Пикелс определил, что я сжигаю в основном углеводы, а значит, мне определенно не стать бегуном мирового класса. Ведущие спортсмены, участвующие в супермарафонах, при беге медленно сжигают в основном жиры, которые служат им надежным источником энергии. У меня же все в точности наоборот: меня можно назвать пожирателем углеводов, и, похоже, по жилам у меня циркулирует гранола. У меня, так сказать, простецкая метаболическая деятельность, признак обычного рациона американца. Сообщая мне о том, что у меня все же есть возможность исправиться, он чуть ли не хихикает.

И все же, похоже, я в неплохой форме. С тех пор как я впервые встретился с Уимом Хофом, я тренируюсь два-три раза в неделю: обычно я пробегаю две-три мили вокруг озера. Бывает, плаваю по дорожкам в бассейне или изредка хожу в поход по близлежащим горам. Я вешу около 85 кг, не страдаю никакими заболеваниями, кроме редких приступов стоматита аутоиммунного характера, который начался еще в детстве. Другими словами, я совершенно обычный человек.

Чтобы эксперимент прошел удачно, мне нужно полгода соблюдать примерно один и тот же определенный распорядок. Я буду стараться регулярно придерживаться такой же схемы упражнений, с двумя-тремя тренировками в неделю, и такого же питания. Единственным изменением, которое я планирую, станет как можно более регулярная практика метода Уима Хофа. Все остальное будет как прежде, не считая пары запланированных поездок.

Так что год обещает быть необычным. С одной стороны, мне нужно поддерживать определенный уровень физподготовки, чтобы можно было реально оценить эффект от метода Уима Хофа, если таковой будет. С другой стороны, я намерен побывать в разных уголках света, где люди тренируют тело с помощью природных условий. Я собираюсь пробираться по грязи со спартанцами и тренироваться с безумцами, которые отваживаются оседлать чудовищные волны. Я даже планирую уговорить Хофа взять меня в одну из его экстремальных экспедиций.

Сама схема тренировок сравнительно проста. Каждое утро перед завтраком я буду выполнять дыхательные упражнения, а потом отжимания с задержкой дыхания и стойку на голове. Это – усеченная версия той практики, которую Хоф рекомендует выполнять по часу в день. Я предпочел эту упрощенную схему, потому что она удобнее и мне проще ее придерживаться. Тренироваться я теперь буду на улице. Пока что это лишь пробежки с голым торсом на летнем пекле, но времена года сменяют друг друга, и зимой будут снег, ветер и, надеюсь, не слишком суровые заморозки. В довершение ко всему каждое утро я буду обливаться холодной водой, а при возможности лежать в снегу, как меня научили в Польше. Вся эта схема будет отнимать у меня в общей сложности по 15–20 минут в день, и придерживаться ее в течение полугода ради эксперимента будет довольно несложно. Наверное, самое главное – подвергать себя смене температур и добиться того, чтобы чувствовать себя комфортно, какая бы погода ни стояла за окном. Мне нельзя терять связь со сменой времен года. Моя цель не в том, чтобы выиграть очередной ультрамарафон, нарастить мышечную массу или даже сбросить вес. Я хочу посмотреть, что будет, если условия окружающей меня среды будут меняться, и выяснить, что же произойдет, когда я попытаюсь управлять непроизвольными процессами в своем организме.