Текст книги "Стая воронов"

Книга вторая

Уэссекское княжество, юг Англии

Глава 1

Этайн доводилось видеть, как гниют под открытым небом мертвецы; она смотрела, как даны казнят пленников у стен Эксетера, как насаживают их головы на пики, чтобы подавать сигнал морякам на своем судне; когда прибыли другие викинги, видела она, как четвертуют, варят в масле, свежуют заживо – а ее муж-градоправитель все искал в своем стане предателей, когда даны вернули себе власть. Но этот мерзкий старый хрен Годвин, купивший ее у аббата Гластонбери, когда ей не было и четырнадцати, даже представить себе не мог, что предатель скрывается в его собственной постели. В ночь бойни при Эксетере она убедилась, что можно убить человека множеством способов. И все же, не считая изображений Христа на кресте, ни разу еще она не видела распятого тела.

Словно кукла из сморщенной кожи, натянутой на скелет. Вонзенные в запястья тяжелые гвозди, покрытые пятнами ржавчины и засохшей крови, вошли глубоко в ствол ясеня, будто кто-то хотел принести дань языческим богам – или посмеяться над Христом. Бедняга лишился носа, а губы и глаза его уже давно покоились в вороньих животах. Пустые глазницы смотрели прямо на Этайн, посеревшая соломенная борода не прикрывала гнилых желтых зубов. Искаженный агонией рот открылся в немом крике.

– Уже год тут висит, если не больше, – произнес Гримнир так, словно наткнуться в лесу на распятого человека было для него привычным делом. – Наверное, деревня уже близко.

Этайн помедлила еще мгновение, рассматривая мертвеца, и поспешила вслед за Гримниром.

О лесе Саллоу шла дурная слава. Он напоминал Темнолесье, пристанище троллей, которое, по легендам, растянулось на полмира. Они шли по узкой, поросшей сорными травами тропе, вьющейся меж скрытых подо мхом стволов искривленных деревьев, – одной из многих троп с тех пор, как они оставили Хульный холм. Гримнир уверенно вел ее на северо-запад. Этайн заверила его, что именно там стоят на опушке леса несколько городов.

– Почему не к южному побережью? К острову Уайт, о котором ты рассказывала? – спросил Гримнир, подозрительно щурясь.

– Полгода назад – да. Но теперь пришло время набегов, – ответила она. – Если хочешь посмотреть на пустые длинные дома и безлюдные берега, нам верная дорога на Уайт. Но если тебе все же нужны даны или саксы, знавшие твоего Бьярки, нам надо понять, где сейчас сражаются.

Гримнир одобрительно рыкнул на это, и они двинулись на север.

За одним долгим часом ходьбы тянулся другой, они шли между густо поросших листвой деревьев, слушали щебет птиц в ветвях; в эти однообразные минуты Этайн пыталась понять, что же все-таки произошло.

– Испытание, – воскликнула она, заслужив этим злобный взгляд Гримнира, куда выразительнее любой брани.

Но она не сомневалась в своей догадке: этот кошмар точно был испытанием. Без сомнения. Ведь разве не испытывает Господь веру рабов своих? Словно Иова, Он лишил ее всех благ. Всевышний забросил ее в самую пучину языческого хаоса, отдал ее на милость чудовищу из легенд; Отец Небесный столкнул ее с колдовством, с видениями, которые легко могли сломать ее, пошатнуть ее веру. Но не сломали и не пошатнули. Она с честью прошла эту проверку, сохранив разум и лишь сильнее уверовав. Чувствуя, как разливается в груди ликующее чувство, она вынудила Гримнира остановиться на окруженном ивами перекрестке забытого пути через Саллоу; там она опустилась на колени и пропела Господу благодарственный молебен.

Когда солнце покатилось к закату и лес начал чересчур стремительно тонуть в сумерках, голодная, стершая ноги Этайн пыталась угадать, какие еще ее ждут испытания. Когда все это закончится? Что пророчил ей зловещий распятый на дереве труп? Может, Ньял…

Гримнир вдруг остановился, и погруженная в раздумья Этайн чуть не наступила ему на пятки. Его рука скользнула к рукоятке сакса, он тихо выругался. А причина его беспокойства уже виднелась впереди.

Они набрели на деревню.

Как и большинство лесных поселений, она была небольшой: всего-то дюжина покрытых сеном глиняных домишек вокруг церкви из грубого кирпича, отгородившихся от леса косым частоколом и рвом. Этайн с первого взгляда поняла, как деревне удалось укрыться от их глаз: в домах не горели огни; не лаяли, заслышав их шаги, собаки. Не слышно было молота кузнеца, не переговаривались у колодца женщины, не шумели за работой мужчины и их дети, занятые своими делами. Деревня словно вымерла.

Гримнир знаком велел ей идти за ним. Солнце било сквозь листву и окрашивало все в изумрудный оттенок, напоминающий ей о кошмарном путешествии под сенью Иггдрасиля. Этайн вздрогнула и пошла за Гримниром через заросшие сорной травой поляны и пустующее пастбище с упавшими плетнями. Еще не дойдя до рва, она заметила признаки беды: сгоревшую солому на крышах, обуглившееся дерево и почерневшие камни. От разграбленной церкви остался один лишь выпотрошенный остов. Этайн подумала, что, может быть, конец света все же не обошел их стороной.

Гримнир спрыгнул в ров, взбаламутив мелкую воду, и протиснулся сквозь поросшую травой дыру в частоколе. Этайн последовала за ним.

– Молчат, – сказал Гримнир скорее себе, чем ей. Он потянул носом воздух, припал к земле и зафыркал по-звериному. – Словно забыли, кто они такие.

– Кто?

Гримнир покосился на нее.

– Ландветтир. Тьфу! Дело рук твоего Распятого Бога.

– Ты уже говорил. Что еще за ландветтир?

– Духи камней и деревьев. А в лесах, где их душат полчища таких, как ты… – он не стал договаривать.

– И где же эти «полчища»? – Этайн кивнула на деревню.

Гримнир фыркнул.

– Эти? Почем мне знать? Тут давно никого нет. Уже год так точно, судя по тому прибитому к дереву ублюдку.

– Уверен?

Гримнир не ответил. Почему-то узнав, что это дело рук людей, а не божественного провидения, Этайн почувствовала себя немного спокойнее.

Лесная тропа, достигнув деревни, превратилась в улицу – если можно было дать это громкое имя изрезанной бороздами полоске земли с лачугами по обеим сторонам. Она вела в сердце деревни, к приземистой церкви, возвышавшейся над домами, словно увитый плющом феодал с каменными бровями, а затем вновь вилась, углубляясь в лес. Чем дальше они заходили, тем реже росли деревья, Этайн знала – это верный знак, что скоро они выйдут на опушку.

Она молча следовала за Гримниром, прокладывавшим дорогу. Скрелинг осматривался по сторонам, не убирая руку с рукояти сакса. В теплом воздухе звенели комары и мошки; шерстяная одежда Этайн, которая должна была греть ее суровой датской зимой, насквозь промокла от пота. Девушка не задавала лишних вопросов. Не имело значения, кто и почему сжег деревню; она знала, что убитые лежат в какой-нибудь неглубокой могиле и что прибитый к дереву человек скорее всего был или старостой, или священником. Гримниру мог и не произносить это вслух.

Она отстала, чтобы заглянуть в одну из лачуг. Соломенная крыша прохудилась, сквозь утоптанный земляной пол проросла крапива. Кто бы ни уничтожил деревню, они еще долго бродили по ней, выискивая все ценное. После них остались лишь развалины; на глаза попались обломки веретена и ткацкого станка, щепки стола, гнилые тряпицы, когда-то бывшие одеждой. Ее внимание привлекла почти незаметная среди сорняков вещица. Этайн протянула руку и подняла ее – у нее в ладони оказалась искусно вырезанная из дерева голова детской куклы, побеленная и безликая. Брошенная – такая одинокая, что у Этайн сердце защемило от тоски. Она аккуратно положила голову обратно и, перекрестив ее, помолилась про себя за живших здесь когда-то людей.

– Подкидыш, – позвал ее Гримнир.

Он успел дойти до церкви, безыскусной постройки из красноватого песчаника, грубо отесанного и кое-как уложенного один на другой. Деревянное крыльцо почти полностью сгорело, обугленные ставни узких окон криво висели на ржавых петлях. Две дыры, прорезанные в двери на уровне пояса, соединяла тяжелая цепь с толстой заклепкой.

Гримнир поманил ее к себе. С тяжелым сердцем Этайн взобралась на крыльцо и прошла вслед за ним. Она коснулась нагретого солнцем камня, встала на цыпочки, чтобы заглянуть в увитое плющом окно. И поняла, что ошибалась. Не было никакой неглубокой могилы.

– Вот и твои полчища.

Весь неф и подножие тенистого алтаря усыпали обугленные и сломанные людские кости. Черепа, ребра, позвоночники, длинные и короткие кости, пальцы, зубы… Вот скелет младенца, скорчившегося в бесплотных объятиях матери, вот сваленные в кучу дети, черепа мужчин, треснувшие от ударов секир. В ушах Этайн ожили крики ужаса…

– Это дело рук язычников, – сказала она, отвернувшись. – Ни один богобоязненный человек не осмелится так осквернить церковь, неважно, насколько он отчаян и жесток.

Гримнир растянул губы в свирепой усмешке.

– Хорошо! Значит, у нас есть след. Вряд ли ублюдки потащились сюда, чтобы разграбить только эту дыру, скорее всего, они надеялись на добычу покрупнее. Может, на города, о которых ты говорила, а? И может, они все еще рыщут неподалеку…

Этайн пожала плечами и кивнула.

– Возможно, – медленно ответила она.

– Что?

Этайн оглянулась.

– Мы с Ньялом… в прошлом году были в Саттоне, на границе с Корнуоллом, готовились плыть с паломниками к франкским берегам. И мы не слышали ни о каких набегах, тем более в Уэссексе. Странно это, вот и все.

– Можешь спросить об этом первого попавшегося нам дана, – пробормотал Гримнир. – В дорогу. Мы успеем пройти еще много миль до темноты.

Он направился вперед по изрезанной колеями тропе, которая должна была вывести их к опушке. Этайн шагнула вслед за ним, но замешкалась. Она обернулась, взглянула на деревушку. К концу лета от нее останется лишь поросшая терновником и крапивой поляна. Деревянные балки сгниют на сыром воздухе, камни раскрошатся, церковь рухнет, похоронив под собой людские кости. Интересно, как называлась эта деревня. Она чем-то напоминала ее саму – сироту, отсеченную безжалостным кинжалом Судьбы от предков, от истории своего рода.

Молясь об упокоении душ погибших в этой резне людей, она развернулась и пошла за Гримниром.

Глава 2

Нельзя было сказать, где именно кончается Саллоу. Могучие старые древа уступали место молодым, а те рассыпались по тонущим в вереске и утеснике холмам. Хотя эти цветущие места казались мирными, Этайн замечала повсюду следы войны: сожженные, поломанные деревья и плетни, непаханые поля, обглоданные скелеты деревень и домов, разграбленных алчными мародерами. В нескольких милях от них, скрывая румяное лицо садившегося солнца за плотной черной вуалью, поднимался в небо темный столп дыма.

– Здесь что-то не так, – сказала Этайн, смотря на него из-под козырька ладони. – Это не похоже на обычный набег. Здесь пахнет войной – мы должны были услышать о ней в Саттоне. Дезертиры, беженцы – кто-нибудь да рассказал бы. Боже! О таком мы бы и в Дании узнали!

Лесная тропа влилась в бегущую с юга изъезженную дорогу; и ездили по ней не только колесницы, но и всадники – сложно было не узнать следы лошадиных подков.

– Да. И все же вокруг идут сражения, – Гримнир, слушавший на корточках дрожь земли, поднялся. – Пока не поймем, что здесь творится, на этой чертовой дороге нам лучше не появляться. А то еще поймаем грудью копье от кучки лошадников.

Гримнир осторожно, окольными путями повел ее туда, где клубился дым. Они обходили стороной открытые места и пригорки, держались покрытых сумерками низин, в которых уже собирался промозглый туман; шли вдоль каменистого берега быстрой глубокой реки, вздувшейся от стаявшего снега. Река текла в том же направлении, куда шли и они, – на северо-запад.

Промерзшая до костей Этайн плелась вслед за своим проводником. Разум оцепенел, ноги налились свинцом; в мокрой от пота накидке было холодно до дрожи, желудок сводило от голода – ей удалось только перехватить днем горстку ягод. Она держалась на ногах на одном упрямстве. Но и ему вскоре пришел конец. Этайн запнулась в темноте, тяжело привалилась к корявому дубу и, закашлявшись, опустилась на землю.

Она не знала, сколько времени просидела у подножия дерева. Может быть, лишь несколько минут, а может, и целый час. Гримниру на это было плевать, у нее над ухом вскоре раздался резкий шепот:

– Вставай, моя изнеженная тупица, – произнес он. – Не то ты место выбрала для сна. Я разведал вокруг. Еще немного, и я дам тебе отдохнуть.

Этайн кивнула и с трудом поднялась. Гримнир, придерживая ее за плечо, топал рядом, направляя, подталкивая, а иногда даже волоча ее на себе. Вскоре она с изумлением почувствовала, что идет почти по колено в ледяной воде. Сбросив оцепенение, она огляделась вокруг, пытаясь понять, как давно опустилась на землю ночь.

Мелкая вода плескала о каменистое дно. Гримнир почти на себе перенес ее по броду через речной поток. На дальнем берегу, освещенная ползущим по пологому склону холма рыжим заревом, стояла разрушенная мельница с давно прогнившим колесом; ее заложили в незапамятные времена, на камнях фундамента были видны следы инструментов давно умерших и забытых мастеров. Гримнир помог Этайн вылезти на берег неподалеку от мельницы.

Все здесь бурно поросло травой, над зарослями терновника и жимолости часовыми на посту возвышались ивы, мельничный ручей зарос камышом. От реки вела тропинка – к вершине холма, на котором виднелись в свете далекого огня развалины римской виллы. С другой стороны холма слышались сонмы людских голосов, лошадиное ржание, звуки медных рогов и гулкий стук барабанов, кто-то отдавал приказы, кто-то яростно кричал.

Гримнир подал Этайн знак идти за ним и ступил на тропу. Он осторожно обходил древние, отшлифованные временем влажные булыжники, которые прятались в траве. Тусклый свет выхватывал из тьмы то немногое, что осталось от виллы: несколько увитых плющом стен с трещинами и сломанные колонны, лет сто назад подпиравшие сгнившую теперь крышу. И все же кое-где на стенах были заметны следы добротной штукатурки, а на полу, под слоем грязи, веток и листьев мелькала на удивление яркая галечная мозаика. Под присмотром Гримнира Этайн прокралась по развалинам виллы к месту, где когда-то стояли главные ворота. Теперь же пустая арка вела в самое сердце Адского пекла.

В ночное небо поднимался дым ревущих костров. Сотни воинов стягивались к островному городу посередине неглубокой реки – в нее и впадала речушка, которую они с Гримниром перешли вброд. Скользкие берега острова защищали земляные укрепления и частокол, позади него стоял стеной второй такой же; за ним, вокруг сгоревшей церкви, виднелись покрытые свежей соломой дома и залы с остроконечными крышами. И мужчины, и женщины обороняли внешний частокол.

В небо взмыл град горящих стрел, метивших за оба частокола, прямо в дома. Занялась солома на крышах – запах дыма смешался с удушливой вонью грязи, немытых тел, крови, мочи и испражнений. Горожане ответили на залп нестройным потоком стрел и метательных копий.

– Знаешь это место? – покосился на Этайн Гримнир.

Она пожала плечами.

– Не уверена… – она напрягла память, пытаясь вспомнить название столь хорошо укрепленного островного города; на ум шло лишь одно. – Думаю, это Брод Нунны. Лес западнее и немного южнее нас.

Гримнир фыркнул.

– Бой почти закончен.

Осаждающие город воины были одеты в кольчуги и сражались под развевающимися знаменами – если Этайн не обманывали глаза, на черной ткани белела ива. Войско бросило все силы на ворота Брода Нунны. Несколько оголенных по пояс крепких мужчин подхватили таран из окованных железом бревен и пошли к воротам. Их товарищи укрывали их щитами, защищая от стрел горожан. Остальные толпились позади, готовые атаковать. С вершины пригорка Гримнир и Этайн видели, что и защитники города готовятся скрестить копья в последний раз.

Тут над гулом боя зазвучал женский голос. Нападавшие замерли, слушая ее песню – знакомую песню на привычном Этайн языке:

 
О, вижу я наших отцов и матерей.
О, вижу я наших братьев и сестер.
О, вот и мой муж, на пороге Вальгаллы.
Эйнхерии с ним вместе ждут Рагнарек.
Зовет он меня, не держите.
О, вижу валькирий, дочерей Одина!
 

На мгновение повисла тишина, а потом воздух снова наполнился шумом и лязгом осады.

– Это даны, – не веря самой себе, произнесла Этайн. – В Броде Нунны живут даны!

– В прошлом году приплыли, – произнесли позади.

Гримнир с ловкостью змеи обернулся и вытащил из ножен клинок, Этайн тут же различила рядом изможденного молодого сакса с бледным худым лицом. На его подбородке выбилось несколько пучков светлых волос. Юноша отскочил – то ли при виде обнаженного меча, то ли от сжимающего его воина с горящими красными глазами и клыками, торчащими изо рта.

– Боже милостивый! – успел пролепетать он, прежде чем Гримнир сомкнул пальцы на его горле.

Он впечатал юношу спиной в стену, самодельный нож из оленьего рога выпал у того из руки и со стуком упал на землю. Гримнир взглянул на него и снова вперился в сакса ненавидящим взглядом.

– Маленький тупица!

– Подожди! – воскликнула Этайн. Она подбежала к Гримниру. – Кто пришел в прошлом году? Дай ему сказать. Кто пришел в прошлом году?

Гримнир чуть ослабил хватку.

– Отвечай ей!

– Д-даны, – выдохнул сакс. – Армия Вилобородого. Пришли в прошлом году и скинули короля Этельреда. Эти вот заняли Брод Нунны, убили моего па и обесчестили мою ма. Сестер своих я с тех пор не видел.

– Свен Вилобородый? – переспросила Этайн. – Король данов? Это невозможно! В прошлом году он воевал с королем Норвегии!

– Ну и с королем Уэссекса тоже! – ответил юноша. – Он шибко разозлился, когда Этельред на день Святого Брайса пару лет назад убил его сестру и вырезал всех остальных сраных данов в Уэссексе. А я скажу, что многие из них по заслугам получили! Мерзкие ублюдки – и Вилобородый хуже их всех! Пропади он пропадом!

Этайн нахмурилась. Она открыла было рот, но Гримнир перебил ее:

– А Полудан при нем?

Юный сакс недоуменно пожал плечами.

Гримнир крепче взял его за горло.

– Я спросил, при нем ли Полудан, жидкокровый ты слизняк!

Лицо юноши побагровело.

– Н-никогда… о нем… не слышал…

Этайн повисла на руке Гримнира.

– Возможно, король Свен и король Олаф заключили мир. Они оба праведные христиане, и ни один из них не простит Полудану предательства. Может, сами даны и объявили его преступником.

Гримнир заворчал и отпустил сакса.

– Похоже на правду, – нехотя признал он.

Юноша разглядывал их, потирая шею. В прищуренных глазах плескалось подозрение.

– Кому вы голову дурите? Король Олаф? Его много лет как убили. Ма всегда говорила, что это дьявол ему удружил.

Этайн и Гримнир переглянулись. Девушка посмотрела на сакса, как на умалишенного.

– Олаф, сын Триггва, жив.

– Да хватит! – ответил юноша. – Язычники убили его при Свольдере, ма говорила, я в этот же год родился. В Великий год.

– Но этого… Этого н-не может быть, – пробормотала Этайн, запинаясь. – Великий год… сейчас… Этот год Великий.

Ее лицо стало белее снега, словно она вскрыла себе ножом артерию. Она считала, что эта весна – весна того года, который аббат Эйншем звал Великим: anno Domini 1000, конец времен, когда ждали пришествия Христа. Она перекрестилась дрожащей рукой.

– Иисус, Мария и Иосиф!

– Что? – спросил Гримнир.

Но Этайн его не слышала. Она взволнованно шагала взад и вперед.

– А ведь похоже на правду. Невозможную, неверную – но все-таки. Это запустение, и вот почему я не понимаю, о чем он… Господи, помоги мне! – она сжала руки у груди, не решаясь задать еще один вопрос. Страшась ответа, который докажет, что она проклята или безумна. – И какой… какой же год идет сейчас?

Юный сакс чуть не засмеялся – но взгляд Гримнира стер улыбку с его лица.

– Какой год?

– Священники говорят, сейчас тысяча четырнадцатый год от рождества Господа нашего Христа, – ответил сакс, тоже крестясь.

Этайн думала, что Гримнир придет в ярость. Что он разразится тирадой грязных ругательств и угроз, снова возьмется за меч. Он опять упустил возможность отомстить – Этайн была уверена, что мальчишка-сакс своими словами обрек себя на смерть. Но скрелинг просто отпустил его. Юноша сполз на пол, потирая саднящее горло. Гримнир отвернулся от него.

Этайн опустилась на колени. Ее мутило.

– Пятнадцать лет? Меньше, чем за день? Как такое возможно? Как?..

Гримнир шикнул на нее и тихо забормотал что-то на своем наречии, резком и гортанном – но вскоре вновь перешел на язык данов:

– …вот что Гифр имел в виду, ублюдок чумной. Никогда ничего прямо сказать не мог. Время в ветвях Иггдрасиля перестает что-то значить. Время! День, неделя, месяц? И что? Меж мирами время ничего не значит.

– Можно вернуться на Хульный холм, – сказала Этайн. – Вернуться и вновь пройти через арку… Ты же помнишь, какие миры гном использовал, когда открывал его, правда? Мы можем вернуться в Данию.

Гримнир рассмеялся.

– О да! И что станем делать, когда окажется, что мы промахнулись лет на сто? Nár! Я приму этот дар и поблагодарю за него Одноглазого. Но если эта погань Полудан все эти пятнадцать лет таскается по Уэссексу, я присягну твоему Распятому Богу.

Он подошел к двери и посмотрел на осаду. Его глаза сияли так же ярко, как и костры внизу.

Этайн подумала о Ньяле – раненом, брошенном. Выжил ли он? Отправился ли за ней? Искал ли ее по всему свету год за годом и, наконец, смирился с ее смертью? Сердце Этайн обливалось кровью при мысли о ее датском друге, так похожего на мужа и защитника, о котором она всегда мечтала, но никогда не знала во взрослой жизни. По щекам потекли слезы, она склонила голову и начала молитву:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…