Электронная библиотека » Софи Андерсон » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 21 апреля 2022, 18:04


Автор книги: Софи Андерсон


Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +6

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Софи Андерсон
Избушка на курьих ножках

Text copyright © Sophie Anderson, 2018

The right of Sophie Anderson to be identified as the author of this work has been asserted by her in accordance with the Copyright, Designs and Patents Act, 1988.

Jacket art © 2018 Red Nose Studios

Jacket design by Maeve Norton

© Л.П. Смилевска, перевод на русский язык, 2019

© Е.П. Гнедкова, иллюстрации, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Моим птенчикам. Ники, Алек, Сэмми, улыбайтесь звёздам и следуйте за своей судьбой с радостью.



Пролог


Моя избушка стоит на курьих ножках. Два-три раза в год она ни с того ни с сего вскакивает прямо посреди ночи и покидает обжитое пристанище. Она может уйти на сотню километров, а может и на тысячу, но остановится в точно таком же месте – уединённом, мрачном, на самом краю цивилизации. Избушка ютится в тёмных запретных лесах за деревнями, потрескивает в овеваемой ветрами ледяной тундре, прячется в полуразрушенных заводских постройках на окраинах городов.

Сейчас она устроилась на скалистом плато каких-то бесплодных гор. Мы здесь уже две недели, и мне всё ещё не довелось увидеть живого человека. Мертвецов – их я, конечно, вижу постоянно. Они приходят к бабушке, и та провожает их сквозь Врата. А вот настоящие, живые люди – они все там, в городке и деревнях далеко под нами.

Может, будь на дворе лето, кто-нибудь забрёл бы сюда, чтобы устроить пикник и насладиться видом. Возможно, живые улыбнулись бы мне или поздоровались. Могли бы прийти и ребята моего возраста или даже целая компания детей на каникулах. Остановились бы у горного потока и плескались бы в прохладной воде. А может, и меня бы позвали.

– Как дела с оградой? – кричит Ба в окно, заставляя меня вынырнуть из сна наяву.

– Почти закончила.

Я вбиваю очередную берцовую кость в низенькую каменную стену. Обычно я вбиваю кости прямо в землю, но здесь кругом одни скалы, поэтому я выложила вокруг дома стену из камней, воткнула в неё кости, а сверху приладила черепа. Однако по ночам ограду кто-то разрушает. Не знаю кто – дикие животные, неуклюжие мертвецы или просто ветер, – но каждое утро, с тех пор как мы тут, мне приходится восстанавливать часть стены.

Ба говорит, что забор отпугивает живых и направляет мёртвых, и это очень важно. Но чиню я его не поэтому. Мне нравится трогать эти кости, потому что их могли касаться руки моих родителей, давным-давно, когда они сами строили заборы и провожали мертвецов к Вратам. Иногда мне кажется, будто я чувствую исходящее от холодных костей тепло их рук, и тогда думаю лишь о том, как мне хотелось бы дотронуться до них – до мамы и папы. От этих мыслей сердце радостно заходится – и болит одновременно.

Избушка громко скрипит и кренится, пока окно кухни не оказывается прямо надо мной. Из окна улыбается Ба:

– Обед готов. У нас сегодня пир горой – щи и чёрный хлеб. И для Джека тоже.

До меня доносится аромат супа и свежего хлеба, и в животе начинает урчать.

– Осталась только петля для калитки, и я всё.

Я поднимаю с земли небольшую косточку, проволокой прикрепляю её на место и ищу глазами Джека. Он копошится под сухим куском вереска на выветренной скале – видно, пытается отыскать мокрицу или жука.

– Джек! – кричу я, и он поднимает голову.

Один из его серебряных глаз поблёскивает, поймав солнечный свет. Неловкий скачок – нечто среднее между полётом и прыжком, – и Джек приземляется на моё плечо. Он что-то суёт мне в ухо.

– Слезай! – Рука невольно взлетает вверх, чтобы прикрыть ухо.

Джек вечно норовит припрятать еду на потом. Уж не знаю, почему мои уши кажутся ему таким удачным местом для тайника. Теперь он запихивает добычу мне в кулак – что-то маленькое, влажное и хрусткое. Я разжимаю пальцы и вижу смятого, переломанного паука.

– Спасибо, Джек.

Я бросаю то, что осталось от паука, в карман. Знаю: Джек хотел как лучше, он поделился со мной едой, но мертвецов с меня достаточно.

– Пойдём. Ба приготовила для нас пир. – Я киваю в сторону дома и вздыхаю. – Для двух человек и одной галки.

Я бросаю взгляд на городок там, внизу. Дома жмутся друг к другу, держатся вместе в этой холодной пустой долине. Вот бы и у меня был нормальный дом там, среди живых, и нормальная семья. Но мой дом – избушка на курьих ножках, а моя бабушка – Баба-яга, Хранитель Врат между миром живых и миром мёртвых. Так что мечты мои такие же пустые, как эти черепа на заборе.

Проводы мёртвых


Сгущаются сумерки, и я зажигаю свечи в черепах. Оранжевый свет струится из пустых глазниц. Начинают собираться мертвецы. Они появляются на горизонте, похожие на туман, бредут к дому, спотыкаясь о камни, и постепенно обретают очертания.

Когда я была совсем маленькой, я, бывало, пыталась отгадать, чем они занимались, с кем жили. Но теперь мне уже двенадцать лет, и эта игра мне порядком наскучила. Сейчас мой взгляд устремлён к огням города, сверкающим далеко внизу, – к вселенной возможностей.

Я вздрагиваю, когда из темноты внезапно появляется Джек и садится на подоконник открытого окна. Слышно, как ветер колышет деревья – будто в воздухе витает ощущение свободы.

– Как же мне хочется улететь туда, вниз, Джек. – Я глажу его шею. – И провести этот вечер среди живых.

Я думаю обо всём, чем могут заниматься живые, – я читала об этом только в книжках, но могла бы делать и сама, окажись я там, в городе: поиграла бы в догонялки или другие игры с девчонками и парнями, посмотрела бы пьесу в театре, окружённая милыми, улыбающимися лицами…

– Маринка! – кричит Ба, и окно, блеснув, захлопывается.

– Иду, Ба.

Я набрасываю на голову платок и бегу к двери. Я должна встретить мертвецов вместе с ней и посмотреть, как она проводит их к Вратам. В конце концов, это «большая ответственность», я должна «сосредоточиться» и «всему научиться», чтобы в будущем провожать их самой. Не хочу думать об этом. Ба говорит, что мне суждено стать следующим Хранителем Врат и первой, кого я должна буду проводить к ним, будет сама Ба. Меня пробирает дрожь, я пытаюсь стряхнуть её с себя. Я уже говорила – не хочу даже думать об этом дне.

Ба в кухне, помешивает борщ в огромном бурлящем котле. Когда я вхожу, она поворачивается ко мне и улыбается, её глаза задорно поблёскивают.

– Ты такая хорошенькая, моя пчёлка. Готова?

Я киваю и выдавливаю из себя улыбку. Вот бы и мне любить это дело так же сильно, как она.

– Взгляни. – Ба кивает в сторону стула, на котором лежит сверкающая лаком скрипка. – Я наконец её настроила. Думаю, кто-нибудь из мертвецов нам сыграет.

– Было бы здорово. – Ещё недавно я бы с восторгом отнеслась к идее послушать что-то новенькое. Но в последнее время, какой бы из своих инструментов Ба ни починила, все ночи проводов были похожи одна на другую. – Я разолью квас?

Целая армия высоких стаканов на столе ждёт, когда их наполнят тёмным шипучим напитком.

– Да, пожалуйста, – кивает Ба.

Я пробираюсь сквозь стену тёплого кисловатого запаха, а Ба тихонько напевает какую-то песенку, в такт покачивая ложкой, полной ярко-красного супа, возле губ.

– Чеснока побольше, – бормочет она и бросает несколько зубчиков в варево.

Когда я открываю бутылку и наливаю квас, воздух наполняется кисловатым ароматом, который незаметно смешивается с запахом супа. Я смотрю, как в тёмно-коричневой жидкости поднимаются светлые пузырьки и врываются в плотный слой пены на поверхности. Один за другим пузырьки лопаются и исчезают – точно так же исчезнут мертвецы к концу ночи. Какая же бесполезная затея – пытаться узнать их получше, ведь мы больше никогда не встретимся. Но мы – Яги, и наш долг – дарить им этот последний вечер, когда они могут пережить заново свои самые яркие воспоминания и отпраздновать, что жили на этом свете, перед тем как переступить через границу миров и вернуться к звёздам.

– Вот и они! – вскрикивает Ба и бежит к двери, вытянув руки перед собой.

В дверях мнётся какой-то старик. Он совсем бледный, его очертания расплываются – значит, давно ждёт. Пройти сквозь Врата ему не составит труда.

Ба разговаривает с ним приветливо, на языке мёртвых, а я пока накрываю на стол. Тарелки и ложки, толстые куски чёрного хлеба, корзинка с укропом, миски со сметаной и хреном, пирожки с грибами, множество рюмок и большая бутылка настойки под названием «Трость» – напиток на травах специально для мёртвых. Ба говорит, он помогает мёртвым преодолеть их путь, как трость помогает при ходьбе.

Я пытаюсь прислушаться и разобрать, о чём они говорят, но язык мёртвых мне никак не даётся. Он всегда казался мне сложнее любого языка живых, которые я схватываю быстро, практически на лету.

Мои мысли снова уносятся к городку. Он выстроен вдоль узкого берега озера. Я видела, как живые, по два-три человека, спускают по утрам на воду маленькие рыбацкие лодки. Интересно, каково это – поплыть в такой с другом. Мы могли бы добраться до того небольшого островка в середине озера и побродить там вместе. А потом развели бы костёр и сидели бы под звёздами…

Ба легонько толкает меня, помогая старику усесться.

– Налей, пожалуйста, нашему гостю борща.

Мертвецы всё прибывают. Мечты прячутся в дальний уголок моего разума, а я тем временем разливаю горячий борщ и пенистый квас, предлагаю стулья и приношу подушки, пытаюсь ободрить мертвецов – улыбаюсь и киваю им. Вскоре они уже совсем осваиваются, согретые едой, напитками и потрескивающим в очаге пламенем. Дом придаёт им сил, и они постепенно обретают форму, пока не становятся почти похожи на живых. Почти.

Смех эхом отдаётся под потолком, и дом сам будто бы довольно бормочет, вторя воспоминаниям мертвецов о былых радостях и победах, и вздыхает, когда они говорят о своих горестях и сожалениях. Дом живёт для мёртвых, Ба тоже. Она легко порхает от гостя к гостю, совсем как колибри, хоть её тело и согнулось от старости.

Бывало, когда живые проходили неподалёку от дома, я слышала их шёпот. Они говорили, что бабушка уродлива, ужасна, называли её ведьмой и даже монстром. Говорили, будто она ест людей. Но такой они её никогда не видели. Как она красива, когда танцует среди мёртвых, даря им покой и радость. Как я люблю её широкую улыбку, открывающую кривые зубы, её крупный нос с бородавками и редкие седые волосы, выбивающиеся из-под косынки в цветах и черепах. Люблю её большой мягкий живот и кривоватые, неуклюжие ноги. Я люблю её умение заставлять всех вокруг чувствовать себя свободными. Мертвецы приходят сюда совсем потерянными и сбитыми с толку, а уходят счастливыми и готовыми к предстоящему путешествию.

Ба – идеальный Хранитель. Такой, каким мне никогда не стать. Я вообще не хочу быть Хранителем. Это значит до конца дней своих отвечать за Врата и проводы мёртвых. Но если бабушке проводы доставляют радость, то мне мучительно каждую ночь смотреть на то, как мёртвые растворяются в темноте Врат, – от этого я чувствую себя ещё более одинокой. Вот бы мне было суждено стать кем-то другим. Кем-то, кто имеет дело с настоящими, живыми людьми.

Избушка переступает с ноги на ногу, устраиваясь поудобнее, и распахивает окна на крыше. Над нами мерцают звёзды, расцвечивая небо едва заметными вспышками света.

– «Трость»! – весело вскрикивает Ба и зубами выдёргивает пробку из бутылки. Комнату наполняет сладковатый пряный аромат, огонь разгорается ярче.

В углу комнаты появляются Врата. Это большой чёрный прямоугольник, куда чернее, чем темнота на дне могилы. Он притягивает взгляд, так же как чёрная дыра поглощает свет, и чем дольше ты смотришь, тем сильнее тебя манят Врата.

Я приближаюсь, избегая их раскрытой пасти, руки в карманах передника, взгляд в пол. Доски под ногами пропадают в темноте, будто бы проваливаются в бездну. Краем глаза я вижу мимолётные вспышки света и цвета где-то внутри этой темноты – изгиб радуги, мерцание туманности, бушующие грозовые облака и бесконечную дугу Млечного Пути. Далеко внизу слышно дыхание океана, будто волны разбиваются о гладкие скалы. Я достаю из кармана мёртвого паука и кладу его на пол.

Душа паука выскакивает из тела и смущённо озирается по сторонам. Животных провожать не нужно – Ба говорит, они понимают Великий цикл жизни куда лучше людей. Поэтому, наверно, паук недоумевает, что он делает в доме Яги.

Я всё равно бормочу слова Путешествия мёртвых, половину забываю, другую половину коверкаю. Что-то там про силу на долгом и нелёгком пути, благодарность за отведённое время и покой после возвращения к звёздам. Душа паука оборачивается ко мне и смотрит с ещё бо́льшим смущением. Я подталкиваю паука к Вратам и в миллионный раз спрашиваю себя, действительно ли судьбу нельзя изменить. Неужели мне и правда придётся стать Ягой, всю жизнь с кем-то прощаться, когда моя душа болит и просит дружбы дольше, чем на одну только ночь?

Ба заводит песню, и мертвецы подпевают. Их голоса становятся всё сильнее и громче. Один из них берёт скрипку и начинает играть, постепенно взвинчивая темп. Ба берёт аккордеон, подыгрывает ему, и музыка захватывает всё и всех вокруг. Избушка подрагивает в такт музыке, мертвецы отбивают ритм ногами, кто-то кружится в танце. Но потихоньку, один за другим они склоняют головы, вздыхают и уплывают в сторону Врат. Ба шепчет им на ухо слова Путешествия мёртвых, целует в обе щеки. Они улыбаются, проплывая мимо, и растворяются в темноте.

К часу, когда первые лучи рассвета гасят на небе звёзды, в доме остаётся всего один мертвец. Девушка, закутанная в бабушкину красно-чёрную шаль, молча всматривается в огонь. Молодым всегда сложнее пройти сквозь Врата. Несправедливо, что время, отпущенное им на земле, так коротко. Ба говорит: «Неважно, сколь длинна жизнь, – важно, сколь она сладка». Она говорит, все мы приходим на эту землю учиться, просто некоторые души быстро усваивают уроки, а некоторые – намного дольше. Не понимаю, почему мы все не можем прожить долгую, сладкую жизнь, независимо от всяких там жизненных уроков.

Ба угощает девушку миндалём в сахаре, обнимает её и шепчет ей на ухо слова, которые я не могу разобрать. В конце концов девушка кивает и позволяет бабушке провести её к Вратам. Как только девушка скрывается во тьме, бледные золотые лучи рассвета разливаются по небу, и Врата исчезают. Крыша закрывается, и избушка вздыхает. Ба вытирает краем шали слезу в уголке глаза, но, когда она поворачивается ко мне, уже улыбается, так что и не разобрать, грустит она или радуется.

– Какао? – спрашивает Ба на языке мёртвых – она всё ещё под впечатлением от проводов.

– Да, пожалуйста. – Я киваю и принимаюсь убирать со стола посуду.

– Ты слышала, что рассказывала женщина-астроном? Про звезду, которую назвали в её честь? – улыбается Ба, переходя на наш привычный язык. – Сегодня я проводила звездочёта к звёздам!

Я силюсь вспомнить лица мертвецов и понять, кто это мог быть. Ничего не приходит в голову.

– Всё-таки язык мёртвых для меня сложноват.

– Но ты же поняла, когда я предложила тебе какао.

– Это совсем другое. – К щекам приливает кровь. – Какао – всего одно слово. Мертвецы слишком быстро говорят.

Ба передаёт мне кружку и усаживается в кресле возле огня.

– Что ты сегодня хочешь почитать?

Я снимаю с головы платок, устраиваюсь на подушке на полу и опираюсь на бабушкины колени. Она всегда читает мне перед тем, когда мы ляжем спать на рассвете.

– Лучше расскажи про моих родителей.

Ба гладит мои волосы.

– Какую историю ты хочешь послушать?

– Как они познакомились.

– Опять? – спрашивает она.

– Опять, – киваю я.

– Ну что ж. – Ба делает глоток какао. – Как ты помнишь, твои родители были Ягами и оба принадлежали к древним родам первых Яг Степей…

Джек осторожно прячет кусочек пряника в складку моей юбки, а я почёсываю перья у него на шее.

– Избушка твоей матери скакала со стороны Великих гор на востоке, а избушка твоего отца – со стороны Высоких пиков на западе. Нежданно-негаданно обе избушки резко повернули на юг и остановились на ночлег в окрестностях Тонущего города. Избушкам захотелось опустить ножки в воду.

– От бега курьи ножки горели огнём, – подсказываю я.

– От жара вода бурлила и пенилась в свете луны, – продолжает Ба. – Твоя мама выглянула из окна, и красота города так заворожила её, что она тихонько улизнула из дома, взяла гондолу и отправилась плавать по каналам в ночной тиши.

Я представляю, как лодка разрезает гладкое тёмное небо, отражённое в воде, как оно тихо бьётся о борт, когда мама гладит веслом воду, усыпанную звёздами.

– А совсем неподалёку, – Ба ритмично постукивает ногой по полу, – твой отец, тоже очарованный красотой города, танцевал на крыше своей избушки.

Я смеюсь:

– Он же ещё жил с родителями?

Ба кивает:

– Твоя мама вот уже несколько месяцев была Хранителем и жила в своей собственной избушке, а вот отец пока делил кров с родителями-Ягами.

– Он увидел мою маму и, чтобы рассмотреть её получше, наклонился… – Я жду, чтобы Ба закончила фразу.

Она наклоняется ко мне, как когда-то, наверно, наклонялся отец с крыши избушки.

– …поскользнулся и упал. – Бабушкины глаза расширились от наигранного испуга. – Он падал и падал… и наконец рухнул, но не в канал, а в гондолу твоей мамы. Её так сильно качнуло, что твоя мама свалилась в воду и закричала.

– Отец хотел нырнуть и спасти её, – спешу продолжить я. – Но снова поскользнулся, когда выпрыгивал из гондолы, ударился головой и без сознания свалился в воду.

Ба кладёт руку мне на плечо.

– И в конце концов твоей матери самой пришлось его спасать.

– Они полюбили друг друга, и появилась я, – с улыбкой говорю я.

– Ну, с тех пор прошло несколько лет… Но да, появилась ты. Ты стала для них целой вселенной, Маринка. Они тебя так любили.

Вздохнув, я ставлю пустую чашку на пол. Я обожаю эту историю, но не за освещённые луной каналы и не за танцы на крыше, не за комичное падение папы в воду и чудесное спасение, хотя всё это – приятные детали. Люблю я её вот почему: пускай мама-Яга и нарушила правила – сбежала из дома посреди ночи, украла гондолу, – ничего страшного не случилось. Мне нравится думать, что однажды нежданно-негаданно кто-то или что-то упадёт с небес и навсегда изменит и мою жизнь.

Бенджамин

Джек сидит на стене, его чёрно-серые перья колышет ветер. Он наблюдает за тем, как я пытаюсь вернуть на место выпавшую из ограды бедренную кость. Солнце уже стоит высоко в небе, но воздух пока не прогрелся. За минувшую ночь разрушилась только небольшая часть забора, но у меня так замёрзли руки, что починка занимает куда больше времени, чем обычно.

– Кар-р-р! – тревожно вскрикивает Джек прямо над моим ухом.

Я вздрагиваю от испуга и оборачиваюсь. Всего в нескольких шагах от меня стоит парень, примерно моего возраста. Я моргаю и силюсь понять: неужели мои сны наяву становятся такими реалистичными? Но парень не исчезает. Сердце бешено колотится. Это настоящий, живой мальчик. Его длинное тёмное пальто распахнуто, и из-за пазухи выглядывает крошечный ягнёнок.

– Хм-м-м… а это человеческие кости? – Парень смотрит на кость, которую я всё ещё держу в руке, и на те, что торчат из стены.

– Да. То есть нет. – Я быстро встаю и пытаюсь загородить от него ближайший (явно человеческий) череп. – В смысле, они ненастоящие.

Ложь застревает у меня в горле, и я чувствую, что краснею.

– А похожи на настоящие.

В уголках его рта играет улыбка. Но я не вижу в его лице ни тени испуга, только любопытство.

– Думаю, они и есть настоящие. – Я кладу кость на стену, пальцы дрожат, – я не хочу его отпугнуть. – Я имела в виду, они несвежие.

Его брови приподнимаются.

– В смысле я никого не убивала.

– Я и не думал ничего такого.

Он внимательно осматривает стену, затем его взгляд падает на избушку. Сейчас она сидит, сложив ноги и спрятав их под себя, так что выглядит совершенно нормально – обычный деревянный дом.

– Ты здесь на каникулах, что ли?

– Мы с бабушкой приехали совсем недавно.

– Никогда не видел здесь этого дома. Откуда он взялся?

– Он сам сюда пришёл.

Ба отругала бы меня за то, что я сказала правду, но я уже давно поняла: никто в это не верит. Лучше уж так, чем придумывать ещё более невероятную ложь. Парень смотрит на меня с вежливой улыбкой. Он думает, что я шучу, и теперь ждёт настоящего объяснения.

– Я Маринка. – Я протягиваю руку, надеясь сменить тему и прикоснуться к настоящему, живому человеку. Я понимаю, что формально Ба – тоже живой человек, но она не в счёт, тем более она уже старая.

Парень пожимает мне руку. Его ладонь тёплая и чуть влажная. Моё лицо расплывается в такой широкой улыбке, что от неё начинают болеть щёки.

Не помню, когда мне довелось в последний раз перекинуться словом с живым человеком, не говоря уже о том, чтоб прикоснуться к нему. С той минуты прошло уже, наверно, больше года. И ещё больше прошло с тех пор, как я видела кого-то своего возраста.

– Я Бенджамин.

Он отдёргивает руку, и на секунду я задумываюсь, не слишком ли сильно я её сжала, но тут меня отвлекает барашек, который копошится в складках его пальто.

– Можно его погладить? – спрашиваю я.

Бенджамин кивает, я аккуратно чешу макушку ягнёнка и говорю:

– Такой крошечный!

– Ему всего несколько дней от роду. Сирота. Несу его домой, буду о нём заботиться.

– Как здорово. Мне бы тоже хотелось завести барашка.

Бенджамин с опаской смотрит на Джека. Он расхаживает взад-вперёд по стене и не спускает глаз с ягнёнка.

– Не беспокойся, Джек его не тронет, – говорю я, на секунду усомнившись: а вдруг тронет?

– Это твой?

– Вроде того. – Я чуть приподнимаю локоть, и Джек тут же садится мне на руку. – Я его вырастила. Тоже сирота. Подобрала его ещё птенцом на Острове Стоячих камней.

– Твой дом и туда забрёл? – Бенджамин улыбается, но в его глазах вспыхивает издёвка.

– Избушка не может ходить по воде! Конечно, она туда приплыла. – Я издаю нервный смешок, представляя, насколько нелепо это звучит.

Бенджамин прячет ягнёнка поглубже в складки пальто и смотрит куда-то в небо. Паника накрывает меня холодной волной: сейчас он уйдёт, и я опять останусь одна. Может, ещё долгие годы я не смогу поговорить с живым человеком.

– Хочешь квасу? – торопливо спрашиваю я.

– А что это?

– Такой напиток.

Я прикусываю губу, жалея, что не предложила ему чего-нибудь другого. Мы далеко от наших степей, в месте, которое Ба зовёт Краем Озёр. Конечно, Бенджамин понятия не имеет, что такое квас. И наверняка на вкус он ему покажется странным.

Ягнёнок блеет – неожиданно громко для такого крошечного существа.

– Это для ягнёнка! – Мысль приходит так неожиданно, что я почти кричу.

– Э-э, я, наверно… – Бенджамин с сомнением косится на избушку, и я пугаюсь, не проснулась ли она и не сделала ли что-нибудь ужасающее, например приподнялась или вытащила когтистую ногу. Я смотрю на неё краем глаза и выдыхаю с облегчением: избушка всё ещё спит.

– Ну пожалуйста. – В груди ноет – я так хочу, чтобы он остался. – Я ещё не встречала никого из местных, и мне хотелось бы расспросить тебя о городе и… – Мой голос обрывается, когда я смотрю в карие глаза Бенджамина. Они такие большие и добрые, что моё сердце радостно замирает. Я понимаю: он останется.

– Хорошо, – улыбается он, – я попробую квас и покормлю ягнёнка, если ты принесёшь немного горячей воды.

Я иду очень тихо, стараясь не разбудить избушку. Когда я была маленькой, мы частенько играли в одну игру – «шаги Яги»: я должна была незаметно подкрасться к избушке и дотронуться до её ноги; если же она замечала меня, то топала ногами и прогоняла. Благодаря этой игре я знаю все слепые и глухие места избушки, все потайные уголки, где можно сидеть и наблюдать за живыми, оставаясь незамеченной.

Ба спит в своём кресле у печи. Я решаю, что лучше предложить Бенджамину какао: этот вкус ему, должно быть, знаком, да и пить он его будет дольше, чем квас. Я тихонько беру три кружки с полки над очагом, насыпаю в две из них какао, сухое молоко и сахар, а затем во все три наливаю горячей воды из чайника, пыхтящего на огне.

Джек с глухим стуком приземляется на крыльцо и семенит ко мне, цокая когтями по деревянному полу. Я стреляю в него гневным взглядом и подношу палец к губам. Он останавливается, склоняет голову и приподнимает крылья, будто бы извиняясь.

Я тихонько крадусь к выходу, Джек следует за мной, стуча когтями ещё громче. Вот честно, порой мне кажется, он так и хочет, чтобы я попала в переделку.

Бенджамин сидит на большом камне прямо за забором, перед ним открывается вид на долину. Камень достаточно большой для нас обоих, и меня снова охватывает трепет: ещё мгновение – и я буду сидеть рядом с настоящим, живым человеком.

Может, мы поговорим, а потом подружимся. Может, он снова заглянет ко мне, мы будем гулять и играть в игры, как все нормальные дети, – по крайней мере, мне кажется, что именно так и делают друзья. От этой мысли моё сердце переполняется радостью и готово лопнуть; кружки в руках подрагивают.

Ворота из костей загремят и наверняка разбудят избушку, так что я перешагиваю через забор там, где он обрушился. От прохладного порыва ветра у меня перехватывает дыхание. Мне нельзя выходить за забор, но каждый раз, как я это делаю, пусть даже я отойду всего на несколько шагов, я чувствую себя более живой. Кажется, всё вокруг становится больше, а цвета – ярче. Интересно, испытывала ли мама что-то подобное, когда сбежала посреди ночи на украденной гондоле?

– Пахнет прямо как какао, – говорит Джек, нюхая свой напиток.

– А это и есть какао.

– Ты же вроде говорила про квас.

– Зато оно горячее. – Я делаю глоток. Сладкое тепло разливается по мне, щекоча желудок.

Бенджамин ставит свою чашку на самый край камня и достаёт из кармана бутылочку и какой-то мятый конверт.

– Это для барашка? – спрашиваю я.

– Да, специальное сухое молоко. – Он насыпает немного порошка в бутылку, заливает его водой, трясёт, а затем меняет крышку бутылки на соску. – Хочешь покормить его?

– Ой, конечно, спасибо.

Я отставляю кружку, а Бенджамин сажает ягнёнка мне на колени. Я пытаюсь завернуть его в свою шаль, но это не так-то просто, потому что он неуклюже толкается своими тонкими ножками. Наконец он успокаивается, хотя его поза и не выглядит особенно удобной, и Бенджамин передаёт мне бутылочку.

Ягнёнок жадно сосёт молоко, оно струйкой стекает по его мордочке. Джек наигранно вскрикивает и устремляется к засохшему кусту вереска, где начинает судорожно переворачивать камни, делая вид, что ищет жуков. Он ревнует. Я потом заглажу свою вину: найду в кладовой что-нибудь блестящее и подарю ему.

Бенджамин наблюдает за ягнёнком, затем снова берёт в руки кружку.

– Так что, ты пойдёшь в школу в городе?

Я мотаю головой:

– Я учусь на дому, потому что мы часто переезжаем с места на место.

Не могу же я сказать ему: потому что я – следующая Яга; мне нужно выучить язык мёртвых и вызубрить слова Путешествия мёртвых; что мне нужно уметь готовить для мертвецов и провожать их к Вратам. Ба говорит, живым ни к чему знать всё это. Да и мне куда интереснее послушать про его жизнь.

– А ты ходишь в школу? – спрашиваю я, представляя себе, как здорово было бы сидеть в классе, полном учеников, и играть с ними на переменах. От этих мыслей начинает кружиться голова.

– Вообще да. Правда, сейчас меня отстранили.

– Как это?

– Мне неделю нельзя будет ходить в школу. Но это не потому, что я плохой или что-то в таком духе, – быстро добавляет Бенджамин. – Всего лишь дурацкая ссора с мальчишками, которая зашла слишком далеко. Мы не хотели, чтобы так вышло, – вздыхает Бенджамин. – Я там просто лишний, понимаешь?

Я киваю, но не понимаю. Чтобы понимать, лишняя я или нет, нужно хотя бы попробовать.

– Расскажи, почему вы так часто переезжаете?

– Моя бабушка – музыкант. Она путешествует для вдохновения.

Я передаю пустую бутылку Бенджамину, но ягнёнка оставляю у себя на коленях. Он такой тёплый. Ничто не сравнится с теплом живых – кажется, оно проникает прямо ко мне в душу.

– А твои родители? – спрашивает Бенджамин.

– Они умерли, когда я была совсем маленькой.

Образ избушки на курьих ножках, объятой пламенем, встаёт перед глазами. Я гоню эту мысль, делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться.

– Моя мама тоже умерла, когда я был ребёнком, – тихо произносит Бенджамин.

Я вздрагиваю, исполняясь сочувствия, и расслабляюсь. Приятно иметь хоть что-то общее с ним – пусть и такое ужасное.

– Я постоянно думаю о маме, – говорит Бенджамин, заворачивая бутылку ягнёнка в вощёную бумагу. – Хоть я и не знал её.

– Я тебя прекрасно понимаю, – киваю я. – Так интересно, какой была бы моя жизнь, если б родители были живы.

Грудь снова сковывает, когда в голове проносится мысль о краденой гондоле и танцах на крыше. Поняли бы мама и папа, почему я не хочу быть Хранителем Врат? Позволили бы мне стать кем-то другим? Я поворачиваюсь к Бенджамину в надежде, что он сменит тему.

– Так, значит, здесь только ты, бабушка, галка и ваш ходячий дом. – Бенджамин приподнимает бровь и улыбается.

– Ага, – киваю я. – И мы часто переезжаем. И я не хожу в школу. Так что мне бывает одиноко и невесело. – Я издаю смешок, хотя мне совсем не смешно.

– Ну, в школе тоже может быть одиноко, даже когда вокруг полно людей.

– Разве можно быть одиноким среди людей?

– Можно, если они не понимают тебя и не особенно дружелюбны.

Я вспоминаю ночи, когда я провожала мёртвых: их было много, и я всё равно чувствовала себя одинокой. Я думала, всё дело в том, что я жива, а они мертвы. Мне и в голову не могло прийти, что можно так же чувствовать себя среди живых.

– И что же это за кости у вас в стене?

– Такая у нас традиция.

– Как Хеллоуин, что ли?

– Вроде того. – Я бросаю взгляд на город у озера, на деревни, окружающие его. – Ты живёшь в городе?

– Я живу в деревне, вон там. – Бенджамин наклоняется ко мне и показывает куда-то в долину. Я чувствую тепло его дыхания и замираю, ощущая дрожь во всём теле. Бенджамин выпрямляется и показывает в другую сторону, на гору. – Я помогал работникам на ферме вон там, в долине за горой. Это отец придумал. Он считает, что мне надо чем-то себя занять, пока меня отстранили. Там-то мне и дали его. – Бенджамин кивает на ягнёнка, который сладко уснул у меня на коленях. – Честно говоря, я побаиваюсь, что отец не разрешит мне его оставить.

– Да что ты, я уверена, что разрешит. Разве он может отказать? – Я чешу мягкую шёрстку на подбородке ягнёнка.

– Наверно, ты права, – кивает Бенджамин. – Но всё равно сначала надо было спросить у него. Он не слишком-то мной доволен, после всей этой истории с исключением. – Тут следует пауза, и глаза Бенджамина увеличиваются. – Слушай, я придумал! Можешь оставить ягнёнка у себя, только до завтра? Я сегодня спрошу у отца разрешения, а завтра утром приду за ним. Ты не против?

– Я… я…

Голова кружится. Конечно же, я очень хочу оставить ягнёнка себе и снова увидеть Бенджамина. Сколько себя помню, я мечтала подружиться с кем-нибудь. И вот он появляется – настоящий, живой друг моего возраста, с ним можно разговаривать и придумывать разные занятия. И у нас с Бенджамином столько общего. Как будто сама судьба свела нас! Но как же избушка? И Ба? Если они узнают, что я разговаривала с живым, они с меня месяц глаз не спустят. А то и дольше. Я смотрю на Бенджамина, и его искренняя улыбка развеивает все мои сомнения.


Страницы книги >> 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации