Текст книги "Любовь сильнее чумы"

Глава 2. Черная Смерть

Солнце едва поднялось над куполом Санта Мария дель Фьоре, а длинные тени домов уже расчертили мостовую. В обычный час улицы были бы запружены народом, гомонящим на все лады – монахами, спешащими к заутрене, зеленщиками, выкатывающими тележки, шумными кумушками с корзинами.

Но нынче Флоренция словно вымерла. Редкие смельчаки перебегали из дома в дом, бросая опасливые взгляды по сторонам. Даже птицы молчали, и лишь горькая полынная горечь разлита была в неподвижном воздухе.

Лоренцо и Бартоло неслись сквозь этот застывший, недобрый мир, чувствуя, как леденеет кровь. Зловещие слухи, что текли вчера по городу, обрели плоть. Чума! Бич божий, погубивший уже пол-Европы! Значит, правдой были рассказы о черных кораблях, приплывших из Кафы, о крысах-разносчиках, о страшных карбункулах, чернеющих на теле обреченных.

«Неужели и Джотто сразила Черная Смерть? – в смятении думал Лоренцо, перепрыгивая через лужи. – Он ведь так берегся, окуривал мастерскую можжевеловыми ветками! Или мор не щадит никого – ни бедных, ни богатых, ни гениев?»

На виа делла Скала их встретила толпа перепуганных учеников и подмастерьев. Многие рыдали, иные громко молились. У дверей боттеги дежурил одетый в черное лекарь – его костяной клюв, набитый целебными травами, наводил ужас одним своим видом.

– Пропустите! – крикнул Лоренцо, расталкивая сгрудившихся людей. – Я должен видеть маэстро!

Толпа расступилась, и он вбежал по узкой лестнице, ведомый страхом и любовью. Влетел в знакомую дверь, пахнувшую краской и деревом. И замер, схваченный за горло ледяной рукой.

Посреди мастерской, среди незаконченных полотен и эскизов лежал Джотто – могучий, жизнелюбивый Джотто. Лежал на узкой монашеской койке, укрытый до подбородка одеялом. Лицо его пожелтело, черты заострились, а в глазах плясали безумные огоньки.

– Лоренцо… – просипел он, силясь приподняться. – Это ты, мальчик мой?

– Я, маэстро! – юноша кинулся к ложу, упал на колени. – Я здесь, с вами! Молю вас, не умирайте! Без вас я пропаду… мы все пропадем!

Джотто искривил губы в слабом подобии улыбки. Пожелтевшая рука с набухшими венами легла на склоненную голову ученика.

– Глупый… Разве я властен над смертью? Теперь я в руках Господа, и, видно, пробил мой час. Но ты, Лоренцо… Тебе еще жить. Жить и творить!

– Какое творить! – отчаянно вскричал юноша. – Какой смысл, если вы покинете нас? Кто поведет меня, направит мою руку и сердце? Я слаб, я ничтожен без вас!

– Не кощунствуй! – неожиданно твердо произнес Джотто. В помутившихся глазах вспыхнул знакомый огонь. – Ты – мое лучшее творение, Лоренцо. Плод моего духа, моя надежда. Я верю в тебя… Ты обязан выжить. Выжить – и прославить наше искусство.

Он закашлялся, изо рта потекла темная кровь. Лоренцо в ужасе вскрикнул, схватил учителя за плечи. Но тот с неожиданной силой вцепился в его руку.

– Слушай… Слушай меня, глупый мальчишка! Я не все тебе передал, не все тайны открыл. Но в тебе есть главное – искра божия, священный огонь. Так пронеси же его через годы! Твори… Дерзай… Люби!

Последнее слово Джотто выдохнул с мукой и нежностью. По его лицу прошла судорога, взгляд остекленел. Кисть руки, державшая Лоренцо, разжалась и упала на одеяло.

– Маэстро! Маэстро! – истошно закричал юноша, тряся учителя за плечи. Но тот уже не дышал. Великий Джотто, титан Проторенессанса, гений живописи – умер на руках потрясенного ученика.

Лоренцо завыл раненым зверем, припав к остывающей груди. Боль и отчаяние разрывали его, мир померк, утратил смысл. Как жить дальше? Как творить – без этих рук, направлявших его, без этого сердца, делившегося с ним пламенем?

Он не помнил, как добрался до дома, как рухнул на постель, разразившись рыданиями. День сменился ночью, а Лоренцо все лежал, сжавшись в комок, мечтая об одном – умереть вслед за учителем.

Но на вторые сутки явился Бартоло, весь заплаканный, и принялся трясти его за плечо:

– Вставай, Лоренцо! Одумайся! Или ты не слышал последний наказ маэстро? Ты должен жить, должен творить! Сам Джотто благословил тебя!

Юноша поднял измученное лицо. В красных от слез глазах зажглась безумная решимость:

– Да, ты прав! Я не смею предаваться слабости. Учитель верил в меня… Я обязан оправдать его надежды. Даже если сама чума станет мне поперек дороги!

Он вскочил, зашагал по комнате, лихорадочно размышляя:

– Нужно действовать, Бартоло! Собирать учеников, подмастерьев. Кто-то должен продолжить дело Джотто, сохранить боттегу. Иначе искусство во Флоренции зачахнет, погибнет вместе с людьми.

– Но как? – испуганно пролепетал мальчик. – Город охвачен ужасом, многие бегут прочь. Да и кто станет слушать нас – безвестных юнцов?

– Станут! – глаза Лоренцо сверкнули лихорадочным блеском. – Я заставлю их слушать! Пойду к самому Синьору, к Совету…

Он принялся в спешке одеваться, что-то бормоча себе под нос. Бартоло испуганно взирал на него, чуя неладное.

– А как же Беатриче? – вдруг вспомнил подмастерье. – Ты же собирался закончить ее портрет! И мессер Портинари обещал тебе покровительство…

Лоренцо осекся, застыл на полпути. Лицо его исказила мука.

– Беатриче… О господи, я и забыл о ней! Как я могу думать о любви, когда город в опасности? Когда искусство гибнет? Нет, сейчас не время…

Он зажмурился, мотнул головой, отгоняя видение златовласой красавицы. Сердце кровью обливалось, но разум подсказывал – есть дела поважнее. Сейчас он нужен Флоренции, нужен боттеге. Личное должно подождать.

– Прости меня, любовь моя, – прошептал Лоренцо, прижимая руку к груди. – Я вернусь к тебе, клянусь. Но сперва я должен исполнить свой долг. Долг художника и гражданина.

Он решительно затянул пояс, набросил плащ. Глаза его горели мрачным огнем. Бартоло смотрел на него с испугом и восхищением.

– Идем, малыш, – бросил Лоренцо, шагая к двери. – Прочь страхи и сомнения. Когда город в беде – все средства хороши. Мы должны действовать, и будь что будет!

Он решительно вышел на улицу, Бартоло засеменил следом. Флоренция встретила их зловещей тишиной и запахом гари. Небо заволокло тучами, где-то вдали глухо громыхнуло. Но Лоренцо, казалось, не замечал этих недобрых знамений. Уверенно, твердым шагом он направился к ратуше – туда, где заседал Синьор со своим советом.

«Я убежу их, – думал он, стискивая кулаки. – Я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило! Боттега Джотто должна жить. Искусство должно выстоять. А там, глядишь, и чуму одолеем. И тогда, Беатриче, я приду за тобой… Я стану достойным твоей руки!»

С этими мыслями он вошел под мрачные своды Палаццо Веккьо. Путь его отныне лежал не к любви – но к славе. И молодой художник готов был вступить на него, осененный последним напутствием великого Джотто…

Глава 3. В кругу посвященных

Зала Большого Совета поражала воображение. Высокие мраморные колонны подпирали расписной потолок, в стрельчатых окнах искрились витражи. За овальным столом чинно восседали члены Синьории – цвет флорентийской знати. Облаченные в парчовые одежды, в берретах и токах, они смотрели на вошедшего Лоренцо с нескрываемым изумлением.

Еще бы! Не каждый день безвестный юнец, ученик художника, врывается в святая святых городской власти! Стражники у дверей схватились было за алебарды, но Приор – сухонький старик с пронзительными черными глазами – остановил их повелительным жестом.

– Кто ты, дерзкий отрок? – вопросил он, сдвинув кустистые брови. – Как смеешь нарушать наш совет в столь тяжкий для республики час?

Лоренцо выступил вперед. Сердце его колотилось от волнения и решимости. Он склонился в почтительном, но твердом поклоне:

– Ваша светлость! Почтенные синьоры! Имя мое Лоренцо ди Пьеро, я скромный ученик великого Джотто. Явился к вам не дерзости ради, но по зову души и долга.

Приор прищурился. В зале пронесся удивленный ропот. Кто-то вполголоса обронил: «Никак, тот самый, кому маэстро доверил писать Беатриче Портинари?» Лоренцо вспыхнул, но виду не подал.

– Говори же, – нетерпеливо бросил Приор. – Только покороче. Сам видишь, недосуг нам для бесед. Город охвачен страшным поветрием, люди мрут как мухи. Тут не до живописцев.

– В том-то и дело, ваша милость! – горячо воскликнул Лоренцо. – Я пришел говорить об искусстве. О будущем нашей славной школы, основанной Джотто. Ибо эта школа – краса и гордость Флоренции, ее душа и сердце!

Советники зашушукались. Кто-то усмехнулся: «Во дает, юнец! Города чумой изводят, а он о фресках толкует!» Но Приор жестом призвал всех к молчанию. Взгляд его стал пытлив и внимателен:

– Допустим. Но причем тут Синьория? Ты же знаешь, что Джотто, упокой Господи его душу, трудился не за деньги Коммуны. Его содержали богатые и знатные семьи – Барди, Перуцци… Портинари опять же. Вот к ним и обращайся.

Лоренцо шагнул вперед. Глаза его пылали почти безумным огнем.

– Ваша милость, но разве это только их дело? Разве искусство принадлежит лишь богачам? Нет, оно – достояние всего города, его украшение и слава! И если сейчас оно зачахнет, Флоренция потеряет больше, чем от чумы. Ибо мор губит тела, а утрата искусства убивает души!

По зале пробежал одобрительный гул. Многие советники закивали, в глазах вспыхнул интерес. Лоренцо говорил страстно, убежденно, и речь его находила отзвук в сердцах слушателей.

– Представьте, синьоры, – продолжал он, – что будет, если зараза отступит, а возрождать город станет некому? Кто распишет вновь стены церквей, чьи статуи украсят площади? Чем будет гордиться Флоренция, кроме могил и руин?

Голос юноши дрожал от напряжения. По лицу Приора пробежала тень, он задумчиво потер подбородок.

– Положим, ты прав, – медленно проговорил он. – Цех художников и впрямь – гордость наша. Но чем мы можем помочь? Казна пуста, граждане напуганы. Сейчас не до мецената.

– А я и не прошу денег! – звонко откликнулся Лоренцо. – Я прошу вашего дозволения и покровительства. Пусть Синьория передаст боттегу Джотто… мне! Я сберегу ее, я соберу учеников. Мы станем работать, не покладая рук. Напишем новые фрески, украсим алтари. Люди увидят, что жизнь продолжается. Это вдохнет в них надежду, поможет одолеть страх смерти!

Советники загалдели, зашумели. Кто-то вскочил с места, замахал руками:

– Да он в своем уме? Отдать школу безвестному юнцу? Где это видано?

Но тут встал пожилой, представительный мужчина с орлиным профилем. То был Строцци, глава старинного и могущественного семейства.

– А ведь он дело говорит, – веско произнес он, обводя взглядом притихших коллег. – Искусство нельзя бросать на произвол. Иначе мы уподобимся варварам. Этот юноша пусть мал годами, но велик духом. Я читаю в его глазах решимость и искру таланта.

– Верно! – подхватили другие. – Кому же и принять наследие Джотто, как не лучшему из учеников!

– А он талантлив, я слыхал! Сам Портинари к нему благоволит…

– Дерзновенный малый! Видать, далеко пойдет…

Лоренцо слушал эти выкрики с бешено колотящимся сердцем. Неужто удалось? Неужто он, безродный простолюдин, сумел убедить благородных мужей? От волнения у него потемнело в глазах.

Наконец Приор поднял руку, призывая к тишине. Обвел собрание тяжелым взглядом, вздохнул.

– Что ж, – молвил он, – вижу, многие склонны внять твоим речам, юный Лоренцо. Признаться, и я впечатлен твоей страстью и даром убеждения. Быть посему. Синьория передает тебе ключи от боттеги и право собрать учеников. Но смотри – не подведи! Народ должен знать, что Флоренция жива. Что дух ее крепок, а таланты не иссякли.

– Благодарю, ваша милость! – просиял Лоренцо, падая на колени. – Клянусь, вы не пожалеете о своем решении. Я верну городу надежду и веру. Искусство расцветет с новой силой!

– Иди же, – милостиво кивнул Приор. – Да хранит тебя Господь. А ты храни наследие Джотто и будущее Флоренции.

Ошеломленный Лоренцо, пошатываясь, вышел из залы. Бартоло подхватил его под руку, тревожно заглядывая в лицо.

– Ну что, получилось? Они согласны?

– Да, малыш, – блаженно улыбнулся Лоренцо. – Теперь боттега наша. А вместе с ней – судьба флорентийской живописи. О, маэстро Джотто! Я оправдаю вашу веру. Я понесу ваш огонь сквозь мрак и смерть!

Он сжал кулаки, глаза его лихорадочно сверкали. Впервые после кончины учителя Лоренцо чувствовал цель и смысл. Теперь у него было великое дело – и он собирался посвятить ему всего себя.

В этот миг он не думал ни о чем другом – ни о Чуме, ни даже о Беатриче. Все это отступило, померкло пред грандиозностью замысла. Школа Джотто, живопись Флоренции – вот что занимало его ум и сердце.

«Я должен начать действовать немедля, – решил он про себя, шагая по улицам притихшего города. – Созвать всех подмастерьев, собрать краски и кисти. Наметить планы росписей, договориться с заказчиками. О, работы – непочатый край!»

Лоренцо ускорил шаг, почти побежал, не замечая хмурых лиц прохожих, лавок с наглухо закрытыми ставнями. Он спешил навстречу мечте, ставшей явью. Навстречу своему предназначению.

Черная Смерть, притаившаяся за углом, смотрела ему вслед пустыми глазницами. Она никуда не делась, не отступила. Напротив, с каждым днем собирала все более обильную жатву.

Но Лоренцо, охваченный творческим горением, этого пока не замечал. В нем пылал все тот же огонь – огонь искусства и веры, зажженный великим Джотто. И юный художник был твердо намерен пронести его через любые испытания.

Так, в сумраке и безнадежности, занималась заря нового искусства. Искусства, которое бросало вызов Смерти и прославляло бессмертие человеческого Духа…

Глава 4. Новый очаг

Узкая улочка Сан-Микеле-Висдомини тонула в зловещем безмолвии. Редкие прохожие, закутанные в плащи, спешили мимо с перепуганными лицами. Двери и ставни домов были затворены, лишь из приоткрытых окон доносились приглушенные стоны и плач.

У невысокого портала с гербом в виде орла и змеи топтались двое крепких молодцов в кожаных камзолах. Это были Бруно и Джованни, ученики покойного Джотто – лучшие подмастерья во всей Флорентийской Коммуне. За их широкими спинами тесной кучкой жались подростки и совсем юные мальчики – те, кто имел мужество прийти на зов нового маэстро.

– Ну и дела! – пробурчал Бруно, сплевывая в пыль. – Еще утром был город как город, а теперь – прямо склеп какой-то! Того гляди мертвяки из катакомб полезут…

– Помолчи ты, каркало! – одернул его Джованни, нервно озираясь. – Не к ночи поминать. Лучше скажи, куда запропастился этот Лоренцо? Второй час торчим перед дверьми, как бездомные псы!

– А ты не серчай, – подал голос Якопо, вихрастый мальчуган лет четырнадцати. – Лоренцо свое дело знает. Коли позвал нас – стало быть, не зря. Он теперь за главного, сам Совет ему боттегу доверил!

– Ишь ты, заступник выискался! – хохотнул Бруно, щипнув Якопо за ухо. – Ты, сопляк, молоко на губах не обсохло, а туда же – о делах рассуждать. Дали Лоренцо мастерскую, не спорю. Но управится ли? Это ж тебе не красоток малевать, тут талант нужен!

– А у него талант и есть! – звонко откликнулся мальчик, уворачиваясь от очередного щипка. – Маэстро Джотто сам его хвалил. Говорил, далеко пойдет!

– Джотто-то отошел в мир иной, – вздохнул Джованни, качая головой. – Царствие ему небесное… Теперь нужно как-то самим. Эх, неспокойно у меня на душе! Поветрие кругом, люди мрут что ни день. А тут еще этот юнец берется искусство спасать…

Он не договорил. Из-за поворота вынырнул запыхавшийся Лоренцо, а следом семенил верный Бартоло с увесистой котомкой на плече. Подмастерья обернулись, глядя на них с надеждой и опаской.

– Братья мои! – звонко воскликнул Лоренцо, остановившись перед толпой. – Верные товарищи по резцу и кисти! Хвала Создателю, что вы откликнулись на мой призыв. Ныне, в годину великих испытаний, мы обязаны сплотиться и продолжить славное дело нашего учителя!

Голос его дрожал от волнения, глаза горели вдохновением. Бруно и Джованни переглянулись с сомнением, но остальные слушали, затаив дыхание.

– Я знаю, страшно, – продолжал Лоренцо, обводя подмастерьев пронзительным взором. – Смерть ходит за порогом, и многие норовят сбежать, спрятаться. Но мы – художники! Наш удел – глядеть в лицо тьме и побеждать ее силой искусства. Так было всегда, так будет и впредь!

– Верно говорит! – выкрикнул Якопо, сверкая глазами. – Мы с тобой, Лоренцо! Веди нас, куда скажешь.

Одобрительный гул пронесся по рядам учеников. Даже хмурые Бруно и Джованни смягчились, закивали с почтением. Было в речах и облике Лоренцо что-то такое, что внушало веру и желание идти за ним.

– Спасибо на добром слове, – растроганно молвил юноша. – Что ж, долой уныние и страхи! Труд – лучшее лекарство от скорби. Нас ждет славная и нужная работа! Пойдемте же в боттегу, обживать новый дом.

С этими словами он решительно распахнул дубовую дверь. Якопо первым кинулся в полутемные недра мастерской, за ним потянулись остальные. Помещение встретило их гулкой тишиной, спертым запахом красок и пыльной трухи.

Лоренцо первым делом распахнул ставни, впуская солнечные лучи. Неяркий свет залил просторную комнату, заставленную мольбертами и верстаками. На стенах висели эскизы и наброски, с потолка свисал огромный деревянный конь – точь-в-точь как тот, с помощью которого греки некогда захватили Трою.

– Ничего, приберемся тут, – бодро объявил Лоренцо, сдергивая чехлы с ближайших полотен. – Бартоло, будешь пока за старшего. Найди метлы, ведра, тряпки – пусть ребята наведут чистоту. А я пока разберу бумаги и краски.

Верный Бартоло кивнул и тут же принялся раздавать указания. Подмастерья с готовностью взялись за работу: кто таскал воду, кто скреб полы, кто сметал паутину из углов.

Лоренцо прошел в дальний угол, где громоздился массивный стол, заваленный папками и свитками. С благоговением коснулся желтоватых листов – то были рисунки и записи самого Джотто! Дрожащими руками юноша принялся разбирать бесценные документы.

Спустя час боттега преобразилась. Вычищенная и умытая, она сверкала чистотой и порядком. Подмастерья расселись на скамьях вдоль стен, с трепетом и любопытством взирая на нового маэстро.

А Лоренцо, взволнованный и вдохновленный, вышел на середину комнаты. В руках он держал кипу бумаг и набросков.

– Что я скажу вам, друзья мои, – торжественно начал он. – Дух нашего учителя не покинул этих стен. Вот они – его мысли, его замыслы, его гений, заключенный в штрихах и линиях. И теперь нам предстоит воплотить их в жизнь!

Ропот восхищения пробежал по рядам учеников. Лоренцо поднял руку, призывая к тишине, и продолжал:

– Джотто мечтал расписать стены Орсанмикеле, нашей славной церкви. Изобразить на них сцены из Ветхого и Нового Завета, ангелов и святых. Это должно было стать его последним шедевром… Увы! Не сбылось.

Голос юноши дрогнул, но он быстро взял себя в руки:

– Что ж! Значит, нам довершить труд учителя. Я объяснил Совету, что горожанам сейчас как никогда нужна духовная поддержка. Им важно видеть, что искусство живет, что вера крепка. И синьоры одобрили мой замысел!

Подмастерья разразились одобрительными криками. Якопо вскочил с места, сверкая глазами:

– Здорово, Лоренцо! Вот это дело! Расписать целую церковь – это ж какая честь! И поди ж ты, поручили именно нам… Ребятам из боттеги!

– А ты думал! – весело подмигнул ему юноша. – Покажем всей Флоренции, на что способны! Докажем, что школа Джотто живет и процветает. Но работы – непочатый край. Так что засучим рукава, други! Начнем прямо с завтрашнего дня.

Теперь уже все вскочили с мест, охваченные небывалым подъемом. Бруно хлопнул Лоренцо по плечу, сверкнув белозубой улыбкой:

– Ай да молодец! Не прогадал Джотто, назначив тебя преемником. Видать, был в тебе уверен… Ну что ж, и мы не подведем! Глядишь, и Чуму одолеем, с Божьей-то помощью.

Боттега наполнилась гомоном и смехом. Страхи и сомнения были забыты – их вытеснили воодушевление и жажда творить. Лоренцо, сияющий как начищенный флорин, принялся раздавать указания:

– Так, Бартоло и Якопо – бегите к торговцам за красками и кистями. Бруно и Джованни – отправляйтесь в Орсанмикеле, обмерьте стены, прикиньте площадь росписей. А вы, малыши, – он ласково улыбнулся совсем юным ученикам, – принесите из сарая доски и холсты. Будем готовить картоны для фресок!

Подмастерья с готовностью кинулись исполнять распоряжения. В боттеге закипела бурная деятельность, зазвучали голоса, шаги, скрип перьев и плеск воды. Лишь теперь, погрузившись в работу, ученики Джотто ощутили, что вновь обрели почву под ногами. Что у них есть надежда, цель и вера.

Лоренцо, оставшись один, опустился на колченогий табурет и смахнул пот со лба. Голова кружилась от переполнявших его чувств – радости, гордости, ликующего осознания своей нужности. Как хорошо, что есть дело, которому можно отдаться целиком! Служение искусству – что может быть выше и благородней?

«Спасибо тебе, учитель, – прошептал он, поднимая глаза к закопченным балкам потолка. – Ты направил меня, дал мне силы. Теперь я знаю свой путь. Клянусь, я пройду его до конца! Я прославлю нашу школу так, что сам Гиберти позавидует. И Флоренция уверует, что выстоит. Ибо, покуда жив Дух, никакая напасть нам не страшна!»

С этими мыслями он поднялся и подошел к окну. Глянул на безлюдную улицу, на сгущающиеся над крышами сумерки. Где-то вдали тревожно забил колокол, донеслись приглушенные крики и плач. Юноша поежился. Да, Черная Смерть по-прежнему властвовала в городе…

Но сердце Лоренцо впервые за долгое время наполнилось покоем и верой. У него был свой оплот против мрака – искусство. И теперь он приложит все силы, чтобы оно восторжествовало!