Текст книги "Лагуна фламинго"

Ирмелинда нахмурилась. Она слышала от соседей, что у Франка недавно возникли проблемы с Ксавьером Амборном. По какой-то причине Герман не стал рассказывать ей об этом. Обязательно нужно будет поговорить с сыном, предупредить его. Все знали, что с Амборнами шутки плохи. Они быстрее других обрели свое место под солнцем Аргентины. Ходили слухи, что Амборны не всегда добивались своего законными путями. Если семья Ирмелинды после стольких лет все еще жила в маленьком домике, который они построили в самом начале, то Ксавьер вскоре после приезда дослужился до должности старшего рабочего на ранчо зажиточного землевладельца Дальберга и построил себе огромный дом. За все эти годы Ирмелинде редко приходилось говорить с Ксавьером Амборном, но у нее были неплохие отношения с Агнес, первой женой Ксавьера. Та была очень миловидной, доброжелательной и трудолюбивой женщиной. Она нравилась Ирмелинде. Несчастная Агнес скончалась пять лет назад. Иногда Ирмелинде казалось, что она вот-вот выйдет в свой сад. Агнес любила возиться с цветником, обожала свой сад и выращивала на грядках декоративные растения.

Ирмелинда вздохнула. Когда она говорила с Агнес, ей все время казалось, что женщина хочет чем-то с ней поделиться, но не решается. А потом однажды прошел слух, будто Агнес упала с лестницы и сломала себе шею. Некоторые говорили, что тут дело нечисто. Конечно, никто не решался высказать это предположение вслух. С Амборнами никому не хотелось связываться.

Ирмелинда отошла от окна и вновь склонилась над тестом. Вымешивая его изо всех сил, женщина вспоминала о том, как утром к ней зашла Сесилия Либкинд – впервые за долгое время. Ирмелинда уже и не могла бы сказать, когда она в последний раз была в гостях у Блумов. В любом случае это было очень давно.

– Клаудиус возвращается, Ирмелинда! – встревоженно выдохнула она.

Ирмелинда смотрела на гостью. На мгновение ей показалось, будто время остановилось. Она просто не могла пошевелиться.

– Может быть, он хочет повидаться с вами? – осторожно предположила Сесилия. – Может быть, он хочет извиниться? Прошло уже столько лет. Может быть, мы могли бы… – Женщина осеклась.

«Она не может произнести это слово, – подумала Ирмелинда. – Она знает, что не имеет права произносить это слово. Простить его могу только я, а я этого не хочу. Не хочу его видеть, не хочу его прощать». «Я ни за что не прощу его!» – захотелось ей крикнуть, но она сдержалась, увидев на лице Сесилии мольбу.

– Клаудиусу… – начала Ирмелинда, но замолчала, потому что у нее пересохло во рту. – Клаудиусу, должно быть, уже сорок лет.

– Да. – Сесилия опустила глаза.

– Вы навещали его в последнее время? Он женился второй раз, верно? У него все хорошо? Детей нет, не так ли?

– Да, он… Нет… Ах, Ирмелинда, я…

– Ты ничего не должна говорить. Это никому не нужно. Произошел несчастный случай, да? Такое бывает. Бог дал, Бог взял. – Ирмелинда отступила к дверному проему и схватилась за ручку. – Ты не оставишь меня одну, Сесилия?

Долгий путь утомил Клаудиуса Либкинда. Он не привык к таким переездам. Прежде чем отправиться к родителям, мужчина остановился в гостинице. Он принял ванну, переоделся в чистое, немного перекусил.

Антуанетта, его молодая вторая жена, часто говорила ему, что нужно следить за фигурой. Он женился на Антуанетте два года назад, вскоре после смерти своей первой супруги Бетти. На самом деле Клаудиус поправлялся из-за того, что Антуанетта очень вкусно готовила. Он не мог оторваться от ее выпечки и солений. Клаудиус надеялся, что вскоре они смогут скрепить семейное счастье ребенком. Незадолго до его отъезда Антуанетта намекнула ему на это. Возможно, ей наконец-то удалось забеременеть. Клаудиусу очень хотелось иметь детей. Он всегда любил малышей, просил родителей подарить ему братика, но остался единственным сыном в семье.

Клаудиус вновь взглянул на себя в зеркало. Его волосы потемнели после купания, лицо покраснело, но на нем уже не было усталости. Ванна пошла ему на пользу, теперь Клаудиус чувствовал, что расслабился. Спина уже не так сильно болела. Поколебавшись, он все же решил отправиться на прогулку.

Клаудиус покинул свою комнату, спустился по лестнице на первый этаж, поздоровался с портье и вышел на улицу. Убедившись, что с его лошадью все в порядке, он осмотрелся. Клаудиус давно уже не приезжал в Эсперанцу. После того ужасного несчастного случая, происшедшего двадцать лет назад, родители помогли ему поселиться в другом месте. Разлука была нелегкой для всех, ведь члены их семьи были очень близки. После этого Клаудиус иногда навещал родителей, но всегда приезжал ненадолго и старался не попадаться на глаза соседям. На вторую свадьбу к нему приехала мама, отцу же пришлось остаться дома, ведь он не мог бросить хозяйство.

Клаудиус отметил, что Эсперанца за эти годы выросла. По улицам города разгуливали хорошо одетые люди, мимо проезжали большие и маленькие повозки, время от времени на дороге появлялись всадники. Клаудиус видел матерей с дочерьми и сыновьями – мальчишки, как всегда, проказничали. Юноши и девушки украдкой улыбались друг другу. Он подумал, не зайти ли куда-нибудь выпить. Ехать к родителям было уже поздно. Отец и мать, несмотря на почтенный возраст, тяжело работали и рано ложились спать. Пожалуй, стоит навестить их завтра, подумал Клаудиус. А потом нужно зайти к Ирмелинде и Герману Блумам. Попытаться хоть немного исправить то, что он разрушил по вине юношеского легкомыслия.

Клаудиус остановился, задумавшись. Он часто мечтал о том, чтобы вернуться в тот страшный день и исправить свою роковую ошибку. Но что сделано, то сделано. Он принял неверное решение, и из-за этого погиб человек. Врони.

Мороз пробежал у Клаудиуса по коже, и мужчина очнулся от воспоминаний. Он оглянулся. Погрузившись в раздумья, он не разбирал дороги и забрел в какой-то мрачный район. Тут не щеголяли модники, не переглядывались молодые влюбленные, матроны не следили за своими малышами. В воздухе стоял неприятный, гнилостный запах. В переулке спал какой-то пьяный индеец; к стене дома прислонилась проститутка, ожидая клиента. Двое мужчин вышли из видавшего виды pulperia, трактира, в котором, кроме прочего, можно было купить продукты. Перед борделем какой-то темноволосый крепкий парень обнимал двух ярко накрашенных женщин. Он целовал то одну, то другую, а его приятели подбадривали его возгласами.

– Эй, ты чего уставился?! – вдруг прорычал кто-то.

Клаудиус вздрогнул. Он только сейчас понял, что обращаются к нему, и поспешил отвернуться, но было уже поздно.

Парень, только что развлекавшийся с женщинами, толкнул их в объятия своих спутников и с угрожающим видом двинулся к Клаудиусу.

– Эй, я с тобой говорю, толстяк! Чего уставился?

– Извините, господин, я не хотел вас побеспокоить. – Клаудиус отступил на шаг. Он не знал, что ему делать.

Тем временем парень со смехом повернулся к своим приятелям.

– Не хотел меня побеспокоить! Этот господин не хотел меня побеспокоить!

Его смех звучал неискренне.

– Значит, я недостоин того, чтобы со мной поговорили? – с угрозой прошипел парень, поворачиваясь к Клаудиусу.

– Нет, я…

– Так в чем же проблема?

Клаудиусу стало совсем неловко. Он все отступал, но тут один из спутников гуляки зашел ему за спину, а второй встал сбоку.

Задиристый парень остановился прямо перед ним. Обе девушки, точно повинуясь так и не отданному приказу, скрылись из виду.

«Может быть, они приведут подмогу», – попытался утешить себя Клаудиус, но знал, что эта надежда тщетна.

Первый удар пришелся ему в лицо. Послышался хруст, и Клаудиус со сломанным носом повалился в грязь. Кровь и сукровица хлынули ему в горло. Кровь лилась изо рта и из носа, забрызгивая рубашку. Клаудиус попытался встать, но еще один удар, на этот раз кованой подошвой, отбросил его на землю.

– Помогите! На помощь! – завопил Клаудиус.

Но вокруг было тихо. Никто не шелохнулся.

Клаудиус вновь позвал на помощь.

На него посыпались новые удары и пинки. Вначале Клаудиус еще пытался защищаться, но затем силы оставили его. Все его тело превратилось в средоточие боли.

– Помогите… – еле слышно бормотал он. – Помогите! Неужели мне никто не поможет?! На помощь! На по…

В этот день Мина гуляла довольно долго. Многие считали такое поведение опрометчивым, но девушке казалось, что лучше бы уж ее похитили. Не могло быть жизни хуже, чем в этом аду, даже среди индейцев, о которых она слышала только плохое. Говорили, что племя индейцев, жившее на юге от Буэнос-Айреса, славилось своей жестокостью. Они якобы обращались со своими женщинами как с рабынями, заставляя их носить грязные лохмотья. Когда эти индейцы не отправлялись на охоту или грабеж белого населения, они проводили время за выпивкой и азартными играми. Мина горько улыбнулась: судя по всему, ее отчим и сводный брат как раз принадлежали к этому племени.

Девушка с опаской приблизилась к своему дому. Она оставила окно в одной из комнат, куда редко кто-либо заходил, открытым, и теперь ловко, точно кошка, забралась внутрь. Мина долго тренировалась, чтобы двигаться почти бесшумно, и со временем довела искусство маскировки до совершенства. Если она того не хотела, ее не так-то просто было заметить. Какое-то время девушка оставалась в тени, прислушиваясь. Было тихо. Ей даже почудилось, что в доме пусто.

Выйдя из комнаты, Мина вновь прислушалась. В доме все еще царила тишина. На кухне уже сгустились сумерки, и только из печки лился багровый свет от горящих поленьев.

На верхнем этаже послышались шаги.

– Мина, это ты? – Это была мама.

– Да, все в порядке. Я просто хотела попить.

Мина шмыгнула в кухню, подошла к ведру с водой и налила себе стакан. Затем она прислонилась к сливу и уставилась на пиджак Филиппа, небрежно оставленный на спинке стула.

За окном все еще стояла его оседланная лошадь. Похоже, братец Мины только недавно вернулся домой. Девушка вновь присмотрелась к пиджаку. На рукаве виднелся неровный шов – однажды Мина очень неудачно зашила очередную дыру. Тогда Филипп влепил ей звонкую пощечину, разбив губу в кровь. Но внимание Мины привлек не шов – что-то золотистое поблескивало в одном из карманов. Так и не выпив воды, Мина подняла пиджак брата и достала из кармана золотые часы.

Девушка удивленно открыла глаза. Часы не могли принадлежать Филиппу. Ее сводному брату постоянно не хватало денег, он ни за что не смог бы позволить себе такие часы. Да и Ксавьер, при всей любви к сыну, не покупал ему дорогих вещей. Может быть, Филипп их у кого-то украл? Да, наверняка украл! С часами в руке Мина повернулась, подошла к печке и в свете огня осмотрела свою находку. На тыльной стороне часов она увидела гравировку: «КЛ». Маленькая буковка «К» и украшенная пышными завитками большая «Л».

Снаружи послышались шаги. Вздрогнув, Мина сунула часы обратно в карман, бросила пиджак на спинку стула и спряталась в кладовой.

– Проклятье!

Склонившись над ведром с водой, Филипп принялся умываться, отфыркиваясь. У него еще болели костяшки пальцев – он сбил их в кровь во время драки. Да и вся его рубашка была залита кровью. Это была чужая кровь… Кровищи от этого типа было больше, чем от зарезанного хряка. Парень посмотрел на башмаки. Ну вот, и обувь испачкал. Сняв шейный платок, Филипп вытер мерзкие коричневато-красные пятна. Ах, как он его бил! Пинал раз за разом, снова и снова. Если вначале этот тип еще кричал, то потом только скулил, а в конце и вовсе смолк. Тогда Филипп и сам не знал, что делает, просто наносил удары раз за разом. Но легче от этого ему не стало… В какой-то момент кто-то из друзей оттащил Филиппа в сторону. «Ты же его убьешь!» Только тогда он оставил свою жертву в покое. Но было слишком поздно. Этот хорошо одетый незнакомый мужчина, столь неожиданно появившийся в жизни Филиппа, уже давно был мертв. И никто ничего не заметил. Он просто умер, и все. Ну что тут поделаешь?

Они с друзьями оставили убитого в грязи и поскорее убрались прочь. Это будет не первый убитый, которого нашли в подворотне. Завтра нужно встретиться с ребятами, сыграть в картишки, обсудить случившееся. Никто их не видел, а даже если кто-то и видел, никто не отважится что-либо сболтнуть. При мысли об этом Филипп улыбнулся, глядя, как кровь незнакомца стекает по его телу.

Снаружи послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и в кухню вошел отец.

– Ты уже вернулся?

– Произошел несчастный случай, – коротко ответил Филипп.

– Вот как?

– На меня и на моих друзей напали.

Ксавьер не ответил.

– Мина уже вернулась? – спросил Филипп.

– А что? – Как парень и ожидал, Ксавьер насторожился. Все же по-своему он был очень предсказуемым человеком.

– Я видел ее сегодня с Франком Блумом. – Филиппу нравилось наступать на больную мозоль отца.

– Черт побери, я же запретил ей разговаривать с этим неудачником! Ох, придется мне преподать урок этой своенравной девчонке!

Какой-то звук заставил Ксавьера и Филиппа повернуться к кладовке. Отец и сын переглянулись.

– Мина, дорогая, – позвал Филипп. – Ты там прячешься, что ли?

Ксавьер отвесил падчерице пощечину и запер ее в сарае – сейчас ему было не до девчонки. Филипп сказал ему, что хочет поговорить о чем-то важном.

Они с сыном вернулись в дом и сели за стол. Между ними стояла бутылка коньяка, который в этих краях делали из сахарного тростника. Филипп медлил. Как сказать об этом отцу?

Они оба знали, что в последнее время кое-кто слишком много на себя взял. И сегодня Филипп вновь удостоверился в том, что Ксавьеру не по душе разговоры о Франке. Если все обставить как надо, можно убить двух зайцев одним ударом.

И Филипп рассказал отцу о своем плане.

– Ты мой сын. – Кивнув, Ксавьер широко улыбнулся. – Весь в меня.

Что-то прорвалось в сны Франка, что-то неприятное, что-то, что он вначале никак не мог понять: шаги по деревянному полу, громкие голоса, крики, плач матери, беспомощное бормотание отца.

Он очнулся ото сна. Но это творилось не в пространстве кошмаров, нет. Такова была реальность. Только что какие-то люди ворвались к нему в дом. Франк слышал голоса Ксавьера и Филиппа, узнал их прихлебателей.

– Уйди с дороги, женщина! Мы пришли за твоим сыном! – зычно рявкнул Ксавьер.

– Но он ничего не сделал, господин Амборн! Франк хороший мальчик. Он ни в чем не виноват. Он весь вечер был дома!

– Уйди с дороги, Ирмелинда, я два раза повторять не стану. Франка тут не было, и мои люди могут это подтвердить. Бери пример со своего мужа! Дай нам пройти!

– Ну же, Ирмелинда, – послышался голос отца. – Не зли их.

– Но зачем им мой мальчик?

Похоже, его мать была не готова так легко сдаться.

Тихо-тихо Франк выбрался из кровати, торопливо надел штаны и скользнул к двери, выглядывая в щель. Его старший брат Самуэль, который приехал погостить к ним на пару дней, проснулся и удивленно смотрел на Франка. Тот приложил палец к губам. Голоса стали громче.

– Франк убил человека, Ирмелинда. Есть свидетели.

– Это невозможно. Франк был дома! Он все время был дома!

– Нет, это не так.

В щель приоткрытой двери Франк увидел, как Филипп подошел к Ирмелинде и показал ей перепачканную кровью рубашку.

– Вот что мы нашли. Это рубашка Франка, мы выяснили это.

Юноша задумался. Где же его рубашка? Затем он вспомнил: после работы в поле он ее постирал и повесил сушиться. Это и правда могла быть его рубашка.

– Но… – Ирмелинда осеклась. – Поверьте, Франк и мухи не обидит. А такие рубашки многие носят, и…

– И кого он якобы убил? – вмешался Герман. – Кого-то из наших знакомых?

– Это был… – Ксавьер вышел вперед, закрывая сына, – Клаудиус Либкинд. Он прибыл в Эсперанцу сегодня. Теперь его труп лежит в полицейском участке.

Франк услышал, как его мать испуганно вскрикнула. Филипп сделал шаг вперед, становясь рядом с отцом.

– Ты об этом знала, не так ли, Ирмелинда? Ты обо всем рассказала Франку, да? Сесилия сказала тебе, что Клаудиус намерен прийти к вам просить прощения. Он хотел помириться…

Ирмелинда застонала, точно от боли.

– Нет, – пролепетала она. – Я ничего никому…

Франк услышал достаточно. Он беззвучно прокрался мимо брата к окну, открыл ставни и так же бесшумно выбрался наружу. К счастью, никто из этих придурков не подумал о том, чтобы оставить у дома охрану. Никто не помешал Франку сбежать.

Вскоре он скрылся в степных просторах.

Мина прищурилась в сером утреннем свете, когда на следующее утро отчим открыл дверь сарая. Она слышала, как они с Филиппом вчера вернулись домой, пьяные в стельку, и сразу же поняла, что этим вечером ее не выпустят. На мать надежды не было: Аннелия любила свою дочь, но слишком боялась мужа, чтобы действовать вопреки его воле.

Мина уже не первую ночь проводила в этом сарае и сумела приспособиться. По крайней мере, шуршание и писк ее не пугали.

– Ну что, доченька, выспалась? – рассмеялся Ксавьер.

«Никакая я тебе не доченька», – хотела сказать Мина, но в последний момент сдержалась. К двери подошел и Филипп. Он так нагло ухмыльнулся, что Мине стало не по себе. Ксавьер хлопнул сына по плечу.

– Пора, мой мальчик, сегодня у нас трудный день.

– Да, пап, сейчас иду.

Филипп посмотрел вслед отцу и повернулся к Мине. И снова ухмыльнулся. Один миг – и он уже стоял прямо рядом с ней, намотав прядь ее волос себе на руку. От боли Мина стиснула зубы, но она не собиралась идти на поводу у братца и выказывать в его присутствии боль или страх.

– Мина, малышка Мина, ты представляешь, что случилось? Твой ухажер сбежал.

– Кто? – Мина прищурилась, чтобы Филипп не заметил предательских слез в ее глазах.

– Франк. Франк Блум убил человек и сбежал, спасаясь от справедливого возмездия.

Ужас поднялся в душе Мины горячей волной, но ей удалось скрыть свои чувства.

– Никого Франк не убивал, – уверенно заявила она.

– Спроси у его родителей, моя дорогая Мина. Его уж и след простыл. Разве стал бы невиновный человек спасаться бегством? Как бы то ни было, теперь ты осталась одна. И из кавалеров у тебя есть только я, радость моя.

Мину бросило в холод. Ей вдруг вспомнилось, какие взгляды бросал на нее Филипп в последнее время.

– Какой же ты стала красавицей! – Он по-прежнему ухмылялся.

– А ну отпусти! – прошипела она.

Филипп ослабил хватку, и вдруг его пальцы сжались на горле Мины. Он приблизил к ней лицо.

– Как тебе такое?

– Отпусти!

– Поцелуй меня.

– Никогда!

– Мы же брат и сестра. Ну же, подари мне сестринский поцелуйчик, малышка.

Мина попыталась отвернуться, но у нее ничего не вышло. Филипп склонился к ее губам и впился в них поцелуем. Девушка почувствовала его язык у себя во рту. Ей захотелось сплюнуть, когда парень наконец отстранился, но он надавил на ее подбородок, так что она не могла открыть рот.

– Ну как, голубка моя? Разве не чудесно? Ты только подумай, твой кавалер сбежал, и теперь у тебя есть только я. Да я и раньше был для тебя лучшей кандидатурой. – Филипп резко отпустил ее.

Мина отпрыгнула в сторону.

– Пошел вон, тварь!

– Ну, я хотя бы не убийца.

– Франк не убийца!

– Он сбежал, малышка. Сбежал, прикончив убийцу своей сестры. Это называется убийство на почве мести. Не первое в этом мире, дорогая моя Мина.

Девушка содрогнулась. Неужели Филипп прав? Неужели Франк и правда совершил убийство?

Но он никогда не видел свою сестру, только слышал рассказы о ней от своих родителей. Неужели ее Франк…

– Привыкай к мысли о том, что теперь ты одна.

Мина не смогла сдержать дрожь. Вдруг ее стало знобить.

«Клаудиус мертв».

И вдруг нахлынули воспоминания, словно весь этот кошмар произошел только что. Воспоминания о приезде на чужбину, о высоком береге реки, о темнокожих людях, о лассо, змеившихся в безоблачных голубых небесах. Воспоминания о Врони, ее единственной дочери, стоявшей на дощатых сходнях рядом с Клаудиусом, который был всего на два года старше ее. Как Врони тогда хихикала…

С воспоминаниями вернулись и чувства – тревога, страх за ребенка. Это всего лишь шутка, говорила себе Ирмелинда. Развлечение. Ничего не случится.

Ее восемнадцатилетняя дочь Врони и Клаудиус, сын Либкиндов, часто проводили время вместе. Похоже, они нравились друг другу.

Ирмелинда попыталась улыбнуться. И тут раздался крик. Точно из одного рта. Врони и Клаудиус упали в грязную коричневатую воду. На мгновение у Ирмелинды остановилось сердце.

Женщина невольно прижала ладони к груди. Она стояла у себя в кухне и все же слышала те крики ужаса тогда на корабле и свой захлебывающийся от волнения голос: «Где они? Где они? Помогите им, помогите же! Где моя дочь? О боже, она не умеет плавать. Моя Врони не умеет плавать. Помогите же ей!»

Затем над поверхностью воды показалась голова Клаудиуса. Юноша отчаянно ловил ртом воздух и бил руками по воде. А Ирмелинда стояла и смотрела. Несмотря на все ее мольбы, девушка так и не вынырнула.

Они нашли Врони только несколько дней спустя. Услышав это, Ирмелинда упала в обморок. Придя в себя, она захотела взглянуть на мертвую дочь, но ей и этого не позволили.

– Запомни ее такой, какой ты ее знала, – сказал Герман. – Запомни ее такой.

– Клаудиус Либкинд, – прошептала Ирмелинда. – Клаудиус Либкинд.

Она никогда не забудет это имя.

Через две недели после приезда в Аргентину юноша покинул отчий дом – ночью, в тумане. С тех пор она его не видела.

Да и с Сесилией, матерью Клаудиуса, Ирмелинда за все эти годы говорила всего раз или два. Она никогда не обвиняла Либкиндов в случившемся, но старалась не общаться с ними. Они больше никогда не смогут смеяться вместе, как тогда, во время морского путешествия. Да, тогда им тоже было непросто, но Врони, ее единственная доченька, была жива.

– Врони… – прошептала Ирмелинда. – Врони.

Ей все еще было больно. Слезы навернулись женщине на глаза, и она вытерла их тыльной стороной ладони. Сегодня, как раз в этот самый день, Врони исполнилось бы тридцать восемь лет. К этому времени она вышла бы замуж и у Ирмелинды и Германа прибавилось бы внуков. У старшего сына Ирмелинды – он родился на два года раньше, чем Врони – уже были дети, два мальчика и девочка. Ирмелинда всегда радовалась встрече с ними. Но даже малыши не могли помочь ей справиться с тоской по Врони. Иногда она спрашивала себя, почему эта боль так сильна. У них с Врони всегда были очень близкие отношения, и одна без слов знала, что чувствует другая. Они пересказывали друг другу свои сны, часто смеялись вместе. Они были не просто матерью и дочерью, в их отношениях было нечто большее. После смерти Врони Ирмелинда по-прежнему исполняла свои повседневные обязанности, но больше не чувствовала себя живой. Может быть, это было несправедливо по отношению к остальным членам семьи, но что-то в ней умерло навсегда.

Мина сидела с матерью на веранде перед домом и помогала штопать мужские рубашки. Ее мысли, как всегда в минуты покоя, обратились к Франку. Уже несколько недель он не появлялся в тайных местах их встреч, о которых они договаривались. «Ну не мог же Франк просто взять и исчезнуть, – говорила себе Мина вновь и вновь. – Не мог же он уйти, не попрощавшись со мной, не сказав мне, когда мы встретимся вновь».

Городок полнился слухами. Были люди, верившие в то, что Франк совершил убийство. Были и те, кто считал это полной чушью.

– Только не Франк, – говорили они. – Франк – хороший парень. Он никогда бы не забил человека до смерти.

– Но откуда тогда кровь на его рубашке? – спрашивали другие.

Никто не знал о часах, которые Мина нашла в пиджаке у Филиппа. С того самого дня девушка искала их, но тщетно. Ее мучило страшное подозрение: что, если Филипп как-то связан с убийством? Что, если это он убил этого Клаудиуса Либкинда? Это было бы вполне в его духе. Но как Мина могла это доказать?

Тем временем Клаудиуса Либкинда, который никогда не жил со своими родителями в Эсперанце, похоронили на городском кладбище.

После этого жизнь городка вернулась в прежнее русло. И только Мина чувствовала себя покинутой. Единственный человек, с которым она могла поговорить, поделиться своими планами на будущее, человек, который мог ее обнять и приласкать, человек, которому она была небезразлична, исчез из ее жизни.

Франк.

«Как мне выдержать все это без Франка? Как, оставаясь здесь, не сойти с ума? Кто защитит меня от Филиппа?»

За то время, которое прошло после побега Франка, Мина уже поняла, какая жизнь ее ожидает. Наутро после того, как Франк исчез, она увидела что-то в глазах своего сводного брата. Что-то страшное. А потом он ее поцеловал!

С того дня Филипп начал ее домогаться. Он щипал девушку за ягодицы, целовал в грудь, хватал за волосы, когда Мина пыталась улизнуть.

– Тебе от меня не отделаться! – с ухмылкой заявлял он. – Тебе от меня больше никогда не отделаться!

Мина прилагала максимум усилий для того, чтобы не оставаться наедине со сводным братом. Она знала, что однажды он силой возьмет то, в чем она ему отказывала.

– Мне нужно убираться отсюда, – сказала Мина матери, уже не в первый раз сглатывая слезы, наворачивавшиеся ей на глаза.

– Я знаю. – Разговаривая с дочерью, Аннелия даже не подняла головы. – Ты могла бы устроиться на работу в Эсперанце, по крайней мере, пока все не выяснится.

– Так значит, ты не веришь, что это сделал Франк?

– Нет. – Аннелия посмотрела на дочь. Глаза у женщины были очень красивые, большие, серовато-голубые. – Ни в коем случае. Только не Франк. Франк не стал бы забивать человека до смерти. Он хороший парень.

Мина помедлила.

– Я в тот день кое-что… увидела, – робко произнесла она. – У Филиппа.

Мать вновь опустила голову и принялась ловко орудовать иглой.

– Золотые часы. Я не уверена, но мне показалось, что на них была гравировка, буквы «К» и «Л».

Аннелия не ответила.

– Ты понимаешь, мама? «К» и «Л», Клаудиус Либкинд.

– Ты видела потом эти часы? – спросила Аннелия, сосредоточенно зашивая дыру.

– Нет. – Мина расправила на коленях только что зашитую рубашку.

– Но тебе нужны эти часы, чтобы помочь Франку, – сказала Аннелия.

– Да, я…

– Я знаю, как ты себя чувствуешь, но не жди, что я стану помогать тебе в этом, – поспешно добавила Аннелия.

На ее лице отражались страх и смущение. Она всегда хотела лучшей доли для дочери и потерпела фиаско. Ей было жаль Мину. Их жизнь была непростой, но они хотя бы были друг у друга.

Аннелия многозначительно посмотрела на дочь.

– Мина, это моя жизнь. Если ты захочешь найти себе работу в городе, я тебе помогу. Но вот с часами… Тут я ничего не могу поделать. Я не могу пойти против воли мужа. Я просто боюсь. Если ты хочешь уйти из этого дома, я тебе помогу. Но в остальном… в остальном я бессильна. Мне очень жаль.