Текст книги "Лагуна фламинго"

Глава 2

Тем утром, когда Мину должны были представить Дальбергам, она долго стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая свое отражение. Аннелия причесала ей волосы и заплела косы так туго, что у девушки немного заболела кожа на голове. К своему лучшему темно-синему платью, ниспадавшему до щиколоток, Мина надела черные воскресные туфли, отполированные до блеска, белый передник, сшитый собственными руками, и чепчик.

– Герман проводит тебя в город. – Аннелия нежно погладила дочь по руке.

Мина осторожно коснулась косы. Ей казалось, что мышцы на ее лице застыли.

– Желаю удачи, – добавила мать.

Мина кивнула. Думая о предстоящей встрече с Дальбергами, она не смогла как следует выспаться – Мина все время вскакивала от беспокойного сна. Но не только это ее тревожило. Прошло уже много дней с тех пор, как Франк исчез, а от него по-прежнему не было никаких известий.

Девушка до сих пор не знала, как помочь своему другу, но понимала, что обязана это сделать. Поиски золотых часов не дали никакого результата. Может быть, стоило с кем-то об этом поговорить? Но Мина не знала, кто в городе поддерживает ее отчима и сводного брата. Что, если они просто дали взятку, чтобы избежать расследования? Да и кто ей поверит? Наверняка ее отчиму легко удастся представить ее легкомысленной дурочкой – и что тогда? Нужно было найти другое решение. Но какое?

Мина посмотрела в зеркало на отражение матери. Они улыбнулись друг другу, но их улыбки были нерешительными и быстро погасли.

«Я хочу уехать прочь отсюда», – подумала Мина. Без Франка не было никакого смысла здесь оставаться. Если с него не снимут эти ужасные обвинения, они не смогут пожениться и жить вместе. А ведь Мина так на это надеялась! Она думала, что ей удастся узнать, куда он делся. Удастся последовать за ним. Но из этого ничего не вышло. Пока что она не получила от Франка никаких известий.

Девушка подавила глубокий вздох. Пока что ей удавалось избегать преследований Филиппа. Теперь она спала с ножом под подушкой. Однажды Мина даже угрожала ножом брату, но особого впечатления на него не произвела.

Пару дней спустя он прижал ее к стене, надавив рукой на горло. Мина едва могла дышать.

– Даже не думай, что тебе удалось меня испугать, дорогая моя Мина. Но твоим телом еще рано наслаждаться. Ничего, я подожду.

Она едва сдержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо.

Что же случится, когда ее тело созреет, когда ее женственность окончательно пробудится? Мина не решалась об этом думать. Она уже давно обматывала грудь прочной льняной тканью, чтобы ее округлости были не так заметны. Девушка лихорадочно размышляла о том, как в будущем избежать встреч с Филиппом, и тут мать предложила ей устроиться на работу к Дальбергам, на которых работал и ее отчим.

Дочь и мать боялись, что Ксавьер не разрешит Мине работать, но, должно быть, решающую роль в этом деле сыграла мысль о том, что благодаря этому их семья получит больше денег.

– Пускай идет работать, – проворчал Ксавьер. – Настало время нашей лентяйке не только жрать за мой счет, но и приносить доход.

– А я с нетерпением буду ждать выходных, – с ухмылкой шепнул Мине Филипп. – Мне нравится наблюдать за тем, как ты превращаешься в настоящую женщину. Когда ты устроишься на работу, мы будем видеться реже, и все изменения сразу же бросятся мне в глаза. – Хохотнув, он выразительным жестом опустил ладонь на свою промежность.

«Об этом, – повторяла себе Мина, – я сейчас думать не буду». Если все пройдет хорошо, она сможет проводить в доме Дальбергов всю неделю. Там ей будет спокойнее.

– Мы уже приехали, – сказал Герман Блум, останавливая телегу у городского особняка Дальбергов. – Удачи тебе, Мина!

– Спасибо.

Девушка выбралась из повозки. От волнения ее немного подташнивало. Мина несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоить бешено бьющееся в груди сердце.

Только потом она решительно постучала в дверь. Строгого вида экономка, выслушав ее торопливые объяснения, провела девушку в пустую гостиную.

Мина остановилась рядом со столом, натертым до такого блеска, что она видела в столешнице свое отражение. Одно из окон было открыто настежь. Длинные шелковые занавески подрагивали от легких порывов утреннего ветерка.

В окно падал яркий свет, заливая паркет между окном и пушистым восточным ковром. Рядом с окном стояла деревянная скульптура, изображавшая негра с подносом в руках. Стул был немного отодвинут от стола, словно кто-то только что сидел там, но затем поспешно вышел из комнаты.

Мина с любопытством уставилась на скульптуру. Подойдя ближе, она осторожно провела по лицу негра кончиками пальцев. Дерево казалось очень гладким, точно его уже касались тысячи рук.

Через некоторое время дверь открылась, и, несмотря на все попытки держать себя в руках, Мина вздрогнула.

В гостиную вошла седовласая дама с тростью в правой руке. На левом глазу у нее был монокль.

– Французы называют такие скульптуры guéridon и используют их вместо столиков, – сказала женщина.

Мина кивнула: она была уверена, что не сможет произнести ни слова.

– Госпожа Валенс говорила с тобой? – продолжила дама.

Должно быть, это была госпожа Дальберг.

Мина вновь кивнула, стараясь вспомнить вопросы экономки. Почему-то Валенс не дожидалась ответов Мины.

– Тебе известны наши требования?

И вновь кивок.

Госпожа Дальберг нахмурилась.

– Хм… Ты умеешь разговаривать?

– Д… да, – пролепетала Мина.

– Ну, похоже, ты не из болтливых. Это хорошо. Встань-ка вон туда. – Женщина указала в центр комнаты. – И повернись.

Мина выполнила приказ. Госпожа Дальберг внимательно осмотрела ее.

– Все в порядке, – наконец сказала она. – Ты выглядишь здоровой. К тому же кажешься смышленой. Одежду получишь от госпожи Валенс. И, прежде чем я поручу тебе шитье, – женщина покачала головой, указывая на сшитый Миной передник, – тебе придется хорошенько подучиться.

Мина покраснела.

– Стоимость одежды будут вычитать из твоей зарплаты, так что обращайся с вещами аккуратно. Также из зарплаты будут вычитать деньги за еду. В любом случае тут ты будешь питаться лучше, чем дома. Деньги получишь в конце недели, воскресенье – выходной. Остальное можешь обсудить с госпожой Валенс.

И госпожа Дальберг еще раз кивнула Мине, позволяя ей выйти из комнаты.

За следующие несколько дней девушка научилась управляться с хозяйством, которое было гораздо больше, чем хозяйство ее родителей. Дальберги принадлежали к числу первых переселенцев. Сейчас они жили в красивом доме, построенном в испанском колониальном стиле. Пройдя по обрамленной колоннами веранде, можно было попасть в большой зал, примыкавший к первому патио. Внутренний дворик окружало двухэтажное здание с множеством комнат для гостей на втором этаже и гостиными и залами на первом. Вскоре Мина узнала, что тем, кто не был членом семьи Дальбергов, вход дальше, чем в это патио, был заказан. Да и сюда приводили только ближайших друзей. Дальше находилось еще одно патио, оно тоже было огорожено двухэтажным зданием. Тут были спальни членов семьи. Из окон открывался чудесный вид: во дворе росли деревья и цветы, в центре был расположен изящный бассейн. В хорошую погоду обедали во дворе. Под одним из деревьев стояли кованые столы и стулья с мягкими подушками. Тут госпожа Дальберг проводила довольно много времени. Еще дальше, за третьим патио, были расположены домики для слуг. В одном из них ночевала Мина. Уже давно у нее не было возможности как следует отоспаться. Кроме того, тут находились кладовая с дровами и углем и огромная ванная.

Вначале Мине поручали покупать продукты и помогать стряпать, мыть посуду, натирать пол, в общем, делать все, что ей говорят. Чтобы девушка получила хоть какое-то образование, госпожа Дальберг брала ее с собой по вечерам на встречи, посвященные обсуждению Библии. Мина поняла, что уже давно разучилась молиться, но виду не подавала.

Когда в конце первой недели ей выплатили жалованье, девушка помедлила.

Госпожа Дальберг выжидательно посмотрела на нее.

– Что-то не так, Мина? Ты чем-то недовольна? Ты получаешь столько же, сколько и другие служанки, даже те, кто уже давно здесь работает.

Девушка покачала головой. У нее возникла мысль, но Мина не решалась высказать ее вслух, боясь показаться строптивой.

– Нет, дело не в этом, госпожа Дальберг, – хрипло прошептала девушка.

– Так в чем же? – Женщина, похоже, уже начинала терять терпение.

Мина собралась с духом.

– Вы не могли бы… не могли бы оставить несколько песо у себя? Ну, отложить их для меня?

Госпожа Дальберг приподняла искусно подведенную бровь.

– Ты хочешь обмануть своего отца, Мина?

– Нет… – пролепетала девушка. – Конечно же нет… Дело не в этом, дело совсем не в этом.

По взгляду госпожи Дальберг Мина поняла, что вот-вот испортит себе передник, так судорожно она сжала пальцы на ткани. Девушка смущенно опустила руки. Как же объяснить этой женщине свою проблему? Как дать ей понять, в чем заключается ее замысел, и при этом не произвести на хозяйку плохого впечатления?

– А как назвать это иначе? – Голос госпожи Дальберг прервал ее мысли.

Мина набрала воздуха в легкие. Возможно, ей просто следует рассказать этой женщине правду? Возможно, тогда госпожа Дальберг ей поможет?

– Вы знаете моего отца? – тихо, но решительно спросила девушка.

И тут произошло кое-что, чего Мина не ожидала. Улыбка озарила обычно невозмутимое лицо госпожи Дальберг.

– О да, я его знаю. – Женщина рассмеялась. – Пожалуй, Мина, я выполню твою просьбу. Она свидетельствует о твоей дальновидности.

Мина изумленно уставилась на хозяйку.

– Мы все знаем Ксавьера Амборна, не так ли? – продолжила Дальберг, и впервые на ее каменном лице проступило отвращение. – А тот, кто живет вместе с ним, просто обязан быть дальновидным. И поверь мне, Мина, – госпожа Дальберг потрепала служанку по руке, – мужчины вовсе не должны знать обо всем, что мы делаем. Мой муж уж точно не знает о том, что делаю я.

Мина почувствовала, как у нее гора свалилась с плеч. Она испытала изумление, облегчение и недоумение.

«Ксавьер Амборн – старший работник госпожи Дальберг, – подумала девушка. – Так почему же эта женщина наняла человека, о котором она столь невысокого мнения?»

Но Мина не стала ни о чем спрашивать. В конце концов, это ее не касалось. Главное, что она сделала первый шаг. Теперь она знала, что однажды сможет выбраться из Эсперанцы, из города, название которого переводилось как «надежда», но эта надежда обернулась для Мины и ее матери адом.

– Как ты думаешь, Франк вернется к нам? – Ирмелинда встала за спиной у мужа и опустила руку ему на плечо.

Герман не шевелился. Он стоял и смотрел на тени во дворе их небольшого дома. С тех пор как Франк пропал, с ними жил старший сын, Самуэль. У него была семья, о которой нужно было заботиться, но Ирмелинда уговорила сына погостить еще немного, и он остался. Герман знал, в каком отчаянии его жена из-за бегства Франка и предъявленных ему обвинений. Он и сам часто спрашивал себя, почему остается спокойным. До того как родился Франк, Герману пришлось нелегко. Ирмелинда тихо, но чрезвычайно глубоко горевала по Врони и, закрывшись в собственной боли, не подпускала к себе мужа. Когда они занимались сексом – а это случалось нечасто, – Ирмелинда не шевелилась, а после ложилась на бок, поворачиваясь к мужу спиной. Герману казалось, что после смерти Врони он потерял и жену.

Герман пожал плечами, стряхнул руку Ирмелинды и отошел в сторону. Этот вопрос укоренился в его голове, и Герман понял, что уже давно хотел его задать. Он всегда относился к Франку иначе, чем к остальным детям. Франк с самого начала был ему чужим. После рождения ребенка Герман, как и полагается, взял его на руки, но ничего не почувствовал. Вначале он говорил себе, что все дело в перенапряжении, в жизни, ставшей столь сложной в Новом Свете, но потом понял, что причина не в этом.

– Франк – мой сын? – резко спросил он.

– Что?! – опешила Ирмелинда.

– По-моему, это очень простой вопрос. Я спрашиваю тебя, Франк от меня или нет?

Герман повернулся к Ирмелинде и внимательно всмотрелся в ее лицо, стараясь ничего не упустить.

– Ну конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что он не похож на меня.

«Потому что у него черные глаза», – добавил про себя Герман.

– Это из-за цвета его глаз? – тут же спросила Ирмелинда. – Но ты же знаешь, у меня в семье были французы. Девичья фамилия моей матери – Нойе. Герман, ты не можешь всерьез думать об этом… Конечно же, Франк твой сын. Все говорят, что у него твой нос, и смеется он так же, как и ты. А еще…

Герман поджал губы, и Ирмелинда осеклась. Она с несчастным видом смотрела на мужа, все еще потрясенная его словами. Но Герман ничего не мог с собой поделать. Он думал о слуге, работавшем у них в тот год, когда родился Франк. Об итальянце с черными глазами. Глазами, как у Франка.

– Герман. – Ирмелинда вновь коснулась руки мужа. – Ты должен мне верить. Франк твой сын. Прошу тебя, помоги мне освободить его от подозрений. Сделай так, чтобы он вернулся к нам, пожалуйста!

– Я не должен этого делать, Ирмелинда. Я никому не должен помогать, ни тебе, ни твоему сыну. – И, повернувшись, Герман зашагал прочь.

Глава 3

Камень разбил стекло и с грохотом упал на стол в гостиной. На мгновение Виктория замерла. Это было уже не первое разбитое окно в ее имении Санта-Селия, с тех пор как она с Педро и детьми вернулась сюда. Они прожили тут всего пару недель, когда местные жители объявили войну Виктории Сантос, «шлюхе», и Педро Кабезасу, метису и бастарду. Хотя отец Педро был белым, здешние считали его «грязным индейским ублюдком». И то, что Виктория оставила своего мужа, Умберто Сантоса, не помогло делу, хотя у женщины были на это свои причины. Местное население не могло допустить брака между белой женщиной и индейцем. Правило «живи и давай жить другим» здесь не работало. «Нужно было подумать об этом раньше», – пронеслось в голове у Виктории.

Женщина медленно нагнулась за камнем и развернула бумагу, в которую он был завернут. Собственно, это действие не имело никакого смысла, ведь она и так знала, что там будет написано. Puta. Шлюха. Особой фантазией ее враги не отличались.

На мгновение ярость вытеснила страх. Виктория решительно подошла к камину и швырнула бумажку в огонь. Она с удовольствием смотрела, как пламя пожирает белый лист. «Я не позволю себя запугать, – подумала Виктория. – Я уж точно не позволю вам меня запугать».

Семья Сантос, родственники ее покойной свекрови, донны Офелии, вот уже два года боролись за восстановление чести своих родных и законное наследство ее сына Умберто, которому принадлежало имение Санта-Селия в провинции Сальта. Раньше Умберто жил в городском доме в Сальте – это был лишь один из домов, принадлежавших его семье. И хотя он ненавидел Педро, своего брата, всем сердцем, виду он не подавал. У них был общий отец и разные матери. Отец Умберто, Риккардо Сантос, всегда любил Педро больше второго сына, да и любовь Риккардо к матери Педро, женщине из племени индейцев, должно быть, доставляла Умберто немало тревог, ведь он знал, что отец женился на его матери, донне Офелии, по расчету, ради положения в обществе. Но, как бы то ни было, свои чувства по этому поводу Умберто умело скрывал. Не распространялся он и об отношениях Педро и Виктории.

«Могу ли я чувствовать себя в безопасности? Достаточно ли у меня карт на руках, чтобы обыграть Умберто? Что, если я ошибаюсь? Что, если мне не следует быть столь уверенной в своих силах?»

Виктория нахмурилась. К несчастью, Сантосы обладали большим влиянием, их слово дорого стоило в этих краях. Кто поверит Виктории, если ей придется заговорить? Кто поверит женщине, бросившей родного мужа ради «грязного метиса»? Кто поверит ей, если Виктория расскажет, что ее свекровь, донна Офелия, похитила собственную внучку и угрожала лишить девочку жизни? Кто поверит Виктории, если она расскажет, как именно умерла донна Офелия? Сейчас ей и самой не верилось в то, что все это могло произойти. Как бы то ни было, Сантосы распространили в высших кругах Сальты слух о том, что донна Офелия погибла от рук грабителя, вломившегося в их дом. Они ничего не говорили о том, что это проникновение в дом Офелии организовала Виктория, чтобы освободить свою дочь.

«О боже, когда я встретила Умберто в Париже, он показался мне таким элегантным, таким необычным мужчиной. Могла ли я помыслить о том, что скрывается за этой маской?»

Прошло какое-то время, прежде чем Виктория поняла, что Сантосы предпочитают использовать закон в своих интересах и не гнушаются его нарушать. Так, была история с контрабандой серебра, в которую оказался замешан Риккардо. Были изготовлены монеты с низким содержанием серебра – так называемые pesos febles, – которые, в свою очередь, обменяли на качественные товары. Собственно, это знание Виктории ничего не дало: друзья, родственники и деловые партнеры встали на защиту Сантоса. Ни один из правительственных чиновников не взялся за это дело – то ли причина была в крупных взятках, то ли законники просто ничего об этом не узнали. Но нападение на Викторию и ее детей не сошло бы Сантосам с рук: убийство и похищение белого вызвало бы возмущение в высшем обществе Сальты.

Сзади послышался скрип, и Виктория вздрогнула. Оглянувшись, она вздохнула с облегчением и побежала навстречу Педро.

– Ну наконец-то!

– Соскучилась по мне?

Виктория кивнула:

– Я всегда по тебе скучаю.

Он улыбнулся. Иногда Виктория не понимала, почему Педро ведет себя так, словно им не угрожает никакая опасность. Она сама прекрасно понимала, что однажды их врагам наскучит бросать камни к ним в окна. Как легко простому человеку превратиться в убийцу! Иногда Виктории хотелось сказать Педро, что ему нельзя здесь оставаться, что ему нужно перебираться в более безопасное место. Женщина не сомневалась, что в первую очередь их недоброжелатели захотят пролить его кровь.

– Ну ты же знаешь, я очень осторожен, – шепнул Педро ей на ухо, словно прочитав ее мысли.

Обнявшись, они стояли в темном углу комнаты, куда почти не проникал свет камина. Там, где никто их не видел. Они не знали, не подсматривает ли кто-нибудь за ними. Конечно же, на публике они не подавали виду, что они пара. По официальной версии, Педро Кабезас был старшим работником в имении.

Он нежно провел кончиками пальцев по щеке Виктории, убрал непослушный локон, выбившийся из прически. Затем его взгляд упал на разбитое стекло. От сквозняка подрагивали занавески. Виктория увидела, как Педро помрачнел.

– Ты не ранена?

– Нет-нет, со мной все в порядке.

– А дети?

– Уже спят. – Виктория робко улыбнулась. – Я рада, что они этого не слышали. Эстелла и Пако в прошлый раз очень испугались.

Педро молчал. Виктория нерешительно отстранилась.

– Может быть, нам… – Впервые она заговорила о том, что беспокоило ее уже несколько недель. – Может быть, нам следует уехать отсюда?

– Уехать? – Педро нахмурился.

– Возможно, нам не следовало возвращаться сюда.

– Ты хочешь, чтобы эти преступники выгнали нас?

– Подумай о детях.

Педро медленно покачал головой.

– Я думаю о детях, не сомневайся. Не забывай, Эстелла – дочь Умберто. Она его наследница. Нет, мы не будем бежать, точно побитые собаки.

Виктория хотела сказать что-то еще, но сдержалась и молча обняла Педро. Переубедить его будет нелегко.

Следующее утро выдалось одним из самых прекрасных за последние недели. Хотя обычно Виктория просыпалась рано и лежала в кровати, надеясь еще немного поспать, сегодня она проснулась уже после рассвета. Вскоре дети, восторженно что-то рассказывая, забрались к ней в кровать. Чуть позже Марисоль, одна из служанок, принесла поднос с горячим какао. Эстелла, Пако и Виктория с аппетитом набросились на белые сладкие булочки и dulce de leche, как тут называли сгущенное молоко. В открытое окно доносились голоса Педро и Ионы Васкеса, второго старшего работника. Они оба были отличными работниками, и Виктория была рада, что они рядом. Все эти звуки вызывали у женщины приятные чувства, дарившие ей уверенность. «Несмотря на все случившееся, Санта-Селия – отличное имение. Несмотря на невзгоды, она стала родиной для всех нас. Кто бы мог подумать?»

Виктория вздохнула. Оставаясь в Буэнос-Айресе, она скучала по этому имению, скучала по широкой степи, или, как тут говорили, по puna, по горам, по прогулкам верхом, по своей белой лошадке Дульсинее, всегда приветствовавшей хозяйку радостным ржанием. Виктория привыкла к Санта-Селии, к старому и новому домам, к патио с коралловым деревом, к пышному саду.

Поздним вечером она вышла на прогулку с Ионой Васкесом, чтобы тот рассказал ей о том, как продвигаются работы в имении. Виктория остановилась перед мельницей, служившей ей и ее детям укрытием, когда им пришлось бежать из Санта-Селии. Заметив это, Иона отвлекся от своего отчета и спросил, не собирается ли хозяйка вновь запустить старую мыловарню, стоявшую неподалеку от мельницы. Или, предложил Васкес, можно снести старое здание и на его месте построить жилье для слуг.

Виктория, наслаждаясь прохладой вечернего воздуха, задумалась. Чувствовалось, что лето не за горами. Вдалеке слышался голос не терпящей возражений Эстеллы. Пако о чем-то спорил с ней. Двенадцатилетняя Эстелла умела найти подход к своему младшему брату. У Эстеллы и Пако были разные отцы – Пако был сыном Педро, – но у детей сложились отличные отношения. Официально и Эстелла, и десятилетний Пако считались детьми Умберто. Пако родился в браке, и Умберто не лишил мальчика своей фамилии.

В последнее время Педро брал обоих детей на конные прогулки. Пако в отце души не чаял и уже заговаривал о том, что когда-нибудь станет отстаивать права индейцев.

Вновь послышался бодрый голосок Эстеллы.

Виктория едва сдержала улыбку. Педро, несомненно, не научил девочку тому, как следует ездить на лошади настоящей даме, но зато Виктория была уверена, что ее дети смогут ускакать прочь, вовремя завидев врага. А не это ли главное? Виктория вздохнула.

«Ах, проклятье, я люблю это место! Только поэтому я вернулась сюда после всех ужасов».

На мгновение в ее сознании вновь вспыхнули воспоминания, которые она так давно пыталась подавить. Воспоминания о ее жизни здесь, жизни в семье Сантосов. О странной, болезненной любви ее свекрови к собственному сыну, любви, навлекшей страшную опасность и на Викторию, и на ее детей.

Теперь все наладилось, думала женщина, но она вынуждена была признать, что не все проблемы разрешились. Ей вновь угрожала опасность, опасность, которую нельзя было игнорировать.

Виктория отбросила эти мысли. После вчерашнего разговора с Педро она много думала ночью, ворочаясь с боку на бок. Какое же решение ей следует принять? Остаться здесь? Или настоять на том, чтобы уехать? Сколько можно тянуть с этим решением? Вдруг в какой-то момент станет слишком поздно?

В конце концов, речь шла о Санта-Селии, процветающем имении, которое, как верно подметил Педро, должна была унаследовать Эстелла. Разве не ее долг бороться за это?

Каждый год в летние месяцы, когда начинался сезон дождей и в Сальте бушевали эпидемии, богатые семьи уезжали из города, чтобы провести время до марта в более благоприятных условиях. Сан-Лоренцо, где у Сантосов был летний домик, славился красивыми пейзажами и минеральными источниками. В этом году Сантосы пригласили Умберто погостить у них. Умберто оставил свой дом в городе и поселился у своих родственников, старавшихся заботиться о члене семьи, на которого обрушилось такое несчастье.

«Я превратился в объект для жалости, – пронеслось в голове у Умберто. – Я был владельцем нескольких имений, а теперь стал жалким бедным родственником». В гостевой комнате он взглянул на себя в зеркало. С тех пор как произошли все эти жуткие события, после смерти матери он сильно похудел. Раньше Умберто был импозантным мужчиной, теперь же одежда на нем болталась. Вообще-то ему нужно было обновить свой гардероб, но для этого пришлось бы просить деньги у своей супруги, Виктории. В момент слабости – Умберто чувствовал себя виноватым – он сделал ее единственным распорядителем состояния Сантосов. Женщина не особо пользовалась своими привилегиями, но вот уже в который раз при мысли об этом в душе Умберто вскипала злость. Черт побери, он был доном Умберто, владельцем Санта-Селии, Ла-Дульче, Тре-Лома и бог еще знает скольких имений. Ему принадлежала часть акций серебродобывающих шахт в Боливии. Он был прямым потомком конкистадоров, почтенным членом общества Сальты.

Вздохнув, Умберто потуже затянул ремень, надел жилет и пиджак и застегнул их на все пуговицы. Сойдет, если никто не будет присматриваться. Он запустил пятерню в темные волосы. Со времени приезда в Сальту он отрастил усы, и хотя бы они выглядели роскошно.

Чуть позже Умберто вышел в салон. Альберто Наварро, племянник Эуфимио Сантоса, уже ждал его. До Умберто доходили слухи, что этот пижон когда-то приударял за Викторией. Оба мужчины кивнули друг другу и сели в кресла, стоявшие справа и слева от изящного маленького столика. Через какое-то время Умберто взял себе сигару из коробки и закурил.

– Приятно наконец-то уехать из этой дождливой дыры, Сальты, верно? – произнес Альберто.

«Он что, хочет поговорить со мной о погоде?» – спросил себя Умберто. В сезон дождей жизнь в Сальте и правда была невыносимой. За пределами центра города передвигаться по улицам было невозможно, ни пешком, ни на лошади, ни на повозке – дороги размывало, и все вязло в грязи. Умберто был невероятно рад уехать оттуда.

Альберто тоже взял себе сигару.

– Итак, дон Умберто… – начал он.

«По крайней мере, он знает, как ко мне обращаться», – подумал Умберто.

– Конечно, мы здесь не для того, чтобы говорить о погоде.

Умберто кивнул. Ему было любопытно, что собирается обсудить с ним родственник.

– Некоторые из нас, – продолжил юноша, – совершенно не согласны с тем, что случилось в Санта-Селии.

Умберто молчал, но Альберто это не смутило.

– Мой дядя Эуфимио хочет, чтобы был восстановлен порядок.

– Хм…

– До сих пор, – Альберто улыбнулся, и Умберто подумал о том, что же на самом деле движет этим юношей, – пострадали только стекла в усадьбе, но, очевидно, этого недостаточно, чтобы прогнать эту чужестранку.

Умберто кивнул. Называть чужестранкой Викторию, прожившую в этой стране уже тринадцать лет, было нелепо, но возражать он не стал. «Может быть, Альберто бесится, потому что Виктория дала ему от ворот поворот», – подумал Умберто, едва сдерживая ухмылку.

– Но там моя дочь Эстелла, – сказал он. – Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Нас беспокоит скорее этот метис Педро Кабезас и его бастард Пако. – Альберто чуть ли не выплюнул это имя. – И дядя Эуфимио хочет, чтобы эта шлюха усвоила урок.

У Умберто мороз побежал по коже. Он затянулся дымом сигары. Что задумали Сантосы?

Повседневные заботы были довольно утомительными, но Виктории нравилось работать. К тому же это отвлекало ее от мрачных мыслей. Однако теперь, оставшись в одиночестве в своей спальне, женщина загрустила. Утром куда-то пропал пони Пако. После долгих поисков пони удалось найти. Он был жив, но на шее у бедняги был затянут узел, как у висельника. Угроза была вполне очевидна, и Виктория не сомневалась: враги хотели причинить вред ее сыну Пако. И его отцу. На мгновение у нее перехватило дыхание от страха. «Мы могли бы переехать в другое имение семьи Сантос», – подумала женщина. Сантосы были богаты, поэтому перед Викторией открывалось много дорог. Но будет ли там безопаснее, если они все еще будут настаивать на праве Эстеллы на наследство? Обеспечивало ли им безопасность – эта мысль только недавно пришла Виктории в голову – знание о темном прошлом донны Офелии и дона Умберто? Что, если это знание не оберегало Викторию и ее семью?

Но они не могли просто взять и уехать. На что им тогда жить?

Нет. Виктория покачала головой. Так не пойдет. Она не позволит себя запугать, не позволит выгнать ее прочь. Нужно хорошенько все обдумать.

Конечно, в обществе детей она старалась держать себя в руках. Виктория уложила Пако и Эстеллу спать, поцеловав их на ночь. Эстелла приласкалась к матери, а Пако стоически вынес женские нежности.

– Мама, – говорил он ей. – Я же мужчина!

Виктория вздохнула. Розалия, старенькая няня, сидела с детьми, ожидая, пока они уснут. Она пела им испанскую колыбельную.

После возвращения в Санта-Селию они заняли свои прежние комнаты, и только комнаты дона Риккардо и донны Офелии пустовали. Несмотря на старания уборщицы, кровавое пятно, оставшееся после трагической смерти дона Риккардо, вывести так и не удалось.

Вздохнув, Виктория села за туалетный столик, распустила волосы и принялась задумчиво их расчесывать. В этом году ей исполнилось тридцать шесть лет. Первые, едва заметные морщины пролегли на ее лице. Да и само лицо изменилось, в нем не было прежней детской нежности, как во время ее приезда в Новый Свет. Виктория уже тринадцать лет не видела своих родителей, которые остались в Гамбурге. Она регулярно переписывалась с отцом и матерью, тщательно подбирая слова: женщина не хотела, чтобы они волновались.

«Что же теперь делать? – вновь и вновь повторял голос в ее голове. – Как будет лучше для моих детей? Как будет лучше для Педро и для меня?» Она так долго искала его, проехала через всю эту степь, подвергала себя такой опасности. Виктории хотелось верить, что теперь все хорошо, но это было не так.

И вдруг Виктория заметила какое-то движение у двери, ведущей из ее комнаты на веранду, а оттуда – во двор. Через пару секунд в дверной проем проскользнул Педро. Похоже, он только что искупался, потому что его темные волосы, ниспадавшие на плечи, были еще влажными. Он не заправил рубашку в штаны, а на ногах вместо сапог для верховой езды были надеты индейские сандалии.

Вскочив, Виктория бросилась ему на шею. Хотя они не виделись всего пару часов, она испытала огромное облегчение, удостоверившись в том, что с ним все в порядке. «Я словно все время боюсь, что его у меня отнимут», – пронеслось у нее в голове.

Виктория повернулась к любимому, и их губы слились в поцелуе.

– Меня тревожит то, что твоя спальня находится на первом этаже, – сказал он.

Но Виктории было уже не до разговоров. Поцелуй Педро разжег огонь в ее теле, и на мгновение женщина позабыла обо всем остальном. Тепло разлилось в ее чреслах, поднялось вверх, по позвоночнику, к шее. От возбуждения Виктория застонала. Педро не заставил себя долго упрашивать. Если он и собирался поговорить с Викторией, то ее поцелуй отвлек его. Мужчина начал целовать ей шею и область декольте, нетерпеливо расстегнул ее платье, стянул с себя рубашку.

Не тратя времени на то, чтобы улечься в кровать, они опустились на пол, прямо там, где только что стояли. Словно они слишком долго ждали друг друга.