Текст книги "Лагуна фламинго"

Глава 5

Корабль был настолько большим, что у Марлены появилась прекрасная возможность насладиться свободой. С утра до ночи девочка оставалась на ногах, стараясь получить как можно больше впечатлений и понаблюдать за разными компаниями на корабле. Госпожа Бранд, ее любимая школьная учительница, перед отъездом посоветовала девочке рисовать в пути и написать интересную историю о путешествии. Когда Марлена спросила, можно ли такое занятие превратить в профессию, госпожа Бранд ответила, что, мол, таких людей называют журналистами. Или писателями. «И я когда-нибудь смогу стать таким человеком?» – переспросила тогда потрясенная Марлена.

Госпожа Бранд кивнула. «Ты можешь выбрать любую профессию, Марлена, главное – никому не позволяй сбить тебя с намеченного пути. Но помни также о том, что если ты выберешь странный путь, то можешь оказаться на нем одна, и тогда тебе будет очень одиноко». Марлена сразу поняла, что имеет в виду учительница. Госпожа Бранд, хоть и была достаточно привлекательной, славилась строптивым нравом и в свои тридцать пять лет все еще была не замужем. В тот день Марлена решила, что когда-нибудь станет журналисткой. Или писательницей. Или и тем и другим. Она хотела воспользоваться свободным временем, чтобы написать свою первую большую статью.

Встреча с Софией Кнокс только укрепила ее в этом решении.

Каждый вечер, приходя в большую общую каюту, Марлена читала своему отчиму Юлиусу и матери отрывки из своих записей. Анна устраивалась на широкой кровати, а Юлиус садился за стол. Леонора спала на руках у матери или в кровати родителей. Впрочем, ни Юлиус, ни Анна не знали об амбициозных планах Марлены, хоть раньше девочка и делилась с матерью своими мечтами. Марлена прижала к груди альбом, думая о том, что не хочет унаследовать извозчицкую компанию матери. «Я хочу подольше поучиться в школе, много узнать, а потом отправиться путешествовать. И писать статьи». Но как объяснить это маме? «Ей это не понравится, – думала Марлена, глядя на Анну. – Совсем не понравится. Мама любит все приземленное».

Вздохнув, девочка встала.

– Пойду прогуляюсь по палубе, мам.

– Хорошо. Погода сегодня отличная.

Посмотрев на мать и на младшую сестру, Марлена вышла из каюты. Рано или поздно нужно будет поговорить с матерью. Девочке казалось, что она не сможет сойти с избранного пути. Она хотела познать мир, получить новые впечатления и сохранить в памяти все, что было для нее столь важным.

Когда за Марленой закрылась дверь, Анна уложила спящую Леонору в коляску, а затем решительно взяла альбом в кожаном переплете, который ее дочь оставила на столе. Осторожно открыв альбом, Анна принялась рассматривать рисунки. У ее дочери был талант к живописи, она умела подмечать важные мелочи, да и тексты писала отличные, это Анна знала. Она надеялась, что все эти навыки пригодятся Марлене, когда та унаследует компанию «Мейер-Вайнбреннер и Ко».

«У Марлены все получится, – говорила себе Анна. – Она очень умная девочка». Вздохнув, женщина осторожно вложила листы с рисунками обратно в альбом. «О боже, неужели ты уже задумываешься над этим? – спросила она себя. – Марлене всего тринадцать. Пройдет еще много лет, прежде чем она сможет приступить к работе в компании. Теперь главное – привести дела в порядок после этой долгой поездки».

Анне не терпелось вернуться домой. Она положила альбом на место и задумалась о приезде в Буэнос-Айрес. Но как женщина ни старалась, ей не удалось отогнать от себя мысли о будущем Марлены. «Почему мне так неспокойно? – спрашивала она себя. – Марлене нравится писать и рисовать. Так почему бы не позволить девочке наслаждаться этим?» Но Анна слишком долго боролась за свою компанию, она не могла относиться к семейному делу спокойно. В трудные времена она шла ради этой компании на большие жертвы… Ничего противозаконного, конечно, но те решения дались ей нелегко. Мысль о том, что Марлена не захочет унаследовать компанию, вызывала у Анны тревогу.

На борту было много людей, а Марлена умела наблюдать. Тут были врачи, инженеры, офицеры в отставке, даже пара мужчин, которые явно зарабатывали на жизнь чем-то противозаконным. Несколько молодых аргентинцев возвращались домой из познавательных или развлекательных поездок. Были на борту и нувориши, переселенцы из Италии, разбогатевшие в Аргентине на продаже колбас. Их пальцы были украшены вычурными кольцами. Плыли на корабле и певицы из миланского оперного театра «Ла-Скала» – они отправились в ежегодное турне по Южной Америке.

Люди коротали время за разговорами, игрой в карты, сном, едой, чтением и мечтами о будущем. Из Генуи «Америка» плыл вдоль средиземноморского побережья, заходил в Марсель, Барселону, Валенсию, прошел Гибралтарский пролив, ненадолго остановился в испанском городе Кадис, где на борт поднялись новые люди, а одного из пассажиров сняла с корабля и арестовала местная полиция. За ужином некоторые говорили, что он был членом знаменитой банды мошенников, действовавшей в Европе.

За столом в роскошно обставленном салоне корабля собирались пассажиры, плывшие в каютах первого класса. Тут всегда было на что посмотреть. Самым интересным Марлене казался контраст между пассажирами, становившийся очевидным, когда все собирались на палубе. На пароходе было много переселенцев, которые, как и мать Марлены, Анна, во время своей первой поездки в Аргентину могли позволить себе только койку на средней палубе. Такие пассажиры всей толпой вываливались наружу. Несмотря на то что Марлена в первые годы жизни повидала нищету, их одежда все равно удивляла девочку. На некоторых были штаны, на скорую руку сшитые из мешковины, еще пахнувшей подгнившими сливами или апельсинами. На одной женщине была бархатная накидка, украшенная кружевами – и при этом усеянная дырами, и столь же потрепанная юбка. Сквозь потертые штаны некоторых пассажиров просвечивала голая кожа.

Карандаш Марлены порхал над бумагой. Девочка создавала эскиз за эскизом. Кое-какие наброски были совсем грубыми – Марлена планировала дорисовать их дома.

Но самыми красивыми, считала Марлена, были ночи. Сотни путников, в основном итальянцы, собирались на борту. Мужчины и женщины лежали друг возле друга, кутаясь в накидки или плащи и подложив под голову моток тряпья. Воздух полнился тихим говором. Иногда где-то начинал плакать ребенок, и его успокаивали тихими словами. То тут, то там взлетала к небесам негромкая песня. Если встать у поручней и смотреть на воду, начинало казаться, что в море плавают звезды, отражавшиеся от поблескивавшей в лунном свете глади.

Марлена была одной из первых, кто подошел к поручням, когда после очередных восьми дней пути из Кадиса к острову Сан-Висенте «Америка» вновь причалил к берегу, чтобы набрать угля. Земля показалась на горизонте, еле различимая, похожая на полосу тумана. Но чем ближе корабль подходил к острову, тем четче проступали очертания, и вскоре все – даже те, кто страдал от морской болезни – поднялись на палубу и жадно впились взглядами в приближающийся порт. Когда корабль пристал к берегу, некоторые пассажиры, в том числе и Юлиус с Анной, сошли на сушу. Как они ни старались разогнать скуку, жизнь на борту парохода не баловала их особым весельем, и большинство путешественников были рады возможности развеяться.

Двое из них даже полезли купаться, но при этом старались не отплывать далеко от берега – по слухам, тут водились акулы.

Марлена со своим альбомом устроилась на берегу и быстро-быстро все зарисовывала, стараясь ничего не упустить. Пловцы, похоже, отлично развлекались, и на мгновение девочка им позавидовала. Конечно, женщины не могли последовать примеру этих ребят, как бы сильно ни страдали от палящего солнца. Интересно, каково это – плавать в море?

Пловцов подзадоривали или, напротив, пытались выгнать из воды – и в первом, и во втором случае с берега доносились оживленные возгласы. Пара пассажиров, похоже, думали о том, не присоединиться ли им к плавающим в море, но никто так на это и не решился. От Юлиуса Марлена знала, что Сан-Висенте – лишь один из островов на западном побережье Африки, входящий в архипелаг Зеленого Мыса. Несмотря на название, на острове почти не было растительности. Население в основном было африканского происхождения. Чистенький портовый городок Минделу окружали голые горы странной формы.

Именно в Сан-Висенте останавливались все пароходы, пересекавшие Атлантический океан. Хотя формально остров находился под контролем Португалии и все органы власти носили португальскую символику, деньги от заправки пароходов уходили в карманы англичан, потому что уголь сюда привозили две британские компании.

Чуть позже Марлена перешла на другую сторону и задумчиво уставилась на пароход, стоявший за «Америкой». Вокруг него теснились крошечные лодки, сколоченные из досок, скорее напоминавшие утлые скорлупки. В лодках сидели совсем молодые темнокожие парни и, судя по всему, чего-то ждали.

Пока Марлена раздумывала над тем, чего же они ждут, с борта «Америки» кто-то швырнул в воду монетку. Один из мальчишек очертя голову бросился в воду и вскоре с торжествующей улыбкой на лице вернулся в лодку с добычей. Игра продолжилась. Охочие до зрелищ пассажиры столпились у поручней, и веселье нарушили только возгласы зрителей, заприметивших акулу. Тогда мальчишки вернулись на лодки – там они были в безопасности.

В этот вечер Марлена надолго задумалась над тем, как ей относиться к увиденному. Почему люди просто стояли и смотрели на то, как другие подвергают свою жизнь опасности? И как эти мальчишки могли рисковать жизнью ради монеток? Перед сном Марлена вспоминала восторженные крики зрителей. После этого кое-кого из своих попутчиков она стала избегать.

На следующее утро «Америка» отчалил, возобновив путь в Аргентину. Вскоре на горизонте показалось побережье Бразилии: пароход останавливался в таких крупных городах, как Сальвадор, Витория и Рио-де-Жанейро. На палубе велись разговоры о том, что ждет путешественников на суше, слышался звонкий смех и рассказы о влажных зеленых джунглях, ярких птицах, опасных хищниках. После долгих недель, проведенных в море, путешествие близилось к завершению. Матросы усердно чистили корабль, и везде пахло мылом, щелочью и соленой водой.

Прошло три недели с тех пор, как корабль покинул Геную, и настало время перенести багаж из трюма в каюты. Невозможно было сделать и шагу, чтобы не споткнуться о какую-нибудь сумку.

В Монтевидео стояла прекрасная погода. Первые пассажиры сошли с корабля. С набережной открывался потрясающий вид на город. Слева от бухты возвышался маяк ста пятидесяти метров в высоту, построенный еще в начале века. Если присмотреться, с корабля можно было разглядеть крепость, множество красивых зданий и несколько фабрик. Справа на холме, там, где суша выступала в море, возвышался сам город со своими церквями, башнями и виллами. В порту на воде царило оживленное движение: перевозили грузы с парусников и пароходов маленькие лодки, сновали туда-сюда рыбацкие шлюпки и паромчики.

Новый восход «Америка» встретил уже на Рио-де-ла-Плата, или, как ее тут называли, «Серебряной реке», водной полосе двух километров в ширину, образованной от слияния рек Уругвай и Парана. Берег едва виднелся вдалеке. Марлене казалось, будто они все еще в открытом море, настолько огромным было это устье. Правда, волн тут почти не было, они слабо бились о борт корабля и откатывались обратно. Глубокая, насыщенная зелень океана за одну ночь сменилась серебристой лазурью реки. По яркому голубому небу бежали рваные облака.

До побережья Аргентины было еще далеко, но вскоре салют сообщил об окончании пути.

«Америка» встал на рейде перед Буэнос-Айресом, в нескольких морских милях от суши – Рио-де-ла-Плата была слишком мелкой для суден с глубокой осадкой. Затем к пароходу причалил небольшой паром с чиновниками портовой санитарной службы – они должны были проверить патент корабля. Но поскольку на борту «Америки» никто не болел, угрозы карантина не было. Потом началась долгая процедура выгрузки багажа и выхода пассажиров на берег.

– Пора бы устроить в Буэнос-Айресе настоящий порт, – проворчал какой-то старик.

Юлиус был согласен с ним. Но Анна думала только о том, что вскоре повидается со своей сестрой Ленхен, Марией и остальными. Она так по ним соскучилась!

Глава 6

Погрузившись в свои мысли, Ирмелинда стояла в кухне у плиты и готовила еду. Снаружи послышались шаги, и женщина встрепенулась. Кто это может быть? Ирмелинда никого не ждала. Она подошла к двери и открыла.

– А, это ты, Мина. Прости, что я так удивилась. Мы редко видимся с тех пор… – Мать Франка осеклась. – С тех пор как ты работаешь в городе.

Но Мина поняла, что та имела в виду.

– Я тоже очень скучаю по Франку, – прошептала она. – Вы ничего не слышали о нем… в последнее время?

Ирмелинда устало покачала головой и впустила Мину в дом. На плите в большом горшке варилась кукурузная каша. Рядом кипел горшок поменьше, с мясным бульоном.

– Садись. – Женщина указала на грубо сколоченный табурет.

Утром, перед рассветом, Ирмелинда намолола кукурузной муки и замесила тесто, сама не зная, зачем это делает. Ей казалось, что вообще заниматься чем-либо совершенно бессмысленно. Франк исчез год назад, Самуэль вернулся к своей семье. Они с Германом завтракали молча, не говоря друг другу ни слова, а затем ее муж отправлялся в поле. Вскоре Ирмелинде предстояло последовать за ним – один он не мог управляться с плугом. На обед опять будет кукурузная каша и немного супа. Супруги работали дни напролет. По вечерам – снова каша.

Но Ирмелинда не жаловалась. Ей было все равно.

Женщина налила Мине чашку мате и села за стол. Какое-то время они болтали о том о сем. Мина рассказывала о своей работе, о том, как она рада оказаться вдали от отчима и сводного брата.

– Мне только маму жаль, но… – Мина помедлила, отпивая мате. – Но она говорит, что ей спокойнее, когда меня нет дома.

– Амборны – нелюди, – сказала Ирмелинда. – Мужчины, лишенные чести.

Мина кивнула, крутя в руках чашку с мате.

– Скажете Франку, что мне нужно с ним поговорить? – спросила она. – Ну, если он вернется?

– Я думаю, – женщина улыбнулась, – мне не придется говорить ему об этом, Мина. Я знаю, он к тебе очень привязан. – Улыбка тут же слетела с ее лица.

Вскоре девушка попрощалась. Не имело смысла откладывать возвращение домой.

Ксавьер Амборн до сих пор не подозревал, что падчерица утаивает от него часть жалованья. Тем не менее ему не нравилось, что она так мало получает за службу у Дальбергов. Но, несмотря на это, когда Мина отдала ему первую зарплату, он не пожаловался Дальбергу, а сразу же влепил девчонке пощечину. Как и в этот раз. Мина едва устояла на ногах.

– По-прежнему мало? – рявкнул отчим. – О чем эта высокомерная шлюха вообще думает?!

Ксавьер поднял пачку денег и разбросал купюры по грязному полу кухни. Мина уже понимала, чем ей придется сегодня заниматься. С тех пор как в течение недели она оставалась в доме Дальбергов, ее отец и сводный брат сорили в доме, как только могли, и мать не справлялась с уборкой.

– Эта дамочка, Дальберг, небось, полагает, что может тебе недоплачивать? – надрывался Ксавьер. Его лицо исказила гримаса ярости, пальцы сжались на запястье Мины, точно тиски. – Или это ты водишь меня вокруг пальца? Где деньги, дрянь?!

– Это все, что у меня есть.

– Да неужели?!

Отчим притянул Мину к себе, а затем толкнул ее к Филиппу, все это время ждавшему свою добычу, словно притаившийся в засаде хищник. Парень принялся обыскивать сводную сестру. При этом его руки слишком уж долго задерживались на ее ягодицах и груди. Мина услышала, как он тихонько прищелкнул языком.

– Похоже, не зря я столько ждал. Ох, радость моя, как же я по тебе соскучился! – шепнул он ей на ухо.

Мине пришлось сделать над собой усилие, чтобы ее не вырвало от отвращения.

Повернувшись к отцу, Филипп покачал головой.

– И правда ничего.

Этим вечером Мина забралась в ванну с теплой водой, в которой, как и каждое воскресенье, мылись ее отчим, брат, мать и только потом она сама. С Франком они часто купались в реке, но теперь, когда Мина осталась одна, это было слишком опасно. Однако, по крайней мере сегодня, Ксавьера и Филиппа не было дома. Наверное, они пропивали выручку Мины в ближайшем кабаке, или, как их тут называли, pulperia.

Наконец у Мины появилось время подумать о Франке. Она все время вспоминала золотые часы, которые нашла в кармане у Филиппа. Что все это значит? Впрочем, ее мысли быстро перескочили на другое: отчим и брат упомянули сегодня, что через пару дней намерены отправиться в очередную карательную экспедицию против индейцев. «Вообще-то, – рассуждала Мина, – это прекрасная возможность сбежать». Но как тогда Франк узнает, где ее искать? Когда-то они договорились, что если потеряют друг друга из виду, то в День Независимости Аргентины будут ждать встречи на площади, названной в честь двадцать пятого мая, возле монумента Майской пирамиды. В этом году в мае Мина не могла попасть в Буэнос-Айрес, но в следующем… Однако помнил ли об этом Франк? И приедет ли он туда в следующем году, не встретив ее в этом?

«Можно сказать об этом Ирмелинде, – подумала Мина. – А она передаст Франку. Я могла бы сказать: “Пожалуйста, напомните ему в следующем году о двадцать пятом мая и о площади в Буэнос-Айресе”». Но как ей самой добраться туда?

Глава 7

Тукуман раскинулся в полутора leguas, лигах, то есть в девяти километрах от гор, в центре равнины, на которой выращивали сахарный тростник, рис, кукурузу и табак, а еще немного занимались скотоводством. Поселение было относительно большим, потому что большинство зданий окружали так называемые quintas, сады с высокими каменными стенами. Но население было немногочисленным. На центральной площади, обрамленной роскошными апельсиновыми аллеями, располагались две церкви, ратуша, несколько кафе и пара приличных гостиниц. Три раза в неделю и по субботам тут устраивали концерты. В такие вечера высшее общество Тукумана выходило на площадь в своих элегантных нарядах.

Виктория, ожидая прихода Педро (тот пошел отправлять ее письмо Анне), задумчиво рассматривала город, выглядывая из повозки. Улицы здесь были широкими и прямыми. Днем они казались безлюдными, точно заброшенными: всего-то и встретишь тут, что пару служанок да нескольких купцов. Лето в Тукумане – Виктория уже знала это – было теплым и влажным, как и в Сальте, поэтому в самые жаркие месяцы почти все семьи перебирались в горы или в свои поместья и город словно вымирал. С ноября по февраль почти каждый день бушевали грозы, лило как из ведра и дороги размывало, по ним текли ручьи, парализуя движение. Воздух был влажным и душным, и это шло на пользу растениям, но не людям.

Однако уже на пару сотен метров выше, на поросшем густым лесом склоне горы, становилось прохладно, а если подниматься в горы и дальше, то и вовсе холодно, слишком уж сильные дули там ветра. Часто из-за ливней начинались оползни, и ходить в горы было опасно. В самом поселении в эти месяцы из-за жары все старались сидеть по домам и выбирались на улицу только с наступлением вечера. Тогда женщины в mantos, черных накидках, или даже в традиционных индейских костюмах торопливо шли в собор, ведя за руки детей.

Собор, огромное здание в стиле неоклассицизма, был построен в 1847–1856 годах. В нем хранился символ основания города – простой деревянный крест. Вначале Виктория немного удивлялась, глядя на толпу закутанных в черное женщин, выходящую из собора после мессы, очень уж они напоминали ей стаю ворон. Ей сразу бросилась в глаза набожность здешних обитателей. И их бедность.

Педро рассказывал ей, что большинство жителей Тукумана и прилегавших земель питались только кукурузой, рисом, тыквами, апельсинами и сахарным тростником. Кроме простых телег, никаких средств перемещения тут не было. Как и Буэнос-Айрес, Тукуман основывали не один раз, и вторая попытка пришлась на 1685 год, когда Тукуман стал центром производства сахарного тростника, который еще в начале семнадцатого века выращивали тут монахи иезуитского монастыря. Иезуитов выгнали отсюда в 1767 году, но сахарный тростник до сих пор усеивал здешние равнины, и жители Тукумана продолжали труд монахов.

Были тут и большие поместья. Там поля с сахарным тростником, оснащенные оросительными системами, были окружены живыми изгородями из кактусов. Стоило посадить тростник, и он давал урожай четыре-пять раз, а потом приходилось высаживать новые растения. Первый урожай собирали в начале мая, с первыми ночными заморозками, а к зиме уже весь тростник был собран. В это время в поместья приезжали наемные работники из соседних провинций, носивших названия Сантьяго-дель-Эстеро, Сальта, Жужуй.

Тем временем производство сахара росло с каждым годом. Климат способствовал выращиванию тростника, а площадь полей, пригодных для посева, неуклонно увеличивалась. В Тукумане привилегированные семьи контролировали землю, отведенную под производство. Эти семьи использовали свою политическую и экономическую власть для контроля над всей индустрией в целом. С представителями таких семей шутки были плохи, если речь шла об их собственности. Чем-то они напоминали Сантосов из Сальты.

Виктория и Педро поняли это в первые же месяцы своего пребывания в городе. Пока они знакомились с особенностями сбора сахарного тростника и ведения дел в поместье Тре-Лома, их поставили в известность о традициях, сложившихся в Тукумане. Местные жители были недовольны тем, что новоприбывшие слишком хорошо обращаются с работниками поместья. В последние месяцы это обстоятельство постоянно вызывало недовольство.

«Неужели это никогда не кончится?» – вот уже в который раз думала Виктория. Неужели им с Педро будут указывать, как управлять поместьем? Ну, возможно, сегодня что-то изменится. Их пригласили на ужин к дону Лоренцо, владельцу поместья Лос-Аборерос. Он был одним из наиболее влиятельных людей региона.

– Донна Виктория! Как хорошо, что вы наконец-то почтили своим присутствием мое скромное жилище! – Лоренцо Суньига с распростертыми объятиями вышел навстречу гостье и поцеловал ее в обе щеки. – Мне очень жаль, что только теперь у нас появилась возможность познакомиться. Вы уже освоились на новом месте? Проблем со слугами нет? Моя супруга постоянно жалуется на то, что здесь, в Тукумане, слуги нечистоплотны и глупы. Она была в ужасе, увидев, как служанка полощет белье в той же воде, в которой стирала.

– Нет, я всем довольна.

– А вот и знаменитый сеньор Кабезас! – Дон Лоренцо повернулся к Педро, стоявшему в полушаге от Виктории. – Я слышал, он отличный работник. Присматривайте за ним, а то уведут.

– Надеюсь, вы не против, что я пришла в его сопровождении? – улыбнулась Виктория. – Я слышала, в здешних краях много преступников, и побоялась идти одна, – солгала она и глазом не моргнув.

– Конечно же, все в порядке. Добрый день, сеньор Кабезас. Рад видеть вас вновь.

– Дон Лоренцо. – Педро кивнул.

Хозяин дома снова повернулся к Виктории.

– Позвольте представить вам вашего соотечественника, сеньора Мерквитца, женившегося на сестре нашего губернатора. Сеньор Мерквитц владеет большими плантациями сахарного тростника в департаменте Фамаилья… – И дон Лоренцо повел рукой, увлекая Викторию за собой.

Педро присоединился к ним с едва заметной иронической улыбкой на губах.

Следующие полчаса разговор шел о соленой, нездоровой воде Тукумана, о множестве отстойников, которыми пользовались годами, а потом просто закапывали. Дон Лоренцо с гордостью рассказал о своей новой цистерне.

– В следующем году, – говорил он, – если лето будет таким же жарким, донна Виктория, вам стоит отправиться со мной и моей супругой в наш летний домик в горах. Оттуда можно ходить на прогулку в лавровый лес. Такое нельзя пропустить.

– С удовольствием воспользуюсь вашим приглашением.

– Как проходит сбор тростника? – спросил у нее Мерквитц.

– Пока что все хорошо, – улыбнулась Виктория. – Но нам еще многому приходится учиться.

– Собственно, – вновь вступил в разговор дон Лоренцо, – я как-то не подумал предложить вам, но, может быть, вы хотели бы понаблюдать за тем, как собирают тростник у меня в поместье?

– Значение сахарного тростника в ближайшем будущем, несомненно, увеличится, – говорил тем временем Мерквитц. – Открывается одна фабрика за другой, хотя пока что мало кто разбирается в том, как нужно правильно обрабатывать сырье. Как бы то ни было, услуги европейских инженеров и других специалистов очень дороги. Говорят, среди наших новых землевладельцев многие уже задолжали национальному банку колоссальные суммы.

Педро, не вмешивавшийся в разговор, заметил, как дон Лоренцо задумчиво посмотрел вдаль.

– Так и ищешь, на чем бы сэкономить, – сказал хозяин дома. – Не так ли, сеньор Мерквитц?

Тот промолчал.

– Знаете, – Педро вдруг понял, что больше не может молчать, – говорят, некоторые решают финансовые проблемы, задействуя труд рабов.

– В нашей стране рабовладение запрещено, – напомнил Мерквитц.

– Кого это волнует? – заявил Педро, и Виктория заметила огонек в его глазах, встревоживший ее. – Каждый год в Чако против индейцев высылают так называемые «карательные отряды». Они захватывают пленных: мужчин, женщин, детей, а потом передают их заинтересованным людям в Тукумане и Корриентесе «для того, чтобы их сделали цивилизованными». Там индейцев рассматривают как собственность и заставляют работать за еду и одежду.

– Видите ли, сеньор Кабезас, – произнес дон Лоренцо, – в этих случаях, как вы сами сказали, речь идет о карательных мерах.

– Неужели? Мне казалось, что дело обстоит иначе. Например, какой-то коррумпированный comisario de policia, комиссар полиции, приказывает своим людям угнать сотню волов, а потом продает скот на другом берегу Параны. Необходимо провести расследование инцидента, но комиссару нужно просто замять дело, сказав, что скот угнали индейцы. Потом карательные отряды сжигают пару индейских деревень, убивают часть населения, а остальных отправляют «в цивилизацию».

– Что наводит вас на такие странные мысли, сеньор Кабезас? – Мерквитц покачал головой.

В комнате воцарилась гнетущая атмосфера. Виктория едва сдержалась, чтобы не попросить Педро заткнуться.

– Что ж, – вмешался дон Лоренцо. – Раз уж мы говорим о столь неприятных вещах, а я надеялся, что это не всплывет в сегодняшнем разговоре, то вынужден сказать, что некоторые землевладельцы, в том числе и я, считаем, что вы слишком много платите своим работникам, донна Виктория.

– Вот как? – Виктория приподняла бровь.

– Именно так. Это вредит нашему делу. Некоторым землевладельцам становится трудно найти себе работников для уборки урожая.

– Как интересно. – Виктория не смогла сдержать надменную улыбку. – Разве не было бы проще, если бы вы и другие землевладельцы просто платили работникам больше, дон Лоренцо?

– Проклятье, – проворчала Виктория, когда они с Педро шли домой. – Я так надеялась, что хотя бы сегодня мы сможем избежать конфликта. Как думаешь, теперь дон Лоренцо – наш враг?

– Мне жаль, что так получилось. – Педро сжал в руке поводья.

Белая лошадь Виктории, Дульсинея, заржала, и ее хозяйка подумала о том, что вскоре ей придется завести себе новую кобылу. Дульсинея была уже немолода.

Женщина вздохнула.

– Дон Лоренцо и правда мог бы платить своим работникам больше.

Педро искоса посмотрел на Викторию.

– Я слышал, из-за последних инвестиций в производство он влез в долги.

– А…

От этого легче не становилось.

Увязнув в долгах, дон Лоренцо наверняка чувствовал себя как раненый зверь, в любой момент готовый напасть.