Текст книги "Срок Серебряный"

Фифа столичная, не задерживайся тут!

Я поняла, что получилось абсолютно по-дурацки. И письмо, и я тут вкупе возымели противоположный эффект. Письмо и мой приезд – взаимоисключающие вещи.

А если бы он ещё спросил: «А ты уверена, что ребёнок мой?», то мне надо было бы разворачиваться и уезжать обратно в Ленинград. Но он не спросил, наверное, пожалел беременную женщину. А вот чтó он подумал, по его виду сказать было сложно. Да я и не собиралась копошиться у него в извилинах, это вредно для моей нервной системы. Я радовалась, что я здесь, у Ильи.

Забавно, но я сразу перестала думать о выкидыше, как только увидела Илью. Ночь мы провели бессонную и неспокойную, и у меня ни разу не возникла мысль, что это опасно для ребёнка. Когда я рядом с ним, все мои рассуждения отключаются, я забываюсь. Он даже шепнул: «Вижу, что ты соскучилась. Держишь мою „штуку“ аж двумя руками».

Я себя чувствовала не совсем уверенно в квартире, где живёт ещё один одинокий мужчина. Он хоть и дома не бывает, но всё говорило о том, что кухня – это его вотчина, и там устроено всё по-мужски. На выцветших голубых стенах никаких шкафчиков или полок. Плита и на ней чайник, одна кастрюля и одна сковородка. На столе две глубокие тарелки и две кружки, две ложки и две вилки, пара ножей. Вот и весь кухонный скарб нашего соседа Валеры. Илья как бы здесь и не присутствовал, а только заходил на минуту, когда для него сосед ставил тарелку с едой. А клеёнка на столе засаленная и потёртая. Вот чтó мне делать на такой кухне? Я, конечно, могу похозяйничать, пока сосед Валера на работе, но применить мои кулинарные способности было не к чему. Ни посуды, ни продуктов. В холодильнике одна замороженная рыба.

Всё-таки я решила проявить себя хозяйкой, испечь рыбный пирог. Пошла в магазин за мукой и яйцами. Магазин произвёл на меня удручающее впечатление – полки пустые вообще. Не могу сказать, что в ленинградских магазинах изобилие, но всё же там есть что покупать. А здесь нет ничего. Мука и яйца были, и, кажется, всё. Продуктов, к которым я привыкла, не наблюдалось.

А город мне понравился. Все здания кирпичные, одинаково пятиэтажные. Как в Ленинграде, прямые проспекты, строго параллельные. А перпендикулярно к ним идут аллеи с деревьями с двух сторон. Пробежала я даже площадь, на ней красуется Дворец культуры имени Ленинского комсомола. О, это моё!

Сливочного масла и молока я не купила. Ну что ж, есть множество рецептов для теста, буду использовать воду и растительное масло.

Целый день я занималась пирогом и не заметила, что день подошёл к концу. В семь вечера пришёл Илья. Жизнерадостный, шумный, волнующий, энергично рассказывающий, чтó там, в госпитале, у него происходило. Он утром прооперировал двух матросов с аппендицитом, а потом всё оставшееся рабочее время спорил с начальством.

– Наорался я сегодня в кабинете у начальника госпиталя, аж горло першит. Категорически отказался проводить политзанятия с медсёстрами. Это должен делать профессионал, зам. командира по политчасти. Я что, не прав?

– Илюша, это точно. Ведь полковой поп никакому командиру батареи не поручал читать воскресную проповедь. Между прочим, я могу за тебя это сделать.

– Ну конечно! Тебе есть чем заниматься – носить нашего ребёнка и любить меня.

– А тебе за такие твои выступления ничего не будет? Армия всё-таки.

– Вышибут в очередной раз мозги. Но ты это не бери в голову, мне не привыкать. Так, любимая, собирайся, идём в ресторан. Надевай свою пилотку и в ресторане её не снимай. Пусть мне позавидуют, какая у меня спутница.

– А я пирог испекла. А ты не обратил на это внимания.

– Да я как вошёл, то сразу почувствовал аромат выпечки. Извини, завтра на завтрак съем сразу половину. Ну ладно, дай кусочек, попробую.

Илья аж зажмурился от удовольствия, пробуя пирог.

– Так, к чёрту ресторан. Едим пирог и падаем в постель.

Но теперь уж я захотела выйти в свет и утащила его из дома.

По дороге в ресторан я Илье рассказала о своих впечатлениях от местных магазинов.

– Ну вот, ты со мной здесь жить не захочешь. В магазинах нет ничего, потому что всё по талонам. Но нас теперь будет трое, так что всё выдадут, что положено. В Северодвинске ещё жить можно, а вот в Архангельске совсем грустно. Знаешь, как говорят: «Архангельск – это треска, доска и тоска».

– Доска?

– Да, там дощатые мостовые.

Ресторан находился на площади, прямо напротив Дворца культуры. Я подумала, что это знак. Буду бегать туда и обратно. И рестораны я люблю, и во Дворце что-нибудь для меня интересненькое найдётся. Это всё точно будет моё!

В ресторане было хорошо. Я наелась до отвала, мне казалось, что я урчу, как сытый кот. Забылись мои недавние скитания по голодному городу. Познакомилась с музыкантами, про джаз говорили взахлёб, и потом они для меня сыграли любимые мои песни Чабби Чекера и непременно «Let's Twist Again».

А вот разговор в туалете меня взвинтил. Я стояла перед зеркалом, поправляла волосы, а за спиной слышу, что ко мне обращаются.

– Слышь, ты, фифа столичная, не задерживайся тут. Мы местные и мужиков залётным не отдаём.

– Ой, девочки, да не трогайте вы её. Оно ей надо – здесь куковать. Очень скоренько сбежит.

Я к ним не повернулась, но стало не по себе. А вдруг вот сейчас в волосы вцепятся? Я такое в кино видела. Не вступая в перепалку, быстренько пошла на выход, и у меня дрожали коленки. Илье об этом я не рассказала, мне стыдно было.

У Ильи шла наполненная его заботами жизнь. Я это понимала, но всё равно ревниво относилась к тому, что главные его помыслы были там, за забором госпиталя. Я же – просто приятное дополнение, как вечернее украшение, которое – хорошо, что есть. А если нет, то вполне можно обойтись.

Товарищ капитан, какова причина смерти пациента?

Инга свалилась как снежный ком на голову. Я хирург и привык к экстремальным ситуациям, сталкиваюсь с ними практически каждый день. Но её приезд – это было сильно.

Молодая красивая женщина из второй столицы, из обеспеченной семьи приезжает ко мне, да ещё и беременная. Хорошо хоть не ляпнул, от меня ли ребёнок. Это была бы непростительная глупость. «Чей бы бычок ни прыгал, но телёночек наш». Я всегда придерживался этой теории. Но если так сказать Инге, то это будет для неё огромным оскорблением, я это понимал.

Всё было неожиданно, но в душе отдавало теплом. В конце концов, рано или поздно надо жениться. Надоело мне выступать в роли лакомой наживки для окружающих меня охотниц. Пора обеспечивать тыл.

А если говорить честно, то ни одна из участниц многочисленных моих приключений не вызывала у меня желания видеть её с собой рядом каждый день. А тут совсем по-другому. Да и ночь с ней подтвердила, что я на верном пути.

Я с радостью думал: наконец-то появилась женщина, встречи с которой я жду, и я её увижу, придя с работы домой. Такое первый раз в жизни переполняло мою душу.

Инга была хороша, ею хотелось хвастаться, что я и сделаю. Сегодня поведу её в РБН, представлю как свою невесту, тем самым расставлю все точки над «и» в своём социальном статусе.

Интересно, мне казалось, что если кто-то займёт часть моей души и сердца, то это будет за счёт моей хирургии. Ан нет! Инга прекрасно ужилась в моём сердце, и места для хирургии там полно.

В РБНе царило, как обычно, бурное веселье. Моя столичная штучка в своей бархатной пилотке, которую она специально не сняла по моей просьбе, притянула к себе заинтересованные взгляды. Что-то такое необычное, диковинное проплыло по залу со мной под руку.

В перерыве музыканты, как всегда, подошли к моему столику выпить рюмочку. Я познакомил их с Ингой, и вот чудо – они залопотали на одном им понятном языке, сыпались незнакомые мне, но понятные этой компашке имена джазистов. Я услышал только одно знакомое имя – Count Basie. А так сплошные английские названия: Bobby McFerrin, Blues Brothers, Art Tatum. Голову сломаешь.

Второе отделение началось с того, что руководитель оркестра, большой, бородатый Евгений Самсонов по прозвищу Сэм объявил, что следующая композиция звучит для невесты Ильи Лоевского. Таким образом, статус Инги был официально обозначен.

Ситуация на службе у меня складывалась аховая. Ещё пару недель назад я распинался на парткомиссии, что нет у меня никаких отношений с невесткой главного военного психиатра, а тут на тебе, приехала красавица. Пошёл с повинной к начмеду базы Старцеву.

– Илларион Юрьевич, разрешите обратиться.

– Докладывай.

– Даже не знаю, как вам описать ситуацию. Я в патовом положении. Ко мне приехала девушка, которую, как мне кажется, я люблю.

– Кажется? Или любишь?

– Для меня это такой резкий переход: «то не было ни гроша, да вдруг алтын». Во всяком случае, известие о том, что у нас будет ребёнок, не вызвало у меня отторжения, и я хочу связать свою жизнь с ней.

– Так в чём проблема? Женись. Мы тебе дадим большую квартиру. Рожайте. Работай. Ты уже доказал, что нужен нашей медслужбе. У тебя процент сложных операций больше, чем в главном госпитале флота. Мне уже завидуют и намекают, что не прочь забрать тебя в Североморск. [5]5
  В Североморске находится главная база Северного флота.


[Закрыть] Но я тебя не отдам.

– Всё это звучит прекрасно. Но есть только одно «но». Это именно та девушка, из-за которой был весь сыр-бор с парткомиссией. Я там клялся, что «я не я, и хата не моя». А тут такой фортель. Они меня сожрут.

– Охренеть можно от тебя. Ни шага в простоте. Да, бляха муха, дадут нам по яйцам обоим. Но тебе заслуженно, а мне-то за что? Ну да ладно. Не отдал тебя в главный госпиталь, не отдам и нашим политработникам. Ты локомотив нашей медслужбы, и этим я и прикроюсь.

– А когда ждать квартиру? С вашим замом Валерой Хомичем на одной кухне моей ленинградке будет неудобно. Она привыкла к комфорту, а тут общая ванная и туалет.

– Ну тебе только дай палец, ты уже и руку откусываешь. Да и к Хомичу жена скоро приедет с детьми. Весёленькое у вас будет общежитие. Ладно, он остаётся в этой квартире, а тебе дадим освобождающуюся прямо напротив нашего госпиталя трёхкомнатную квартиру. Думаю, что такими темпами, как вы начали, она вскоре станет для вас маловата.

По госпиталю распространился слух, что ко мне приехала «при-хе-хе». Улей гудел: погостить ли приехала, ненадолго или навсегда?

– Илья Семёнович, а у вас гости? – уже в приёмном меня настиг первый вопрос. – К вам надолго приехали?

– Угадали, девчонки, надолго. Я даже скажу: навсегда.

В отделении мнения разделились. Молодёжь сожалела, что я выпал из разряда потенциальных женихов. А вот старшее поколение во главе с Тамарой Васильевной было довольно. Шеф остепенится, всем от этого будет только лучше.

Особого внимания Инге в первые дни уделить не удалось. В госпиталь с инспекционной проверкой приехал начальник медицинской службы ВМФ генерал-майор Рыбаков Владимир Иванович. И вот идёт обход отделения. Заходим в реанимацию, представляю больную Павловскую. Первый день после холецистэктомии. Рыбаков её поприветствовал, она улыбнулась ему в ответ, и мы пошли дальше. Обошли две следующие палаты. Доложил о больных, офицерах и мичманах нашей базы.

– Какие замечания, вопросы, товарищи?

– Всем довольны, товарищ генерал, идём на поправку.

Мы были готовы покинуть отделение и проводить генерала в кабинет начальника госпиталя. В этот момент подбегает дежурная медсестра и громким шёпотом объявляет, что больная Павловская умерла. «Как умерла?» – одновременно спросили мы с генералом.

Я побежал в реанимацию. Влетаю. Фердинанд уже проводит реанимационные мероприятия. Пульса нет, давления нет. Фердинанд заинтубировал больную, аппарат дышит за неё, сердце не запускается. Вскрываю грудную клетку, начинаю прямой массаж сердца. Сердце заработало. В двери увидел обалдевшего генерала. Больная даже немного порозовела. И вдруг опять остановка сердца. И так несколько раз. В конце концов реанимацию прекратили. Констатировали смерть. Вышли в коридор.

– Как вы думаете, какая причина смерти?

– Или инфаркт, или тромбоэмболия лёгочной артерии.

– Да, решительно вы действовали.

– Да, эффектно, но, жаль, не эффективно. Не всё в наших руках. Дождёмся вскрытия, а потом и выводы сделаем.

Старцев был в обмороке от такого фокуса при проверке. Я тоже был в шоке и не знал, каковы будут последствия.

Вечером Инга сразу увидела, что я не в себе. Я рассказал ей, чтó случилось, и в первый раз в жизни со мной был человек, с кем я мог разделить свою проблему. В этот вечер мы долго сидели с ней, она обнимала меня, как ребёночка. И я постепенно приходил в себя.

Здравствуйте, Инга

Нежданно мы переехали на другую квартиру. Произошло это быстро, но я успела намучиться в прежней. Наш сосед Валера на ужин варил или жарил рыбу, запах витал по всей квартире и сводил меня с ума. Он проникал в нашу комнату, в ванную и туалет, а особенно им пропитывались полотенца. Возьмёшь полотенце в руки, приложишь к лицу, и тебя окутывает дух тухлых рыбьих потрохов, ворс махры превращал рыбный запах в невыносимую вонь, от которой меня сразу выворачивало. Наш переезд избавил меня от этого кошмара.

Квартира оказалась в доме точно напротив госпиталя. Из окна кухни видны окна операционной. Квартира трёхкомнатная, просторная, с высокими потолками. В каждой комнате по два больших окна. Прихожая квадратная, из неё по разные стороны выходили две комнаты, потом ещё коридор, из которого поворачиваем налево в кухню и направо – в третью комнату, а прямо – ванная комната и туалет. Квартира добротная, сталинского типа. Северодвинск строился в тридцатые годы заключёнными, 1937 год считается годом рождения города.

Первое, что Илья мне сказал, когда мы зашли в квартиру: «Инга, это твой дом. Ты пришла к себе, ты здесь хозяйка». И мне это было важно. Это был мой первый дом в моей жизни. Я всегда жила или у родителей, или у мужа, или у бабушки. А сейчас я оказалась у себя, в своей квартире.

В моём доме пока было пусто. Не было мебели и не было моей одежды. Я как приехала с двумя свитерами, брюками, пижамой, так этим и обходилась. Свой дом я уже любила. Он наполнится нами и будет достоин уважения.

Илья приволок топчан, поставили мы его посередине пустой комнаты, рядом положили ковёр, и у нас образовалась спальня. Как только мы на топчан постелили бельё, взятое напрокат из госпиталя, то сразу стали топчан осваивать. Завалились на него и пролежали целый день, благо была суббота. Наш мир был уютным, добрым, полным мечты.

– Илья, ты никогда не рассказывал о своей семье. Матери, отце.

– А нечего рассказывать. Я сирота при живой матери. Мать развелась с отцом, когда мне было четыре года. Она нашла большого, красивого лётчика и ушла со мной к нему.

– А отец?

– Отец жил в Риге, умер довольно молодым, я тогда был слушателем академии. Меня вызвали на его похороны. Но я ничего внутри не чувствовал, как будто хоронил чужого человека.

– Ой, как грустно. Жаль, что ты не рос с отцом.

– Да уж. Лётчик меня не любил, вернее, не замечал меня. Мать родила от него дочь, а лётчик потом её бросил.

– А как же она одна осталась с двумя детьми?

– Как? Мать у меня боец, конь с яйцами. Она главный невропатолог города Баку. У неё лечатся все шишки города, секретари райкомов, цеховики, торгаши. Так что дом наш всегда был полная чаша.

– Ну, тогда можно тебя не жалеть. Ты рос в обеспеченной семье.

– Нет, ты меня жалей. В доме всегда был достаток, но не было тепла, нежности. Вот ты мне сейчас даёшь то, чего я был лишён. Ты нежничаешь со мной, мне с тобой спокойно.

– Я ни разу не слышала, чтобы ты звонил матери или она тебе.

– А нам с ней этого не надо. Я уехал в академию в семнадцать лет, и всё. Мать посчитала, что её миссия по отношению ко мне закончилась. Она занимается дочерью, всю любовь отдаёт ей.

– Я знаю, что, кого в детстве недолюбили, тот сам потом любить не умеет. Не любить ребёнка – это опасно.

– Меня любила моя бабушка. Я у неё рос до шести лет. Я был смыслом её жизни. У неё были большие груди, шестого или седьмого размера, потому что она родила двенадцать детей и всех выкормила грудью. Так вот, она клала меня на одну грудь, и я так спал. Вот поэтому я так люблю женские сиськи.

– Фу, ну что за «сиськи».

– А если серьёзно, я всегда жил бабушкиной любовью. Дед рассказывал, когда мама меня забрала, бабушка брала мои рубашечки, нюхала их и выла в голос.

– Я тоже выросла с бабушкиной любовью. Родители всегда были заняты только собой. Да и были слишком строги и холодны со мной. Меня растили две бабушки.

– Вот, а теперь мы будем жить нашей любовью.

Пора было ехать в Ленинград за моими вещами. И решать вопрос с разводом: заявление мой оскорблённый муж подал, и дата суда была назначена. Надо там появиться, а то развод затянется и будет висеть надо мной как грозовая туча.

Мои больничные листы мама уже отдала в отдел кадров райкома ВЛКСМ. Когда я туда позвонила и рассказала, что у меня постоянная угроза выкидыша, то мне сказали, чтобы я спокойно вынашивала своё дитя, но на больничном можно сидеть только четыре месяца. Потом надо будет выйти ненадолго, а потом снова можно брать бюллетень. Думаю, что через четыре месяца мне придётся уволиться, жаль, до декрета не дотяну. Я, расстроенная, пожаловалась Илье, он, как всегда, всё обернул в шутку. Мол, он теперь мой отдел кадров и декрет будет сам мне выплачивать.

Перед самым отъездом раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала женский голос:

– Здравствуйте, Инга. Вы сегодня улетаете в Ленинград. Мой вам совет. Не возвращайтесь.

Я обомлела, слова застряли в горле. Я даже не могла сообразить, чтó на такое заявление отвечать.

– Вы растерялись, сужу по тишине на вашем конце провода. Но трубочку не вешайте.

– Я не знаю, с кем я говорю.

– Я жена офицера, который служит с капитаном Лоевским. И я хочу вас предостеречь от роковых решений.

– Назовите своё имя. Хотя мне не стоит вас слушать.

– Зовут меня Вера. Давайте с вами попьём кофейку. Пока наши мужья на службе, я к вам зайду, или вы ко мне.

– Простите, я кофе не люблю.

– Вы такая милая, деликатная. Не стоит вам связывать свою судьбу с таким человеком, как Лоевский. Он гуляка, не пропускает ни одной юбки, и он много пьёт. Ваша жизнь с ним будет – сплошные слёзы.

– Напрасно я вас слушаю. До свидания.

– Вы витаете в облаках, жизни не знаете…

Я повесила трубку. Внутри у меня всё колотилось, меня трясло. «Надо взять себя в руки. Ребёнку моя нервная трясучка вредна», – успокаивала я себя.

Следом позвонил Илья, сказал, чтобы я была готова. Он успеет меня отвезти в аэропорт перед вечерним обходом.

Илья не заметил моего подавленного состояния. По дороге он говорил, что ему не нравится моя предстоящая встреча с мужем. Я возразила:

– Так мы же встретимся в суде.

В аэропорту он торопливо меня поцеловал и оставил около стойки регистрации.

– Козлу от меня привет!

– Кому?

– Мужу-козлу!

Новелла «Остров»

Ох, как отличается избранный Господом Остров от всех остальных в Белом море. Те, другие, невзрачные, унылые островки своей серой каменистой поверхностью навевают тоску и желание побыстрее пройти мимо.

Долго идёт время, пока бороздишь неласковое, холодное северное море, и непременно утомишься созерцанием невесёлых безликих видов.

И вдруг совсем рядом – загадочный исполин вспенился зеленью, нарушил безрадостную картину. Ярко и светло заиграли краски в серой дымке.

Остров! На него нисходит небесный свет. Снизу из морских глубин вылетают и играют серебряные блики.

Как оазис в пустыне, он встаёт перед взором морских путешественников.

Вздыбился Остров, вырываясь из хищных стальных волн Белого моря, ощетинился, осклабился высокомерной улыбкой и застыл в своей поморской красоте.

Остров посылает нам приглашение: «Сходите на берег, но не вздумайте дело предпринимать без моего на то повеления. Воля моя здесь царит. Да не моя, а свыше. Только Господь знает, чтó здесь велено, а чтó нет. Да, тайны мои непостигаемы вами. С тем потом и отбудете восвояси!»

Бродишь по Острову, наслаждаешься неодолимой красотой Севера.

Приходишь к середине Острова, к фантастическим каменным лабиринтам. Что же древние люди хотели передать потомкам, оставив на Острове эти невысокие спиралевидные каменные выкладки? Кому позволено постичь их вселенскую загадку? Может быть, это только загадки для каждого, совсем личные, чтобы подумать, поразмыслить, в чём смысл жизни.

Вот входишь в круг, идёшь по спирали, как бы совершаешь путь к центру своей души. Тропинка долгая, запутанная. Восприятие пространства и времени меняется, проваливаешься в глубины сознания, пытаешься ухватить главный смысл твоей жизни. И с мыслями о том, решена ли твоя головоломка, совершаешь обратный путь. Постепенно возвращаешься в мир реальности. Понял ли ты, чтó предначертано тебе?

Никто пока не разгадал, наделены ли эти древние лабиринты магической силой? Или они просто служили ловушкой для рыб, помогали древнему человеку в рыболовстве. Пять тысяч лет назад уровень воды в море был значительно выше, рыба заплывала в лабиринт, и, возможно, рыбаки доставали её из этой каменной ловушки.

Смотришь на два лабиринта: они, как два клубка из свернувшихся змей, хранят неведомое и никого не допускают к великой тайне.

Оставляем валуны вечными стражами твоих тайн, Остров!

Белые ночи купаются в озёрах, пролетают над каналами, взбираются на холмы и стелют шёлковое покрывало на луга из цветов и душистых трав.

Секирная гора – высшая точка Острова. Церковь Вознесения на ней – единственный в мире храм-маяк. Светит он кораблям почти сто пятьдесят лет. Путь указывает в беломорских водах.

В 1429 году иноки, преподобные Савватий и Герман, приплыли на Остров, построили там келью и стали жить в уединении.

Две семьи карельских рыбаков, прознав об этом, решили, что тоже могут проживать там неподалёку. Как предание до нас доносит, два светлоликих ангела на Секирной горе высекли жену одного из этих рыбаков.

Савватий услышал женский плач, позвал Германа, и пошли они смотреть, чтó происходит. Увидели плачущую женщину, жену поселившегося там рыбака. Она им поведала: «Мне встретились двое светловолосых юношей. Они сказали, что мы должны уйти с этого места. Бог устроил его для проживания иноков, для прославления имени Божьего. Мы недостойны проживать здесь и должны бежать, иначе смерть нас постигнет».

Никогда больше никто не заводил там поселение.

По «таинственному духу» люди, а в особенности женщины, не решались посещать эти места на протяжении пяти веков.

В тёмные, тягостные времена, когда власть принадлежала людям, которые низвели веру в Бога до преступления, в Вознеесенской церкви находился штрафной изолятор. В самом святом месте они мучили своих жертв, дабы осквернить эту святыню. Именно в самых святых местах они самоутверждались в своём безбожье. А люди-страдальцы, которые отказались от веры, потеряли там Божью защиту.

Вечность для нас – это мгновение для Бога.

Мгновения минули, люди приходят сюда молиться. Снисходит на них благодать Божья. Не на всех, только на избранных. Прилетают ангелы и направляют человека на путь истинный.

– Остров ждёт тебя, Илья!

– Я не воцерковлённый человек. Но всегда следую заветам своей бабушки Лукерьи Фёдоровны. Она учила меня, что церковь должна быть в душе у человека.

– Иисус сказал: да придите вы в церковь мою. Пусть церковь будет у тебя в душе, но Божий храм не игнорируй.

– Хирург я, и примером для меня является служение епископа Луки, в миру хирурга Войно-Ясенецкого, основоположника гнойной хирургии и местной анестезии в России. Он был оперирующим хирургом, но и был епископом православной церкви и порой в государственные учреждения приходил в церковном облачении.

– Во всех ипостасях человек несёт свой крест.

– После сложных операций, когда мне удавалось преодолеть трудности и операция заканчивалась успешно, мне казалось, что рукой моей водят какие-то высшие силы, ибо я не могу понять, как приходит ко мне то или иное решение, позволяющее спасти хрупкую жизнь человека, сына Божьего. Я хоть и есть современный материалист, но помощь Бога никогда не отвергаю. И не впадаю в гордыню от своих успехов, потому что понимаю, что это не моя заслуга, а Промысел Божий.

– Илья, послушание – есть такое понятие у монахов. Послушники не постригаются в монахи, а исполняют свой долг, свою работу. И когда срок послушания оканчивается, они возвращаются в мир. Вот и ты, Илья, осознай свою работу хирургом как послушание.