Текст книги "Срок Серебряный"

София Парипская
Срок Серебряный

© София Парипская, текст, 2021

© Надежда Полякова, иллюстрации, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

Илья

Ночь проходила ужасно. Болела башка. Понятно, что выспаться невозможно. Утром ждёт похмелье. И уже скоро подъём флага. Надо будет выйти на продуваемый всеми ветрами плац для построения. И раствориться в этой массе чёрных шинелей и белых фуражек, как капля в море, ничем не отличимая от других.

И командир будет орать на всех сразу: «Вы, зелень подкильная, сгниёте на железе, и сход на берег будет вам запрещён до тех пор, пока не сдадите на допуск к самоуправлению». После таких излияний отеческой заботы командира так и хочется дать пенделя под задницу электрику моего отсека Евстратову, который не желает ничего делать и смотрит на меня такими же пустыми глазами, как я смотрю на своего старпома.

Ещё совсем недавно мир вокруг меня был похож на новую смазанную винтовку. И я, блестящий патрон, плотно сидящий в обойме таких же юных, готовых свернуть горы выпускников академии, окунулся в реальность и быт военно-морского флота. И вместо крепкой стальной обоймы я оказался на ржавой калоше плавучей казармы. Ну почему я вечный идиот в глазах командира? Я теперь всегда бесправный организм-неумёха.

Боже мой! Как далеко Ленинград с его широкими проспектами, стройными рядами домов, куполами церквей и шпилями крепостей и дворцов! Где этот мир, который был так близок и понятен, в котором мне было судьбой отведено достойное место?

Вот он, мир, в котором живу я: ржавые борта катеров, серая шаровая краска кораблей, чёрные утюги подводных лодок и нетающий снег на вершинах сопок вокруг бухты. Камчатские сопки красивы. Напоминают Альпы. Но, увы, далеко не Швейцария: труба пониже и дым пожиже.

Боже мой, где эти чистые красивые барышни, которые воспринимали моё философствование как откровение и распахивали глаза с восторгом и ожиданием необычной любви с блестящим офицером? Рутина. После завтрака раздастся команда: «Лейтенантам и офицерам прибыть в кают-компанию!» И меня будут долбать, не спрашивая моего мнения. В этом реальном мире, в котором я живу сейчас, оно никому не нужно.

Инга

Тревожный сон. Он часто мне снится. Он снова и снова возвращается ко мне. Я помню о нём всегда. Сон живёт у меня в мозгу. Поселился и уютно устроился. Наверное, радуется, такой маленький злобный тиран, тому, что мучит меня. Иногда картинки из сна даже днём внезапно начинают скакать перед глазами, как кадры в испорченной киноплёнке. И мне никак от этого не отвязаться.

Почему мои беременности обрываются? Почему я ношу дитя всего лишь два месяца, а потом всё: finita? И начинается: жалость к себе, осознание тупости своего существования.

Кстати, беременею легко. Радость сразу заполняет все клетки, а потом приходит он, этот жуткий сон. Вижу экран телевизора, а на нём серая рябь и шипение, сквозь которое слышится смех, противный такой, с повизгиванием. Лязг-лязг по нервам. Просыпаюсь и уже знаю, что утром уеду на скорой помощи с кровотечением. И настаёт конец радости.

Мне двадцать пять. Но как всё хмуро вокруг, и никто не собирается для тебя расцветить серость красками – яркими, разноцветными, чтобы жмуриться от удовольствия, и чтобы на лице сияла глупая улыбка, и чтобы щёки лопались от восторга.

Меня тошнит от муторного брака, который мне не нужен. А кому тогда нужен? Ему, постылому? Ох, какое меткое слово: в старину умели точно обозначить того, кого не любят.

Муж видит моё брезгливое выражение лица, когда я наблюдаю, как он снуёт туда-сюда по комнате, раскладывает на полках непонятные пакетики, зачем-то долго шуршит бумагами в портфеле, потом надевает огромные наушники, и его взгляд стекленеет. Он погружается в мир той музыки, которую я терпеть не могу: Nazareth, Aerosmith, Led Zeppelin, Uriah Heep. И так изо дня в день. А ведь hard rock – это не моё, и времяпрепровождение в наушниках – это тоже не моё.

Я совсем не против рока, наш ленинградский рок мне очень даже по душе. Майк Науменко со своим «Зоопарком», а Гребенщиков, а Цой… Это я студенткой бегала на улицу Рубинштейна.

Только сейчас до меня дошло: я не люблю зарубежный рок, потому что его любит он, мой нелепый муж.

Может быть, мой брак нужен моим родителям? Нет, они ничего не получают для души: видно, что радость не наполняет их сердца при взгляде на замороженную дочь. Они понимают, что мне не по кайфу. Но об этом они молчат. Они лгут о моём благополучии себе и всем своим друзьям. Умеют ли мои мама и папа любить меня?

Мы с мужем бежим на пристань. Едем на речном трамвайчике, чтобы посмотреть на развод мостов. Загадочность белых ночей сулит тайну. А тайна может подтолкнуть к внезапным решениям.

Мы идём по Фонтанке, выходим в Неву. Рядом бороздят невскую гладь множество других прогулочных посудин. Это же невероятно: в час ночи у стрелки Васильевского острова на реке пробка из прогулочных трамвайчиков. Переглядываемся, перемигиваемся с теми, кто на соседних посудинах. Ведь всё рядом, на расстоянии вытянутой руки. Да, капитанам наших судёнышек трудновато. Везде звучит музыка. Танцы одновременно начинаются на всех палубах. Врезаешься в толпу танцующих и сливаешься с ней. В этот самый момент Нева, холодная повелительница человеческих душ, набрасывает на тебя мистические одеяния. Сейчас всё можно: орать, сходить с ума, слушать желания тела. Сейчас работает только подсознание, и оно влечёт туда, где ощутишь счастье.

Трудно справиться с бешеной энергетикой белых ночей.

Часть первая. В Ялту-1980

Инга, это же случай! Нечаянная удача!

Лето казалось бесконечным. Странно, что обычно короткое ленинградское лето растянулось, как резинка, через которую прыгают девочки. И я совершаю неуклюжие ленивые прыжки из одного дня в другой.

Дни как будто бы заняты. Но на работе слишком тихо. Некуда применить мои способности освобождённого секретаря комсомольской организации. Звучит так, как будто бы запорхали в воздухе словечки типа «ярость», «нетерпимость», «оголтелость». Нет, на самом деле я друг и защитник моих подопечных, учащихся ПТУ, и ещё организатор их незатейливого досуга.

Никаких собраний, где пробирают за ничтожные проступки. Моим учащимся хорошо со мной, а мне с ними. Они моя гордость. Едешь по городу и видишь плоды их ученического труда. Вот там клумбы с узором из тюльпанов и нарциссов, а там – яркие, пышные кустарники. Это они создали такую красоту на своих многочисленных практиках, а сами всего этого не видят – разъехались по своим далёким уголкам. В летние месяцы коридоры училища пусты, шаги отдаются гулко, в кабинете неуютно, холодом тянет от непрогретых стен.

А домой ведь не хочется. Там пасмурно и некому развеять эту хмурь. Не получилось у нас с мужем быть солнцем друг для друга.

Развлекаюсь телевизором. С утра до вечера идут передачи про нашу Олимпиаду. Увы, не все большие мастера прибыли в Москву. Политика. Мало кому в мире нравится наше вторжение в Афганистан. И поэтому объявлен бойкот московской Олимпиаде.

А на экране упоение. Радость достижений, победы. Этим спортивным праздником мы все наслаждаемся и обсуждаем необыкновенное для нас, советских зрителей, грандиозное представление открытия Олимпиады.

И вот уже улетает «наш ласковый Мишка», талисман этой Олимпиады, на связке воздушных шаров ввысь и там, в голубой бездне, пропадает. У тех, кто на стадионе, захватывает дух от неотвратимости конца любой сказки. Слёзы льются рекой по обе стороны экрана. Завершилось такое мощное событие этого лета.

Душа просит продолжения праздника, и моя подруга Марина утаскивает меня в Ялту.

– Представь, мой дядя говорит, мол, дорогая племяшка, могу послать тебя в лучшую гостиницу города Ялты, в гостиницу «Ялта». Короче, сплошная «Ялта». А это Интурист. До тебя доходит?

– А с чего вдруг? В этот самый Интурист разве можно нам, простым смертным?

– Мой дядя говорит, что можно. Потому что там, в интуристовских гостиницах, всё было подготовлено для приёма иностранных делегаций, а их-то и нет. Выступили на Олимпиаде и сбежали. Ты ведь знаешь о бойкоте. Кто-то вовсе не приехал, а кто-то после соревнований сразу отчалил восвояси. Никаких поездок по нашей стране.

– Ой, хочу поехать в Ялту-«Ялту» вместо иностранной делегации. Насладиться Крымом. И солнцем, и морем. И лучшей гостиницей.

– Едем! Нет, летим на самолёте, чтобы скорее, чтобы сразу туда, в самую середину интуристовского комфорта. А твой муженёк не будет против?

– Не посмеет. Что, он не понимает, чтó значит летом гостиница для интуристов в Крыму, в Ялте? Это же случай, нечаянная удача.

– И билеты на самолёт будут, для дяди это не проблема.

– Спасибо твоему дяде!

«И Пусть это будет Ялта!» – решил Илья

Два года без отпуска, только хирургия в больнице скорой помощи и бесконечная учёба на факультете подготовки руководящего состава медицинской службы в Военно-медицинской академии. Два года как я распрощался с Камчаткой.

И всего месяц отпуска – совсем недолгая свобода. И снова позовёт служба, – я еду в метро и про себя повторяю одни и те же слова. Этот текст крутится в голове, как заезженная пластинка.

Вокруг всё жужжит Олимпиадой. Из каждого открытого окошка слышны спортивные репортажи. Забавно, захватывающе. Многие страны из-за войны в Афгане отказались участвовать. Но тем не менее московская Олимпиада удалась.

Мне захотелось ласкового, тёплого моря, Чёрного, например. Ещё подумал о крымском вине, и воспоминание об отпуске с друзьями после второго курса теплом разлилось по сердцу. Тогда был Гурзуф с небольшими разноцветными домиками, садами, полными абрикосов, слив, черешни. Ресторанчики и бочки с вином на набережной, комната с балконом, арендованная на пятерых.

У всех ангина и лечение тёплым вином «Агдам». Его закапывали в песок, оно нагревалось, и этим пойлом полоскали горло, но мы, больные, ничего не выплёвывали, а глотали эту невообразимую жидкость. Такие полоскания не меньше восьми раз в сутки ангину излечивали за два дня.

А сушёная рыбка от гурзуфских моряков была слаще любого южного фрукта. В 1968 году всё было в дефиците, пиво можно было купить только в баре для комсомольских работников в международном лагере «Спутник».

Вспоминаю, как однажды, накупив связки вяленой рыбки и повесив их себе на шею, мы отправились днём в «Спутник». Мы были молоды, можно сказать, юны, и с юмором у нас было всё в порядке, поэтому пользовались успехом у девушек-официанточек, а особенно у барменши того бара, шикарной брюнетки с ярко-красными губами и высокой грудью, на которой взгляд всегда задерживается. Мы старались как могли, делали ей комплименты, развлекали и даже намекали о будущих отношениях.

Мы попросили её оставить столик на вечер, и она пообещала. Это была огромная привилегия. Узнав, что в баре остался один ящик «Жигулёвского», а это двадцать бутылок, каждая из них стоила двадцать восемь копеек, мы сразу заплатили и сказали, что возьмём свой ящик вечером. Из напитков в баре были только розовый ликёр и коньяк «Три звёздочки», понятно, безумно дорогие, и для нашего кармана и то, и другое было недоступно.

И вот вечером вся местная элита – работники торговли, артисты, цеховики, из которых потом выросли кооператоры, каталы и доступные девушки – за соседними столиками потягивала коньячок, а своих спутниц угощала ликёром.

Вечер был жаркий. Мы сидим, попиваем холодное пиво с сушёной рыбкой. Глядя на нас, остальные посетители тоже захотели холодненького пивка. Однако в баре им отвечали, что всё пиво уже выкуплено ребятами.

Какой мужчина не захочет иметь то, что ему недоступно? На просьбу продать бутылку пива мы предложили не продажу, а обмен. Сначала мы обменяли три бутылки пива на бутылку коньяка. Следующая бутылка коньяка была обменяна на две бутылки пива, следующая уже пошла один к одному. Через час за бутылку пива нам давали уже три бутылки коньяка.

Уже потом мы всех стали угощать коньяком. Это пиво-коньячное пиршество сопровождалось хоровым пением и общими танцами. К концу вечера все так набрались, что чувствовали себя братьями навеки.

Воспоминание отчётливо выявило моё желание немедленно рвануть в Крым. И пусть это будет Ялта!

Это же тот самый бар из «Золотой мины»

Серёга Хвостов, давний приятель из медслужбы камчатской флотилии, получил назначение в Ялту начальником дома отдыха Черноморского флота. Когда Серёга устраивал нам отвальную, его переполняла гордость, переходящая в напыщенность. Он время от времени закидывал голову назад, замирал, думая о своём высоком, потом как бы невзначай возвращался к нам и начинал размахивать руками от переизбытка эмоций. Он старался нам не показывать, как далеки мы теперь от него, удачливого. Он-то на бережку, а мы по-прежнему – «рожа в масле, хрен в тавоте, но зато в подводном флоте».

Мы понимали, что без волосатой руки здесь не обошлось, и, несмотря ни на что, радовались за него. Ведь кому-то должно по жизни везти. Ещё он, изрядно поднабравшись, проговорился, что Валентина, его жена, уже там и работает в ялтинском управлении гостиничного хозяйства. Это совсем было запредельно. Да, родственные связи нашего Сергея были всемогущи.

Улетая с Камчатки, он не оставил свои телефоны. Как бы «не надо, не ищите»…

Тем не менее я здорово рассчитывал на Серёгу, когда летел в жаркую Ялту, где маячили не менее жаркие встречи.

Из непредвиденного первое: я не нашёл ни Серёги, ни Вали. Они улетели к родителям на юбилей. Второе, уже приятное: я смог уболтать Ирину (Ирочку, Валину коллегу), чтобы она меня поселила в любую гостиницу Ялты на её усмотрение. Так как я долго и красочно рассказывал про нашу камчатскую жизнь, хлебосольную семью Хвостовых и про Валин салат с крабом, морской капустой, красным перчиком и лучком, то Ирочка, наверное, так живо представила это роскошное блюдо, что у неё слюнки потекли, и она растаяла.

Ирочка устроила меня в недоступную простым курортникам гостиницу «Массандра» – чудесное двухэтажное деревянное строение с колоссальными террасами, в парке «Массандра». Главное преимущество этой гостиницы было в том, что по её карточке пускали на пляж гостиницы «Ялта», которая, по счастливой случайности, соседствовала с «Массандрой».

Но я не поспешил этим воспользоваться: меня влекло туда, где мы когда-то героями-любовниками шлялись по узким кривым улочкам, наслаждались юностью и беззаветно верили в свою счастливую судьбу.

Я сел в троллейбус и отправился в Гурзуф. Никакого такси или попутки: именно вот так, медленно двигаясь по шоссе, покачиваясь влево-вправо вместе с остальными пассажирами, я плавно въезжал в свои воспоминания.

Но, увы, не сложилось, не удалось мне насладиться памятными моментами из жизни желторотого слушателя академии. Ко мне подсела девушка, ну совершенно в моём размере: выше меня на полголовы и с большой грудью. Её груди было тесно в облегающей футболке, она требовала освобождения из плена, и мне сразу захотелось стать её освободителем. И я немедленно стал знакомиться с хозяйкой этой привлекательной груди.

Ну конечно, девушка привезла такую грудь из Киева! Я бойко заболтал на украинском, вспомнив свои детские годы в Николаеве. Девушка оказалась аж вторым секретарём районного комитета комсомола, и сейчас она пребывала в командировке в Артеке.

– Мабуть я присяду до вас, будь ласка.

Я был счастлив, что около меня было свободное место.

– Сiдайте, як шо ви маете хвилинку.

Я сразу ей широко заулыбался.

– Менi дуже приемно познайомитися з вами.

У девушки был милый украинский говор.

– Яка гарна дiвчина, мабуть пiдемо до пляжу спiльно?

Я сразу показал, что готов к знакомству.

– Не жартуйте зi мною так.

Она слегка смутилась.

Гурзуф мною мгновенно был забыт… Вернее, не так: мы с девушкой решили прогуляться от Артека до Гурзуфа по берегу моря.

Пока мы ехали, начало смеркаться, но на планах прогуляться вдоль моря это никак не сказывалось. Мы болтали то по-украински, то по-русски, и это было мило. Девушка мне всё больше нравилась: сидела в ней загадка, и я стремился её разгадать.

Мы шли по берегу, проходили мимо пляжей, небольших бухт, окаймлённых невысокими скалами. Наконец в одной из бухт мы уединились. Я нашёл лежак и притащил его по воде в нашу бухту. Лёгкие волны набегают и шуршат галькой, луна уже взошла и создала лунную дорожку. Солёный бриз доносит до нашего обоняния запахи моря. Мои двадцать девять лет располагают к определённым действиям. Наше сближение шло по моей выверенной годами программе.

В процессе наших обоюдных откровенных ласк я услышал лёгкое покашливание. Подняв голову, я увидел овчарку с высунутым языком, нависшую надо мной. Её слюна скатилась с языка и капнула мне на лоб. Около пса стоял мужик в военной форме и зелёной фуражке. Пограничник! Тут подошли ещё двое. Наряд пограничников. Мы не бросились судорожно хватать одежду, мы просто застыли. Они долго и с интересом смотрели на наши голые задницы, отливающие белизной в лунном свете, потом старший наряда как-то буднично сказал, что они будут возвращаться через десять минут и чтобы за это время мы убрались.

Я понял, что мы не первые, кого они застают в уединённых бухтах. Собаке понравилась моя киевская комсомолка, она уходить не хотела, и её силой утянули за поводок.

Киевлянка убежала к себе в пионерский лагерь, а я вышел на шоссе и, поймав запоздалое такси, быстро оказался в своей «Массандре».

Утром я отправился на пляж гостиницы «Ялта» и сразу увидел бар. Оттуда доносился запах кофе. Я зашёл и сразу понял, что это тот самый бар из фильма «Золотая мина». Там по сюжету арестовали преступника, а его играл Олег Даль.

Инга, мы в Ялте своего не упустим!

Из аэропорта Симферополя мы с Мариной поехали на такси. Выйдя из самолёта и вдохнув вкусного сухого воздуха степного Крыма, мы сразу захотели праздника с размахом, поэтому озвученные таксистом двадцать пять рублей за проезд в Ялту мы восприняли как один из пунктов программы «небожитель». То, что это четверть моей зарплаты, я постаралась сразу забыть. Мы даже не подождали, когда водитель найдёт ещё одну пару, чтобы разделить на четверых то, что натикает по счётчику. Так было принято, но мы сказали: «Нет, счётчик наш», – и уселись в машину.

Мы мчались на раздолбанной «Волге» ГАЗ-24, в салоне сильно пахло бензином, а нам было плевать. Окна были открыты, чудесный ветерок охлаждал наше стремление туда, где мы будем изображать из себя персон, которым доступны все блага шикарной интуристовской жизни.

Небольшой серпантин, перевал, и, наконец, перед нами открылось оно – море. Мимо замелькали пансионаты, санатории. Когда проезжали санаторий «Актёр», слегка заныло сердце. Там все наши любимые артисты ходят, едят, валяются на пляже просто как обычные люди. Но мы их не видим, а так хочется. Я бы даже поменяла свою возможность жить в «Интуристе» на то, чтобы быть рядышком со своими кумирами. Вполне возможно, что там сейчас отдыхает сам Алексей Баталов. Ох, обожаю его!

Таксист говорит, что вот уже совсем близко наша гостиница. Мы радуемся, хихикаем и предвкушаем комфорт. Мы вылетаем из такси и на скорости со своими чемоданами бежим ко входу. И бах! – неожиданная остановка. Трое молодых людей в чёрных костюмах с галстуками придерживают нас и требуют предъявить документы. С нашими документами один уходит, а мы стоим на жаре, под палящим солнцем. Но мы-то в сарафанах, а вот молодые люди в пиджаках, каково им? У них непроницаемые лица, и непонятно, измучены они или нет. Примерно через полчаса нам возвращают документы и разрешают войти.

В огромном холле сразу выдыхаешь. Воздух струится из кондиционеров, красавицы-администраторши без задержек и с улыбками выдают ключи от номера.

Лифт, весь как зеркальная гостиная, начал поднимать нас на восьмой этаж и на втором этаже замер, двери распахнулись, и вошёл высокий статный брюнет. Посмотрел на нас так, как только может сам неотразимый Евгений Матвеев, и мы тут же потонули в море его обаяния. Марина меня пихнула и состроила рожу, повисла на мне и жарко зашептала в ухо:

– Ты сколько раз смотрела «Родную кровь»?

Я её осторожненько отпихиваю, шепчу в ответ: «Раз десять» – и боюсь поднять глаза. Лифт медленный, наконец, прибыли на наш восьмой этаж, мы выходим, а он вслед нам таким бархатным глубоким голосом: «Девочки, до свидания». Я споткнулась. Марина меня подхватила, и мы добрались до своего номера.

Номерок современный, но маленький: две кровати, тумбочки и два кресла. Двигаемся по нему и всё время задеваем друг друга. Я раскладываю вещи и громко рассуждаю, что, оказывается, не все киноактёры отдыхают в санатории «Актёр», вот и у нас в гостинице попадаются кинознаменитости.

– Мариш, ты слышишь меня? Это ж надо, сам Матвеев, совсем рядом, здесь. Какой у него взгляд… Мурашки ползут по коже. Ты помнишь фильм «Дом, в котором я живу»? С каким надрывом его герой смотрел на свою любимую, а в последних кадрах «Родной крови»… Ты помнишь? – бубню я, но Марина, кажется, меня не слушает. Она расположилась на кровати и выдаёт:

– Как только мы вошли в гостиницу, всё время думаю о сексе. И что мне с этим делать?

Я чувствую себя измотанной после дороги, но бодренько поддерживаю разговор:

– Найти парня, пахнущего кремом для загара, загрузиться с ним коктейлями и ночью заявиться на пляж.

Вроде иронизирую, а у самой внутри тоже сладко отзывается желание. Всплывают кадры из французских и итальянских кинофильмов: то поцелуи, когда губы в губах, то объятия и ласкающие руки, то вдруг женская нога обвивает мужскую. Осторожно пожаловалась Марине на свои видения, похожие на бред девичьего мозга, которому не хватает любви.

– Подруга, это Ялта, и мы своего не упустим! – Марина вскакивает с кровати, выходит на балкон и оттуда кричит: – Ой, там море очень близко. Так, летим вниз на пляж, ищем бар, где будем пить коктейли, наверняка встретим там твоего обожаемого Матвеева, хотя для нас он уже старый. Но учти, он будет там с женой. Везде пишут, что он ей верен.

На пляж мы прибежали. Вокруг народу уйма. Мамаши с детьми. Дети визжат, мамы пытаются их успокоить. Их крики громче криков чад. Понятно, что мамаши играют на публику, делают вид, что воспитывают своих деток.

Спрашиваем, где бар. А когда к нему подошли, то одновременно вскрикнули: «Так в нём же Олега Даля арестовывали!»