Текст книги "Пандемия: Всемирная история смертельных вирусов"

Вскоре холера уже уносила более сотни жизней в день, бушуя в одном квартале, «пока не истребит всех подчистую», как писал озадаченный проблемой нью-йоркский врач, а потом появлялась «в другом – иногда в совершенно противоположной части города»{172}172
  Atkins, Reports of Hospital Physicians.


[Закрыть]. «На Сент-Маркс-Плейс невозможно ходить, – сообщала одна из жительниц своим дочерям, которых отправила пережидать опасность подальше от города. – Все разговоры и мысли только о холере. ‹…› Собирает свою страшную жатву с неиссякаемой силой»{173}173
  Letter from Cornelia Laura Adams Tomlinson to Maria Annis Dayton and Cornelia Laura Tomlinson Weed, June 22, 1832, in «Genealogical Story (Dayton and Tomlinson),» told by Laura Dayton Fessenden (Cooperstown, NY: Crist, Scott & Parshall, 1902).


[Закрыть]. «Редкое утро на протяжении двух месяцев обходилось без того, чтобы на Бродвее мне не встретилось от трех до шести карет скорой помощи, везущих холерных в больницу», – свидетельствовал в своем дневнике владелец магазина с Кортландт-стрит{174}174
  Autobiography of N. T. Hubbard: With Personal Reminiscences of New York City from 1798 to 1875 (New York: J. F. Trow & Son, 1875).


[Закрыть].

К середине июля город застыл – молчаливый и неподвижный, если не считать скрипа повозок, везущих трупы на кладбища, и клочьев дыма от костров, где жгли одежду и постели скончавшихся{175}175
  Rosenberg, The Cholera Years, 32.


[Закрыть]. Магазины закрыли, празднование Четвертого июля отменили. «Болезнь свирепствует и утихать не намерена, – писал в дневнике бывший мэр Филипп Хоун. – Дай бог, чтобы не задержалась надолго и чтобы ее удалось укротить!»{176}176
  Hone, The Diary of Philip Hone.


[Закрыть]

* * *

Для того, кто вырос в доме с канализацией, улавливающей все испражнения до последней капли в сияющей фаянсовой чаше и уносящей их в неведомую даль, санитарно-гигиенический кризис Нью-Йорка XIX века – не более чем занятный экскурс в историю. Однако не стоит обольщаться. Санитарная революция, заменившая нужники и латрины туалетами со смывом и проточной водой, действует избирательно и применение нашла не везде. А поскольку патогены, получившие возможность передачи на одном краю света, могут легко распространиться и на другие, в некотором отношении мы почти так же уязвимы для фекально-оральных инфекций, как двести лет назад.

Если отношение к человеческим экскрементам на Западе успело радикально измениться со времен пудрета, к фекалиям животных мы по-прежнему относимся довольно терпимо. В Соединенных Штатах, например, где многие держат собак, собачий кал считается вполне безобидным. Поэтому во многих районах собакам разрешено бесконтрольно испражняться на улицах, во дворах и парках, а хозяева могут пройти квартал-другой, беззаботно помахивая полиэтиленовым мешочком с собачьими фекалиями. Работник садоводческого центра компании Home Depot признался, что именно в этой субстанции выращивает свои призовые помидоры. Согласно одному исследованию, 44 % хозяев не убирают за собаками вовсе, оправдываясь тем, что собачьи экскременты удобряют почву{177}177
  Chris Swann, A Survey of Residential Nutrient Behaviors in the Chesapeake Bay (Ellicott City, MD: Chesapeake Research Consortium, Center for Watershed Protection, 1999).


[Закрыть].

В результате собачьи отходы, оставленные на тротуарах и во дворах, просачиваются в почву, выделяют испарения в воздух и смываются в водотоки. На собачьи фекалии приходится примерно треть бактериального загрязнения водотоков США, более распространенного в жилых районах, где люди заводят собак, чем в промышленных зонах. (Это явление ученые называют гипотезой Фидо.){178}178
  Traci Watson, «Dog Waste Poses Threat to Water,» USA Today, June 6, 2002.


[Закрыть] В воздухе они витают тоже. По данным исследования загрязненности уличного воздуха в Чикаго, Кливленде и Детройте, зимой, когда деревья стоят голые (а значит, не распыляют с листьев бактерии в атмосферу), большинство распыленных в воздухе бактерий обязаны происхождением собачьим экскрементам{179}179
  Robert M. Bowers et al., «Sources of Bacteria in Outdoor Air Across Cities in the Midwestern United States,» Applied and Environmental Microbiology 77, no. 18 (2011): 6350–56.


[Закрыть].

Собачьи фекалии – вовсе не безобидное удобрение. Это и загрязняющее вещество (согласно классификации Агентства по охране окружающей среды), и источник патогенов, способных инфицировать человека. Как и человеческие экскременты, собачьи фекалии полны патогенных микробов: например, болезнетворных штаммов кишечной палочки, круглых глистов и других паразитов. Одна из самых распространенных в Америке паразитарных инфекций возникает именно из-за соприкосновения с собачьими фекалиями. Собачий круглый глист Toxocara canis часто заводится у собак и с вездесущими собачьими испражнениями выводится в окружающую среду. Почву и воду он может заражать годами. Дети подхватывают его, копаясь в загрязненной земле и облизывая немытые руки. Диагностируется он редко, поскольку эффективных и легкодоступных анализов на него не существует, однако недавнее исследование показало, что токсокарозом заражены 14 % американцев старше шести лет. У людей токсокароз приводит к астме и различным неврологическим нарушениям{180}180
  Dana M. Woodhall, Mark L. Eberhard, and Monica E. Parise, «Neglected Parasitic Infections in the United States: Toxocariasis,» The American Journal of Tropical Medicine and Hygiene 90, no. 5 (2014): 810–13.


[Закрыть]. Кроме того, собаки могут переносить ленточного червя Echinococcus multilocularis, который у людей вызывает болезнь, напоминающую рак печени. Эта инфекция постепенно набирает обороты в Швейцарии, на Аляске и в некоторых районах Китая{181}181
  P. S. Craig et al., «An Epidemiological and Ecological Study of Human Alveolar Echinococcosis Transmission in South Gansu, China,» Acta Tropica 77, no. 2 (2000): 167–77.


[Закрыть].

Безразличие к потенциальной опасности экскрементов домашних животных распространяется и на навоз от домашнего скота. Родители, оптом закупающие влажные салфетки, чтобы начисто вытирать попу ребенку после высаживания на горшок, спокойно смотрят, как на ферме или ярмарке их малыш ходит по густо унавоженным, как в Нью-Йорке XIX века, дорожкам. Животные, которых мы разводим на мясо, содержатся в таких условиях, которые применительно к людям впору было бы назвать средневековыми. Курятники, свинарники, крольчатники – везде сплошные груды помета и навоза, на которых животные днюют и ночуют.

В прошлом навоз служил отличным удобрением в небольших крестьянских хозяйствах, где выращивали посевы и держали скотину. Количество скота примерно соответствовало поглотительной способности земельного надела. Теперь все не так. Нынешние фермы производят гораздо больше навоза, чем способны вобрать поля. Стада сильно выросли. Размер средней свинофермы в Соединенных Штатах увеличился с 1959 по 2007 год более чем на 2000 %; размер средней птицефермы – более чем на 30 000 %{182}182
  Jillian P. Fry et al., «Investigating the Role of State and Local Health Departments in Addressing Public Health Concerns Related to Industrial Food Animal Production Sites,» PLoS ONE 8, no. 1 (2013): e54720.


[Закрыть].

В результате скотина производит в 13 раз больше твердых отходов, чем человеческое население Соединенных Штатов{183}183
  JoAnn Burkholder et al., «Impacts of Waste from Concentrated Animal Feeding Operations on Water Quality,» Environmental Health Perspectives 115, no. 2 (2007): 308.


[Закрыть]. Чтобы утилизировать десятки миллионов литров навоза и помета, фермеры разводят их водой и перекачивают в необрабатываемые многогектарные отстойники («навозохранилища»). Этой жидкостью поливают поля, но, поскольку местные посевы не могут впитать все удобрение, оно просачивается в грунтовые воды и стекает в поверхностные. Кроме того, оно создает смрадный шлейф загрязнения – тонкую взвесь, окутывающую вывешенное сушиться белье, машины и дома живущих с подветренной стороны от фермерских хозяйств{184}184
  Robbin Marks, «Cesspools of Shame: How Factory Farm Lagoons and Sprayfields Threaten Environmental and Public Health,» Natural Resources Defense Council and the Clean Water Network, July 2001; Burkholder, «Impacts of Waste from Concentrated Animal Feeding Operations»; Wendee Nicole, «CAFOs and Environmental Justice: The Case of North Carolina,» Environmental Health Perspectives 121, no. 6 (2013): a182–89.


[Закрыть]. «Планировать празднование дня рождения во дворе бесполезно, – признается один из соседствующих с навозохранилищем. – И вообще планировать бесполезно. Все планы нам диктуют вонь и мухи». (The New York Times цитирует рассказ одной женщины, которая за рабочий день в офисе, расположенном недалеко от навозохранилища, убила больше тысячи мух.) Федеральные постановления, препятствующие проникновению навоза в поверхностные воды, существуют, но их не заставляют выполнять. Во время ливней отстойники переполняются, и содержимое струится в местные водотоки. В 2013 году в Висконсине окружающая среда приняла почти 4 млн литров разлившегося навоза. В один из самых сильных разливов, после урагана 1999 года в Северной Каролине, в местную реку попало почти 100 млн литров навоза, загрязнив 9 % местных колодцев с питьевой водой фекальными бактериями кишечной группы и погубив миллионы рыб{185}185
  Lee Bergquist and Kevin Crowe, «Manure Spills in 2013 the Highest in Seven Years Statewide,» Milwaukee Wisconsin Journal Sentinel, Dec. 5, 2013; Peter T. Kilborn, «Hurricane Reveals Flaws in Farm Law,» The New York Times, Oct. 17, 1999.


[Закрыть].

Массовое загрязнение фекалиями создает возможности распространения для целой группы новых патогенов. Один из них – энтерогеморрагичская кишечная палочка (ЭГКП), выделяющая шига-токсин. Примерно половина скота на американских пастбищах заражена этим микробом, который при прохладной погоде способен жить в окружающей среде несколько недель или даже дольше. У человека ЭГКП вызывает кровавый понос и опасные для жизни осложнения, в том числе гемолитико-уремический синдром, при котором отказывают почки. До 5 % случаев заканчивается летальным исходом, а треть уцелевших мучается из-за проблем с почками до конца жизни.

С 1982 года, когда была зафиксирована первая вспышка, ЭГКП успела проявиться в пятидесяти странах мира. Несмотря на продолжающиеся попытки ее сдержать, ЭГКП ежегодно заражаются 70 000 американцев. Наибольшему риску подвержены жители стран, где распространено промышленное животноводство, – США, Канада, Британия, Япония, – и чем ближе вы живете к животноводческой ферме, тем сильнее рискуете{186}186
  Xiuping Jiang, Jennie Morgan, and Michael P. Doyle, "Fate of Escherichia coli O157: H7 in Manure-Amended Soil," Applied and Environmental Microbiology 68, no. 5 (2002): 2605–609; Margo Chase-Topping et al., "Super-Shedding and the Link Between Human Infection and Livestock Carriage of Escherichia coli O157," Nature Reviews Microbiology 6, no. 12 (2008): 904–12; CDC, "Escherichia coli O157: H7, General Information – NCZVED," Jan. 6, 2011; J. A. Cotruvo et al., «Waterborne Zoonoses: Identification, Causes, and Control,» WHO, 2004, 140.


[Закрыть].

Однако это не значит, что зона риска ограничивается соседством с фермами, поскольку загрязненные фекалиями продукты перевозятся и потребляются по всему миру. В 2011 году партия семян пажитника из Египта вызвала вспышку заболевания за 3000 миль – в Германии. Эта вспышка примечательна по двум причинам. Она продемонстрировала, насколько далеко могут распространяться зараженные фекалиями продукты и какой риск они представляют для всех звеньев глобальной цепи производства пищевой продукции. Кроме того, она показала, как патогены выискивают в загрязненной фекалиями среде возможности не только для распространения, но и для усиления вирулентности.

Последнее связано с тем, как микробы обмениваются генетическим материалом. В отличие от нам подобных, передающих гены «вертикально» от родителей к потомству, бактерии способны обмениваться генами «горизонтально» при тесном соседстве. Ученые называют это горизонтальным переносом генов. Поскольку происходит он в местах скопления микробов, загрязненная фекалиями среда оказывается благоприятной для этого площадкой{187}187
  Способность NDM-1 внедряться в тот или иной вид бактерий максимальна при комнатной температуре, а не при температуре тела. Возможно, именно поэтому его уже находили в экзогенных штаммах холерного вибриона и Shigella boydii, также вызывающей острую дизентерию. T. R. Walsh et al., «Dissemination of NDM-1 Positive Bacteria in the New Delhi Environment and Its Implications for Human Health: An Environmental Point Prevalence Study,» The Lancet Infectious Diseases 11, no. 5 (2011): 355–62.


[Закрыть].

Именно таким способом сумели повысить вирулентность многие патогены. Благодаря горизонтальному переносу генов обрела свой пандемический потенциал холера, когда бактериофаг (вирус, поражающий бактерии) заразил вибрион и передал ему способность выделять токсин[7]7
  Ранее в книге речь шла о плазмидах – фрагментах бактериальной ДНК, способных существовать автономно и переносить генетический материал от одной бактерии к другой. Бактериофаги – вирусы бактерий (представляющие во многих случаях тоже фрагмент ДНК, только дополнительно «упакованный» в белковую оболочку) – могут действовать точно таким же образом. – Прим. ред.


[Закрыть]. Горизонтальный перенос генов породил МРЗС – когда золотистый стафилококк перенял у другого микроорганизма способность выделять токсин под названием стафилококковый лейкоцидин, или лейкоцидин Пантона-Валентайна, а у родственных бактериальных видов – гены, дающие возможность сопротивляться антибиотикам. Этот же механизм позволяет плазмиде NDM-1 передаваться от одного вида бактерий к другому и наделять их устойчивостью к лекарствам{188}188
  Drexler, Secret Agents, 146; McKenna, Superbug, 60–63; S. Tsubakishita et al., «Origin and Molecular Evolution of the Determinant of Methicillin Resistance in Staphylococci,» Antimicrobial Agents and Chemotherapy 54, no. 10 (2010): 4352–59.


[Закрыть].

Патогену, вызвавшему вспышку в Германии в 2011 году, помогли усилить вирулентность два горизонтальных переноса генов. В ходе первого некий бактериофаг, инфицировав безобидный штамм кишечной палочки, передал ей гены выделения шига-токсина и породил тем самым ЭГКП. Второй горизонтальный перенос наделил патоген способностью выделять еще больше токсинов и придал устойчивость к широкому диапазону антибиотиков. В результате появился высоковирулентный штамм ЭГКП под названием O104: H4[8]8
  Значительная часть бактериофагов – РНК-содержащая. Фаги, которые встраиваются в геном бактерии (лизогенные), – малая часть от общего числа, остальные – обычные вирулентные, которые тем не менее могут захватывать куски бактериальной ДНК при упаковке в белковую оболочку. Например, нелизогенные фаги E. coli Т2 и Т4 используются в генетической инженерии как раз для переноса ДНК между бактериями (трансдукция). – Прим. науч. ред.


[Закрыть], вызывающий опасные для жизни осложнения в два раза чаще, чем обычная ЭГКП{189}189
  Maryn McKenna, «E. Coli: Some Answers, Many Questions Still,» Wired.com, June 22, 2011; Yonatan H. Grad et al., "Comparative Genomics of Recent Shiga Toxin-Producing Escherichia coli O104: H4: Short-Term Evolution of an Emerging Pathogen," mBio 4, no. 1 (2013): e00452–12.


[Закрыть].

Незадолго до 2011 года патоген распространился на пажитниковой ферме в Египте, проникнув глубоко внутрь семян, где и укрылся от дезинфекционных растворов, которыми пользуются фермеры{190}190
  Ross Anderson, «Sprouts and Bacteria: It's the Growing Conditions,» Food Safety News, June 6, 2011.


[Закрыть]. Пятьдесят немецких компаний закупили 16 тонн семян, таящих в себе заразу, и продали для выращивания садоводам и фермерам по всей стране. Весной 2011 года, когда в Гамбурге и окрестностях проростки пажитника начали употреблять в салатах и закусках из сырых овощей, O104: H4 проскользнул в человеческий организм{191}191
  G. Gault et al., "Outbreak of Haemolytic Uraemic Syndrome and Bloody Diarrhoea Due to Escherichia coli O104: H4, South-West France, June 2011," Eurosurveillance 16, no. 26 (2011).


[Закрыть].

В больницы и клиники начали десятками поступать пострадавшие – в бредовом состоянии, с бессвязной речью. У них «наступала спутанность сознания, они с трудом подбирали слова, не очень понимали, где находятся», – рассказывает гамбургский нефролог Рольф Шталь. Гастроэнтерит сопровождался приступами кровавого поноса. У детей начинались судороги, приходилось применять диализ. У одной из заболевших развилась гангрена толстой кишки, и левую часть пришлось удалить. От мышечных спазмов у нее пропала речь. «Совершенно незнакомая клиническая картина», – свидетельствует Шталь.

За время эпидемии число заболевших в Европе – преимущественно в Германии, но имелись жертвы и во Франции – достигло 4000. Около 50 человек скончались. У некоторых в результате инфекции возникли серьезные неврологические расстройства, в том числе судорожные припадки{192}192
  McKenna, "E. Coli: Some Answers; «'A Totally New Disease Pattern': Doctors Shaken by Outbreak's Neurological Devastation,» Spiegel Online, June 9, 2011; Gault, «Outbreak of Haemolytic Uraemic Syndrome.»


[Закрыть].

Прощаться с этим патогеном пока рано. Завершив свою разрушительную работу в человеческом организме, O104: H4 удалялся оттуда тем же путем, что и из коровьего. И делал он это еще несколько месяцев после того, как эпидемия пошла на убыль, поскольку переболевшие продолжали исторгать патоген из организма при дефекации. Невредимый патоген устойчивым потоком возвращался в окружающую среду, чтобы смешиваться и сочетаться с другими встреченными микробами{193}193
  Ralf P. Vonberg et al., "Duration of Fecal Shedding of Shiga Toxin-Producing Escherichia coli O104: H4 in Patients Infected During the 2011 Outbreak in Germany: A Multicenter Study," Clinical Infectious Diseases 56 (2013).


[Закрыть].

* * *

Борьба с патогенами, которые обрушивает на нас новый санитарный кризис, не означает, что мы избавлены от возбудителей, порожденных прежней антисанитарией, до сих пор царящей в регионах, где нищета сильна, а власти слабы. Перенесемся через 178 лет после первой эпидемии холеры в Нью-Йорке на остров Гаити. У большей части населения в ходу те же методы ликвидации отходов жизнедеятельности, что и у ньюйоркцев XIX века. В 2006 году домашние санузлы или уличные туалеты имелись в распоряжении лишь 19 % гаитян. «Когда ребенку нужно сходить по-большому, мы высаживаем его на горшок, – объяснял житель крупнейшей гаитянской трущобы Сите-Солей. – А потом выкидываем содержимое на пустырь». Другие пользовались так называемыми «летучими туалетами». Испражнялись «в полиэтиленовые пакеты, которые затем забрасывались на гору мусора или в ближайший канал», свидетельствовали журналисты-контролеры из общественной организации Haiti Grassroots Watch. Экскременты, раскидываемые по улицам и пустырям Гаити, остаются там надолго. Потоки дождевой воды, которые могли бы смыть их в море, блокируются мусором – пакетами, старой обувью, пенополистироловыми контейнерами и овощными очистками на разных стадиях разложения{194}194
  Haiti Grassroots Watch, «Behind the Cholera Epidemic – Excreta,» December 21, 2010.


[Закрыть].

Точно так же обстоит дело с человеческими экскрементами у жителей южноазиатских трущоб. Для мальчишек – вроде того, которого я видела в трущобном районе Экта-Вихар в Нью-Дели, – обычное дело присесть на корточках над проходящей через незаконную застройку открытой канавой в двадцати метрах от стройной женщины в сари и троих ее малышей, пристроившихся поужинать на пыльной земле у той же канавы. Из пяти тысяч с лишним индийских городов только в 232 имеется канализация, уносящая человеческие испражнения прочь, и даже она проведена не во всем городе. Остальные опорожняют кишечник на улице, под открытым небом, как еще 2,6 млрд людей по всему миру. Или используют сухие уборные того или иного типа, периодически очищаемые 1,2 млн золотарей, которые, как и нью-йоркские собиратели «ночной земли» в XIX веке, выгребают нечистоты голыми руками или жестянкой. Собрав экскременты в корзину, они несут их на какую-нибудь свалку: например, в ближайший водоем{195}195
  George, The Big Necessity, 89, 99.


[Закрыть]. В результате в развивающихся странах и собранные золотарями, и унесенные канализацией человеческие экскременты – в большинстве своем с нетронутой микробной составляющей – оказываются в тех же ручьях, реках, озерах и морях, откуда человек берет воду для хозяйственных нужд{196}196
  Solomon, Water, 265.


[Закрыть].

Подобные антисанитарные условия ставят миллиарды живущих в них людей на грань здравоохранительной катастрофы. Ежегодно почти 2 млн человек умирает от диареи, а десятки других – от таких болезней, как кишечные глисты, вызываемый гельминтами шистосомоз и приводящая к слепоте трахома, – которые цивилизованные системы ликвидации отходов могли бы предотвратить. Но эта проблема касается не только их. Эта проблема касается всех, поскольку запущенная среда, загрязненная отходами человеческой жизнедеятельности, служит удобными задворками, где патогены набирают силу, распространяются и вызывают новые пандемии, жертвой которых может стать любой из нас.

На Гаити таким патогеном оказалась холера.

Через десять месяцев после разорившего страну в январе 2010 года семибалльного землетрясения на Гаити прибыл отряд миротворцев ООН – прямиком из охваченного эпидемией холеры непальского Катманду. Жили миротворцы в лагере над рекой Артибонит, в горах к северу от Порт-о-Пренса. Номинально принадлежавший ООН, лагерь этот сооружался непальскими солдатами. И поскольку на Гаити канализация отсутствовала, систему ликвидации отходов тоже обеспечивали они. Местные с самого начала знали, что система никудышная: необработанные нечистоты из лагеря сливались в ручей, впадающий в реку. Живущие по соседству прекрасно все видели и обоняли; затем то же самое документально подтвердили журналисты{197}197
  Интервью с Брайаном Конканноном, 23 июля 2013 года.


[Закрыть].

Это не единственный случай, когда гуманитарные работники вынуждены были, не видя другого выхода, сливать отходы в гаитянские водотоки. В том же 2010 году сотрудники Красного Креста и других гуманитарных организаций сбросили неочищенные отходы из 15 000 биотуалетов в необлицованный открытый отстойник размером с четыре футбольных поля – прямо на водосбор впадины Кюль-де-Сак, обеспечивающий Порт-о-Пренсу его скудные запасы питьевой воды{198}198
  Haiti Grassroots Watch, «Behind the Cholera Epidemic.»


[Закрыть].

О том, что патогенами питьевую воду на Гаити заразило содержимое этих биотуалетов, данных нет. А вот о нечистотах из непальского лагеря – есть. Через несколько дней после прибытия военных холерный вибрион попал в реку Артибонит. Зараженная холерой речная вода текла в дельту, где тысячи гаитянских фермеров выращивали рис. Рисоводы из этой солоноватой воды практически не вылезали: орошали ею поля, черпали для мытья и питья. Шансов избежать заражения у них не было. Как и у остального населения Гаити, не имевшего иммунитета против холеры, поскольку прежде на острове эпидемий не случалось. За год число жертв холеры на Гаити превысило число заболевших ею в любой другой стране мира{199}199
  Associated Press interview, «UN Envoy Farmer Says Haiti Cholera Outbreak Is Now World's Worst,» Oct. 18, 2011.


[Закрыть].

Схожие предпосылки для просачивания в местные воды бактерии – носителя NDM-1 создала антисанитария в Нью-Дели. В ходе исследования 2010 года усиленная плазмидой NDM-1 бактерия обнаружилась в 4 % проб, взятых из источников питьевой воды, и в 51 из 171 пробы, взятой из луж на улицах и в подворотнях{200}200
  Walsh, «Dissemination of NDM-1 Positive Bacteria.»


[Закрыть]. Заражаются ли индийцы бактерией с NDM-1 от инфицированной воды, не установлено, но, скорее всего, да. Население других мест, по имеющимся сведениям, заражается{201}201
  В январе 2011 года у больного в Гонконге обнаружился штамм E. coli с NDM-1. Поскольку ранее в больницах он не лежал, специалисты предполагают, что заразиться он мог от загрязненной экскрементами воды или почвы. В мае 2011 года NDM-1 был выявлен у пациента в Канаде. Учитывая, что восьмидесятишестилетний мужчина не выезжал за пределы западной части Онтарио по меньшей мере десять лет, для него источником инфекции тоже могла послужить загрязненная окружающая среда. McKenna, «The Enemy Within»; J. V. Kus et al., «New Delhi Metallo-ss-lactamase-1: Local Acquisition in Ontario, Canada, and Challenges in Detection,» Canadian Medical Association Journal 183, no. 11 (Aug. 9, 2011): 1257–61.


[Закрыть].

* * *

Если взглянуть шире, становится понятно, что проблема не в самих в отходах. Отходы становятся серьезной проблемой, только когда они начинают переполнять отведенное для их сброса пространство. Иными словами, проблема напрямую связана с размером и плотностью человеческого населения и поголовья животных. Грязь – это лишь симптом. Настоящая проблема – перенаселенность.

Глава четвертая
Толпы

Если бы не характерный для середины XIX века рост городов, эпидемия холеры 1832 года могла бы стать для Нью-Йорка первой и последней.

Сила эпидемии обернулась ее же слабостью. К концу лета холера просто исчерпала резервы потенциальных жертв. Число зарегистрированных случаев, составлявших лишь от 1 до 30 % от общего количества (при более легком течении болезни в больницу, как правило, не обращаются), превысило 5800. Число зарегистрированных смертей – почти 3000. Принимая во внимание незарегистрированные случаи, можно считать, что холера охватила весь город. В живых остались только переболевшие{202}202
  Хотя переносчики и не имеют видимых признаков болезни, они все равно могут, сами того не ведая, способствовать распространению, выделяя с испражнениями до 500 млн холерных вибрионов в день. (Из расчета 1 млн холерных вибрионов на грамм фекалий, если в среднем человек производит 500 г фекалий в день.) Feachem, Sanitation and Disease. C. T. Codeço, «Endemic and Epidemic Dynamics of Cholera: The Role of the Aquatic Reservoir,» BMC Infectious Diseases 1, no. 1 (2001); Atkins, Reports of Hospital Physicians.


[Закрыть], которые, как показывают современные эксперименты, должны были получить иммунитет к патогену. Повторную эпидемию холере не удалось бы вызвать, даже если бы ньюйоркцы принялись хлестать зараженную воду галлонами{203}203
  Иммунитет к холере вырабатывается надолго, однако механизмы его возникновения пока не установлены. Eric J. Nelson et al., «Cholera Transmission: The Host, Pathogen and Bacteriophage Dynamic,» Nature Reviews Microbiology 7, no. 10 (2009): 693–702.


[Закрыть].

Нью-Йорк зажил прежней жизнью. «Все магазины открыты, тротуары заставлены тюками и коробками, улицы запружены подводами и экипажами, – писал крупный торговец Джон Пинтард в письме, датированном серединой августа. – Никакого сравнения с серединой июля, когда бакалейный базар [на Перл-стрит] стоял вымерший и угрюмый, как долина смертной тени… Теперь там жизнь, сутолока, улыбки, клерки выписывают чек за чеком, носильщики пакуют и перепаковывают коробки, у всех на лицах радость и оживление»{204}204
  Rosenberg, The Cholera Years, 35.


[Закрыть].

Но холера никуда не делась. Вибрион, скорее всего, притаился в прибрежных и наземных водах города. Возможно, даже провоцировал отдельные случаи заболевания, не вызывавшие ажиотажа. А может, перешел в так называемую «жизнеспособную, но некультивируемую» форму – что-то вроде анабиоза, при котором клетки уменьшаются в размере и перестают делиться, выжидая, пока не улучшатся условия. (В такую форму переходят патогенные бактерии в коровьем молоке и сточных водах, подвергнутые, соответственно, пастеризации и хлорированию.) Как бы то ни было, поскольку холера затаилась, эпидемия 1832 года постепенно выветрилась из человеческой памяти{205}205
  James D. Oliver, «The Viable but Nonculturable State in Bacteria,» The Journal of Microbiology 43, no. 1 (2005): 93–100.


[Закрыть].

Тем временем в городе зрела почва для новой эпидемии.

На долю поколения, выросшего за 17 лет между нашествиями холеры, пришелся невиданный урбанистический эксперимент. По всей Европе и Северной Америке людей тянуло в растущие города, словно железные опилки к магнитам. С 1800 по 1850 год городское население Франции и Германии удвоилось. Население Лондона примерно за тот же период выросло втрое. С 1830 по 1860 год городское население в Соединенных Штатах увеличилось более чем на 500 %, разрастаясь в три раза быстрее, чем население страны в целом{206}206
  Anbinder, Five Points, 14–27; Ashenburg, The Dirt on Clean, 178; Richard Plunz, A History of Housing in New York City (New York: Columbia University Press, 1990).


[Закрыть].

Многих манили рабочие места на фабриках, предлагавших более надежный и высокий заработок, чем крестьянский труд, от которого отказывались переселенцы. Однако иногда вызванные промышленным переворотом экономические перемены побуждали к массовой миграции совершенно неожиданным образом. В частности, первым звеном в цепи событий, которая привела десятки людей в Нью-Йорк, стала партия картофеля, доставленная в Ирландию пароходом в 1845 году{207}207
  Simon Szreter, «Economic Growth, Disruption, Deprivation, Disease, and Death: On the Importance of the Politics of Public Health for Development,» Population and Development Review 23 (1997): 693–728.


[Закрыть].

* * *

Для миллионов разоренных ирландских фермеров-арендаторов картофель был спасением и манной небесной. В среднем ирландский рабочий потреблял свыше четырех с половиной килограммов картофеля в день – примерно столько обычный современный американец съедает за две недели. Кроме того, картофель использовали в качестве топлива. Нет, картофель не претендовал на символ нации, просто он был крахмалистый, калорийный и его было легко вырастить. Из-за дискриминационной политики, проводимой англичанами, ирландским фермерам-арендаторам остались лишь малоплодородные скудные земли, на которых только картофелем и можно было прокормить семью{208}208
  John Reader, Potato: A History of the Propitious Esculent (New Haven: Yale University Press, 2009).


[Закрыть].

Однако эта сверхзависимость от картофеля означала повышенный риск заражения любым прицепившимся к нему патогеном. Один из таких патогенов прибыл в Ирландию в 1845 году с партией картофеля, зараженного грибом, название которого по-гречески означает «губитель растений». Родиной фитофторы – Phythophthora infestans – была мексиканская долина Толука. В Ирландии до 1845 года о ней не знал никто, поскольку во времена медленных парусных судов груз инфицированного картофеля раскис бы, не достигнув берега. Но, когда пароходы сократили сроки плавания, зараженный картофель получил шанс добраться до пункта назначения. После посадки клубней патоген начинал распространяться, незримо сея смертельные споры на соседние побеги. Зараженные растения выглядели вполне здоровыми, поскольку гниющие клубни находились под землей, но при сборе урожая фермеры выкапывали одни комки вонючей слизи. По незнанию ирландцы своими руками обеспечивали патогену условия для возвращения: сваливали порченый картофель в кучи, из которых грибок по весне прорастал заново, чтобы погубить и следующий урожай{209}209
  Ian Steadman, «Mystery Irish Potato Famine Pathogen Identified 170 Years Later,» Wired UK, May 21, 2013.


[Закрыть].

Из-за гибели урожаев начался голод. Полтора миллиона человек погибло. Еще полтора миллиона бежали из разоренных фитофторой краев. Переезд за океан финансировали сами землевладельцы: оплачивать своим арендаторам дорогу им казалось выгоднее, чем отдавать деньги на борьбу с голодом, как требовало ирландское правительство{210}210
  Reader, Potato; Everett M. Rogers, Diffusion of Innovations, 5th ed. (New York: Free Press, 2003), 452; W. C. Paddock, «Our Last Chance to Win the War on Hunger,» Advances in Plant Pathology 8 (1992), 197–222.


[Закрыть].

С 1847 по 1851 год в Нью-Йорк прибыло почти 850 000 беженцев из Ирландии{211}211
  Duffy, A History of Public Health, 273.


[Закрыть]. Продолжить путь в глубь страны смогли только самые богатые. Остальные, неквалифицированные рабочие и бывшие слуги без пищи и крова, «сумевшие наскрести денег лишь на билет и еду в дорогу», как отмечала в 1847 году ирландская газета, оседали в порту прибытия, на Манхэттене, который вскоре станет одним из самых густонаселенных районов мира{212}212
  Cormac Ó. Gráda and Kevin H. O'Rourke, «Migration as Disaster Relief: Lessons from the Great Irish Famine,» European Review of Economic History 1, no. 1 (1997): 3–25.


[Закрыть].

Разрастаться острову было некуда. Не было на нем и быстрой транспортной сети, которая соединила бы дальние районы со стремительно растущей промышленной и портовой зоной. И коренным жителям, и приезжим требовалось жить поближе к работе или иметь возможность быстро до нее добраться. Эти центры экономической активности обрастали жильем, как причалы ракушками.

* * *

Многие из ирландских беженцев обосновались в районе Файф-Пойнтс (Пять углов), получившем название от пятиугольного перекрестка и выросшем на засыпанном когда-то озере Коллект-Понд.

Пополнение вызвало бум жилищного строительства. Чтобы разместить новоприбывших, владельцы жилья лепили неуклюжие мансарды к двухэтажным деревянным домам и сооружали новые постройки на задних дворах, втискивая по два и даже три дома на участок размером 8 на 30 метров. Под жилье перестраивали конюшни, сдавали чердаки и подвалы с комнатами без окон и с низкими потолками, где невозможно было выпрямиться в полный рост{213}213
  Jacob A. Riis, How the Other Half Lives: Studies Among the Tenements of New York, ed. David Leviatin (New York: St. Martin's Press, 1996 [1890]), 67; Anbinder, Five Points, 74.


[Закрыть]. Когда и эти ухищрения не удовлетворили спроса на жилье в Файф-Пойнтс, владельцы принялись сносить старую деревянную застройку под строительство доходных домов – четырех– и шестиэтажных кирпичных зданий, спроектированных с целью вместить как можно больше жильцов. Первый доходный дом, возведенный в Файф-Пойнтс на Мотт-стрит, 65 в 1824 году, торчал над окружающей застройкой, «словно бородавка на гнойной язве», как выразился местный репортер. На задворках строили второй ряд доходных домов – вдвое меньших размером, чем передние, без окон по бокам и по заднему фасаду. Все оконные проемы выходили на сумрачные проулки между зданиями, где теснились уборные и сушилось на веревках белье. Некоторые землевладельцы умудрялись пристроить на своем наделе и третий доходный дом или воткнуть крохотную лачугу во дворе рядом с уборными{214}214
  Anbinder, Five Points, 81.


[Закрыть].

Экономика жилищного бума провоцировала еще большую скученность. В своих тесных и темных постройках сами домовладельцы не жили. (Доходные дома были выше и шире снесенных деревянных зданий, поэтому дневной свет внутрь проникал плохо, а уже появившееся к тому времени газовое освещение владельцы проводили редко.){215}215
  Plunz, A History of Housing in New York City.


[Закрыть] Дома сдавались субарендаторам, которые открывали на первом этаже салун или бакалейную лавку, а в квартиры пускали жильцов. Аренда приносила им приличный доход: с проживающих они брали втридорога, обеспечивая себе почти 300 % прибыли. Однако высокая арендная плата способствовала тесноте и давке, поскольку стесненные в средствах жильцы вынуждены были в свою очередь сдавать кому-нибудь «угол», чтобы покрыть расходы. Почти треть жильцов Файф-Пойнтс пускала к себе съемщиков{216}216
  Anbinder, Five Points, 74–77.


[Закрыть]. В типичной квартире доходного дома на Сидар-стрит в тринадцатиметровой комнате с двумя кроватями ютилось пять семей{217}217
  Riis, How the Other Half Lives, 65.


[Закрыть].

Самое ужасное жилье в Файф-Пойнтс располагалось под землей. Более 1100 человек в Шестом районе, включавшем в себя Файф-Пойнтс, проживали в подвалах, в том числе в подвальных ночлежках, где койку, т. е. парусиновую раскладушку на деревянных рейках, можно было снять за 37,5 цента в неделю. Нью-йоркские врачи утверждали, что распознают подвальных жителей по бледным лицам и характерному запаху плесени и сырости. Он пропитывал «всю одежду, особенно шерстяные вещи, въедался в кожу и волосы», заявлял один из медиков.

Прежде бедняки разрозненно жили на городских окраинах и в деревнях. Файф-Пойнтс радикально изменил положение дел, собрав всю бедноту вместе. Представительницам древнейшей профессии оказалось удобнее ловить клиентов, проживая в центре. В предназначенных на снос зданиях находили приют нищие со всего города. В трущобном районе с самым низким в Нью-Йорке доходом на душу населения царил разгул преступности, в том числе организованной. Файф-Пойнтс и его аналоги антрополог Уэнди Орент назвала «фабриками болезней»: переработать попавший туда патоген в эпидемию они могли с такой же легкостью, с какой двигатель перерабатывает топливо. А на Манхэттене эта фабрика болезней раздувала свои горны не на какой-то глухой окраине, а в самом сердце города.

Власти все-таки смутно осознавали, какую угрозу для здоровья города представляет Файф-Пойнтс. В какой-то момент часть района планировали снести и построить там тюрьму, но не снесли из опасений, что нездоровая местность вызовет вспышки заболеваний среди заключенных. Остальные горожане в большинстве своем относились к Файф-Пойнтс как к параллельному миру, угрожавшему разве что оскорблением чувств. Журналисты и писатели наведывались живописать тамошние ужасы в модном жанре трущобных очерков. (Отголоском их отвращения к увиденному стал снятый Мартином Скорсезе в 2002 году фильм «Банды Нью-Йорка» по книге 1927 года о Файф-Пойнтс.){218}218
  Anbinder, Five Points, 14–27, 69, 71, 74–79, 175, 306; Rosenberg, The Cholera Years, 34.


[Закрыть]

Таким образом, как ни обличали мастера слова пороки трущоб (Чарльз Диккенс называл их «омерзительными» и «кошмарными»), скученность, способная спровоцировать распространение эпидемии на весь город, продолжала усиливаться. К 1850 году на каждой квадратной миле нью-йоркских трущоб теснилось почти 200 000 человек. Это почти в шесть раз больше, чем в современном Манхэттене или центре Токио, и в тысячу с лишним раз больше, чем в любом другом месте человеческого обитания на тот момент{219}219
  Davis, The Monster at Our Door, 154.


[Закрыть].

* * *

В 1849 году, после семнадцатилетнего перерыва, холера вернулась в Нью-Йорк и разбушевалась с удвоенной силой. Эпидемия, как и многие другие, началась с небольших, едва заметных вспышек на окраинах. Зимой 1849 года в порту пришвартовался прибывший из Гавра пакетбот «Нью-Йорк». Семь его пассажиров скончались от холеры еще в пути. Остальные три сотни городской санитарный инспектор загнал на таможенный склад, превратив его в импровизированную карантинную больницу. За последующие недели на складе-больнице заболело шестьдесят человек и умерло более тридцати. Еще сто пятьдесят тайно бежали из холерных бараков и на лодках добрались до центральных районов.

В январе 1849 года холера вспыхнула в меблированных комнатах для иммигрантов – возможно, как следствие побега инфицированных. Затем на несколько зимних месяцев воцарилось затишье. А потом, в мае, холера добралась до Файф-Пойнтс. В комнатах без водопровода, где готовили, ели и спали вповалку несколько семей, вибриону не составляло труда распространяться от человека к человеку. Холерные испражнения оставались на руках, рассыпались брызгами по общим постелям и одежде, которую жители продавали старьевщикам и стирали на городских колонках. Эпидемия набирала силу, словно ураган, зреющий над теплым океаном.

Едва вибрион просочился в грунтовые воды, холера охватила весь город. (Хотя в 1842 году в Нью-Йорке провели водопровод от незараженных источников за городской чертой, две трети жителей по-прежнему пользовались мелкими уличными колодцами.){220}220
  Koeppel, Water for Gotham, 287.


[Закрыть] Департамент здравоохранения, закрыв четыре государственные школы, забрал помещения под временные больницы, выкинув учащихся на улицу в разгул холеры. Трупы могли лежать часами, а иногда днями, дожидаясь, когда их увезут на бедняцкое кладбище на острове Рэндалла, где хоронили точно так же, как и в Париже в 1832 году, – в несколько слоев в широких мелких траншеях.