Текст книги "Сегодня я – Пит Доэрти"

– А тебе не стыдно, что твоя абонентская плата за полуулыбку на фоне рекламного баннера превышает бюджеты некоторых стран?

– Стыдно. Так что лучше: обирать корпорации за «ничто» или отнимать последнее у людей за что-то, что не имеет смысла?

– Твоё «ничто» закладывается в цене, которую платят те самые несчастные люди, которые тебя боготворят, покупая товары только той фирмы, которая сейчас тебе оплачивает отдых.

– Они могут не покупать то, что им предлагают.

– А что сейчас не предлагают? Сейчас рекламируют целые страны, надеясь спасти их от банкротства.

– И что помогает?

– Я не отслеживал.

– Люди вполне могут не смотреть рекламу и добывать пропитание себе сами.

– И жарить сырое мясо на костре возле дома. Непременно.

– По крайней мере, я не поощряю никого добиваться славы ради самого факта. Бесцельно.

– То, что ты есть – это уже поощрение. На тебя смотрят маленькие девочки и кричат по телефону родителям, что они больше не хотят учиться, они хотят быть такой, как ты – бесцельно шатающейся по мероприятиям…

– Девицей с претензиями и кучей selfies в дорогих украшениях с хэштэгами. Это было твоё продолжение?

– У меня не было продолжения.

– Правильно, – я села на стуле ровно, – потому что у меня нет определения. А вот у тебя есть, потому что ты – шарлатан.

– Признаться, мне по душе это слово.

– Видишь как. Я бы могла его тебе продать.

– Слово?

– А почему бы и нет? Сейчас все чем-то торгуют. Только не слово, а определение. Слово продать нельзя, а вот определение вполне можно.

– Тебе надо поесть: ты теряешь разум вместе с весом.

– Я не теряю вес. Это не моя история. Я настолько не вписываюсь в эту компанию, что у меня даже нет достойной для этого круга диеты или болезни. Разве что моя чересчур разыгравшаяся из-за глобального потепления депрессия. Мне правда, следует уехать.

– Сейчас у всех депрессия.

– Да, сейчас все занимаются йогой, все едят брокколи, дружно слушают последний альбом Kanye West, мало находя в нём смысла, но тем не менее, не перестают этого делать, чтобы не отстать от толпы, потому что их об этом попросил семейный пиарщик. Все продолжают улыбаться без сути. Пьют овощные соки… что там ещё, у меня не записано. Господи, меня затошнило только от того, что я это всё перечислила.

– Что в этом плохого?

– О да, и фото в инстаграм из кровати с надутыми губами и тегами #goodnight. Жуть как увлекательно. В школу ходят ещё? Или из реалити-шоу сразу на подиум теперь?

– Просто мир меняется.

– Это ты сейчас, вроде как, философскую мысль озвучил?

– Ты – против? – переспросил он, убирая салфеткой сахарную дорожку из уголка рта, и даже участливо поднимая брови, над толстыми оправами.

– Да, нет.

– Тогда отстань от людей. Каждый сам за себя решает.

– Я ни к кому не пристаю. Я просто открыто всех ненавижу. Со вчерашнего вечера особенно открыто.

– Твоё негативное отношение к миру оказывает слишком сильное влияние на моё хорошее настроение. Оно его пожирает просто. Это начинает надоедать.

– У тебя есть выбор не выслушивать потоки моего ежеутреннего гнева на мир и свалить от меня куда-нибудь подальше. Как ты думаешь, во сколько обошлось создание планеты?

Он промолчал, поднимая брови над Wayfarer'ами и переводя взгляд на чуть отставленный в сторону десерт. Меня раздражало его постоянно необходимое и оговоренное на трёх листах, формата А4, Times New Roman 12, присутствие на фоне моих мыслей, но каждому в этом мире приходится себя продавать разными способами, ради освобождения от иного более изысканного рабства, которое не искоренилось с лица планеты, а продолжает ярко процветать в наши дни под другими названиями. Поэтому я мирилась с его необходимостью на ближайшие полгода. Особенно в двадцать восьмых числах месяца, когда на мой счёт в банке приходила моральная компенсация по договору №5. Да, мы решили, что он был настолько же революционен, как и тот самый аромат. Он мне сказал, что именно так пахла его мама. Остальное я не стала уточнять: мне не хотелось обременять свою голову его смыслами.

– Как это связано с тем, о чём ты так громко рассуждала до этого?

– Никак? Просто у меня этот вопрос возник неожиданно.

– Мадам позволит принести ей ещё одну чашечку кофе? Я вижу, мадам очень нравится наш кофе, – над нами склонился официант, видимо, чрезмерно заскучавший.

– Мадам нравится всё, что включено в её социальный пакет элитного бомжа планетарного масштаба, – ободрился мой приятель.

– А, месье, шутник, – официант усердно засмеялся, ожидая от меня поддержки.

– Почему Вы называете меня мадам? Вы же не французская колония?

– Если Вам не нравится, то я могу называть Вас так, как Вы меня об этом попросите, но наш внутренний кодекс чести работника Saint Pacific Paradise Resort советует обращаться к нашим дорогим гостям исключительно так. Нашему хозяину очень нравится дух парижских ресторанов начала прошлого века и всё, что с этим связано. Он желает воссоздать его здесь.

– У Вашего острова есть кодекс чести работника?

– Непременно.

– А кодекс чести острова?

– Тоже есть, мадам.

– И перед кем надо быть честным острову?

– Перед своими гостями.

– И как: остров справляется?

– Это было бы моей радостью.

– Скажите самому главному работодателю этого предприятия, что это самая большая несуразица, которую мог придумать человек.

– Непременно передам.

– Да ладно, это совсем необязательно, на самом деле. Как Вас зовут?

– Жорж, мадам.

– А почему у Вас нет бейджа?

– На Saint Pacific Paradise Resort нет имён. Мы все – одна большая семья, стремящаяся сделать Ваш отдых незабываемым, поэтому мы стараемся не выделять кого-то лично и по имени.

– Звучит, как секта, – сказал мой приятель.

– Пожалуй, я соглашусь с тобой в первый раз за это утро. Итак, Жорж, даже, если это твоё ненастоящее имя, на самом деле, я бы с большим удовольствием выпила ещё кофе.

– Непременно, мадам. Он уже почти стоит перед Вами. – Жорж удалился.

– Так о чём мы? – мой собеседник вернул мне внимание.

– Тебе не кажется, что его просто назвали для удобства Жоржем, как домашнего попугая?

– Нет.

– А вот мне кажется.

– Поживи теперь с этой мыслью. Думаю, что ты справишься в итоге.

– Я хотела сказать, что все мы – рабы.

– Я себя таким совсем не ощущаю.

– Бред, ты просто не обсуждал это со своим психологом.

– Психоаналитиком.

– Без разницы. Пойми, мы рождаемся, зависимыми от социальных реформ и государственных дотаций, которые нам по большой милости преподносят глашатые с федеральных каналов, распевая во весь голос о милости баронов в туго затянутых галстуках на отрепетированных перед телекамерами совещаниях. Много ли они помнят о том, что этой милостью они обязаны нам, а не своим призрачным заслугам за счёт молчаливого обложенного налогами населения?

– Я бы нашёл эту речь чрезмерно пафосной и годной для партсобрания коммунистов, если бы не знал, что ты хранишь футболку с Обамой, но продолжай.

– Пойми, ты рождаешься с простой обязанностью за всё платить и не всегда получать то, за что платишь. И это то, чем гордится весь, как он сам себя называет, развитый западный мир.

– Это уже давно не расстраивает – ты просто вздыхаешь чуть громче, включая вечером новости. И всё. На самом деле, все и так уже в курсе, что нам везде врут, если ты об этом.

– Я не о вранье. Это пройденный этап человечества. Я об отсутствии в этом мире свободы, про которую так звучно написано во всех источниках человеческих прав. Я понять не могу, зачем человечество несколько столетий вело войны за свободу, чтобы потом на собранные налоги устанавливать новые запреты, возводить границы и затыкать всем рот. Я реально не догоняю этой темы.

– Разве тебе нужно получать визу хоть куда-нибудь. Чего ты волнуешься?

– Мне, может быть, и нет, но для этого я продала своё имя полтора дюжине брендов, которые щедро оплатив этот несуразный факт моей биографии дали мне шанс заработать на место жительство во всех стратегически важных для меня направлениях. Я-то за своё право заплатила. А вот другие, которые ведут в отличие от меня достойный образ жизни, разве это достойное для них унижение?

– Что такое достойное унижение?

– Ничего. Так слова подобрались просто.

Он усмехнулся:

– Ровно также как у тебя случайно подбираются слова, не лепится в единый смысл и твоя жизнь. Сначала реши, чего ты хочешь достичь, и какими целями, а потом спасай мир. Мир всегда ждёт.

– Именно потому, что все так думают, весь этот мир скоро провалится в бездну, сожрав себя собственной жадностью.

– Я не сторонник теорий о мировых катастрофах.

– Реальность не может быть теорией. Честно, последнее время я мечтаю, чтобы нашёлся благородный чудак, и купил мою душу, пускай даже для частной коллекции, потому что этот мир, за мои же деньги вертит мной, как хочет, засасывая в огромный водоворот жертв потребительского искушения и корпоративной зависимости, и сражаться с ним с каждым утром всё утомительнее. Я даже не знаю, с чего мне стоит начать, чтобы всё исправить. Всё это гадко.

– Какая пафосная чушь. Просто ты – избалованный псих. Всё не так плохо.

– Всё даже очень хорошо.

– Вот именно.

– То, что ты знакома не с самыми лучшими людьми, совершенно не значит, что все вокруг такие. По мне так полно, вполне себе весёлых типов, не обременяющих твоё сознание. Вот как наш дорогой друг, – он улыбнулся, облокотившись на подлокотник, официанту, уже стоявшему около нашего стола с дрожащей в руках кофейной кружкой, – Правда, брат?

– Что месье?

– Что мир – это довольно-таки прекрасная вещь, а люди, населяющие его – просто чудо.

– Думаю, что вы совершенно правы, сэр. Правда, что отдых на нашем курорте поднимает Вам настроение?

– Абсолютно, – он отвернулся в сторону, протянув официанту сто долларов. Официант, сверкнув глазами, спешно удалился к своей стойке. – Видишь, моя теория пользуется гораздо большей поддержкой, чем твоя.

– Да, безусловно, она нашла своё отражение у официантов, которые никак не могут решить, ты – месье или сэр. Думаю, они лучше всего разбираются в мире и его обстоятельствах.

– Просто признай всю неадекватность своего мышления.

– Я не могу, потому что я уже признала неадекватность жизнедеятельность всего мира. Здесь не весело. И это очевидно.

– Где?

– На этой планете.

Он громко засмеялся:

– Лети на другую. Меня немного напрягает эта дискуссия. Я чувствую себя сумасшедшим, рассуждая о всей этой ереси.

– Тогда сделай мне одолжение, помолчи.

– Ок… Зря я вообще остановил свой выбор на тебе. Ты в депрессняк вводишь с первого слова, если бы я был в курсе этого факта, то, никогда бы свою подпись на контракте не поставил.

– Ты же с ним сам ко мне и пришёл.

– Это было моей роковой ошибкой.

– Ты можешь в любой момент уйти. Я могу три раза сказать тебе «свободен» и мы будем считать, что рассчитались, и с этих пор ты можешь продавать свои мотивационные курсы за 999 руб. в метро.

– Двадцать четыре доллара девяносто девять центов.

– Ты обещал молчать.

– Ок. Я приму это, как отсутствие защитной аргументации с твоей стороны. И чтобы закрыть тему, запомни вот что: Земля ничего не стоит и ничего не значит. Она была бесплатной, а заполонив себя нами – так вообще перестала представлять хоть какую-то экономическую привлекательность и здравый смысл. Конечно, люди – не самое лучшее, что с ней случилось, но забота или война с ними в зависимости от ситуации – это тоже времяпровождения для организма, которому несколько миллиардов лет. Я вернусь. Не прыгай в океан со скал, ок?

Я молча проводила его равнодушным взглядом, пока не отвлеклась на пытающуюся обхитрить приливные волны кучку последователей в Polo на блестящей лодке, громко хохотавших, с каждым выбросом члена их экипажа за борт. Вокруг них циркулировало три спасательных лодки с девятью работниками Saint Pacific Paradise Resort в гидрокостюмах, которые отчаянно кидались за весёлыми месье и мадам в Polo, радостно терявшими свою память в холодных волнах подгоняемого ветром прибоя.

Сколько стоили все они, тщательно скрывающие своё тщеславие под слоями бронзаторов и редкими тканями, ласкающими кожу? Сколько стоили мы все, взятые вместе под ручку, не имеющие силы произвести что-то революционно-прогрессивное, кроме идиотских селфи и мыслей о том, как мы уникальны? Нас семь миллиардов, откуда взяться уникальности в серийном выпуске партии Лабутанов на наших ногах? Зачем каждый день рассказывать миру о том, что в нас никогда не появится, притворяясь произведением haute god? Глупые занятия, свидетельствующие о полной безнадёжности каждого представителя постепенно сдающего свои такие вначале перспективные позиции вида homo sapiens. Amen.

И самое смешное состояло в том, что я была частью этой вымирающей элиты, безнадёжно прокуривавшей свои золотые годы, кочуя между рецензиями отелей и ресторанов, без идей и мнений, но с жизнью, основанной на реальных событиях Инстаграма. И я не знала лучшего способа подарить себе свободу, чем вскарабкаться на самую вершину этого хит-парада падших до звёзд Мишлена и собственных фотографий в стиле «папарацци» душ. Говорят, что там отменно кормят и хорошо платят. Там ходят настоящие звёзды, которые ничем не отличаются от своих фото на обложках исключительно уважаемой прессы. Говорят, там, правда, достойно и интересно несерьёзно проводить своё время на Земле. С чего вдруг мне хотелось значится в этом хит-параде? Все наши достижения – лишь результат юношеских обид.

А пока же я выкупала свои части тела свободы по одной, таская за собой сто восьмидесяти сантиметровый продукт, полюбивший меня с первого взгляда на обложке воскресного таблоида, мечтающий стать кино-звездой, а в свободное время именующий себя бизнесменом и моделью. Три съёмки в год. Зато одна из них Abercrombie&Fitch. Это ли не успех. Как иначе, он же одарённый лидер и новый гуру он-лайн тренингов о красивой жизни. Главное: встретить людей, которые захотят заплатить тебе просто за то, что ты есть, а что будет потом – никто не знает, но у меня были определённые идеи. Единственное, что меня напрягало – это то, что я временно застыла в средничке B-листеров из доблестных воинов реалити-шоу, жён/подружек/любовниц/дочерей олигархов и звёзд спорта, сезонных моделей, одно-песенников, звёзд программ MTV последнего десятилетия, блоггеров, телеведущих и людей, чей род деятельности в официальных источниках именуется не иначе, как светский персонаж. Те ещё люди с автобусной остановки. И все мы кормились контрактами. Оставаться здесь дальше было особо опасно для тех, кто знал, что для того, чтобы достичь признания, необязательно быть подписанным на твиттер Дипака Чопры и покупать тренинги моего безымянного спутника.

– Я вчера во сне придумал новый курс тренинга для тех, кто так и не определился со своим призванием в жизни, – воодушевлённо сообщил он, подставляя мне тарелку с мусом, как видимо, из папайи.

– Мне кажется, мне придётся купить этот курс.

– Тебе точно помогло бы, но ты – плохая реклама для моего бизнеса со своей вечно недовольной рожей на фотографиях, поэтому не делай этого публично хотя бы.

– «Делай, что говорит тебе сердце, и о чём кричит твоя душа».

– Я помню, что написано на обложке моего подкаста.

– Так вот я и делаю.

– Я не это имел в виду, когда составлял своё выступление.

– Выражайся яснее, я уже последовала твоему совету.

– Тебе, правда, стоит задуматься на счёт своего психофизического состояния.

– Оно в полном порядке. Пока о нём не спрашивают.

– Это всё от безделья.

– По-моему, у меня не хватает строчек в ежедневнике.

– Значит, тебе этого мало. Займись йогой. Это – правда, круто.

– Нам больше не о чем поговорить?

– Такие люди как ты, которые излишне склонны к рефлексии, вряд ли встретят старость, потому что каждый день разрушают себя, в поисках несправедливости.

– Очень хорошо. Я умру молодой и красивой, как завещали все великие.

– Нельзя так говорить. Мысль – материальна.

– Отстань от меня и возьми хоть одну книгу по актёрскому мастерству на досуге, может, тогда твоя голова наполнится чем-то более содержательным.

– Зачем?

– Я думала – это твоя конечная цель.

– Ну да. Но ты не понимаешь, я – другой.

– В смысле? – ухмыльнулась я, догадываясь, о чём сейчас пойдёт речь.

– Я – настоящий. У меня природный талант, и я не хочу его портить всякой фигнёй, которую придумали скучающие неудачники.

– Насколько они были неудачниками по сравнению с тобой, мы пока не знаем.

– Я хочу сохранить свою индивидуальность.

– И в чём она выражается?

– Во мне.

– Ауч.

– Да, я своего рода, профессионал с улицы. В этом моя фишка по сравнению со всеми остальными.

– Класс.

– Да-да. Я такой. Чтобы что-то получилось, надо самостоятельно практиковать свою уверенность.

– Может, всё-таки полезнее практиковать навыки?

– Это важно, но не настолько. Всего добивается не самый талантливый и умелый, а самый уверенный в себе.

– Значит, для тебя важно не ремесло, а слава?

– Не-ет. Слава – это то, что надо каждому человеку. В той или иной форме. Все люди – тщеславны. Я просто стараюсь быть честным. Это, по-твоему, не достойная цель?

– А ты подумай: каждый из них, – я указала пальцем в сторону крытого обеденного зала, сверкавшего часами, – просыпаясь утром, думает, что он – гениален, не подозревая, что кто-то просто заплатил за рекламу их светской жизни в интернете, а потом плачет, когда в одно из воскресений не находит своего лица в одной из трёх газет, что валяются у обочины. Все они – жертвы собственной бездарности, внезапно возведённой обществом в культ. Что они умеют? Они умеют как-то называться и бесплатно посещать мероприятия, неособо вдаваясь в подробности, лишь бы их лицо почаще мелькало на фоне пресс-волов, потому что им кажется, что это – любовь и поклонение, поэтому они могут требовать заменить цветы в гостинице и обливать официантов остывшим кофе, в истерике крича, что в Ритце такого бы никогда не допустили. Это битва безумия то, что ты хвалишь. Посмотри на них внимательнее, они думают, что они – это и есть мир, а на самом деле, их задача, как любого другого человека, на цыпочках ходить по этой Земле, извиняясь за то, что нарушают её спокойствие.

– Ты просто завидуешь им из-за падения собственных рейтингов узнаваемости.

– Кончай со своими масками прикрытия. Я знаю, что ты – умнее этого. Нет.

– Конечно да. Мы уже это вчера обсуждали.

– Да мне плевать, что со мной не продлили контракт за то, что я вышла в майке с Мао Дзедуном в терновом венце на дне рождении у Дональда Трампа. Моё послание этому миру даже не попытались расшифровать.

– Потому что это было просто неудачной шуткой.

– Искусство и протест – это те две вещи, которые стыдно толковать и объяснять так, как они кому-то непонятны. Закрыли тему. Я уезжаю. Ты меня до сих пор не услышал.

– Ты прекрасно знаешь, что твоя выходка с этой дурацкой майкой – это кошачьи шалости, по сравнению с твоим падением с барной стойки под лозунги Фиделя Кастро.

– Это был Че Гевара.

– Тем более. Они не фанаты социализма, детка – он поднял руки наверх, откидываясь на спинку стула.

– Я допустим тоже, не падре Ленин. Я лишь попыталась адресовать их позорные привычки думать, что весь мир свершился в их фамильном имении во Франции. Вот и всё.

– Допустим, для этого не надо было терять сознание под действием алкоголя.

– Я делаю всё то, чему предаются они. Просто я честна в своих проявлениях человеческого. А они закрывают двери и громко осуждают всё то, чему сами чуть слышно придаются без вспышек фотокамер за спинами бодигардов, боясь спугнуть финансовую фортуну.

– Тебе звонила Анна?

– Ты уже меня об этом спрашивал. Я знаю, что меня исключили из списка гостей мероприятия убитых тщеславием людей, покорённых очередным результатом работы бангладешских сирот. Ты можешь ехать – я не стану обижаться. Если ты об этом. Даже можешь сказать, что я заболела, если это поможет толкнуть ещё пару десятков курсов о том, как преуспеть, не выходя из дома, за пять минут.

– Просто определись со своими приоритетами: ты либо вне игры, либо тупо молчишь и во всё это играешь. Как я, например.

– Просто ты ненавидишь людей, поэтому тебе это всё легче даётся.

– А ты их внезапно полюбила.

– По крайней мере, я пытаюсь дать им шанс.

– Особо ничего не делая на оплаченном компанией острове. Это хорошая тактика.

– Это моя тактика.

– Никто не спорит по поводу авторства.

– Ты же хочешь стать актёром, запишись хоть в одну студию, ведь у тебя куча времени.

– А ты уже не хочешь написать книгу?

– Все истории про вампиров и утопичные романы о сообществах будущего за последние два года уже успели издать. Мне больше нечего сказать, чтобы тратить на это чьё-то время и портить кому-то слух.

– Тогда не давай советов мне.

– А ты не учи других жить за деньги, когда сам, имея всё, не умеешь этим всем воспользоваться.

– Тебе бы морали читать толпам.

– Я бы имела успех.

– У кого?

– У толпы.

– И что толку? Понимания того, ради чего ты родилась, это тебе не прибавит.

– Мне уже не нужно знать, зачем я родилась на этот свет. Мне хватает знаний о том, что этого не суждено узнать никому. Я просто хочу понять, в чём заключается моё истинное призвание.

– А что, если у тебя его нет?

– Оно есть у каждого.

– Это пустая болтовня. Из семи миллиардов душ должно быть хотя бы три миллиарда абсолютно пустых принцесс и принцев.

– Чем тебя так раздражают королевские особи? Их и так мало осталось.

– Они мне совершенно неинтересны, но просто, честно, это такой смех зваться принцем в двадцать первом веке. Я бы отказался, в тот же день, когда мир, наконец, раскусил эту фишку про голубую кровь и божье послание.

– Мне кажется, ты зря со мной споришь.

– По поводу?

– Социума, который доводит меня до нервного срыва. На самом деле твоя идея об этом мире совершенно не отличается от моей. Мне кажется, где-то она горазда более агрессивна.

– Правда? Ну-ка поподробнее.

– А что? Ты сам себя выдал. Про нон-сенс королевского голубокровия. Тебе не кажется, что сейчас этим страдают все?

– В смысле?

– В прямом. Каждая звезда реалити-шоу на раздевание со скоростью межконтинентальной ракеты уверовает в то, что она – привилегированная особа

– Мне кажется, это всё ботокс: яд давит на мозги.

– Неважно, что это, просто я в любом случае права по поводу того, что мир постепенно, но верно сходит с ума. И смерть он свою найдёт в самообожании людей о нём совершенно не беспокоящихся.

– То есть в таких, как мы, например.

– Ну да. Мы – не исключение. И это досадно, чёрт возьми, поэтому надо делать ноги из этого места, пока мы окончательно не потеряли способность к человеческой мысли, то есть тому, на что эволюцию потратила сколько-то там миллиардов лет.

– Тебе не стать Леонардо Да Винчи.

– Я не стремлюсь. И вообще не прошу никого обращать на меня внимание или одобрительно кивать в знак почёта моим мыслям.

– Допустим, не все твои мысли бывают сказаны к месту.

– Да ладно. Это детский аргумент. Ни одна правда так не заставляет прислушаться, как правда сказанная не к месту. Напротив, я интуитивно попадаю в точку каждый раз.

– Я промолчу.

– О, ладно, давай ещё раз вспомним вчерашний вечер, ведь ты же об этом?

– Я молчал.

– Ты активно делал вид, что родился монархом, и тебе привили нормы этикета высококлассные специалисты по бейби-ситтингу из Испании. Иди-ка ты со своим молчанием! Я просто сделала им всем большое одолжение, а за одолжение похвалы обычно не ждёшь.

– И в чём же заключалось вчера твоё одолжение?

– Я просто довольно-таки, кстати, мягко намекнула им, что они – потерянные люди. Им надо срочно спасать себя. Срочно, иначе мир сам спасёт себя от них известными методами таблоидной хроники криминала.

– «Гниль» было слишком сильным эпитетом для людей, пришедших поздравить тебя с днём рождения.

– Я просто чуть больше выпила.

– Ты просто выкинула очередную глупость, которую от тебя все ждали. Ради этого тебя, в принципе сюда и пригласили, думаю, хозяин этой горстки земли безмерно рад скандалу.

– Тебя бы сюда вообще не пригласили, если бы не я.

– Я не спорю, но именно по этой причине, твой карман пока не пуст.

– Даже, если бы он сейчас был пуст – это мало бы меня заботило. Поверь, я слишком стара.

– В двадцать-то семь лет?

– По нашим меркам это старость.

– Чушь.

– К чёрту. Я переросла тот нежный возраст, когда листала картинки в журналах, загадывая желания по праздникам. К сожалению, в реальности картинки себя совершенно не оправдали. Особенно на фоне портретов Моны Лизы.

– Разочарование?

– Полное. Это всё оказалось такой пустошью в сравнении с тем, что может заботить людей каждый день. Это было весело вначале: Интернет, блоги, ты вроде как обычный человек, но вроде, как и тебя все вокруг знают и ты тоже звезда. Самая настоящая звезда. А потом, когда понимаешь, что твоя звёздность – это одна минута без образования, тут-то тебя и накрывает обычно. Но это, конечно, если ты это поймёшь. А вот если нет…

– А если нет…

– То ты так и будешь думать, что люди, сидящие ранним весенним утром в Café Flore, все до одного смотрят на то, как ты в шубе в плюс шестнадцать туда входишь, чтобы выпить Perrier и выкурить сигарету. А они на самом деле рассматривают город, который был, есть и останется, когда ты со своей славой и шубой отойдёшь в мир иной. Жизнь на тебе не заканчивается, понимаешь? А сейчас все вокруг только так и думают. В мире теперь столько знаменитостей, знаменитых за незнаменитые вещи, что даже, если ты разрешишь своё присутствие в этом мире сам, то…, – я пожала плечами.

– То что?

– Ничего. Три дня поговорят, попишут и забудут. То ли дело Да Винчи. Ведь помнят же. Ходят, смотрят на эту его Мону Лизу, давят друг друга в очереди, сами не понимают почему. Вот это человек оставил о себе память. Словом, как хочешь, так и называй это. Он оставил что-то, что заставляет людей думать, искать ответы, спрашивать, дискутировать. Что заставляем людей делать мы?

– Не знаю.

– Покупать ежеминутное барахло, которое снашивается за сезон. Это, если не вдаваться в подробности твоих бизнес-тренингов.

– Тренинги личностного роста.

– Неописуемо стоящая вещь для того, чтобы потратить на неё двадцать пять долларов вместо билета в Лувр. Личность формируется знаниями, историями и исключительно собственным опытом, а не советом закомплексованного папенького сынка.

– Я рад, что у тебя каждый раз поднимается настроение, как только ты размазываешь мою самоуверенность своей прямолинейностью.

– Я бы сказала, что ты – поэт, но я знаю, что ты – бесталантен. Впрочем, как и я. Пора уезжать отсюда. Мне надоедает с каждым днём ничего не делать и получать за это деньги.

– Это изысканные формы раздражительности.

– Всё благодаря нашему незаурядному образу жизни из раздела «лакшери».

– Займись полезным делом: съезди в Уганду, наведи там порядок. Весь мир замер в ожидании твоей активной деятельности по урегулированию глобальных проблем.

– В Уганде жаркова-то.

– Конечно, есть тысяча и одна причина, чтобы что-то не делать, но громко об этом вздыхать и говорить «ах, если бы».

– Кто так делает? – я уставилась в сторону пирса, по которому посреди ветреного тропического утра шла девушка в уступающем под весом страз Сваровски красном платье, предусмотрительно декольтированном на груди.

– Как делает? – он проследил за моим взглядом.

– Носит такое надругательство над человеческим телом уже с утра. Кто вообще такое носит?

– Люди с искусственными частями тела, может быть.

– Ты имеешь в виду мозги?

– Ты до ужаса ненавидишь всё вокруг, – сказал он, отворачиваясь в сторону тарелки с мусом.

– А ты так с недавнего времени Далай Лама.

– Я живу просто, чтобы попробовать. Я же сам так, наверное, где-то там по ту сторону жизни выбрал. Попробую – посмотрю. Не понравится – тогда другие варианты есть. Я ни с кем не советовался на счёт своего вопроса появления на свет – что меня заставит обращать на кого-то внимание сейчас?

– Как же ты собираешься пробовать жить, если всё то, чем ты занимаешься – это и есть ты сам? Ты больше ничего не знаешь.

– Просто не нахожу всех остальных стоящими объектами для своего внимания. Люди стали брать на себя слишком много. И чем они моложе, тем хуже у них это получается. Куда ни плюнь – везде сам Бог. А как убрать за всеми своими пакостями, так волонтёров нет. Вот ты, например.

– Что я? Я в курсе, что я – ничтожество. Я тебе сама об этом рассказываю. Признание – это сила.

– Тем не менее.

– Тем не менее, я не спорю, что все проблемы, которые я умудряюсь найти в своей идеальной жизни, легко решаются с помощью воли и активных действий, но я пока коплю силы на такие. Деньги я уже накопила. Осталась смелость. Ну, а в чём была твоя мысль?

– Неважно. С таким подходом к старости ты останешься в окружении лишь своей собаки и пары старых газетчиков, если газетчики, конечно, останутся к тому времени.

– К тому времени я куплю себе набор Де Гризогоно. ОНА ПРЫГНУЛА!!! – я вскочила от собственного крика со стула, успокаивая свой ужас от искрящегося падения украшений Сваровски в неспокойный океан. Моя салфетка вылетела прочь, и за ней тут же устремилась пара официантов. Я побежала за ними, надеясь помочь прекрасной утренней самоубийце в Сваровски, но заметив, полное равнодушие всех населявших раннюю картину этого курорта, я остановилась.

– Она прыгнула! – я попробовала обратиться к своему собеседнику, но он спокойно уничтожал утреннюю порцию витаминов в жидком виде. – Чёрт, в этих идиотских местах вечно кто-то откидывается! Она прыгнула! – повторила я метр-д-отелю, не снимавшему улыбку даже на ночь, который поспешил ко мне с новой хрустяще-белой салфеткой в руках, открывая свои руки, чтобы нежными, но настойчивыми движениями проводить меня к моему почётному месту:

– Мэм, не беспокойтесь. С ней всё в порядке. Это – жена нашего уважаемого хозяина. Она любит купаться утром в прохладной воде океана.

– В одежде? Это что – шутка какая-то?

– Да. У неё весьма экстравагантные купальные костюмы, согласитесь?

– Но вдруг с ней…Я имею в виду, её костюм весит несколько килограммов, она же может…

– Не беспокойтесь, мэм, на Saint Pacific Paradise Resort лучшая команда спасателей. Они всегда наготове, и следят, чтобы все были живы, вне зависимости от собственных предпочтений. Я принесу Вам кофе. Я вижу, наш кофе Вам нравится. Одну минуту, – он плавно удалился вглубь ресторана.

– Почему мне кажется, что единственный, кто ещё в себе из всей этой приятной компании – это я? При этом почему-то об этом не напишет ни один приличный ресурс? Более сообразительные люди на моём месте уволили бы свой PR. Ты это видел? – я спросила шёпотом.

– Да. И что с того?

– Как что с того? Она просто свалилась с пирса в океан в тяжеленном платье. Холодный океан. Это же сумасшествие.