Текст книги "Где собака зарыта"

Глава десятая

Мы с Берни спали – Берни в своей большой кровати, а я поначалу у него в ногах, но затем посреди ночи я встал и ушел к входной двери. Там я лег, привалившись к ней спиной. Иногда такое со мной случалось, понятия не имею, почему. Слабый поток прохладного воздуха – ну, для Долины прохладного – дул сквозь щель под дверью, и это сложно объяснить словами, но я вроде как мог чувствовать, что происходит там, в ночи, хотя сам при этом и находился в стране сновидений. Во сне я всегда веселился. К примеру, сегодня я зашел глубоко в каньон и теперь бежал быстрой трусцой – так я могу бегать практически бесконечно – следуя за запахом жирной мускусной свиньи, как вдруг из пещеры на меня выскочил крокодил, и я прыгнул, целясь прямо в его щелкающие челюсти, но приземлился на огромного медведя, и…

Трень-трень. Телефон попытался прорваться в мой сон, а затем все – медведь, крокодил, весь каньон – рассыпалось на кусочки и истаяло, и я уже стоял на ногах.

Трень-трень. Наш телефон звонил посреди ночи, окна были темными, дом – полон теней. Я услышал сонный голос Берни, сухой и хриплый.

– Алло? Сьюзи? – короткое молчание, за которое я успел добраться до спальни. Берни сидел на краю кровати, прижав к уху телефон, и тер голову другой рукой. – Клаусон-Веллс? Этот город-призрак? Что ты делаешь… – произнес Берни. – Конечно. Ты имеешь в виду, утром или… – он замолчал. Я услышал голос Сьюзи, она говорила быстро, высоким голосом, но слов я разобрать не мог. – Сейчас? – сказал Берни. – Ты с кем-то? Я думал… – из трубки раздался щелчок. В следующую секунду Берни уже выбрался из кровати и натягивал штаны.

– Чет? – позвал он. – Чет?

Он стоял лицом ко мне, и вроде как смотрел прямо в мою сторону, но меня не видел: я никогда не привыкну к тому, какое у него плохое ночное зрение – такое же плохое, как и у всех людей, которых я когда-либо знал. Как они вообще так живут? Я подошел к Берни, виляя хвостом.

– Где же ты прятался? – спросил он, наскоро меня погладив. – Надо ехать, дружок.

Я подбежал к входной двери и принялся скрести порог с приятным скрежетом. Что-то будет: я это чувствовал. Я слышал, как Берни вошел в кабинет и принялся крутить кодовый замок на сейфе. Потом он вышел, на ходу засовывая револьвер за ремень. Мы были готовы.

Мы быстро ехали по дороге, а над нами простиралось ночное небо. Вначале обычное ночное небо Долины – темное и розоватое одновременно, беззвездное, но спустя некоторое время розоватость ушла, а звезды вернулись на свое законное место, как и тонкий серебристый серп луны. Я провел много времени, наблюдая за луной, так что у меня было множество возможностей увидеть, как она меняет форму, но все еще понятия не имел, что с ней происходит. Кто-нибудь вообще знает? Наверное, нет. Я слышал, как Берни рассказывал Чарли, что солнце – это еще одна звезда, но как это может быть правдой? Просто посмотрите, какое солнце большое и горячее, и какие звезды маленькие, а если они и теплые, я никогда этого не чувствовал. Ох, Берни.

Я отвел взгляд он неба и скосил на Берни глаза. Он сгорбился над рулем, крепко сжав его пальцами. Когда мы едем куда-то ночью, то обычно слушаем музыку, но не в этот раз. Сегодня только выл ветер, да хлопали мои уши. От этого в спине появлялось какое-то странное чувство.

Я придвинулся ближе к Берни.

Мы ехали по зигзагообразной дороге, поднимающейся в гору, все набирая скорость. Берни стремительно переключал передачи, шины визжали на поворотах. Мне нравилось. Интересно, если я вот так вот возьму дверную ручку в пасть, смогу ли я…

– Чет!

Интересная идея, но, наверное, сейчас не стоит. Мы спешили. Знаю ли я, почему? Что-то насчет Сьюзи и городов-призраков. Берни очень интересовали города-призраки, однажды мы даже почти вложили деньги в одного парня – похожего на того парня из «Сухого ущелья» с акциями на олово, если так подумать – который хотел выкупить целый город-призрак и что-то там с ним сделать, точно не помню, что. Хотя, может мы и сделали то вложение. Разве потом мы не пошли к мистеру Сингху? Наше финансовое положение тогда было полнейшей неразберихой, как, впрочем, и сейчас, но когда мы въехали на гору, я тут же обо всем этом забыл. Вдалеке в свете фар мелькнула пара узких желтых глаз. Я гавкнул, и они тут же исчезли.

– Чет? Что такое, приятель?

Я гавкнул еще раз, без какой-либо причины. Мы были на работе, ночью, и быстро мчались вперед. Могло ли быть что-то лучше? Сами скажите.

По другую сторону горы воздух стал прохладнее и свежее, а звезды засияли ярче. Мы свернули на узкую асфальтированную дорогу, ведущую через пустыню. Ого! Двигатель взревел. Я бы тоже так хотел, если бы только знал, как. Волосы Берни откинуло встречным порывом ветра. Эй! Его лоб был куда выше, чем мне казалось, но он все еще выглядел замечательно. Быстрее, думал я, давай быстрее, но тут вдруг машина странно накренилась.

– Ой-ей, – сказал Берни, сбрасывая скорость. – Это что такое было?

Я не знал. Этот коричневый с желтыми дверями порш был очень старым, еще старше, чем наш старый фиолетовый порш, который упал с обрыва, когда мы работали над делом Гулагова. В багажнике у нас лежали инструменты, но несмотря на то, что Берни был умнейшим человеком в мире, когда он брал их в руки, дело неизменно заканчивалось плохо. Пожалуйста, подумал я, только не сворачивай на обочину.

Берни свернул на обочину. Затем достал инструменты и открыл капот. Я ушел бродить вокруг: пометил круглый кактус, пару камней и обрывок картонки. К тому времени, как я вернулся, Берни уже склонился над двигателем и бормотал:

– Наверное, что-то с… Твою мать! – и раздалось постукивание, такое, будто некий инструмент упал куда-то внутрь машины. Я отвернулся и принялся разглядывать далекие холмы, низкие и округлые, еще более темные, чем черное звездное небо. Я просто ждал, когда это все закончится, и… стоп, а это что было? Вспышка света? Оранжево-желтая, мелькнула и пропала, но я сразу понял: это дульная вспышка – кто-то стрелял. Я видел много выстрелов в своей жизни, так что поверьте мне на слово.

– Чет! Хватит уже лаять!

Но как я мог перестать? Это была моя работа. Я лаял и лаял, пока Берни наконец-то не поднял голову от содержимого капота и не посмотрел в том направлении, куда я так настойчиво указывал – в сторону темных холмов.

– Чет? Что такое? Что происходит?

Дульная вспышка, Берни! Кто-то стрелял в ночи. Я продолжил лаять, надеясь, что последует еще один выстрел, но все было тихо.

Берни раздобыл канистру чего-то и влил это в двигатель.

– Должно помочь на время, – сказал он, захлопывая крышку капота. Мы забрались в машину, и Берни запустил двигатель. – Что случилось, приятель? Ну, ну, успокойся.

Мы снова тронулись с места, но ехали уже не так быстро, как прежде. Двигатель вроде звучал нормально. Я негромко гавкнул еще несколько раз. Мы ехали приблизительно в нужном направлении – если не точно в точку, откуда стреляли, то, по крайней мере, по направлению к низким холмам. Скоро фары осветили дорожный указатель. Берни притормозил, и я разглядел его: деревянный знак, скрюченный и обветшалый, выцветший до молочно-костяного цвета.

– Клаусон-Веллс, пять километров, – прочитал Берни вслух.

Мы свернули на пыльную проселочную дорогу и теперь ехали точно в том направлении, где я видел дульную вспышку. Машину трясло, и Берни сбросил скорость. Я был не против – если машина сломается на пустынной дороге, дальше идти нам придется пешком.

– Как-то раз я вез скот через Клаусон-Веллс, – сказал Берни. – Здесь единственный источник воды на триста километров вокруг, – он замолчал, а потом добавил, – Если и он еще не пересох.

Бедный Берни. Он так беспокоился о воде – готов поспорить, сейчас он заговорит о водоносном горизонте – но всякий раз, когда он открывал кран, вода исправно текла. Как вообще с ней могут быть пробле…

– Один-единственный водоносный горизонт на весь чертов штат! Да почему никто не может…

Голос Берни снова затих, но я знал, что он продолжает говорить сам с собой, только молча. Я всегда был уверен, что люди частенько этим занимаются, у них вообще проблема с тем, чтобы заставить свой разум на секундочку заткнуться. У меня такой проблемы не было – я мог отключить голову быстрее, чем натянуть шляпу, что бы это выражение ни значило.

Низкие холмы были все ближе. Свет фар все чаще выхватывал из темноты всякие человеческие штуки: пивные банки, колесные диски, ленты туалетной бумаги, зацепившиеся за колючие растения, потом еще один указательный знак: этот лежал на земле и был испещрен маленькими круглыми дырочками.

– Тут сказано: «Дикий Билл Хикок был у нас проездом и устроил неплохую перестрелку», – сказал Берни. Опять Хикок? Может, он был бандитом? Похитителем Принцессы и Аделины? И – ого! Он стрелял в Клаусон-Веллсе? А я совсем недавно видел вспышку от выстрела! Должно быть, парень вернулся назад и снова затеял стрелять. Преступники вообще редко меняют свои привычки – почти никогда. В нашей работе ты довольно быстро этому учишься.

– Чет! Тише, приятель. Да что на тебя нашло?

Я постарался замолчать, но это было непросто. Я знал: мы все ближе. А Берни это понимал? Я взглянул на него: Берни склонился над рулем, так сильно сжав пальцы, что костяшки побелели; впрочем, в свете приборной панели они отливали зеленым. Да, он тоже знал. Все-таки мы с ним были партнерами. На всякий случай я проверил его ремень – на случай, не взял ли он ложку в ножевую драку – и убедился, что револьвер висит, где ему и положено. Настроение у меня было такое, что я с нетерпением ждал, когда Берни начнет палить направо и налево. Мы были ко всему готовы.

Дорога внезапно расширилась, и мы выехали на улицу, застроенную деревянными строениями. Большинство из них были обветшалыми, а некоторые и вовсе вот-вот грозили обвалиться. Перед нами прокатился большой шар перекати-поля, мелькнув в свете фар, и исчез в темноте. В прошлом я провел много веселых минут, преследуя перекати-поле, однажды даже…

Перед одним из зданий – таким, с качающимися туда-сюда дверьми – была припаркована машина. Такие двери были в каждом вестерне, которые мы с Берни когда-либо смотрели. Значит, это был салун, а в салуне всегда происходят драки и летит во все стороны мебель. Я узнал и машину – желтый фольксваген-жук, в бардачке которого всегда лежит печенье, автомобиль Сьюзи. Берни остановился рядом и заглушил мотор. Он достал из бардачка фонарик и повернулся ко мне, прижав к губам палец. Я знал, что это значит.

Мы выпрыгнули из машины бесшумно, словно ночные тени. Ветер тихонечко завывал где-то в верхушках деревьев. Ой-ей. Берни что, хромает? Да, совсем немножко. Такое иногда случалось после долгих поездок – и все из-за его травмы. Я замедлил шаг и теперь шел чуть позади.

Мы подошли к машине Сьюзи. Окна были открыты, и Берни заглянул внутрь, не включая фонарик. Я чувствовал запах печенья. И еще – запах Сьюзи, очень приятный запах: мыло, лимон, и что-то еще, чем пахла одна только Сьюзи. Запах просачивался через окна слабыми волнами, и погодите-ка минутку, кажется, тут пахло еще…

Берни издал языком тихий щелкающий звук – это значило, что мы должны идти. Мы ступили на что-то вроде тротуара, сделанного из деревянных досок, чтобы направиться к дверям в салун. Дерево заскрипело под ногами Берни при первом же шаге, и он тут же остановился как вкопанный и прислушался. Я тоже навострил уши, но не услышал ничего, кроме завываний ветра. Мы вернулись назад на улицу и пошли вдоль узкого переулка, ведущего за угол салуна. Здесь было очень темно, вокруг плясали странные тени, напоминающие мне человеческие – но никакими другими людьми, кроме Берни, здесь не пахло, так что я не беспокоился. Мы двигались вперед, тихо и неслышно. Ночь нам с Берни всегда нравилась.

Переулок вывел нас обратно в пустыню, за которой начинались низкие холмы – правда, на этом расстоянии они уже не казались такими уж низкими. Мы подошли к салуну сзади. Двери не было, как и, в общем-то, большей части стены. Я различил очертания длинной узкой комнаты, одна стена которой была занятая барной стойкой. За ней висело треснутое зеркало, отражающее свет ночного неба, такое яркое, что мне с моим ночным зрением казалось, что оно почти что светится. В этом свечении легко можно было разглядеть человека, сидящего на барном стуле спиной к нам, а лицом к дверям салуна. На голове у этого человека была ковбойская шляпа, на коленях лежала винтовка. Видел ли его Берни?

Да: он вытянул из-за пояса револьвер. После чего сделал еще один шаг, вскинул револьвер и заговорил спокойным, ясным голосом.

– Оружие на пол, – сказал он. – Встань с поднятыми руками, – человек не шевельнулся. – Ты у меня на прицеле, – продолжил Берни. – Не заставляй меня спускать курок.

Человек сидел неподвижно. Затем откуда-то справа донесся другой голос, от которого шерсть на загривке встала у меня дыбом, хотя голос был таким же спокойным и невозмутимым, как и у Берни.

– То же самое я могу сказать и о тебе, дружок. Бросай пистолет.

Берни опустил револьвер, но не выпустил его из рук. Он повернулся на звук голоса, и я тоже. В тенях стоял мужчина – из-за темноты я разглядеть его не мог, но ясно видел блеск пистолетного дула, направленного прямо на Берни.

– Бросай пистолет, если не хочешь получить пулю в лоб, – сказал мужчина. – Ты арестован.

– Арестован?..

– Департамент шерифа, штат Рио-Локо, – сказал мужчина.

Я услышал быстрые шаги.

– Тогда мы на одной стороне, – сказал Берни. – Мне нужно увидеть ваши…

И тут мужчина в ковбойской шляпе оказался прямо за его спиной, занеся над головой винтовку, словно бейсбольную биту.

– Не дай запудрить себе мозги, – сказал он.

Я прыгнул вперед, но недостаточно быстро: мужчина уже успел с хрустом влепить Берни прикладом по голове. Берни упал. Я врезался мужчине в ковбойской шляпе в грудь, сбив его с ног, оказался сверху и тут же рванулся к его горлу, обнажив в оскале клыки. Мужчина в ковбойской шляпе закричал от ужаса.

Кричи-кричи, дружок, подумал я. Никто не имеет права так делать с Берни.

А затем что-то твердое треснуло меня по голове, и мир погрузился в темноту.

Глава одиннадцатая

Я выплыл откуда-то из кромешной тьмы и открыл глаза. Берни? Где Берни? Я встал, слегка запинаясь, что привело меня в замешательство, и тут же ощутил в голове боль, пульсирующую и тяжелую. От этого мне захотелось блевать, что я немедленно и сделал.

После этого мне стало чуть полегче, хотя боль никуда не ушло. Я огляделся вокруг: только-только занималась заря – это я мог сказать по слабому серовато-серебристому свету, заливающему все вокруг – и я стоял на старом грязном деревянном полу, посреди длинной узкой комнаты с висящим на стене разбитым зеркалом. Это разбитое зеркало помогло мне все вспомнить: город-призрак, салун, и все остальное, что случилось ночью.

Берни? Где Берни?

Я забегал взад-вперед по грязному полу, нашел запах Берни и пошел по нему: след вел сначала к обвалившейся стене салуна, сквозь которую мы вошли, а затем сворачивал и шел в другую сторону, к качающимся дверям у главного входа. Я подлез под дверями и выскочил на деревянный тротуар. Его запах – самый приятный человеческий запах, который я когда-либо встречал: чудесная смесь яблок, бурбона и соли с перцем – стал сильнее, и к нему добавилась отвратительная вонь двух других мужчин. Я помнил, кем они были, о да, я все помнил. В уличной грязи отпечатались следы двух пар ботинок с подошвами, похожие на ковбойские, а между ними шла неглубокая рытвина, словно… Словно что? Что-то плохое, как будто они тащили…

Я не хотел додумывать эту мысль.

По следу легко было идти. Он вел мимо переулка, по которому мы с Берни ходили прошлой ночью, к конюшне без дверей, осевшей и покосившейся. Сквозь трещины в стенах просачивался свет, и в лучах солнца танцевали пылинки. Здесь следы кончались, зато виднелись другие: отпечатки шин. Эти толстые и глубокие полосы в грязи – возможно, следы грузовика или чего-то вроде – вели к дальней стене конюшни, которая в основном отсутствовала, и дальше, наружу. Я пошел по следу, опустив к земле нос.

Они привели меня за угол, вывели на главную улицу этого ужасного места, и оборвались перед салуном, перепутавшись с кучей следов других шин. Я принялся бегать кругами, надеясь на… Что? Я не знал. Но Берни! Где он? И я бежал и бежал, все быстрее и быстрее, пока солнце не выглянуло из-за низких холмов и все не стало ярким и золотым. Это заставило меня остановиться и посмотреть наверх, и тут я понял, что порш исчез. Вскоре после этого я осознал, что машины Сьюзи тоже не было.

Я продолжил обнюхивать окрестности, надеясь, что смогу отыскать хоть что-то – запах Берни, или Сьюзи, или собачьего печенья, которое всегда было у нее в машине. У собачьего печенья чудесный аромат, такой сильный, что пахнет им на всю округу. Но нет, ничего.

Погодите. Ничего, кроме очень слабого запаха сожженного масла, запаха, который я знал очень хорошо: наш порш. Я опустил нос к самой земле: да, это абсолютно точно он.

Я перешел на трусцу. Это была не самая быстрая трусца на свете, но и не самая медленная, такая, средняя, в темпе, который я мог поддерживать практически бесконечно. Запах вел меня вниз по улице, а затем обратно на грунтовую дорогу, по которой мы въехали в город. Вскоре следы шин исчезли, затерявшись на твердой каменистой поверхности, а спустя еще немного времени пропал и запах масла. Я замедлил шаг, затем и вовсе остановился. Вдруг я почувствовал себя очень плохо, и меня стошнило еще раз. В этот раз блевать мне было особо нечем: на твердой земле растеклась небольшая лужица какой-то водянистой субстанции. Вдруг как из ниоткуда появились муравьи и окружили кисло пахнущую лужицу, осторожно пробуя ее своими лапками. Я был уже готов раздавить их лапой, как услышал тихий писк.

Сначала я решил, что это муравьи. Полный бред, правда? Отлично демонстрирует, насколько я тогда был не в себе. Я отошел подальше от лужи рвоты и муравьев и огляделся. От этого движения у меня заболела голова, но я сразу же забыл об этом. С одной стороны лежали низкие холмы, у подножия которых находился Клаусон-Уэллс, город-призрак. Во всех остальных направлениях, насколько хватало глаз, простиралась пустыня. Разве что далеко-далеко, на горизонте виднелись какие-то горы. Итак, моя работа заключалась в том, чтобы…

И снова этот тихий писк. Больше даже похоже на поскуливание. Может, это ветер?

А может, и нет. Сначала факты, а только уже потом теории, как всегда говорил Берни. Я точно не знал, что это значит, но любил, когда он произносил эту фразу. Берни: умнейший человек в мире.

Я потрусил обратно к городу-призраку. Солнце вставало все выше. Время года было уже не такое жаркое, но в пустыне раскаленное солнце пригревало куда сильнее. Язык казался твердым и сухим. Что там Берни говорил? Единственный источник воды на триста километров вокруг? И где он был? Я обнюхал землю, пока бежал назад к салуну, но не почувствовал никакого запаха воды. Затем я вспомнил, что еще сказал Берни: «Если и он еще не пересох». Нет, где-то он должен быть. Берни вечно беспокоился о воде, но она всегда была у нас в…

Писк послышался снова, на этот раз совсем близко. Я понял, что доносился он из салуна, и теперь был точно уверен: это был не писк, а скулеж. Берни? Нет, Берни бы никогда не заскулил, ни при каких обстоятельствах. Но что если?..

Мысль о чем-то настолько ужасном, что Берни мог бы скулить, практически заставила заскулить меня. Я подлез под качающимися дверьми и вошел внутрь.

Большая часть досок в задней стене отсутствовала, и комнату заливал яркий солнечный свет. Я заметил кое-что, чего не увидел в темноте: огромные клубки паутины, хлипкую лестницу, ведущую на второй этаж, и несколько засохших какашек на полу. Я подошел и понюхал их: койоты. Лежат тут уже давно. В любом случае, это было неважно – я не боялся койотов. Это они меня боялись. Пока я с необъяснимым для себя самого интересом обнюхивал их следы, я снова услышал скулеж. Он доносился откуда-то сверху.

Лестница вся перекосилась, и выглядела не слишком-то надежно. Не стоило и забыть, что я был тем еще здоровяком, то есть, довольно большим. Я начал подниматься, и лестница скрипела подо мной с каждым шагом. После нескольких нижних ступенек я не вынес этого душераздирающего скрипа и рванул вверх. Одна доска проломилась и с грохотом упала куда-то вниз, но к этому времени я уже был наверху и стоял в пыльном коридоре.

Я прислушался, но ничего не услышал, и у меня создалось странное ощущение, словно кто-то рядом тоже прислушивается.

В основном свет проходил через окно в конце коридора. Стекла в нем почти не было – остался только один острый осколок, торчащий из нижней рамы. От одного только его вида в моем животе поселилось странное, неприятное ощущение. В моей работе иногда приходилось выпрыгивать из окон, но из этого окна прыгать не стоило. Не забудь об этом, приятель. Берни иногда так меня называл: приятель. «Пойдем, приятель». Я услышал, как голос Берни произносит это в моей голове, и мне это так понравилось, что я послушал его еще несколько раз.

Затем я двинулся по коридору. Тихо и без спешки, приятель. Я знал, как делать это правильно: уши торчком, прислушиваясь к каждому звуку, медленно опустить лапу, перенося весь вес на подушечки пальцев, когти едва-едва касаются пола. Дверь первой комнаты была открыта – точнее, там вообще никакой двери не было. Я заглянул: комната была совершенно пуста, если не считать пыли, грязи и паутины. Следующая дверь была крепко закрыта. А еще одна дверь, последняя, была чуть-чуть приоткрыта – недостаточно, впрочем, чтобы я смог протиснуться внутрь. Я остановился, прислушиваясь и принюхиваясь. Оттуда не донеслось ни звука, но я учуял слабый запах, который что-то мне напомнил. Спустя пару секунд я вспомнил: Вафелька. Но потом я принюхался еще и понял: нет, пахнет совсем не Вафелькой, этот запах более острый, и эта острота в нем мне нравилась. Я осторожно толкнул дверь плечом, и она открылась шире, позволяя мне заглянуть в комнату.

Комната была так же пуста, как и первая – только паутина, грязь и… нет. Тут было что-то еще, забившееся в темный угол – что-то маленькое с огромными темными глазами. Принцесса! И я нашел ее, я, Чет! Затем я вспомнил, что искал Берни, а не Принцессу, и радость моя поутихла.

Принцесса лежала на подушке, совсем не похожей на ее шелковую подушку. Нет, эта подушка была грязной и пыльной. Я гавкнул – был у меня такой мягкий, приглушенный лай, которым я здоровался. Принцесса не гавкнула мне в ответ, она вообще не издала ни звука, просто лежала на подушке и смотрела на меня этими своими большими глазами. Ох. Она дрожала, дрожала всем телом, словно от холода, хотя на самом деле в комнате было душно и жарко. Я подошел к ней, виляя хвостом, чтобы показать… не знаю точно, что я хотел показать, но это было что-то дружелюбное.

Принцесса, кажется, не слишком меня поняла. Она все еще тряслась – по правде говоря, теперь она тряслась даже сильнее. Я не знал, что делать. Со мной такое когда-нибудь случалось? Я такого не помнил. Я всегда просто брал и делал.

Остаться в этой комнате? Как там говорил Берни? Пустая затея. Уйти без Принцессы? Это тоже пустая затея. У меня оставалась только одна идея, и она заключалась в том, чтобы как следует отряхнуться. Так что я отряхнулся – таким движением, которое вроде как начинается с моего носа, потом идет вниз, до самого кончика хвоста, и обратно.

Фух. Я почувствовал себя просто замечательно, когда закончил, и плюс ко всему головная боль ушла. Было бы еще неплохо перекусить, а потом вдоволь напиться холодной… А это еще что? Принцесса отползла на другой конец подушки, прижавшись к стене, словно пыталась убраться от меня подальше, и теперь дрожала только сильнее. В голову мне закралась совершенно безумная мысль, что она меня боится. Но как такое могло быть? Я же был из хороших парней, и пришел, чтобы помочь. Я опустил голову и легонько ткнул ее носом.

Что за черт? Это что, и правда произошло? Она серьезно оскалила на меня свои крошечные зубки? Я на самом деле почувствовал, как кто-то ущипнул меня за нос? Так, с меня хватит. Я схватил ее за шкирку – не слишком-то аккуратно – и направился к двери. Наверное, Принцесса немного побарахталась в моей хватке, но я ничего не почувствовал. Она была такая легкая, словно совсем ничего не весила. Как вообще кто-то может быть настолько маленьким? Потом я тут же вспомнил муравьев – наверное, потому что я видел их совсем недавно, собравшихся у лужи рвоты – и муравьи были точно меньше, чем Принцесса; а еще клещи, отвратительные маленькие создания, которых я ненавидел, и… Я потерял нить беседы.

Я вынес Принцессу за дверь, прошел с ней по коридору и спустился вниз по ступенькам. Она окончательно перестала метаться и замерла спокойно, когда я ступил на лестницу, особенно, когда мне пришлось перешагнуть через недостающую ступеньку. Принцесса понятия не имела, на что я способен. Так что я перепрыгнул через последние несколько ступенек – просто чтобы показать ей – мягко приземлившись на пол первого этажа.

Принцесса взвизгнула – забавный был звук, полный страха и отчасти чего-то еще, может так быть, что и восторга. Забавный звук.

Я попытался придумать, что бы еще такого сделать, чтобы заставить ее завизжать, но ничего не приходило в голову. Так что, потерпев неудачу, как любил говорить Берни – не уверен, что именно под этим имелось в виду, но сейчас было именно то время, когда бы он это сказал – я пересек салун, склонился перед качающимися дверьми и выкинул Принцессу на улицу.

Не знаю, чего я ожидал – что, по правде говоря, происходило в моей жизни достаточно часто – но Принцесса изрядно удивила меня тем, что немедленно вскочила и принялась лаять. Это был высокий, раздражающий, хотя и не очень громкий звук, и звучал этот лай сердито. На что она вообще злилась? Я гавкнул в ответ – низко, с рычанием. Это не произвело на Принцессу никакого эффекта. Она все продолжала на меня тявкать, и даже рванулась вперед, словно – правда что ли? – хотела вцепиться мне в лапу. Я даже слегка подался назад, словно этот крошечный комок меха, скачущий где-то далеко внизу, мог хоть чем-то угрожать здоровенному парню вроде меня. Довольно постыдное поведение. Я гавкнул снова, на этот раз очень громко, хотя, по сути, был зол на самого себя. Может, даже слишком громко – Принцесса замолчала. Она встала смирно, глазея на меня во все глаза. Я вильнул хвостом. Почему бы и нет? Принцесса не вильнула хвостом в ответ, впрочем, ей особенно и не было чем вилять, вместо хвоста у нее был только меховой шарик. Вместо этого ее пасть открылась, и она начала шумно дышать. Я тоже шумно дышал – вроде бы без особой причины, потом, правда, я вспомнил, что мне хотелось пить. Единственный источник воды на триста километров вокруг, но где же он? Я не чуял запаха воды.

Так мы и стояли с Принцессой снаружи салуна, на главной улице города-призрака, совсем одни, и тяжело дышали. У меня было ощущение, что я должен что-то сделать, но я не мог придумать, что именно. Затем Принцесса внезапно развернулась и побежала прочь, двигая лапками так быстро, что они казались размытыми. Я шел рядом с ней, иногда останавливаясь, чтобы она могла меня догнать. Она не смотрела на меня, просто продолжила бежать еще быстрее. Так мы прошли вниз по улице, мимо конюшни, к подножию невысоких холмов. Принцесса резко повернулась и побежала по скалистому склону и вывела меня на крутую и узкую тропинку. Тут она встрепенулась и бросилась вперед, и я последовал за ней. Тропинка зигзагами вела вверх по склону, земля вокруг была каменистой, и на ней ничего не росло – даже обычных пустынных растений вроде кактуса или чертополоха. Но вот когда мы добрались до вершины холма, передо мной открылась совсем другая картина: с другой стороны холма была небольшая полоса травы, росло дерево, а рядом с деревом стояла хижина. А перед хижиной? Маленький прудик, голубой и сверкающий.

Следующее, что я помню – это то что я стоял по плечи в пруду, пытаясь напиться досыта. Ах, чудесная прохладная вода с минеральным привкусом, которую я так любил. Я поднял глаза и увидел рысящую ко мне Принцессу, лапки которой двигались все быстрее и быстрее. Я было решил, что она очень хочет пить, но Принцесса снова удивила меня, когда пробежала мимо пруда и остановилась у дверей хижины. Она поскребла дверь, одновременно поскуливая.

Я вылез из пруда, отряхнулся и подошел к Принцессе, которая, казалось, не замечала меня, а просто продолжала скрестись и скулить. Я толкнул дверь плечом – закрыто. Но я кое-что заметил: это была не одна из тех дверей с ручками, которые я не мог открыть, сколько не пытайся. Здесь была маленькая круглая кнопка, на которую люди надавливали пальцем. Мы с Берни тренировались справляться с такими. Я встал на задние лапы и нажал на кнопку лапой. Щелк: дверь открылась.

Я заглянул внутрь: маленькая хижина с одной комнатой, из мебели – только стол да стул, и еще раскладушка, стоящая у дальней стены. Я подошел поближе. На раскладушке кто-то лежал, накрытый одеялом с головой, так, что видно было только несколько светлых прядей на макушке. Я гавкнул – никакого ответа. Тогда я подошел еще ближе, схватил зубами угол одеяла и потянул.

Аделина Боргезе. Она лежала на спине с открытыми глазами. Не успел я опомниться, как Принцесса каким-то образом умудрилась запрыгнуть на раскладушку. Она вскарабкалась на грудь Аделины и начала лизать ее лицо, одновременно поскуливая.

Может быть, Принцесса этого не понимала, но из опыта своей работы я знал, что значит красное круглое отверстие на виске Аделины. И еще запах: пока не сильный, наверное, только-только начинающийся, но он уже был.

Я снова схватил Принцессу за шкирку и унес прочь. Она не сопротивлялась.