Текст книги "Дом «Ха-Ха»"

МЫ – ХОЛОСТЯКИ

Как-то однажды в «Литературной газете» появилась статья о холостяках. Автор, мужчина, между прочим, и обвинил их во многих земных грехах, и «пожалел»: нестиранные они без женщин, не глаженые, несытые, небритые. И при этом – страшные эгоисты, потому что обездоливают не только себя, но и женщин, не женясь на них. Мы, естественно, приняли статью на свой счет. Написали отклик. Его не опубликовали. Статья была несправедливой по всем статьям. Холостяки «Дома ха-ха» сделали вывод, автор или не был холостяком никогда, или не жил в общежитии, тоже никогда. Женщины нашего завода, а также и те горожанки, которые имели честь познакомиться с нами, отмечали нашу всегдашнюю подтянутость, отутюженность, выбритость и элегантность, но это уже по мере возможностей.

В общежитии «Ха-ха» не пьянствовали. Это обстоятельство тоже удивляло женщин – коллег по работе: как? Одни. Холостые. Без всякого надзора со стороны изначально праведных жен – и не пьют? Да, вот так и не пили. В абсолютных трезвенниках не состояли, но и пьяницами не были, кроме уже известного Леши Шишкина. Его личный пример нас не увлек. Нельзя сказать, что и во всем «хохочущем» доме пьянство процветало чрезмерно – рабочие завода меру знали и за ее пределы выходили редко. Нами, холостяками, отмечалось: «женатики» бывают пьяными относительно гораздо чаще, чем наше холостяцкое племя.

Причины и нашей подтянутости, и трезвости объяснялись просто: после работы многие из нас учились, а это занятие требовало трезвой головы; перед своими девушками тоже необходимо было показываться в трезвом виде, а если их не имелось – тем более, потому что с пьяным и неопрятным человеком ни одна порядочная и приличная девушка знакомиться не станет, а нам нужны были именно хорошие, порядочные и приличные. Каждый искал свою единственную. Замужние женщины, работавшие на заводе, опять недоумевали, глядя на нас, без ложной скромности симпатичных и молодых, мающихся в «общаге»: почему вы не ищете невест с квартирой? Найдите, женитесь – и жилье появится, и сыты будете, и обстираны, и обштопаны, и… Да мало ли еще какие блага вас ожидают в счастливой семейной жизни. Мы не возражали, но линию свою держали стойко. Со штопкой и стиркой мы справлялись и сами с успехом – так же, как и с приготовлением еды… И женщины нам нужны были не в качестве обслуживающего персонала, а уж жениться только ради этого никто из нас рисковать не хотел, наслушавшись об «ужасах» семейной жизни от своих товарищей…

Встречи со своими красавицами мы назначали чаще всего у Дома связи, придавая названию последнего уже иной смысл, с почтовой и телеграфной связью не имеющий ничего общего. Встретившись, приглашали обычно в кино, а после сеанса гуляли по городу. В окрестностях площади Горького не оставалось, наверное, ни одного двора, где бы не ступали наши ноги, и ни одной скамейки, где бы мы не сидели. Сидя, конечно, не только разговаривали… Заниматься более интимными, чем разговоры, делами нам больше было негде. Иногда, в очень особых случаях, приводили своих подруг в «Дом «Ха-ха», вызывая тем острый интерес любопытных соседок по коридору. Деликатные товарищи по комнате к нашему приходу, «как нарочно» и совершенно случайно куда-то исчезали… Так мы и объясняли девушкам: вот, мол, ребята ушли куда-то и не вернутся, неведомо почему, ну никак не раньше, чем через часа три… По «странному» совпадению обстоятельств так оно и было – в комнате никто не появлялся именно три часа… Девушки, может быть, и не верили в случайность совпадений, но помалкивали – у них тоже не было выбора…

Иногда происходили недоразумения. Как-то раз мы, «совершенно случайно» где —то задержавшись на три часа, пришли со спокойной совестью в свою комнату, включили свет и… Увидели на кровати накрытое одеялом с головой… нечто, похожее на тело… или на два. Тело, или тела, признаков жизни не подавали и не шевелились. Замерли на месте и мы, не зная, что нам дальше делать. Свое отсутствие мы честно отработали и были бы непроч отдохнуть, но наш товарищ подозрительно от нас скрывался под одеялом в неизвестном количестве. Если это количество было более одного, то одному из них, вероятнее всего, предстояло одеваться, и мы при этом являлись помехой. Но сколько их там? Одному из нас пришла в голову простая, как все гениальное, мысль: определить искомое по… количеству ступней. Он на цыпочках подкрался к койке и осторожно приподнял одеяло с той его стороны, где предполагались ноги. Их оказалось четыре – для одного нашего товарища многовато. После совершения открытия, мы громко кашлянули и многозначительно сказали друг другу, что хотим еще погулять минут с пятнадцать… Когда мы вернулись после названного времени, наш товарищ скромно спал на своей койке с положенной ему личной парой ног. Подругу свою он провожать почему-то не пошел. Хотя это был наш священный долг.

Провожали мы девушек главным образом из удовольствия. Опасность нападений злоумышленников была маловероятна. За все свои провожания, мне лишь один раз пришлось отбивать нападение, но оно совершилось на одного меня и из чисто хулиганских побуждений уже при возвращении домой.

Однажды и наш Юра Шурин явился с избитым в кровь лицом. Мы ринулись было поквитаться с обидчиками. Но Юра остановил… Избили его на улице имени товарища Воробьева, на Воробьевке, как мы ее называли. Избили на крыльце… отделения милиции. Проводив свою девушку, Юра возвращался в радужном настроении совершенно трезвый. Его окликнули два милиционера, начали к чему-то придираться, провоцируя на ответную грубость. Юра, как умный человек, сообразил, что к чему и благоразумно помалкивал. Тогда его начали избивать, тоже в расчете на ответ. Боксер-разрядник, да еще парень флотский, Юра без труда уложил бы их обоих. Ему и с большим количеством доводилось управляться, но он сдержался, хотя с большим трудом: воспринял нападение, как провокацию. Ответь он на удары ударом – схлопотал бы «сопротивление милиции» со всеми вытекающими последствиями для себя, и с поощрением по службе милиционеров. Такие приемы входили в практику тогдашней милиции. Об этом нам было известно от наших товарищей милиционеров. Они сами презирали провокаторов и, конечно, не считали такие приемы правилом. Но и очень уж большим исключением они тоже не были. Избивали Юру кулаками. Дубинки тогда еще введены в обиход милиции не были. «Демократизаторы» появились в руках милиционеров в 1967 году К всеобщему удивлению – ведь этот год был юбилейным: исполнялось пятьдесят лет Великой Октябрьской социалистической революции – юбилей победившего демоса. И вдруг дубинка – «демократизатор». В то время и придумали этот термин – сами милиционеры, временами не лишенные чувства здорового юмора.

На досуге же стояли и в очередях. Например, за папиросами и сигаретами. Они тоже являлись дефицитом, как и многие другие свидетельства наших возросших потребностей. Пачка в день считалось нормой. Чтобы эту пачку раздобыть, приходилось, как охотникам за добычей, рыскать по всему городу. Однажды пронесся слух: на автозаводе сигареты «Прима» есть! Имелся ввиду не сам завод, а Автозаводский район. Помчались после работы туда. Слух оказался верным. Время потратили не напрасно. Вернулись с пачками «Примы».

В том доме, где сейчас располагается музей Я. М. Свердлова, находился табачный магазин. Хвост очереди за куревом, бывало, тянулся от него чуть не до кинотеатра «Рекорд». Проходя мимо нее, какой-то дед однажды приостановился, посмотрел задумчиво и сказал, покачав головой: «Такого ни один контрреволюционер придумать бы не смог…» Запомнился нам и этот загадочный дед, и его слова, и та очередь.

О наших мытарствах за куревом написал я своему брату, жившему на Сахалине, юмористическое письмо. Через некоторое время получаю извещение о посылке. На почте вижу большой ящик, напрягаю соответственно мышцы и чуть не подбрасываю его выше головы. Недоумеваю: что там такое легкое может находиться? Открыв посылку в общежитии, обнаружил плотно упакованные пачки «Беломора»!.. Папиросы. С острова Сахалин. В город Горький. Посылкой… Но радость была велика. Все курильщики «Беломора» в нашей комнате получили по пачке папирос, проделавших путь от ленинградской фабрики имени Урицкого до Сахалина, а затем от этого острова до нашего города… Брат получил от нас всех коллективную благодарность. Чаще всего сигареты появлялись почему-то в буфете областного суда – нас и туда поиски завели. Но там их отпускали не более двух пачек «в одне руки». Приходилось делать второй заход, искажая свое лицо по возможности до неузнавания, чтобы бдительная продавщица не смогла опознать недавнего покупателя.

Курили прямо в комнате. Четверо из пятерых: Володя Честнов не курил, оберегая свое здоровье, но не докучал нравоучениями… Курили, отдыхая на койке лежа. И очень не любили вставать на стук в дверь, если к нам кто-нибудь приходил неожиданно. Заслышав сигнал о приходе гостя, лежащее общество начинало препираться на тему: кто вставал открывать дверь в предыдущий стук… Споры затягивались, заставляя пришедшего упорствовать в своих домогательствах. Наконец, кто-нибудь, ворча, вставал…

Кто-то как-то размечтался: эх, бы вот сделать так, чтобы открывать дверь, не вставая с кровати. Мечту восприняли, как рационализаторское предложение и взялись за его реализацию. И реализовали, не слишком затянув во времени. Теперь, при стуке в дверь раздавалось, мрачное завывание, короткий скрежет и лязг. Дверь медленно открывалась… При первом эксперименте все произошло в уже указанной последовательности, но в дверь никто не вошел… Полежав некоторое время в недоумении, пошли посмотреть, кто же это постучал, но не появился. Этот кто-то стоял за дверью, глядя на нее, как на призрак, почти в ужасе. В самом деле: скрежет, вой, а за дверью никого нет… Мистика.

Мистики не было. Просто к дверным створкам прикрепили маленький моторчик, оттягивающий стальной стержень при нажатии кнопки. Кнопки замаскировали возле каждой койки и подвели к ним провода. Небольшой минус системы заключался в том, что дверь теперь нельзя стало с и внутренней стороны открыть без помощи кнопки… Кому-то понадобилось уйти – хвать, а дверь заперта. Вот тут мы инсценировали «мистику». Гостю разъясняли, что открыть дверь можно лишь при помощи волшебных слов «Сезам, откройся!» Самое интересное то, что на удочку попался наш же товарищ из соседней комнаты. Когда мы, с трудом глотая смех, сказали ему о «волшебных словах», он с самым серьезным видом произнес их, пристально и настороженно глядя на дверь. Кнопку незаметно нажали, вход открылся, и наш друг, покачав головой, вышел через нее с трепетом… Нам стало и смешно, и стыдновато за свою шутку, воспринятую нашим другом очень уж серьезно. Впрочем, мы ведь предварительно запудрили ему воображение россказнями об «акустических системах» и «звуковом реле», якобы вмонтированных в нашу замечательную дверь…

Праздники отмечали тоже в своей комнате, в своей компании. Мужской состав всегда имелся под рукой и в полной готовности, а вот женский приходилось подыскивать на тех же вечерах отдыха и на танцах. Как правило, находили. Бывало, что не все. Тогда найденные участницы компании приглашали своих подруг, и общество оказывалось укомплектованным. На Новый год притаскивали елку. Но вот с игрушками на нее появлялись проблемы. В мужском, суровом общежитии, их, конечно, не было. Объявлялся сбор пожертвований, участники празднества приносили игрушки с собой, кто какие мог, и елка оказывалась украшенной. Может быть, не так пышно, как того бы хотелось, но мы были не в претензии: главное, ведь, не в елке…

Праздничный стол тоже не поражал изысканностью блюд. При его приготовлении мы отключали свои кулинарные фантазии и не предлагали гостям ни «фрезер», ни «габер» еды. Впрочем, понятия гость и хозяин были весьма относительны. Застолье организовывалось вскладчину и поэтому «хозяевами» становились все участники. Мы лишь предлагали свою комнату, как место проведения праздника, и следили за тем, чтобы не возникало никаких неприятных инцидентов. Закуска приобреталась в магазинах из того, что там могли предложить. Предложения разнообразием не отличались: как правило, это была колбаса, сыр, иногда холодец, консервы, какие-нибудь конфеты – предпочитали «Маску».

«Сервировка» стола состояла из имеющейся в распоряжении общежития посуды: тарелки, железные или фарфоровые кружки, стаканы, разномастные вилки и ложки. Из напитков предпочитались крепкие: водка и популярный тогда «Кубинский» ром, изготовлявшийся в Венгрии из сахарной свеклы. Это была темно– коричневая жидкость с приятным шоколадным запахом и вкусом, и убойной силой крепостью в шестьдесят градусов. Смесь ее с шампанским называлась «Бурым медведем» и способна была свалить с ног самих медведей и даже стойких мужиков. Зная за ней такие свойства, применяли жидкость с осторожностью. «Медведи» водились за столом и другой породы, «белый», например: смесь водки с шампанским. Но вот сочетание «Столичной» водки с тем же шампанским называлось уже почему-то «Северным сиянием», а с самой дешевой водкой, с неофициальным наименованием «Сучок» – «флажком»…

Публика собиралась за нашим столом молодая и не зажиточныая. Закуски и «вина» на столе не изобиловали. Наверное, столь экзотические смеси и служили для того, чтобы при минимуме употребления происходило максимум увеселения… Как уже говорилось, действие рома могло произвести эффект нокаутирующего удара. И вот однажды произошел драматический случай.

На встречу Нового года пришел к нам наш товарищ из заводского цеха со своей девушкой. Подругу свою он очень любил и имел серьезные намерения в дальнейших отношениях. Девушка действительно была очень хороша собой и сложением, и лицом, и манерой держаться. Увидев ее, мы искренне поздравили своего друга с обретением такой дамы сердца, и даже позавидовали ему. Каждый из нас, не колеблясь, пошел бы на нее в атаку, если бы она была свободна. Но она пришла с нашим другом и поэтому становилась персоной неприкосновенной – таковы были неписаные правила нашего общежития… Игорь, так звали ее спутника, имевшего серьезные намерения, ни вина, ни водки не пил. В обычной жизни. И был очень полным, и добродушным парнем. Зная об этих его свойствах, особенно о трезвом образе жизни, мы его по-дружески предупредили о коварных возможностях рома вообще, а в смеси его с водкой – в особенности. Так и сказали: «Игорь, помни о «Буром медведе»…

Неизвестно что трансформировалось в игоревой голове после выпитого шампанского, но он употребил после него и изрядную порцию той самой убойной смеси… Эффект оказался в полной мере именно тот, который и должен был произойти. Когда застолье плавно перешло в главную часть вечера – в танцы под радиолу, Игорь твердой походкой вышел из-за стола. Чуть ли не строевым шагом вышел на середину комнаты, потребовал общего внимания, провозгласил «Ребята! Помните про бурого медведя!» и пал на пол, не сходя с места… И больше не шевелился, превратившись, таким образом в естественное препятствие для танцующих.

Убедившись, что наш друг всё-таки жив, мы бережно перенесли его в соседнюю комнату, где он благополучно и проспал до утра… Подруга его осталась в компании одна… И этим немедленно воспользовался один из нас, позабыв о наших писаных и неписаных правилах: подруга друга неприкасаема. И не мудрено. Возможно, и она тоже попробовала вкус «Бурого медведя». На ногах при этом, правда, устояла: в общем зале, во всяком случае. Но куда-то уединилась со своим новым, застольным, поклонником… Поклонник потом сказал нам, очень секретно: Игорю на этой девушке жениться не следует – она не выдержала испытаний. Каким именно «испытаниям» он ее подверг, не уточнялось, но было понятно и без слов… Игорь с ней действительно перестал встречаться… А с тем, кто ее «испытывал», она не захотела встречаться сама. Возможно, испытание оказалось не в его пользу. Оба просто интимно поразвлекались на койке.

Интересно отметить: ни один из нас, живших в «Доме»» Ха-ха», ни на участницах наших праздничных компаний, ни на тех, с кем знакомился на танцах, не женился. Как-то не везло при дальнейших встречах – не складывалось… Но о будущих взаимоотношениях не думалось во время наших вечеринок. Играла радиола, звучали итальянские, модные тогда, мелодии, в полумраке медленно двигались пары, тесно прижимаясь друг к другу до головокружения и перехватывания дыхания… Медленно, но одновременно и быстро, двигалось время, приближая конец нашей жизни в «Доме ха-ха»…

Конец дома «Ха-Ха»

Комендант, как ему и полагается в каждом приличном общежитии, у нас имелся. Но появлялся очень редко – не было достойного повода. Ни чрезвычайных происшествий, ни скандалов и ничего другого, интересного для коменданта, у нас не происходило. Но вот как-то однажды себя нам явил. Пришел не один, а с еще несколькими официальными лицами. Лица молча обошли и осмотрели комнату. Особое внимание привлекла наша «надверная» живопис: на нескольких забеленных стеклах были изображены картинки. На одной красовался «Энтузиаст», в безумном порыве вытаращивший глаза и распяливший рот истошным, но немым, воплем. На другой одноглазый череп взирал отрешенно на зрителя. Под черепом надпись: «Вечность». Третья картинка изображала Лешего, приподнявшегося с пня и обнажившего дыру на своих обветшалых брючишках. Надпись гласила: «И на троне штаны протирают».

Рассмотрев «галерею», лица охмурели. После непродолжительного раздумья одно из них изрекло: «А не идеологическая ли это диверсия, товарищи?..» Порассуждавши на эту тему, порешили, что всё-таки нет. Но если бы решили, что да, то далее следовал бы вывод: в общежитии оборонного завода процветает чуждое нашему замечательному советскому строю явление… С этой точки зрения лучше было решить, что никакого явления нет. Его и в самом деле не было. Просто один из наших умельцев на досуге таким образом позабавился, не помышляя ни о какой политике.

Но официальные лица явились не просто так на картинки смотреть. Они сообщили нам о скорой ликвидации всего нашего коммунального поселения. Дом понадобился для возрождаемых совнархозов. Все семейные жители Дома переселялись в новые квартиры со всеми удобствами или в «малосемейки». Нам, холостякам, предстоял переезд в цокольный этаж жилого дома на улице Крылова, находящейся неподалеку от общежитий медицинского института и детской больницы, расположенной на проспекте Гагарина.

Может показаться странным, но нам обрисованная перспектива не понравилась. Решительно не понравилась. Несмотря на явные неудобства нашего жилища, у него имелись неоспоримые, для нас, преимущества: дом находился в центре города – неподалеку от всего того, что мы уже привыкли считать своим. Улица же Крылова – у черта на куличках, и эти кулички нас совершенно не устраивали. Соседство Оки, Щелоковского хутора и парка имени ВЛКСМ – не имело никакого значения. В то время мы еще не знали всей прелести тамошних мест…

Коллектив заупрямился. Когда дело дошло до переезда, и наши соседи по коридору с удовольствием и радостью принялись вытаскивать из своих комнатенок вещички, мы не тронулись с места и не моргнули ни одним глазом. Не уйдем, и баста. Смешно и наивно. Наивны были надежды на то, что нас могут оставить, когда все другие жители Дома выехали. Смешны оказались и надежды совсем иного рода, ничуть не наивные. Дело в том, что некий грамотный юрист открыл нам страшную тайну: по нашим, советским законам, нас не могли выселить без решения суда. Даже не смотря на принадлежность нашу к служебному помещению – общежитию. Переселить же нас, в соответствии с тем же законом, каждого, должны были в отдельную благоустроенную квартиру… А не в общежитие, каково бы оно ни было. Вот, замечательный такой имелся закон. Многие из нас понимали: нам персональных квартир не видать, даже при наличии замечательных законов. Прежде всего потому, что многие из женатых не имели своих квартир, а уж о холостяках что и говорить. Но почему бы и не попробовать, а вдруг и получится – во всяком случае никто ничего бы не потерял: общежитие – то все равно дадут.

И вот в одну из освободившихся комнат нашего замечательного дома вселяется, самовольно, молодая семья с грудным младенцем – наши товарищи по работе. Их расчет прост, «как правда»: на улице зима – с ребенком не выгонят. А если и станут выгонять, то потребуем дать квартиру – имеем, мол, право. Их, действительно, какое-то время не трогали. Совещались, наверное, как поступить. Посовещавшись, прислали несколько милиционеров и те, без долгих рассуждений, силой принялись выпроваживать семью вон из комнаты. Сцена была, конечно, безобразной. Испуганный ребенок надрывается в плаче, мать в истерике.

У главы изгоняемого семейства оказался припасенным фотоаппарат. Им он и заснял, как милиционеры волокут по коридору его жену с младенцем. При этом серьезно пообещал снимок этот предъявить в комитет по защите прав человека… Лучше бы помолчал. Милиционеры набросились на него, вырвали фотоаппарат, вытащили и засветили пленку… По правде говоря, шансов у нашего товарища получить квартиру таким путем не было никаких. Хотя бы потому, что они не были прописаны там, куда самовольно вселились и помещение это было служебным… Но они попробовали и мы были на их стороне.

Не получился и у нашего Степана подобный номер. Шансов у него, казалось, побольше: он был прописан в общежитии и имел право требовать себе квартиру. Впрочем, так же, как и мы все. Но мы не захотели заниматься безнадежным делом. Степан захотел проэкспериментриовать. Однако не успел ничего предпринять. В один «прекрасный день», придя с работы к себе в комнату, мы увидели ее пустой. Все наши койки, столы, стулья, шкафы и вещи без нашего участия перевезли в новую квартиру на улице Крылова в дом номер три… Нам ничего другого не оставалось, как последовать за ними туда же. Степан опыт свой решил продолжить: заявил в милицию, что во время переезда у него пропала тысяча рублей… Этот фокус тоже не удался.

Дом под номером шестьдесят на улице, бывшей, имени Свердлова, а теперь Большая Покровская, лишился своего уникального титула «Ха – ха»… Хотя как знать.

Когда я прохожу мимо него сейчас, то всегда вспоминаю ту счастливую пору. Замечательную пору. В этом Доме мы встретили оглушительным ликованием полет Гагарина. Здесь приветствовали победу нашего тогдашнего любимца Фиделя Кастро. Но здесь же и начали понимать: в нашей стране происходит что-то неладное. Точнее, мы видели, что именно происходит и что именно неладно… Но не понимали причин происходящего. Считали его следствием неспособности и нерадивости только наших местных властей…

А Дом почти не изменился. Мы не забыли его. И мне кажется, что и он не забыл о своих прежних жителях. Не забыл и – скучает о них – ведь он был единственным во всем Горьком городе «Домом «Ха – ха» – домом нашей рабочей молодости.

Окончено 4 июля 2016 г.