Текст книги "Дом «Ха-Ха»"

Дневник
контролёра ОТК цеха №6 завода «Гидромаш»

Предисловие

Грязь бывает, и есть, разная. Грязь на сельских дорогах грунтовых, на распаханных полях – тоже после дождей. Через грязь грунтовой дороги, отдаляющей одну сторону деревенской улицы от другой, перейти бывает не легко даже в резиновых сапогах – видел и ощущал такую, например, в деревне Рои Кировской области в семидесятые годы прошлого века.

Непролазная и не проходимая грязь сильно тормозила неступление немецких войск осенью 1941 года. Так что от грязищи такой даже польза была, для России… Грязь на пашне тоже вреда не причиняет, если по ней не тужиться пройти…

Но есть, оказывается, и грязь иных сортов. Эту набирают откуда-то в вёдра, или в какие-нибудь иные ёмкости, и старательно льют на что-то хорошее и чистое, дабы исказить их до неузнаваемости. Это грязь политическая, чаще всего. Здесь бывает и так, что грязью называют кристально чистейшую правду. Это уже для того, чтобы опорочить правду и очистить ложь, грязную по определению, в чью-то пользу. Сложное явление, одним словом. Особенно если речь об истории. здесь так или иначе из грязюки высовывается чьё-нибудь лицо. Впрочем, если в грязи, то уже не лицо, а морда или харя – это уж кому как захочется определить.

Дневник свой личный веду я давно. С армейских лет. Продолжил даже после того, как довольно жестоко поплатился за такое крайне крамольное занятие, как запись собственных наблюдений и мыслей, по поводу сих наблюдений. Едва в дисциплинарный батальон не угодил. Спасло только то, что был отличником боевой подготовки. О политической начальство так сказать уже не могло – после прочтения моего дневника. Как он у начальства оказался? Очень просто: поднятый по тревоге, забыл сунуть его в карман – оставил в тумбочке. Проверявший тумбочную дисциплину сержант полюбопытствовал: что это за блокнотик в тумбочке армейской в неположенном месте лежит?.. Прочитав, ужаснулся и передал её замполиту…

«На ковёр» пред грозные очи начальника полковой школы сержантов, офицеров в полном составе, и, естественно, замполита, меня привели едва не под конвоем автоматчиков. С недоумевающей душой в пятках: за что?! Мне доходчиво объяснили: за… оскорбление самого Героя Советского Союза Валерии Борц! Ни много, ни мало! Помните кто она такая была? Член подпольной организации «Молодая гвардия» в Краснодоне. Так вот её я и «оскорбил» ужасно как – назвал её в дневничке своём «гибридом дамы с офицером». Дело в том, что она служила в нашем полку в звании капитана – то есть, была офицером. Но и женщиной в то же время. Вполне симпатичной. Такой, вот, «гибрид» получился. Молодые офицеры, услышав такое, горласто захохотали. Но тут же сникли под устрашающим взором замполита: какой может быть смех?! Какой-то рядовой солдат оскорбил Героя! Облил его грязью! Как может советский офицер-герой «гибридом» быть?!

Но это оказалось ещё половиной беды, на меня упавшей. В том же дневнике оказалась и другая, прямо вредительская, запись: «желание изменить родине»! «Скукота в полковой школе. Хоть беги. Дезертировать, что ли?.. шутка юмора, разумеется. Но и её оборотили всерьёз. «Кто твои сообщники!?» громообразно лупанул по столу кулаком бдительный замполит…

Как ни странно, но он же дело и замял. Шутка ли: иметь во вверенном ему полку. Да ещё и в полковой школе, такого зловредного злыдня как я – скандал на всю армию. А солдат-то, вроде, и не такой и плохой – по всем статьям боевой подготовки только отличные оценки. Отделался я почти лёгким испугом. Даже на комсомольском собрании не «разбирали» – как бы и там до смеха не дошло… Никаких дневников после происшедшего я в армии, естественно, не писал. Вновь начал уже после службы в армии, работая на нынешнем заводе «Гидромаш», в прошлом «а/я 69».

Записи в личном дневнике не для публикации делаются или какого-либо иного оглашения. Разве что в виде исключения. Для ознакомления предполагаемых читателей с прошлой жизнью как она была на самом деле. 34 (тридцать четыре) толстых, в 96 страниц, тетради записей. В них есть и то, что некоторые сегодня называют «антисоветчиной». Но я был в 60-е годы, о которых первая тетрадь, комсомольцем праведным, забугорной радиоклеветы не слушал – антисоветчиком быть не имел никаких оснований. Записывал то, что видел, знал, испытал и – думал в свои тогдашние годы. Итак… Самая первая запись.

Работал воловьи

2 января 1964 г.

Первый «трудовой» день нового года… Мне сейчас не то что до труда, а как-то вообще ни до чего желания нет, кроме двух вещей: выспаться и отдохнуть. Сижу в каком-то пнистом состоянии, словно из меня вымотали и вытрясли всё, что я имел.

Перед праздником работал воловьи. Особенно растрясла меня новогодняя стенгазета, с которой я возился двое суток – кроме основной работы в цехе. Отощал ещё больше (так что состою сейчас из сплошных острых углов), дошёл до полного отупления и ещё сутки спустя пытался «говорить стихами». Газета, правда, говорят, удалась. Даже премировать собирались. Вот это было бы весьма и весьма кстати. Но у нас это могут собираться делать от нуля до бесконечности.

Новый год начинаю мрачно. Завтра поеду домой к родителям и убеждён – мрачность свою этим самым увеличу ещё больше.

Не работаю – написал заявление на отгулы. Правда, не имею понятия подписали ли мне таковое, но работать сейчас не в состоянии: трупы, пусть даже и живые, не работают…

13 сентября 1964 г.

– Суббота кончилась тридцать минут назад. Не субботистая какая-то суббота оказалась. Работал я во вторую, ненавистную мне, смену. Ничего не может быть гнуснее второй смены, да ещё и в субботу. С утра времени мало и вечером тоже.

Сейчас в комнате все в сборе, кроме Юрки. Уехал домой к родителям. Два дня не работал – сломался-таки его допотопный токарный станок, который давно уже при работе дрожал и «дерьгался» так, что казалось, вот-вот сорвётся с места и начнёт убегать и от своего хозяина, и от непосильной работы, по всему цеху.

Валентин и Виктор, оба два, воздвигнулись на одной койке и оживлённо… читают. Валентин горизонтален. Оглушительно шмыгает носом и читает ограбленную у меня книгу, которую никак не хочет отдавать. Да ещё и взывает ко мне, чтобы я вспомнил про совесть…

Виктор вертикален: сидит и читает вторую книгу за день. Обладает сей товарищ редкой способностью прочитывать книгу часа за три и потом рассуждать о ней.

Кончил и повесил сегодня картину с берёзой и бурей. Кое-что удалось, кое-что нет. А вобщем мне не нравится. Для «пробы пера» сойдёт. Пожалуй, я слишком фотографичен. Но надеюсь со временем от этого недостатка, может быть, избавлюсь. Ибо, как гласит «древняя китайская» пословица: «для труда и совершенства требуется время.

Кстати, о труде… Сегодня в БТК (бюро технического контроля) ералаш. Наша «новая метла», сиречь главный контролёр завода, ничтоже сумняшеся, «изобрёл» покрасить пол в нашем царствии контрольном. Для этого из «царствия» двигали с большой натугою тяжеленные плиты, столы и прочие приспособления. Всё это в рабочее время, когда на плиты выкладывают детали на проверку. Потом «эмигрировали» на участки, где я и проявлял чудеса эквилибристики, прыгая вокруг плит, как Валерий Брумель.

А, между прочим, красить пол у нас – это всё равно что пытаться построить пирамиду из муки при сильном ветре. Но демонстрация «рабочего пыла», конечно, эффектная. А эффективная ли – не суть важно.

К слову же и о китайцах. По радио сообщили, что кого-то в Китае расстреливали из пулемётов «товарищи коммунисты». С трудом верится – ведь поднимали же там революцию, свергали, провозглашали, вздымали… и т. д. Для чего? Ведь и коммунисты же. Или незабвенный Карл Маркс чего-то там не додумал?.. Эдак, пожалуй, не только в Китае могут дойти до стрельбы в рабочих, но и в других странах «победившего социализма»…

Ба, однако, братия наша уже усиленно спит. Пора и мне на боковую.

15 сентября 1964 г.

Ещё один день «канул в вечность». И довольно бестолковый день.

Вся комната в смятении и труде – ищем бычки. Покурить. Заглянули во все банки, склянки, коробки, ящики и прочее. Сдвинута мебель, общупан и исползан пол. Валентин, трясясь, как Плюшкин, колдует над тремя жалкими окурками, пытаясь соорудить из их пыли и пепла какое никакое «курево». Судя по доставшему до меня зловонию это ему как-то удалось.

Вовка ропщет: мешают спать, а ему завтра рано вставать на работу и он дико боится проспать.

Однако без курева не пишется…

«Истребители-перехватчики»

25 сентября 1964 г.

По законам нашего «ящика» я должен был бы сегодня чувствовать себя эдаким «миллионером в миниатюре», «микророкфеллером». Должен бы. Но не чувствую. По той простой причине, что вчера нам не выдали аванс, а от зарплаты уже ничего не осталось. «День авиации», то бишь замечательный праздник День получки, отменяется.

Но каковы жёны заводчан! Ими, по-моему, надо бы всерьёз заняться учёным психоаналитикам. Откуда они, женщины, живущие минут за 40 езды до завода и никогда в нём не бывавшие, точно знают будет или нет получка? Ведь об этом сам главбух «Гидромаша» узнаёт только в день зарплаты. Вчера, ещё только подъезжая к заводу, я уже знал, по особой примете: денег мы сегодня не получим. Примета верная: возле проходной завода не было ни одного «истребителя-перехватчика» – так у нас называют жён, предупреждающих преждевременную растрату зарплаты мужьями.

М-да… Наш цех каким-то чудом, напрягая все имеющиеся органы, выполнил не только план, но к нему что-то ещё, соцобязательства, должно быть. За это нам перебегающее красное знамя. И в результате – задержка аванса… Что это: небрежность администрации или «вознаграждение» такое?

Между прочим, за порядки в нашем цехе, да и на всём заводе, надо бы в корне сменить и перетряхнуть всю руководящую верхушку, а не награждать знамёнами и поздравлениями. За одну штурмовщину, и прежде всего за штурмовщину, надо бы давно отправить директора завода на «заслуженную» пенсию или, ещё лучше, в казённый пансион…

Вместо этого наши «экспериментаторы» «изыскивают резервы», пути устранения, уменьшения, увеличения и пр. и др. В заводской газете «За качество» (!): «…поиски пока безрезультатны, но если они будут продолжаться, то…» Любопытно: как это продолжение безрезультатных поисков могут дать какой-либо положительный результат?

Статья эта, написанная и подписанная неким Ачаловым, свидетельствует, в лучшем случае, о желании просто отписаться, в худшем – о безнадёжном скудоумии автора. Вообще сей муж на протяжении всей статьи рьяно «открывает Америку» одну за другой.

Ханжества, лицемерия, показного, но бессмысленного «энтузиазма» у нас на заводе столько, что хватило бы на целое государство «Показуха», если бы таковое организовалось. А впрочем…

(События за истекшее время. Хрущёв отработал. Выгнали – буквально выгнали. За дело. Но всё-таки…)

17 ноября 1964 г.

Лежу на койке. В почти столбнячном состоянии. Уже, вроде бы, пора бы и привыкнуть, и даже привык, к разным гнусностям и мерзостям, но всё – таки крайне неприятно ещё и ещё раз испытывать всё это на своей шкуре. Не кролик же я подопытный… Слушал по радио постановку о вере в людей, во всевозможные их положительные качества и т.д в этом духе… У меня же вера эта испаряется почти на нет. А если и поддерживается, то вот такими, ставшими для меня чуть ли не мифическими передачами и логическими размышлениями о том, что хорошее и порядочное в мире всё же есть.

18 марта 1965 г.

По энтузиазму и регулярности записей в дневник я похож на Обломова. Остаётся только подсчитать, когда он, дневник, рассыплется в дряблую труху прежде, чем я до него доберусь… Подсчёт, однако, довольно бессмысленный, ибо наверняка процесс продлится очень долго…

Сегодня исторический день. Человек в космосе. Наш человек Леонов буквально в космическом пространстве, а не в корабле, там же находящемся. Прогресс, техника и прочее. По радио целый день марши, репортажи и комментарии. Об этом я догадываюсь. Точнее почти догадываюсь, ибо радио едва-едва слышно. Наши сурки, дабы уберечь нервы свои для более продолжительного сна, стараются как можно реже или как можно тише его включать…

4 декабря 1965 г.

Доживаю последние часы своей 26-летней жизни… Завтра проснусь уже солидным товарищем 27 лет отроду, неженатым, членом (пока) ВЛКСМ и профсоюза. В других, э-э-э-э-э, «органах» пока не состою. Наверное и не буду.

Как же прошёл этот день. Не работал. «Фюрер» прогнал вчера Чижова в отгул, а меня на сегодня. Немножко нарушило это мои планы, но нет худа без добра. Зарядил себя энергией в 9 часов 30 минут и отправился сдавать «стеклопосуду» – бутылки то есть. Ухитрился донести до Караваихи всё-таки посуду, а не стекло. Хотя для этого имелись все шансы: дождь, плюс четыре градуса и настоящая скользень. Взял бутылку коньяка и сейчас задумался: зачем?.. Пить не с кем, а одному. В свой день рождения… Слов нет. Впрочем, как я уже и раньше знал, «осчастливил» я своим рождением только себя. Меня сегодня обманули. Это, собственно, не удивительно вообще, но сегодня обман был со стороны человека, от которого я этого меньше всего ожидал.

В кино ходил. Хороший фильм «Как вас теперь называть?». А как, в самом деле, меня теперь называть?.. Вот и не знаю.

Пытался заснуть, но безуспешно. Чернейшие мысли ворочаются, как слоны. Череп мой трещит и ноет… Впрочем, кажется я заболел. Испытываю всяческие колики, болики и ломоты, как будто все 26 лет потихоньку тычут в меня мягким, но чувствительным кулаком времени…

«Гвардия» ушла на вечер в Дом работников просвещения. Я тоже, наверное, пойду туда же. Но позднее – для того, чтобы стать обманутым ещё раз. Хорошенькие «подарочки»…

Завтра надо бы поехать домой, но нельзя. Во-первых, у станции, конечно, потоп непроходимый. Во-вторых, вряд ли мой «цветущий» вид обрадует моих родителей. Пусть лучше думают, что я жизнерадостно праздную день рождения, дергаюсь, весёлый, здоровый и слегка пьяный…

5 сентября 1968 г.

…Уже четыре дня как вышел из отпуска и вошёл в созидательный труд. В производственный ритм ещё как следует не влился и энтузиазм мой разглядеть невозможно даже в электронный «мелкоскоп» – нечего и разглядывать. Может быть, и есть что-нибудь, но в весьма разреженном состоянии.

Как отдохнул… Вообще-то в отпусках, как правило, не отдыхают, в прямом смысле этого понятия, а скорее оправдываем чьё-то мудрое мнение, что «лучший отдых – это смена занятий»… Как сказал человек, начиная таскать камни после того, как выковырял их из земли…

На юг, как водится, не ездил и не летал… В завкоме путёвку, разумеется, не дали, а за полную стоимость, «из скромности» средств, не взял. Поэтому отдыхал во свояси – в деревне Букино у родителей. Разнообразил сие занятие поездками в Горький и турпоходом по Линде-реке… Комариный край. Ей-ей не вру, что укусы комаров по сей день украшают мои туристические ноги и даже… чешутся, а прошло уже две недели.

20 сентября 1968 г.

Что, собственно, собой представляет место нынешнего моего жилья? Не лишне описать пока своего впечатления, тем более, что я в нём и нахожусь в сей момент: улица Крылова, 3 – 43, 23 часа 4 минуты московского времени. Сижу на своём «койко-месте». Передо мной Валька Шалин, мой однокашник по Каменской школе усердно читает «Искатель». Наш доисторический, сборный и прочее телевизор что-то изображает в соседней комнате. Слышна песня и больше ничего живого в нашей квартире нет. Если не считать обалдевшего комара, уныло сидящего на стене и, судя по всему, помышляющего о самоубийстве… Вот кто-то пришёл… Витя Бисеров… Снимает, по японскому обычаю, обувь перед порогом. Хотя обувь эта, пожалуй, почище пола нашей кваритры-общежития.

Да… Так где же я живу? Сходить с проезжающего общественного транспорта нужно на остановке «Детская больница», она же «Мединститут» и идти от шоссе вглубь домов, лавируя между корпусами общежитий. Их у нас на пути три, и все – студентов, и студенток, медиков. При отсутствии дождя идти надо вокруг стадиона, а при наличии дождика – по стадиону. Так как окрестности начинают в точности напоминать грязевой вулкан. Поход по нему грозит скорой и верной гибелью любой обуви. Иные пути такие же. Рядом со стадионом высится краснокаменный дом – в нём мы и обитаем. Лестница от входной двери ведёт вверх направо и вниз налево. Вниз – это к нам. Цокольный этаж. Общежитий в каждом подъезде четыре квартиры в каждом по одной.

Из окон открывается роскошный вид на близнеца нашего дома и ещё нескольких его родных братьев-близнецов. Вверху – клочки неба и более ничто не утомляет зрения.

Солнце, а точнее его лучи… Ещё точнее лучики, бывают у нас в квартире дважды в сутки. Утром, когда светило вылупляется на востоке и вечером – когда отражается в стёклах окон противоположного дома.

Шестидневная пятидневка

22 сентября 1968 г.

Вчера была суббота. «Выходной» – на работу. Согласно «пятидневной» рабочей недели. «Научно обоснованной», конечно же. Завод работал, и я вместе с ним, соответственно. Согласно науке у нас суббота – «пятый» день недели… Или шестой… Но тогда неделя рабочая – не пятидневная… И власть нам привирает.

На пятницу заводом, участком нашим, точнее – он из основных завода, было выполнено аж целых 8,2% программы. Сентябрь – квартальный месяц. За восемь оставшихся до конца месяца дней мы обязаны выполнить оставшиеся 91,8% плана…

25 сентября 1968г.

Уйдя вчера на работу во вторую смену к 15 часам 30 минутам, я вернулся, отсозидав, сегодня в 2 часа ночи. Производство вчера вдруг начало валить на контрольную плиту всевозможных конфигураций детали и деталищи с таким неожиданным пылом и усердием, что мы с Филом до 12 часов даже и не помышляли присесть, об этом напрочь позабывши: измеряли все важные параметры, искали и находили дефекты, отправляли на доработку, принимали с доработки, оформляли технические документы, спорили с бракоделами, убеждали военпредов… И т. д. Около 19 часов мне сделали весьма лестное предложение остаться работать… до утра.

К концу смены у меня буквально подкашивались ноги. А в спине и в голове, взбухшей от бестолковых воплей и сутолок, ощущались колики.

В полночь Фил панически покинул территорию завода «Гидромаш», возбудив во мне зависть. Она отнюдь не уменьшилась от зрелища очередной партии деталей, которые мастер Астафьев с мрачным, и даже зловещим, видом выкладывал на проверочную плиту. Пришлось заняться ими. За какой-нибудь час с этой партией деталей я покончил и решил всё-таки ретироваться, чтобы все эти железины, вкупе с их творцами, не покончили со мной…

Медленно, но верно, приходя в ярь полчаса оформлял технические паспорта и, наконец, решительно двинулся к выходу из цеха… И был пойман за пуговицу диспетчером цеха Скворцовым, коий совал мне в нос пачугу технических паспортов, на которые я обязан был поставить свой персональный гриф… Опасаясь за целость пуговицы, задержался, но снова рванулся в путь. Рывком нарастил скорость, когда увидел, что почти все «накладные» суть фальшивки – не больше, но и не меньше…

В 1 час 30 минут ночи у нас в славном Горьком городе добраться куда-нибудь можно только пешком или изловив случайную машину. Но это на уровне фантастики, причём даже не научной. Пошёл пешком «по шпалам», овеваемый ночным ветром, озаряемый неугасимым сиянием галактик, увлажняемый лужами и грязью, которой в изобилии после вчерашнего «проливня».

Пробудился от сна сегодня в 7 часов утра от дикого грохота, который Шалин умудряется извлекать из своих ботинок, когда угорело мечется по квартире. Потом до 10 часов находился где-то между сном и явью, решив, в конце концов, выбрать всё-таки явь – от такого отдыха толку мало.

Самочувствие ближе к скверному…

Оставаться сверхурочно придётся и сегодня, и завтра, и… Бесконечные «и»… Газеты пишут с лёгким и небрежным вздохом: не изжита, мол, ещё кое-где иногда местами штурмовщина на заводах. Авторы этих добродушных сетований наверняка сами никогда ничего не штурмовали, кроме женщин, водки и еды. Потому и не знают всех «нюансов» вышеназванного «мероприятия». Не знают также, что именно штурм и есть основная «экономическая движущая сила» наших социалистических заводов; что штурм есть не что иное, как примитивная «эх, дубинушка, ухнем». и всякая там «научная организация труда», то бишь НОТ, – никаких мелодий не делает, если не считать мелодией хаотическую какофонию нелепостей, нагромождённых на наши «гипро», «гидро» и прочие «маши».

26 сентября 1968 г.

Деревья решили, наконец, пожелтеть. Не все, конечно. Начали клёны и липы. Берёзы окропились лёгкой позолотой и пока раздумывают как быть дальше. Дуб дубом и есть. До него дойдёт, что, вроде бы, осень наступает, только при крепком заморозке…

Странно, но вчера с работы ушёл я вовремя – шеф послал на ночь Элекейкина. Ему теперь есть шанс отличиться – должно было быть предъявлено для проверки около десяти партий деталей или уже проверенных нами с Филом, или таких, что и проверять нечего. До обеда мы не надломились. Я проверил и принял 30 штук штоков. Их Весёлкин проверял два часа, по его же словам, и коих он совершенно, по его же словам, не проверил. Почти вся продукция цеха проходит через нашу смену.

Сентябрь – месяц, кроме того, что осенний, ещё и «квартальный». На вчерашний день нами надо было выжать 23%программы… Не нами, собственно говоря, а производством. Хотя на нас отводят душу рыком и взлаиванием, на что мы отвечаем ожесточённым тем же. Вчера на партию сложных и точных деталей самолёта мы настрочили 24 пункта общих дефектов, не считая персональных. Это весьма немало. Да кроме того они все – окончательный брак, к дальнейшему производству, и употреблению, не пригодный… 22 детали…

Сегодня, разумеется, скандал. Бракованный, или «запоротый», размер обнаружил я. По наитию. Производственный мастер Астафьев неожиданно возрадовался тому, что эти детали брак. Объяснил почему. Оказывается, автор брака заработал за август 730 (четыре месячных зарплаты начальника цеха) рублей! Фрезеровщик. Почти фантастика. Теперь фрезеровщику– бракоделу сумму сию не получить. Хорошо ещё, если не удержат за брак. А брак получился, вероятнее всего, из-за перенапряжёнки во время штурмовщины.

Есть в нашем цехе (и в других цехах завода тоже) очень ограниченное количество рабочих высшей квалификации, которым поручают самые ответственные и дорогостоящие детали и платят за их изготовление деньги очень немалые. «Рабочая аристократия».

Недавно вернулся из центра. Пытался, как всегда безуспешно, отыскать себе перчатки, шарф хороший или ещё что-нибудь.

27 сентября 1968 г.

Придя в цех, увидел за контрольной плитой Костю Весёлкина, в поту и усердии зарабатывающего хлеб свой насущный. В таком состоянии он пребывает крайне редко и не охотно, обычно предоставляя нам с Филом эту славную возможность. Так что в данном случае на Костю или снизошло что-нибудь, или шеф указанием своим привёл его в экстаз… Коммунист-аферист Закорко в отделе даже не показывается. Тем более, что от его явлений толку меньше, чем от духа бесплотного. Зачем согласился замещать производственного мастера – не ведомо.

В этом месяце, кстати сказать, у нас в цехе остались (кроме рабочих) одни замещающие. Остальные кто где. Не со страху ли… С какого? А с такого, что программа квартальная и на вчерашний день её выдали всего на 24%. По головке за это не погладят и целесообразно головку сию приберечь…

Заводское «шефство» уходит с завода по домам в 7 – 9 часов вечера, работая… э-э-э-э… находясь на работе таким образом по 12 – 14 часов в сутки. Дальше больше будет… Сочувствовать им я не собираюсь ни в коем случае. Уважать за такое «трудолюбие» тоже. Люди они все с высшим образованием и если это не говорит об уме, то хоть об умении организовать производство,.. Однако ни того, ни другого ни «слыхом», ни «видом». Так что их пребывание на производстве вызвано лишь расхлёбыванием собственного и очень скверно заваренного варева, которому они пытаются придать хотя бы более-менее приличный «аромат».

У нас то завал работы, то длинные паузы. Часов до 9 мы с Филом усердно гнули спины над… газетами и журналами. Трата рабочего времени весьма мизерно эффективная, но другого способа не предвиделось. Фил даже занемог. Предположил, что от безделья.

Вероятно для того, чтобы компенсировать простой мастер Астафьев к концу смены подбросил «калым» – партию сложных деталей. Немочи филовы не уменьшились, тем не менее парень даже снял свою куртку. Я же сразу скинул пиджак и засучил рукава, чтобы в предельном темпе придвинуть сияющее будущее поближе…

(Между прочим, принцип нашего труда «переносить из настоящего в будущее» результат «созидания» и «становления», тогда как Чернышевский рекомендовал обратный процесс… И ещё между прочим: откуда выкопали, или изобрели, модное нынче слово «становление»? Есть слова: восстановление, постановление, установление и пр. и пр. Но «становление»? Даже характера. Реклама фильма: «о становлении характера молодого советского человека»…)

Придвигать будущее пришлось до часу ночи… Возвращался в общагу опять пешочком. 30 минут ходьбы. На улице влажное тепло. Хорошо прошёлся.

28 сентября 1968 г.

Шестой день рабочей «пятидневки» сегодня. Шеф вчера, как нечто само собой разумеющееся, объявил: в субботу поработать нужно – посозидать, план квартальный повыполнять. И даже назвал меня странным и наивным человеком. Странность моя заключалась в ироническом недоумении: почему и с какой стати мы, при официально правительством СССР утверждённой пятидневной рабочей недели должны работать шесть дней? В общем, обменялись любезностями.

Мастер Чижов переборщил. Выяснилось вчера, что производственного мастера на вторую смену не вызывают, а мастер первой смены коммунист-аферист тов. Закорко и в своё-то положенное рабочее время, забыв о магической формуле «коммунисты – вперёд», всячески стремится отойти куда-нибудь назад…

Придётся на работу выйти. У меня на этот счёт есть свой «хитрый и коварный» расчет…

Итак, работали в прошлую субботу, работаем нынешнюю и в следующую субботу работать будем – так как «восьмая» суббота… «Самый короткий в мире рабочий день» и «наикратчайшая» во вселенной рабочая неделя в действии. Если, может быть, где-нибудь на планете Земля есть рабочая неделя, длящаяся восемь дней…

40, с чем-то, процентов программы есть!

Отработал. Пришёл в 3 часа 30 минут в цех ко второй смене, преодолевая встречный поток рвущихся домой. На контрольных плитах стальными рядами выложены детали. Вокруг плит с очень умным и озабоченным видом толпится вся знать завода: все «главы» и директор завода Лузянин с ними… Из производственных никого. Мастер сдачи в отсутствии. Это облегчило мою работу – отпала необходимость ждать доработки деталей.

Кладовка инструментов оказалась запертой. Инструментов для проверки, таким образом, нет и я по этому поводу демонстративно и символически уселся на наш колченогий табурет, мрачно глядя на пантомиму, которую устроил мне главный диспетчер завода. Смысл пантомимы заключался в недоумении по поводу моих странных и непонятных действий, то бишь, без действий. Я ответил ему тоже мимикой, изобразив знаками ключ от кладовки. Главдисп прореагировал каскадом энергических жестов и умчался на поиски ключей, оказавшиеся тщетными…

Я же вдруг обратил внимание на другого мастера, Марунина, который что-то уже лихорадочно на деталях измерял… Сообразив, что «мерилы» брать ему пришлось не иначе, как в кладовке, я обратился к нему: где ключи. И оказалось не зря. Оказалось, всё это время дорогой наш тов. Марунин наслаждался жизнью, имея при себе ключи, и хладнокровно взирал на отчаянные жесты нас, сих ключей не имеющих…

2 октября 1968 г.

Опять «32 сентября» для завода «Гидромаш».

Боря Каштанов утром в цехе внезапно закашлял и заплевал кровью… Жуткое зрелище. Лицо посерело, осунулось… «Душу сразу перевернуло», – сказал. Ещё бы. От перенапряжения, наверное, при штурме плана прошлого месяца. Бронхи и лёгкие больны у него с войны. Домой Каштанов, тем не менее, не пошёл. Объяснил это тем, что надоело дома сидеть и по поликлиникам бегать. Это да – порядки и правила в наших поликлиниках такие, что заболевший спокойно поболеть не может – через день к врачу, да ещё и анализы чуть не каждый день, да комиссия ВКК для продления больничного листа (словно лечащий врач сам не в состоянии решить этот вопрос). А это – нервы, толчея и усталость, и опасность заразить других или заразиться самому ещё какой-нибудь хворью от тех, кто топится в коридорах поликлиники.

В поликлиниках меньше полутора часов не проторчать. Часто и по 5 по 6 часов приходится выстоять-высидеть.

3 октября 1968 г.

С грустью, скорбью и тоской. Смотрю сквозь брюки на часть моего голого правого колена… Дыра в штанах весьма прозрачно обозначилась. Вся «гамма чувств» – из-за печальной перспективы покупать новые штанцы. Сразу вопрос: где покупать? В магазинах если и есть, но, как правило, не те что мне нужны, и не в ту стоимость: от 24 до 40 рублей. При моих финансовых ресурсах «кусок» чересчур жирный. Да и нужны мне брюки «универсальные»: для работы и после. Стоимость двух штанов не потяну.

Чего сегодня, вообще, в магазинах нет? Мужских шапок меховых нет. А если случается, что бывают, то вида мерзопакостного: или с матерчатым, или, как дефицит, с кожаным – кожезаменительным верхом. Тем самым, что за сезон обретает такой обшарпанный вид, словно их не только на голове носили, но и играли ими в футбол вместо мяча. Мячей, впрочем, тоже нет. Нет никаких перчаток и рукавиц. Нет плащей, кроме грубо сшитых, бывших в «моде» лет 10 – 15 назад. Нет пальто нужных размеров. Нет обуви мужской – той, что нужно и по цене посильной. А часто вообще никакой. Шампунь исчезла давно и надолго. Все виды батареек сгинули… Короче: что бы ни задумал купить – найти практически невозможно. Дефицит «выбрасывают» только в самом конце месяца. Тогда магазины работают без выходных – план жмут…

УДАРНИКИ ШТУРМОВЩИНЫ – ЧЕРТОВЩИНЫ

5 октября 1968 г.

Отработали… После обеденного перерыва время начало замедляться так, что мы удивлённо всматривались в стрелки часов: уж не стоят ли… Но работа была. Кое-что приняли, отклонили тоже.

В цехе все ходят какие-то злые и разнервенные. Посыпались выговоры. Приклонский не успевает переводить дух. Если что-то проверял – хватает замечание, что не то проверял; если сидит – руган за то, что не стоит и не проверяет; если проверяет – почему не отправляет; если отправляет – не так… Мастер Чижов набесновался на свою голову. Мы – народ добрый, но злой…

Вся эта нервозность и брань из-за очень напряжённой обстановки на заводе. «Люди не ангелы». Но если бы таковыми и стали, то в нашем аду скоренько попалили бы крылышки и стали бы заядлыми чертями-энтузиастами.