Текст книги "Остров Русь 2, или Принцесса Леокады"

Юлий Буркин, Станислав Буркин
Остров Русь 2, или Принцесса Леокады

— Ну-ну, посмотрим, может ли один из персонажей заменить одного из авторов... :)

Сергей Лукьяненко:

Настоящим и будущим детям и внукам

Предисловие.
О том, как мы замечаем разные странности и приступаем к спасению мира. И про гигантские глыбы льда

В тот вечер мы со Стасом отправились в кино на очередного «Терминатора». То, что на афише была приписка: «новая версия», беспокойства у нас не вызвало. Мало ли какие теперь бывают версии – то режиссерская, то «от Гоблина», то еще какая-нибудь. Новая так новая. Всяко лучше, чем старая.

Что Шварценеггера не будет, это мы заранее поняли, все-таки губернатор, не дело ему по экрану с берданкой скакать. Но мы думали, хотя бы терминаторша из третьей серии будет. Она, не смотрите что робот, девица хоть куда. При этом еще и ногами, и руками дерется, только шум стоит.

Но нет. Терминаторши тоже не было. А прилетел из будущего на этот раз какой-то пацан лет десяти. Хотя, конечно, и жидкометаллический. Но вместо того чтобы всех мочить, как давай он изо всех сил со всеми дружить, старушек через дорогу переводить и подбирать бездомных собачек...

Мы со Стасом смотрели на все это безобразие, выпучив глаза.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он меня на ухо.

– Это какой-то хитрый ход, – догадался я. – Сначала он будет хороший, хороший, а потом всех котят передушит и покажет всем, где раки зимуют.

– Точно, – успокоился Стас. И мы стали смотреть дальше.

Но вот уже полфильма прошло, даже больше, а ничего не изменилось. Малец этот всем помогает и нотации читает. Просто достал.

Наконец о том, что прибыл новый терминатор, узнал Джон Коннор и сообщил об этом своей матушке Саре в психбольницу. Где ж ей еще быть? Та, конечно, сразу сбежала, нашла этого пацаненка и хотела его на каком-то заводе расплющить огромным прессом.

Вот это была правильная идея! Единственная правильная за весь фильм. Но не тут-то было! Пацаненок подарил Саре букетик незабудок и напомнил, что когда-то и ее сын тоже был таким же маленьким, как он. И повернуть рубильник у этой дуры не поднялась рука. Вот так вот.

Да-да, тут еще можно было думать, что хитрый ход продолжается, хотя и подзатянут... Но слушайте дальше! Когда Сара пошла на завод, она оставила Джона на стреме у входа – вдруг полиция или еще чего... И когда оттуда вышел этот маленький терминатор – целый и невредимый, Джон сразу решил, что мамочке его крышка, и пальнул в мальца из гранатомета. Да промазал.

Но зоркий глаз юного терминатора засек вылетевшую из ствола гранату, высчитал траекторию и установил, что она мчится прямиком в серого котенка, который жмется у входа в цех. И тогда он прыгнул навстречу гранате и закрыл котенка своей грудью.

Шарахнуло, котенок юркнул в здание, а пацана разорвало на несколько кусочков жидкого металла. И каждый из этих кусочков слился в нового пацана, только поменьше, и теперь их получилась целая орава – штук семь, но совсем уже маленьких, годика по два.

И все они стали хныкать, хлюпать носами и просить Джона: «Дяденька, дяденька, мы хотим домой...», «Дяденька, а где киса? Она хорошая...», «Дяденька, зачем ты в нас стреляешь, ты же добрый?..»

Тут Джона слеза прошибла, бросил он свое орудие, сел на землю и ревет. А жидкокристаллические детки вокруг него в кружок сбились, и ну его по головке гладить да конфеты в рот пихать, откуда только взяли. А тут и Сара с завода вышла, с букетиком.

Джон ее как увидел, так от удивления онемел. А она его обняла, детки-терминаторы завели вокруг хоровод, и все вместе грянули песенку. А переводчик загундосил:

 
– Будь и ты послушным, тихим,
Не дерись и не буянь,
Быть агрессором, ребята,
Это просто божья срань...
 

Я понял, что это конец фильма, и чуть не заорал: «Гады, верните деньги!» Хотя не в деньгах, конечно, дело...

Я посмотрел на Стаса, а у того аж зрачки позеленели и кулаки сжаты, будто он сейчас в экран влезет и отметелит всех этих терминаторов-беби вместе с Джоном, Сарой, режиссером, оператором и всей съемочной группой.

Тут под какую-то очень знакомую попсовую песенку на английском языке пошли титры, и в зале стал медленно загораться свет. Мы огляделись по сторонам и не поверили своим глазам. Лица у всех были довольные, счастливые, кое-кто даже подпевал. Да что ж это происходит-то, а?!

Пока по экрану шли титры, мы выползли на свежий воздух, перешли через дорогу и уселись на лавочку в небольшой аллейке. Я ожидал, что Стас начнет возмущаться, но вместо этого он сказал:

– Костя, а ты не заметил, что с людьми вокруг нас вообще что-то не то в последнее время делается?

– Нет, – признался я. – Например?

– Ну... Я вчера в церкви был. Там один батюшка проповедь читал. Рассказывал, какие замечательные братья наши во Христе – католики.

Я присвистнул и сказал:

– Ни фига себе!

– Вот-вот, – кивнул Стас. – Прямо «глобальное подобрение» какое-то.

– Ну, глобальное оно или не глобальное, это еще рано говорить. Но что-то такое происходит, это факт.

– Да, надо внимательнее понаблюдать, – согласился Стас. – Усилить, так сказать, бдительность.

Только он это произнес, как из кустов к нашей скамеечке вышла толпа, человек десять, и окружила нас. Была уже почти ночь, но рядом на столбе светил фонарь, и мы отчетливо видели спортивные штаны с полосками, хмурые рожи и бритые головы.

– Закурить есть? – спросил тип, больше остальных похожий на гориллу.

– Нет, – сказал я, морально готовясь к драке. Драться я не люблю, но с детства знаю: в такой ситуации на жалость давить бесполезно.

– Не курим, – вякнул Стас. Вот же болван, сразу дал повод для наезда: «Спортсмены, что ли? А давай посмотрим, кто здоровее...»

– Не курите? – переспросил гориллоподобный и сплюнул. – Ну и правильно. Вредно это. А чего вы тут сидите-то?

«На нашей скамейке», – продолжил я про себя.

– Христос сидел и нам велел, – заявил Стас.

– Где это он сидел? – удивился тип. – Он же вроде висел.

– Тебя не спросил! – продолжал наглеть Стас. – Что вы к нам пристали? Хотим и сидим!

– А-а, – протянул гориллоподобный. – Ну, тогда другое дело, раз хотите. А то, может, по темноте идти боитесь. Может, до дому вас проводить? С нами не обидят.

У меня аж челюсть отвисла. Или он так шутит?

– Не надо нас провожать! – заорал Стас. Перенервничал, видно. – Смотрите, чтобы вас самих не обидели!

– Нас-то? – хохотнул гориллоподобный, и вся компания загоготала. – Кто ж нас обидит? Люди-то все добрые вокруг... Ну ладно. Не хотите – не надо. – Он снова сплюнул. – Пойдем мы тогда, поищем, кому другому помочь.

Тимуровцы!.. Вся стая, шаркая ногами, двинулась прочь по аллейке, а мы со Стасом переглянулись. Стало окончательно ясно, что глобальное подобрение наступает по всем фронтам.

* * *

Домой мы пришли поздно, папа с мамой уже легли, и мы тоже сразу завалились спать. О происходящем больше не говорили, потому что, кажется, оба чувствовали: грядут большие перемены. Но говорить пока не о чем, надо понаблюдать. Было тревожно, но лично мне это ощущение даже нравилось. Пять лет мы жили без приключений. А это, знаете ли, довольно скучно.

Я лежал и вспоминал о том, что изменилось в нашей жизни за эти годы, словно прощаясь с этим спокойным, но сереньким временем. Мама ушла из музея и организовала косметический салон «Нефертити». Слоган ему Стас придумал: «Не ищите целлюлит у мумий». А все потому, что в музее ей стало нечего делать: все мумии продали в частную коллекцию какой-то странной египетской личности. Почему странной? А вот вам нужна мумия, чтобы стояла в углу спальни и радовала взгляд вам и вашей девушке?..

Папа перестал искать следы инопланетян и древних цивилизаций, потому что один раз уже нашел, потому что упорный. Зато теперь он увлекается аномальными явлениями, лозоходством, целительством и еще черт знает чем. Периодически обнаруживает в себе всякие паранормальные способности, а по всем углам квартиры валяются разные энергетические рамки и номера газеты «Голос Вселенной». Я, бывает, ее тоже почитываю, а вот Стас терпеть не может, он ведь у нас теперь великий христианин и даже собирается после школы в семинарию.

А я пока не придумал, куда собираюсь. Не определился. Вот, пожалуй, и все наши новости. Не густо, согласен.

Проснувшись, я сразу подумал: что-то не так. А потом понял что. Я проснулся сам, хотя сегодня – будний день. Времени уже до фига, а папа с мамой перед уходом на работу нас почему-то не разбудили. Пожалели? Неужели тоже добренькими стали? Я растолкал Стаса и поделился с ним своими подозрениями.

– Боюсь, ты прав, – сказал он. – Давай-ка посмотрим, что в мире творится.

Он сел на кровати и щелкнул пультом телевизора. По Первому каналу шел клип Леокадии, и Стас немножко полюбовался на то, как она двигается. Да, классная. И голос приятный. Песни вот только идиотские.

– Давай, давай дальше, – поторопил я.

На Втором шли новости. Очень интересные новости. Диктор рассказывал, что отныне израильтяне и палестинцы – друзья навек, и показывали сцены их братания... Мы дождались следующего сюжета. Он был о том, что Гарлем в Нью-Йорке признан районом образцового поведения...

– Ужас, – сказал Стас и вырубил телик. – Да, у них-то это еще раньше началось: вон какого «Терминатора» сделали. А еще раньше – негра в президенты выбрали.

– Нет, но это же хорошо, – возразил я неуверенно, – ни войн, ни преступности теперь не будет...

– Дурак ты, – отозвался Стас. – К добру люди должны приходить сами, по собственной воле. А это не доброта, а болезнь какая-то заразная получается.

– Думаешь?

– Да факт! Они заболели, а мы – пока нет.

– А вот это, между прочим, не факт, – заметил я. – С чего ты решил? Вдруг ты уже тоже стал добреньким?

– Почему я?! А ты?

– Я – нормальный.

– А чем докажешь?

– Ну, могу, например, дать тебе в лоб прямо сейчас. А ты смог бы?

Не успел я это произнести, как получил такую затрещину, что искры из глаз посыпались.

– Ах ты гад! – замахнулся я, но Стас отпрыгнул, встал в стойку киба-дачи и быстро сказал:

– Это был научный эксперимент. И хватит об этом. Мы уже прекрасно убедились в том, что мы не изменились. Ты агрессивен, это очевидно. Этого вполне достаточно!

Но я уже и без него остыл.

– Ладно! – махнул я рукой. – Мы оба нормальные, это факт. Пойдем-ка на улицу, на людей посмотрим...

Мы быстро оделись и вышли. Народ по тротуару двигался как-то сонно и вяло. И машины тоже.

– Все ясно, – сказал Стас. – Знаешь, сколько людей ежечасно в ДТП гибнет?

Мы свернули за угол и обнаружили возле мини-маркета небольшую толпу. Тут народ часто тусуется, выпивает. Но сегодня здесь было особенно шумно, как будто люди собрались на митинг. И по всему было видно, что они – нормальные. Разговор был на самую что ни на есть актуальную тему, потому мы примолкли и стали слушать.

– ...Я с такой бабой жить не согласен! – говорил один пролетарского вида товарищ. – Раньше была баба как баба. Настоящая! Приду домой пьяный, она на меня наорет, да еще и скалкой в глаз заедет. А теперь что? Сама мне спирт в аптеке покупает! Лекарство, говорит. Позор, да и только...

– И чего тебе не нравится? – встрял другой, слегка припухший.

– Как это? – удивился первый. – Непорядок. Всякий характер человек потерял. Не женщина, а кукла какая-то!

– Ну, это еще ладно, – заявил припухший. – Вот на работе у меня что делается, это да! Атас просто. Я на птицефабрике тружусь. Трудился... Накрылась моя работа, ядрить вашу мать, третий день уже пью, поминаю.

– Что, никто кур резать не хочет? – догадливо прищурился пролетарий.

– Хуже! – сморщился припухший. – Они их, понимаешь, на волю выпустили! Директор самолично плакат нарисовал: «Свободу пернатым!» Эти чокнутые с ним по фабрике прошли и все клетки открыли. Я им объясняю: это же не чайки, ядрить вашу мать, куры это! Они ж все равно передохнут на воле, только зазря! Нет, им хоть кол на голове теши. Это их личное право, говорят. Всех повыпускали!

– Может, это птичий грипп на людей перекинулся? – крепко обняв сумку, предположила пожилая женщина.

– Да не! – выкрикнул кто-то. – Я слыхал, это комары какие-то народ покусали.

– Какие комары?! – вклинился в беседу смуглый, по-военному подтянутый мужчина. – Теракт это! Враги воду отравили. Они ж нас, добреньких, голыми руками теперь возьмут!

– А если в кране нет воды, значит, выпили, простите, жиды? – задал риторический вопрос дяденька интеллигентного, но потрепанного вида. – Это, смею вас заверить, откровеннейшая демагогия! Если бы дело было в воде, тогда почему беда не коснулась нас с вами? Меня, например?

– А ты, профессор, когда в последний раз воду-то пил?! – возразил «офицер».

Интеллигент смущенно взъерошил волосы, но не отступил:

– Вода, с вашего позволения, содержится в любых напитках!

– Оно, конечно, так! – вмешался пролетарий. – Однако сдается мне, алкоголь эту заразу убивает. Я вот, например, безалкогольных напитков не пью уже лет сорок и, как видишь, человеком остался.

– И я воду не пью... И я! – загомонили вокруг. – А я и пиво-то редко...

– Что ж, ваша гипотеза кажется вполне жизнеспособной, – признал интеллигент. – Вот только чем вы, любезнейший, докажете, что вас действительно не коснулось это... Э-э-э... – Он запнулся, пытаясь найти подходящее слово.

– Подобрение, – подсказал Стас.

– Вот-вот! Подобрение! Спасибо за термин, молодой человек.

– Получи доказательство! – рявкнул пролетарий и так влепил ему в ухо, что тот едва не свалился с ног. Но удержался, резко принял боксерскую стойку и стал подскакивать, как какой-то неадекватный Тайсон. Пролетарий удивился, опустил руки и тут же получил в глаз. И они стали мутузить друг друга так, что только перья в стороны полетели. Народ, окружив дерущихся, азартно болел. Видно, здорово уже по агрессии люди соскучились.

– Прямо как мы с тобой, – заметил Стас. – Такие же придурки.

– Ну а как по-другому проверишь? – заступился я.

В самый разгар потасовки у меня из кармана запел голосок Леокадии: «Кис-кис, брысь, кис-кис, мяу...» Только вчера этот рингтон себе закачал.

– Алле?! – крикнул я в трубку, прикрыв ее рукой, уж очень народ шумел.

– Костик, – услышал я мамин голос. – Вы проснулись?

– Да, конечно, – говоря, я немножко отошел в сторону. – А чего это вы нас не разбудили?

– Ну... – смутилась мама. – Жалко было... Чем занимаетесь?

– Да так, ничем. Отдыхаем.

– А, ну молодцы. Отдыхайте. Я к обеду домой вернусь, что-нибудь вкусненькое приготовлю. Хухры-мухры[1]1
  Хорошо? (возм., др.-египт.)


[Закрыть]?

Та-ак... Совсем с ней плохо. Она с нами по-древнеегипетски пять лет не разговаривала.

– Хухер-мухер, ардажер[2]2
  Хорошо, мама (возм., др.-египт.)


[Закрыть], – ответил я таким голосом, каким беседуют с тяжелобольными, и отключился.

А когда сунул мобильник в карман и вернулся, то оказалось, что все кардинально изменилось. Пролетарий и интеллигент стояли, смущенно потупившись, а люди в окружавшей их толпе ласково улыбались друг другу.

– Вот теперь верю, теперь мы – нормальные, это уж точно, – сказал пролетарий.

– Как славно! – воскликнул интеллигент. – Как все-таки славно, что мы смогли избавиться от разъедавшей наши души вражды! А ведь еще минуту назад мы готовы были нанести друг другу самые тяжкие телесные повреждения!

– Вот что, дружище, – смущенно сказал пролетарий, – пойдем-ка со мной. Тут неподалеку есть кафе-мороженое. С детства в таких не бывал, а теперь вот захотелось. Угощаю всех.

Очередь встретила это предложение овациями.

– Почему бы и нет? Пойдемте! – воскликнул интеллигент. – Не вижу оснований отвергать приглашение такого прекрасного человека. Не пить же, действительно, вредное для здоровья пиво. То ли дело – пломбир со взбитыми сливками.

Взявшись за руки, они двинулись прочь, а за ними потянулись и остальные. Мы же со Стасом стояли совершенно убитые.

– Почему?! – наконец заорал Стас. – Что с ними случилось?!

– Я-то откуда знаю? – откликнулся я мрачно и сел на скамейку.

– Знаешь, что я думаю? – сказал Стас, садясь рядом. – Я думаю, у этой болезни длинный инкубационный период. Как у свинки, например. Может, мы с тобой уже тоже заразились, но подобреем позже.

– И что, у них у всех одновременно инкубационный период закончился?

– Да, ерунда какая-то получается, – согласился Стас. – Значит, все-таки что-то происходит именно в момент подобрения... Какое-то воздействие. Облучение, что ли...

– Если облучение, – сказал я, – то возникают два вопроса: что это за облучение и почему оно не берет нас.

– Облучение... Обучение... – повторял Стас, слегка покачиваясь. – Мобильник дает какое-то облучение, но если бы дело было в нем, все бы уже сто лет назад подобрели...

– Постой! – воскликнул я. – А ведь когда они подобрели, я как раз с мамой по телефону разговаривал!

– Что-то в этом есть... Что-то есть... – пробормотал Стас.

И вдруг меня осенило.

– Песенка! – заорал я и даже вскочил на ноги.

– Какая еще песенка? – снизу вверх уставился на меня Стас.

– Про «кис-кис»! Песенка Леокадии! Она же везде! Она и на английском есть! И в «Терминаторе» этом уродском на титрах как раз она шла, непонятно с какой стати!

– Точно, – прошептал Стас. – Точно. Костя, ты – гений.

Мы замолчали и двинулись в сторону дома. Не знаю уж, о чем думал Стас, а я думал о том, что моя догадка выглядит очень убедительно. Эта песенка уже несколько дней крутится по всем радиостанциям на двух языках, и клип – по всем каналам.

Я даже расстроился. Песни у Леокадии, конечно, тупые – самые что ни на есть попсовые, но голос приятный, и на мордочку она миленькая... На вид – лет шестнадцать, только это обман, конечно. Как-то мы со Стасом об этом разговорились, и я ему сказал:

– Стас, она – старуха, я тебе точно говорю! Это все вранье и спецэффекты.

– С чего ты взял? – насупился он. Ему-то она нравится еще больше.

– Да уж слишком профессионально танцует. Какая там Бритни Спирс, там Волочкова отдыхает. А что она на компьютере «подчищена», так этого никто даже не скрывает. Вспомни, как у нее цвет глаз все время меняется!

Но Стас мне в тот раз, по-моему, не поверил.

Мы вошли в наш двор и снова уселись на скамейку. Выходит, в эту песенку заложена какая-то программа, типа двадцать пятого кадра? Тогда ясно, почему алкаши так долго держались: радио не слушают, телевизор не смотрят, а если смотрят, то только футбол и уголовную хронику... Додумать я не успел, потому что Стас тихонько ткнул меня в бок:

– Есть возможность проверить.

Когда я увидел, кто к нам приближается, то сразу понял, что он задумал. Шла соседская бабка, которую мы в детстве прозвали Горгоной. Уже тогда даже самые отчаянные пацаны боялись ее дразнить, потому что она и палкой могла огреть, и кирпичом запустить. Сколько себя помню, ни разу не слышал, чтобы она говорила спокойно, без ругани.

Немного волнуясь, я достал из кармана телефон, нашел опцию «звуки», там – «вызов» и нажал на «ввод».

 
Милый, милый, милый,
Поцелуй меня, —
 

запел звонкий, почти детский голосок Леокадии, и я выставил трубу перед собой.

 
Милый, милый, без тебя
Я не могу ни дня.
 
 
Милый, помнишь, мы в «кис-кис»
Играли во дворе?
Нравится такой сюрприз
Не только детворе...
 
 
Кис-кис, брысь,
Кис-кис, мяу!
 

Горгона остановилась как вкопанная.

 
Кис-кис, брысь,
Кис-кис, мяу!
 

Горгона повернулась к нам. «Будет нам сейчас сюрприз, – подумал я мрачно, – будет и кис-кис, будет и мяу...» Но старуха молчала. На короткий миг в ее глазах мелькнул настоящий ужас. Потом они вдруг остекленели, как у куклы. Потом исказился, обнажая золоченые челюсти, рот:

– Ага! Хулиганите, – констатировала она голосом Бабы Яги, искоса смерила нас взглядом и стала копаться в своей чудовищной торбе. – «Сникерс» хотите?

Мы, признаться, несколько растерялись и не нашли, что ответить. Наконец она выудила помятый батончик, сдула с него какой-то мусор и, щурясь на один глаз, добавила:

– Шоколадочку американскую?

– Нет, спасибо, бабушка, – сказал я, чувствуя, как волосы у меня встают дыбом.

Мы разом поднялись со скамейки и быстрым шагом двинулись к подъезду.

– Не хотите, как хотите! – крикнула Горгона нам в спину. – Сама съем, не побрезгую!

– Уф-ф, – выдохнул Стас на лестнице. – Ужас. Мне так страшно никогда в жизни не было.

– Мне тоже, – признался я.

– Но заметь, – сказал он. – Мы-то – не добреем!

– Не добреем, – согласился я. И тут же засомневался: – А точно?

– Точно, точно, – сказал Стас. – Хочешь, я тебе по башке дам?

– Нет, не стоит, – покачал я головой. – И так верю.

– А знаешь что? – встрепенулся Стас. – А ведь в мире, получается, еще довольно много нормальных людей осталось!

– С чего это ты решил?

– Раз все из-за песенок, то ведь есть глухие! Они-то Леокадию не слышат!

Нет, все-таки Стас у меня – голова! Мы поднялись домой, я машинально включил телевизор, и мы буквально прилипли к экрану, потому что там шла чрезвычайная пресс-конференция правительства, и она как будто продолжила наш разговор. Хотя и не сразу.

За длинным столом Кремлевского дворца во главе с премьером сидели министры с ноутбуками.

– Итак, подведем некоторые итоги, – сказал премьер. – Рыболовецкий флот упраздняем, никто не против?

Министры не отозвались, что-то дружно обсуждая между собой. Тук-тук-тук – постучал премьер по столу, и те притихли.

– Мы сюда работать пришли или что? – спросил он строго. – Тех, кто пришел поболтать, мы сюда больше не позовем. Повторяю вопрос. Рыболовецкий флот упраздняем, потому что рыбку жалко, так? Тут нет возражений?

Министры дружно замотали головами.

– Отлично. Люблю, когда согласованно. Что дальше? Внешний долг нам простили, и мы всем тоже все простили, тут ясно... С массовыми требованиями опасных преступников заменить им срок на высшую меру мы тоже вроде разобрались. Пусть сами что хотят, то с собой и делают, никто этим специально заниматься не будет. Что еще? Наркодилеры мешками раздают наркотики... Тут тоже ничего страшного: все равно никто не берет, потому что они вредные. Что еще?

– Еще верующие, – подсказал один из министров. – Уговаривают случайных прохожих предать их мученической смерти.

– Не все, я надеюсь? – уточнил премьер.

– Только некоторые, – подобострастно кивнул министр.

– Вот и слава богу, – двусмысленно сказал премьер. – Я думаю, беды большой в этом нет, потому что никто их слушать не станет.

– Так жалко же их. Они плачут, в ногах валяются... Некоторые все-таки не выдерживают, берут какую-нибудь штуковину потяжелей...

– Хорошо, хорошо, я поговорю с патриархом... – нетерпеливо кивнул премьер, перебирая бумажки. – Вот! – воскликнул он, держа одну. – Добычу нефти, газа и угля однозначно прекращаем, да? Хватит нам уже истощать недра планеты. Так?

– А где деньги будем брать? – робко спросил кто-то из журналистов.

– Деньги?! – воскликнул премьер так, словно его спросили о какой-то безделице. – Ну, если понадобятся, где-нибудь, наверное, уж возьмем. У олигархов, например. Мне только сегодня двое звонили, взять уговаривали! Что у нас там дальше по списку?

Мы со Стасом ошалело уставились друг на друга.

– Конец мировой экономике! – сказал Стас. – Хана!

Мы снова вперились в экран. Что-то мы пропустили, потому что разговор перекинулся как раз на глухих.

– ...Что значит «не слышат»? – строго спросил премьер, отзываясь на чью-то невнятную реплику. – Не слышат – заставим. В смысле... Э-э... Попросим. Я консультировался с медиками и ответственно заявляю, что процент по-настоящему глухих людей крайне низок. Большинство так называемых глухих являются слабослышащими. Улавливаете разницу? Слабо, но слышащими.

– Господин премьер, – обратился к нему сухощавый и подтянутый человек, кажется, министр иностранных дел. – А есть ли принципиальная разница между глухими и слабослышащими, если последние слышат настолько слабо, что нас они не слышат вовсе?

– Я, конечно, не специалист, – кокетливо прищурился премьер, – но передовая отечественная наука, господин министр, не стоит на месте. Да что там говорить о новейших достижениях, если у нас на вооружении давным-давно имеется элементарный ме-га-фон. Подходишь к такому, извините, слабослышащему, подставляешь ему к уху мегафон и говоришь все, что он должен услышать.

– А если он не хочет?

– То есть как не хочет? Гражданский долг, по-моему, еще никто не отменял. А тех, кто не понимает значение этих слов, мы должны, как вы уже, наверное, догадались, мочить... Э-э... Ну, не в том, конечно, смысле, мочить, а как бы вам это объяснить... Э-э...

– Водичкой, – подсказал кто-то.

– Вот именно, – кивнул премьер благодарно. – Чтобы в себя пришли.

– Газета «Правда и истина», – раздался женский голос. – Господин премьер-министр, но будет ли такой подход действенным? Разве мокрый глухой менее глухой, чем сухой?

– Очень верное замечание, – отозвался тот. – Более того. Возможно, интересы государства требуют сегодня даже большей жесткости, чем всем нам хотелось бы. Возможно, мочить следует не в прямом смысле, а, так сказать, в переносном... Ну а менее ли глухой мокрый, чем глухой сухой, это, знаете ли, вопрос скорее философский, чем насущный. Но я обязательно предложу разобраться с ним президенту.

– Ничего не понял! – потряс головой Стас.

– Думаешь, он сам понял? – отозвался я. – Он же специально запутывает. У него работа такая – делать вид, что все под контролем. А то паника начнется.

– Кстати, – продолжал премьер, – а как у нас там обстоит дело со слуховыми аппаратами? Доложите, Красномордин, – обратился он к полному, похожему на шкаф мужчине с соответствующим цветом лица.

– Так не носят же! – вскочил тот. – У нас же как? Надо как надо, а все как один!

– Спасибо, – скептически произнес премьер. – Вы у нас известный мастер афоризма.

Раздались жидкие овации, смешки и гул голосов.

– Слушай, они что, вместо того чтобы бороться с подобрением, думают, как глухих подобрить?! – спросил меня Стас. Я пожал плечами и предположил:

– Просто они сами уже добренькие, вот им и кажется, что это нормально.

Стас сделал большие глаза. Тем временем премьер постучал по столу и осадил весельчаков:

– Дома наговоритесь! У кого еще имеются соображения по существу вопроса?

– Позвольте мне, – поднялся моложавый улыбчивый человек, похожий на индейца.

– Пожалуйста, пожалуйста, господин Втайгу.

– Господин председатель правительства, мне кажется, более важной проблемой является не то, как заставить глухих слушать, а определиться, ЧТО они должны услышать, чтобы перестать быть такими нехорошими.

– Костя! – воскликнул Стас. – И про Леокадию они, выходит, тоже не знают!

Я согласно кивнул.

– Не понял? – нахмурился премьер. – Мне доложили, что суть проблемы такова: те наши граждане, которые слышат, противоправных поступков не совершают, а вот те, кто не слышит, – представляют угрозу для общества.

– Это не совсем так, господин премьер, – настойчиво сказал Втайгу. – Противоправные поступки сейчас совершают все, но те, кто слышит, делятся с остальными, а вот глухие – не делятся. Бандами глухих захвачены ГУМ, Бабаевская шоколадная фабрика и ряд других стратегически важных объектов помельче. И они туда никого не пускают. А на другие объекты люди заходят спокойно и выносят все, что им нужно.

– Меня неверно информировали, – сказал премьер беспокойно. – Наверное, не хотели меня расстраивать... Вы, Кожемяка Гермагентович, садитесь, садитесь, в ногах правды нет... Я вас, простите, не обидел? О вашей кристальной честности нам хорошо известно. Это не про ваши замечательные ноги сказано. Это пословица такая. Нашего замечательного народа.

– Позвольте вмешаться, – раздался высокий голос, и на экране возник толстенький розовощекий человек.

– Валяйте, – разрешил премьер.

– Я понимаю, что отклоняюсь от темы, но то, что я скажу, кажется мне весьма важным.

– Что именно? – нахмурился премьер.

– Дело в том, что в связи с изменением поведения наших граждан наметилась и еще одна нехорошая тенденция.

– Какая? – спросил премьер. – Только, пожалуйста, не расстраивайте меня еще сильнее. Я вас предупреждаю.

– Я постараюсь, – кивнул розовощекий. – Дело вот какое. Наши граждане в последнее время практически перестали заниматься, простите, сексом...

– То есть у нас его снова нет? – хихикнул премьер. – Как раньше, в Советском Союзе?

Журналисты загомонили.

– Вот именно, – подтвердил министр, повышая голос. – А это не может не повлиять на демографическую ситуацию...

– Знаете что, – нахмурился премьер. – Не сгущайте. Мы с вами не вправе вторгаться в интимную сторону жизни наших граждан. У нас не полицейское государство. Или, может, – игриво погрозил он пальцем, – вы переносите на государственный уровень свою личную проблему? – Журналисты зашумели еще громче. – Демографический вопрос, господин министр, у нас и раньше стоял, и еще, извините, постоит... – посерьезнел премьер. – Что-то еще у вас есть?

– Да много чего, – пробормотал смущенный чиновник. – Одни хирурги операции делать отказываются, другие, наоборот, любую болячку эфтаназией лечат...

– Вот и разберитесь с этим сами. Привыкли, понимаете, что за вас каждую мелочь решают! Зря вы перебили Кожемяку Гермагентовича. Так как вы сказали, господин Втайгу? Проблема в том, ЧТО должны услышать глухие?..

Тут Стас треснул по пульту, и телевизор отключился.

– Ты чего? – удивился я.

– Костя, а ведь мы вымираем, – зловещим голосом сказал он.

– Да брось, с чего ты взял?

– Фрейда надо читать! – заявил он так, как будто сам его читал. – Секс и агрессия – вещи взаимосвязанные!

– Ерунда это все, по-моему.

– Что значит «ерунда»?! Ты слышал, что министр здравоохранения сказал?

– Мало ли что он сказал. Да даже если и так, это все равно ничего не значит. Ну, станут люди этим в десять раз реже заниматься, зато про противозачаточные средства добренькие точно забудут. Не вымрем.

– То есть тебя все устраивает?

– С чего ты взял? Все это мне сильно не нравится. Люди становятся какими-то безвольными, бессмысленными идиотиками...

– Короче, мир, Костя, надо спасать, – заявил Стас веско.

– И спасать его будем мы? – уточнил я.

– А кто ж еще?! – усмехнулся он. – Конечно, мы. С Кубатаем и Смолянином было бы сподручнее, но где ж их взять-то?

– А от кого спасать?

– «От кого, от кого», – передразнил Стас. – От злодеев, от кого же еще! От тех, кто эту песенку выдумал, чтобы поработить человечество.

– И кто это? А, понятно. Инопланетяне, – сказал я скептически.

– «Голоса Вселенной» начитался, – констатировал Стас и вздохнул. – Я не знаю, кто это... – и вдруг, шлепнув ладошкой по столу, он воскликнул: – Зато я знаю, кто нам сможет это сказать!

– Кто?

– Леокадия, Костя! Надо ехать в Москву и искать ее!

Стас забегал по комнате, бормоча:

– Подожди, подожди, подожди...

Когда на него нападает вот такая бешеная лихорадочность, его лучше не трогать. Он схватил телефон и набрал 09.

– Алле! Девушка! Мне нужно срочно позвонить в Москву, в «Останкино»! Да-да, телецентр! Куда? В приемную генерального директора, конечно!