Текст книги "С высоты птичьего полета"

«Вода, вода. Кругом вода»

Первая неделя марта. По белому скрипящему снегу иду в ЦПК – Центр подготовки космонавтов. Сегодня первая примерка в бассейне гидроневесомости. Припорошенные снегом ели и сосны, и вот в конце расчищенной финишной прямой передо мной цилиндр здания бассейна с полукругом тускло-блестящих запотело-замерзших окон, температура-то минус двадцать пять.

Макет станции на решетчатом полу, который затем погрузится в воды бассейна. Поручни по четвертой плоскости, на которые будет устанавливаться крепежная платформа, в самом верху, а по бокам слепленные на скорую руку временные якоря, на них закрепляются ноги операторов в скафандре. Один якорь на прямолинейных поручнях конуса третьей плоскости.

Поднимаюсь к нему по временной лестнице, становлюсь на площадку якоря, пробую. Получается очень далеко. Нужно переделать площадки, устанавливать их на кольцевых поручнях. А телекамеры лучше устанавливать на рабочем отсеке и смотреть как бы со стороны.

Каждая якорная площадка будет иметь свою самостоятельную задачу: вблизи первой плоскости станет основной опорой при сборке, а расположенная над третьей плоскостью поможет оттолкнуть «Эру» вручную. Такой вариант следует предусмотреть на всякий «пожарный» случай, если автоматика подведёт.

Схема расположения аппаратуры и размещения космонавтов на внешней оболочке станции вычерчена. Мы захватим её с собой, когда в конце марта отправимся во Францию, а пока ведутся реальные проверки и уточнения. Не помешают ли солнечные батареи станции при раскрытии и отстреле французской конструкции и не загородят ли они естественный прожектор – Солнце? На всякий случай предусмотрено два положения штанги крепежной платформы: под 45° и под прямым углом.

Время нашей следующей встречи приближается. Теперь мы зависим от многого. Внимательно следим по газетам за событиями во Франции. «Не сидится на месте» – это о гаитянском диктаторе, сынке «папы Дока» – Ж.-К. Дювалье. С режимом Дювалье, тонтон-макутами я знакомился чисто литературно, по «Комедиантам» Грэма Грина, и вот продолжение из жизни: Ж.-К. Дювалье приютили во Франции. Он в третий раз сменил свое местожительство, покинул средиземноморскую виллу в Грасе, знаменитом своей парфюмерией городке, и перебрался на виллу миллиардера из Саудовской Аравии.

Заметка «Развод по-французски» о противоречиях конституционного «брака» французского правительства – президента-социалиста Ф. Миттерана и премьер-министра Ж. Ширака, лидера правого большинства. Их политическое сосуществование – результат победы правых на выборах в 1986 году. Наблюдается поворот вправо, уступки крупному капиталу. Прибираются к рукам и средствам массовой информации: пятый канал французского телевидения перешел к газетному королю Эрсану, а ТФ-1 заполучил «бетонный король» Бунг. Президент Миттеран заявил, что нарушен баланс между частными и государственными телестанциями, осудил альянс правых с «Национальным фронтом» Ле Пена. Налицо развал политического сосуществования.

Маргарет Тэтчер консультируется перед поездкой в Москву: в замке Бенувиль с Миттераном и в тот же день с федеральным канцлером Колем.

За неделю до нашего отъезда состоялись международные футбольные встречи. Динамовцы Киева на своем поле сыграли с турецким клубом, а московские торпедовцы в Тбилиси с «Бордо». Динамовцы играли плохо, но выиграли и вышли в полуфинал. Торпедовцы, наоборот, играли отлично, но выбыли из соревнований. В подобных случаях я утешаю себя, что «хороший удар не пропадает».

А это уже – ни в какие ворота… Сообщения из Франции: газеты вышли с заголовками «Красные шпионы крадут секреты ракеты „Ариан”», «Французская космическая программа под угрозой». 16 марта французская секретная служба ДСТ арестовала в Руане шесть человек по обвинению в передаче секретной информации «некой иностранной державе» о заводе ракетных двигателей в городе Верноне под Парижем. Там изготавливаются двигатели ракеты «Ариан-5» – носителя челночного корабля «Гермес» (французского варианта космического многоразового корабля), старт которого намечен на 1995 год.

Адрес иностранной державы отсутствует в официальном заявлении, но газеты изощряются: «следы ведут на Восток», «криогенный двигатель может интересовать СССР». Знали бы они об испытаниях нашей «Энергии». Узнают скоро, и тогда от собственных заявлений им станет смешно.

Накануне нашего отъезда во Францию «Московские новости» написали, что Шестой съезда Союза советских журналистов привлек внимание на Западе. Газета «Монд» написала, что обозреватель «Известий» Александр Бовин на съезде «раскритиковал министерства обороны и иностранных дел за то, что те саботируют политику гласности». На это Бовин ответил, что ничего подобного он не говорил, а сказал, что «некоторые ведомства чувствуют, будто бы находятся все еще вне зоны критики». Вот так робки первые проявления гласности.

В весну и обратно

Мала Европа. Не успели мы пристегнуть полётные ремни и толком поговорить (не столь ведь часто соберешься в этом составе), как загорелись вновь транспаранты: «Не курить. Пристегнуть поясные ремни». Начался спуск. Над облачностью, висевшей почти до земли, мы пересекли границы многих государств и теперь идём на посадку.

Приземлились в аэропорту Шарль де Голль. Рейсовый автобус везёт нас через весь Париж – Елисейские поля, Конкорд, бульвар Распай мимо бельфорского льва в аэропорт Орли.

В зале внутренних линий не видно урн. Наши курильщики беспомощно оглядываются – может, нельзя курить? Нет, курят. Где же урны? Везде только чистый блестящий пол. Следим за здешним курильщиком. Вот он последний раз затянулся, бросил окурок на блестящий пол и даже придавил его ногой. Смотрим и видим на полу множество следовожогов. Но окурок не остался на месте, подошёл уборщик и убрал его урной-совком.

Весна – особое время года. В несколько часов мы совершили прыжок из заснеженной Москвы в Париж. Ещё вчера я шагал по скрипящему снегу, и возле ЦУПа (Центра управления полетами) резали деревья. Париж лежит где-то на широте нашего Днепропетровска. Теперь рывок в Тулузу, на юг, на широту наших Сочи. Это и самый юг Франции.

В Тулузе зелено, хотя сейчас и 3°, и перед этим шел град. Пассажиры разобрали багаж и разом сгинули. Мы прилетели раньше обещанного, и хотя нас встретили Тулуз и переводчица Перре, пришлось подождать автобуса. Нас усадили за столики припортового кафе пить чай, а мне не сиделось.

Я рассматривал киоск-автомат с цветами для встречающих. Стоило опустить в прорезь 20 франков, и прозрачная загородка открывалась, выдавая вам букет роз, за 50 франков можно было получить причудливо-прекрасные орхидеи в растворе, гарантирующем месячную цветочную жизнь.

Было грустно, я рассматривал барельеф Дидье Дора и фотографии арестованных террористов из «аксьон директ», висевшие на стенде, как у нас – «разыскивается преступник». Ж.-М. Руайан и Ж. Сиприани и женщины Натали Менигон и Жоэль Оброн. За группой числится 80 террористических актов, убийство президента компании «Рено», серия взрывов в Париже.

На стене припортового кафе меню воскресного дня (за 100 франков). Через двери и огромные во всю стену окна видны дорожки возле аэропорта и подстриженный бордюр. Небо низкое, не наше, и на душе отчего-то тяжело. За первым столиком встреча по сути неофициально уже началась, и идут организационные разговоры.

Появился Лабарт с неунывающим взглядом и быстрыми движениями спортсмена, теперь казалось, что дела пошли побыстрей, но пока автобуса не было. Нас ожидали следующим рейсом, но Париж всё переменил.

Автобус привез нас опять в гостиницу «Тор». Остаток дня мы гуляли по городу, вглядывались в стекла витрин. Вышли на «красную площадь» Тулузы – Сен-Жорж. Здесь бил веерный фонтан, вода вылетала дисками, и в целом они образовывали водяную полусферу.

Ветер сносил серебро брызг и подветренная сторона была мокрой. Здесь было пусто, светло в косом вечернем свете и отчего-то пронзительно грустно. Вода стекала вдоль пустых ступеней в пустующий подземный торговый центр. Рядом равномерно бил колокол.

Утром я проснулся рано: по-московскому в шесть, по-местному в три часа. Наш автобус нас ждет по утрам в восемь на площади Капитоль, рядом с кафе «Кастела». На ночь столики убираются, и редкие ранние посетители располагаются внутри, где настенные бра создают камерный уют. Солнце уже коснулось красных верхушек зданий. Со стороны гостиницы «Гран балкон» спешит к автобусу Елена – переводчица.

Автобус с площади сворачивает на парадную Эльзас-Лорен. Красивые центральные дома напоминают меньших (в 4–5 этажей) парижских собратьев. Мы быстро движемся мимо огромных стеклянных витрин. С одной стороны кирпичный собор, с другой в витринах оранжевые этикетки распродажи. Затем улицы поуже. На остановках служащие ждут автобус. Чем дальше от центра, тем быстрей: 60 километров в городе, а на магистралях до 130 километров в час.

Ведущая стрелка указывает на Бордо. По сторонам стриженые бордюры кустов, справа Гаронна. Пейзаж в окне напоминает среднерусскую полосу в период половодья. Аквамариново нежная трава, зелень деревьев. К автобусной остановке спешит девушка в белой куртке и красных штанах, негр в желто-коричневом; мужчины в спортивных костюмах бегут вдоль реки.

Мы выезжаем из Тулузы по-разному, иногда по мосту Пон-Неф. И здесь есть свой старый Новый мост, мимо высокой кирпичной стены вдоль Гаронны, по которой, прилипнув, карабкаются «скалолазылюбители», мимо бывшей водонапорной башни, теперь ставшей наиболее посещаемой фотоэкспозицией. Иногда мы выезжаем из города на самом юге, поворачивая у ресторанчика «Маленький каннибал», и выкатываемся на магистральное шоссе. По сторонам невысокие индивидуальные домики со ставнями, черепицей крыш.

Скорость растёт. Слева и справа – высокая бетонная стена. Ныряем под виадук: один, другой, третий, четвертый, пятый… Ещё и ещё, не счесть им числа. Впереди указатель «Каркассон. Барселона». Аккуратная центровая линия спирально закручивается по шоссе. Деревья похожи на пирамидальные тополя, на съезде с шоссе – ряд средиземноморских сосен с плоскими вершинами и вот невысокие здания КНЕС – Центра космических исследований, а рядом аэродром, с которого, стартуя почтовым в Африку, взлетел Экзюпери.

Теперь уже близко. Среди зеленеющих склонов справа на горке многоэтажная пирамида серых слепившихся в улей строений. Мы проезжаем мимо них и поворачиваем почти на сто восемьдесят градусов у рекламных плакатов (сначала были на них розовощекие младенцы; затем их сменили на космонавтов в скафандрах, парящих над зеленым газоном с косилками в руках). И вот мы тормозим у невысокого отеля – «Хижины».

Итак, мы трудимся в «Хижине». У групп свои комнаты. В окно нашей видна цветущая сиреневая слива, стриженная под пинию. Возле дома ярко-голубой бассейн с водой.

По рабочим комнатам расхаживает Жоэль Тулуз. В брюках и полусапожках тонкой фигурой она напоминает подростка, походкой – наездницу, спрыгнувшую перед этим с коня. Незримый хлыст в её руке будет казаться всё реальней, а образ ранимой беременной растворится и пропадет. Но иногда, улыбаясь, она ещё будет выглядеть хрупкой птицей, опустившейся в неотесанный мир, пока облик укротительницы не заслонит всё.

Сначала все собираются в зале. Прибывших и «прежде всего тех, кто здесь впервые», приветствует мсье Шапп. Мадам Тулуз как всегда начинает с погоды: «Сегодня хорошая погода… Надеюсь, что встреча будет проходить в солнечной обстановке… Позвольте представить специалистов…» От нас выступает Богомолов – представитель Главкосмоса. Он возглавляет нашу делегацию. Он говорит «поработали» и тотчас возникает в голове – «мы пахали». Часто даже в несложных случаях он занимает удобную позицию наблюдателя со стороны. Это плохой руководитель. Хороший встает за подчиненных, как бельфорский лев, берет ответственность на себя, так, например, вел себя Сергей Павлович Королев. Но Богомолову до него, как до ближайшей звезды, хотя этот руководитель для нас – далеко не худший вариант.

Расходимся по комнатам. Появляются представители «Аэроспасиаль», распаковываются ящики, и на столах возникают узлы крепежной платформы – того самого основания, которое сцепится с поручнями станции. Они нам не нравятся. Плюсы их – тарированное усилие, предохранительные чеки и прочее, и прочее, но ручек уж слишком много. Оснащённая ими платформа выглядит как Шива восьмирукий. К тому же нужен защитный чехол. Конструкция должна годиться и при разбросе высоты поручней.

Начинается работа, в которой нельзя, невозможно перечёркивать всё сделанное, возможен ведь и свой, французский вариант. Мы ценим труд и изобретательность наших зарубежных коллег. Но как нам быть? У нас просто не хватает времени, и приходится браковать только явно негодное и, в душе поеживаясь (ох, как будут нас позже ругать космонавты и узкие специалисты), идти на компромисс и принимать более или менее годящееся. Не переделать всего, слишком короткий срок, и волей-неволей приходится выбирать между Сциллой желаемого и Харибдой возможного.

Французы активно сопротивляются, но появляется конкретный конструктор Пьер Пикар. Он понимает нас, и как в припеве санкюлотской песенки (Са ira) дело идет на лад: предусматривается и подстройка замков под возможный поворот поручней, и регулировка зазоров с помощью винтов. Словом, идёт конкретная работа с редкими паузами, когда все высыпают в чудесный гостиничный холл. Здесь на решетке гигантского очага лежит двухметровое полено, над которым огромный раструб вытяжки. Тут же столики, и за стойкой подают кофе и сок. А полпервого мимо желтого цветущего кустарника и постриженной стенки в блестящих, жестких, благоухающих листьях мы отправляемся в «конюшню».

Возможно, когда-то это была действительно конюшня, а точнее зал, в котором мы обедаем, сработан под неё. Сначала входишь в большую прихожую с настоящим очагом, с блестящими медными кухонными принадлежностями, развешенными по стенам, с огромным прозрачным аквариумом с настолько чистыми стеклами и водой, что просто не видишь границы воды и воздуха.

В аквариуме по углам, как боксёры на ринге, застыли омары. Их клешни предусмотрительно стянуты чем-то вроде лейкопластыря. И нам, видно, следует стягивать «клешни» взаимных притязаний и помнить, что легче всего критиковать, а без обоюдного согласия у нас просто не выйдет ничего.

Обеденный стол для нас накрыт в зале, где стены расписаны под стойла, развешены сбруя, седла, под потолком люстры – колеса настоящих телег. И там и тут из-за коновязи смотрят на тебя симпатичные лошадиные морды. Обед для французов – священнодействие, а нас тянет продолжить разговор о деле по нашей привычке работать и за едой. Салат, паштет, горячее без первого, по полю стола расставлены бутылки с сухим вином. Мы пытаемся щадить переводчицу. У нас переводчицей Елена (Елена Прекрасная, как мы её зовем про себя). Она действительно хороша, но той опробованной рекламной красотой, что часто смотрит с обложек журналов. Для переводчиков и обед – работа, не прерывается разговор, и часто тарелки их уносят нетронутыми.

Французы искусны не только в еде. Своим поведением они как бы поощряют тебя на разговор, реакцией, отзывчивостью, а человеку свойственно покрасоваться перед окружающими. Ловлю себя на этом: хочется понимать с полуслова, рубить гордиевы узлы, а приходится переспрашивать, уточнять, несколько раз напоминать, придумывать обходной маневр.

Мне нравится строить сценарий делового разговора (сказался, видимо, ВГИК) с вступлением, паузами, оговорками, создающими эмоциональный настрой. Создать атмосферу коллективного творчества – не менее важно, чем отстоять целесообразное техническое решение. И я не люблю, когда со стороны вмешиваются в разговор. Такое случается редко. Начальство, видно, понимало, как можно «убить» разговор. В короткое время встречи нужно обсудить множество вопросов, принять организационное решение, связанное с изготовлением и поставками, в понятном виде записать всё в протокол.

Но назидательно изрекая, порой красуешься, как актёр, зато потом становится стыдно и хочется выглядеть непременно достойным представителем страны. Не мельтешить, а быть уверенным, смелым и веселым. Французы легко понимают шутку, ведут себя непременно с тактом. Со стороны наш деловой разговор из-за обилия специальных терминов, должно быть, напоминает камнепад: Гучи, РК, КП, ШКП.

Вечерами мы бродим по городу. Магазины в семь закрываются, и улицы пусты. Мы одни в недавно шумевших, а теперь словно вымерших руслах города. Оживление на площадях Вильсон и Капитоль, особых участках кольца у кафе да при вокзале.

В конце центральной Эльзас-Лорен, там где она упирается у бульварного кольца в огромный универмаг «Лафайет», размещается садово-огородный магазин с лопатами, косилками, яркими пакетиками на витрине. Если от него пойти по узкой изогнутой улице, то увидишь муниципальную библиотеку и возле неё учащуюся молодежь. И здесь они парами, и в читальный зал идут в обнимку, и учат, наверное, вместе, склонившись друг к другу, tete-a-tete (буквально: голова к голове).

Хорошо посидеть в скверике у фонтана, в который выдвинулся донжон Капитоля с его неповторимой de la Vis – башней, которая стала уже символом начала воздухоплавания. С трех сторон скверика – улицы и на той части его, где Эльзас-Лорен, у памятника Жоресу, у автобусной остановки всё ещё толпится народ. Не велик, но красив этот клочок зелени в городе. Несколько водяных струй бьют среди каплеобразного водоема. Через крохотный, соединяющий водоемы ручеек перекинут идиллический мостик с деревенскими деревянными перилами, но, потрогав их, убеждаешься, что это бетонное литье.

Исторические здания Тулузы построены примерно в одно и то же время. Расцвет города был связан с изготовлением пастельных красок в XVI веке, когда крупнейшие тулузские промышленники и торговцы – отцы города сказочно разбогатели. Они сохранили от разбазаривания свое богатство и передали его следующим поколениям, увековечив себя в зданиях – отелях «Ассеса», «Мансенкаль», «Берню» и других, украшающих сегодня город.

Если пройти по бульварному кольцу мимо кафе «Антрекот» и «Гиппопотам» и выйти к его пересечению с аллеей Жореса, то здесь, на уличном перекрестке, напротив квартиры мсье Мамода, расположены два чудесных кафе. В одном из них множество одинаковых абажуров, а рядом вытянутая, как пенал, сувенирно-журнальная лавка с традиционной кассой у входа и обилием мелочей – зажигалок, ручек, брелков, флаконов с фиолетовой туалетной водой – сувениром Тулузы, а дальше стены из журналов и газет. Автомат перед входом определяет желающим их сексуальные возможности. Нужно бросить в прорезь два франка и сунуть палец в отверстие на табло, и автомат оценит ваши сиюминутные способности и известит вас об этом даже в картинках. Рядом с ним другой автомат, готовый за копеечную плату отпечатать ваш гороскоп. И вообще здесь вход в корпуса астрологии, а внизу, у разнообразных игровых автоматов коротают время подростки.

Гуляя по городу, мы забредали и на вокзал. Перед ним мрачные районы. На одной из маленьких здешних площадей дежурила молодая женщина в супермини-юбке с маленьким пуделем, вопросительно заглядывающая в глаза проходящих: «Да, мсье?» В последнем квартале прямой, ведущей к вокзалу улице Баяр к тебе пристают панки. Совсем опустившиеся, они сидят у стен – то ли выпившие, то ли уколовшиеся, другие воинственно пристают к прохожим; стриженые, бритоголовые, в чернильных пятнах головы, с одинокой челкой или длинным хвостом.

Входим в здание вокзала. И в этих высоких залах тебя охватывает тоска по путешествиям. Здесь молодежь с рюкзаками, и несмотря на вечерний час торгуют лавочки с набором для отъезжающих: дорожным чтивом и всем, что понадобится в пути. Тут же часы, игрушки и бижутерия.

Возвращаемся вдоль канала, где рядами стоят автомашины и у их распахнутых дверц поджидают клиентов чернокожие жрицы любви. Добираешься в гостиницу находившись, как говорится, без задних ног, и еще перед сном смотрим телевизор. Меня хватило всего на четверть часа. Усыпила детективная история. Тянуло спать безудержно, хотя за фильмом обещали вечер из Голливуда с вручением Оскаров, и в том числе фильму «Взвод» Оливера Стоуна. Афиши его развешаны по городу. Он получил четырех Оскаров, хотя создатель его сценарист и режиссер Оливер Стоун пробивал 10 лет дорогу фильму к экрану. Стоун сам воевал, вернулся другим человеком. «Я возненавидел Америку, – писал он. – „Взвод” – это Америка, память о несправедливой войне, „вьетнамский синдром” в крови американского общества».

Телевизоров в номерах нет. Общий в холле у входа в цветовом отношении оставляет желать много лучшего – на экране его преобладает зелёный цвет. Не зная языка, интересней всего смотреть рекламные ролики – динамичные, короткие, стремящиеся расшевелить и развлечь. Из серьезных событий – прибытие премьер-министра Англии госпожи Тэтчер в Москву.

Маргарет Хильда Тэтчер в Кремле, встречается с М.С. Горбачевым, с Н.И. Рыжковым, в пресс-центре МИД СССР с журналистами. «Вряд ли ранее когда-либо, – сказала она, – я вела такие долгие беседы с кем-нибудь из других мировых руководителей. Семь часов официальных бесед вчера и еще два часа в ходе ужина». Обсуждение взаимных позиций, контроль над вооружением, взаимное информирование.

Пресса Франции отражает встречу по-своему. В одном из журналов видим М. Тэтчер и М.С. Горбачева, гуляющих в Нескучном саду. Правда, в тексте дается разъяснение, что сняты подобранные актеры, но кто-то пролистал журнал не читая, да и тем, кто читал, в голову запало, что политически встреча мало что дала, а носила, скорее, интимный уклон.

Ночь. Три часа. Хорошо бы заснуть, но сна ни в одном глазу. Тишина, журчит в трубах вода. На окнах номера ставни. Я закрываю их на ночь. И в комнате и в ванной коричнево-кремовая гамма. Стены коричневые, в крупных цветах, ковровый коричневый пол, на постельной накидке коричневые полосы, коричневый кафель в ванной, коричневый коврик для ног. И настроение коричневое, безрадостное.

То, что мы читали прежде, у себя, в Москве, – были лишь семечки в фонтане информации (утечка секретов фирмы «Сосьете эропеен де пропюльсьон»; арест советской гражданки Варигиной, студентки Ярославского пединститута, – жены французского специалиста Вердье).

Людмила приехала погостить к мужу, в Руан, где пять с половиной веков назад была сожжена её ровесница, ставшая после национальной героиней. Здесь современные черные силы заставляют страдать другую, русскую девушку. 17 марта Людмила арестована и до сих пор находится под стражей.

И началось. Скорая на руку «Фигаро» объявила: «Советы хотят ограбить „Ариан”… Москва опутала шпионской сетью Францию», и результатом обобщение: «русским ни в чем нельзя верить». Словно многосерийный фильм серии «Шпионы Ариан» разворачивался на экране реальной жизни. «Каждый второй советский турист, приезжающий во Францию, – делилась компания ТФ-1, – выполняет разведывательную миссию». «Русская обольстительница заслана советскими мастерами шпионажа, – вторила ей „Либерасьон”, – под предлогом брака с иностранцем… чтобы удовлетворить свой „колоссальный аппетит в технологии”».

Знали бы они, какие вещи у нас на выходе. После взрыва «Чэлленджера» и решения НАСА законсервировать корабли «Шаттл» до 1988 года неожиданную фору в западном мире получили французские носители. «Мы победили Голиафа, – писал в прошлом месяце „Нувель обсерватер”. – На сегодняшний момент мы контролируем рынок… Сам Пентагон, лишившись „Шаттлов”, пришел к нам с протянутой рукой. А ему сказали: в очередь, как и все!»

Взрыв ракеты-носителя «Арианы» в 1986 году уже грозил компании «Арианспейс» потерей клиентов. И теперь запуск «Арианы» откладывался уже девятнадцатый раз. Пугалом советского вмешательства видно решили отвлечь клиентов от собственных забот. Не забыли попутно пнуть и нашу перестройку, которая всколыхнула якобы «агрессивный коммунизм».

Здесь, как в капле воды, отразилось желание покрасоваться, преодолев отставание, оказаться впереди. Только космический марафон требует фундаментальности, и рекламные трюки могут лишь временно заслонить суть. Даже само название ракет – «Ариана» неудачно и сомнительно.

Ариана – от греческого Ариадна, дочери критского царя Миноса, что дала Тезею путеводную нить. Помощь её (вспомним миф) коллаборационистского толка: она помогла выйти чужеземцу из лабиринта, но не заслужила ни уважения его, ни любви и была брошена им на обратном пути в Афины, на одном из пустынных Эгейских островов.