Текст книги "Иду по тайге"

Ива

В феврале и птице и зверю голодно. Спрятались под снег голубика и брусника, ушли под белое одеяло травы, мхи и лишайники. Только ива, оставшись открытой всем ветрам и морозам, щедро угощает своих почитателей. Белая куропатка скусывает за день до двух тысяч пятисот тонких веточек ивы. Если эти веточки выложить в одну линию, то она протянется на двадцать метров.

Лось за это же время съедает десять – пятнадцать килограммов веток, а наевшись, ложится в ивняке отдыхать.

Любят лакомиться корой ивы заяц-беляк, пищуха и полёвка. Не отказываются от ивы и северные олени. К концу зимы нет кустика с нетронутой веточкой, нет веточки с нетронутой почкой. Другое растение от такого «внимания» зачахло бы, а ива перелетует, залечит ранки и, глядишь, к следующей зиме станет ещё пушистей, ещё щедрее.

«Копеечка»

Два дня шёл снег. Необыкновенно крупные снежинки с убаюкивающим шорохом садились на сопки, кусты, деревья. Проложенная в частом лиственничнике дорога стала похожа на неширокую реку, а сама река до удивления напоминала дорогу.

Люблю стоять под таким снегопадом. Задерёшь голову к небу и смотришь, как наплывают на тебя одна за другой частые снежинки. И вот уже снежинки стоят на месте, а сам ты стремительно несёшься сквозь их дивный хоровод куда-то далеко-далеко, к самым звёздам.

На иву у реки навалило сугроб снега, и она согнулась почти до земли. Кажется, большой белый зверь душит задремавшее деревце, а оно силится проснуться и никак не может.

К вечеру снегопад прекратился, и тотчас в вершине дерева шумнул невесть откуда взявшийся гуляка-ветер. Он налетел на иву, качнул её широким крылом, и деревце, проснувшись, разом сбросило с себя снег. Словно любуясь содеянным, ветер на мгновение затих, но тут же налетел на иву ещё раз и, сорвав с её вершины чудом державшийся последний листочек, помчался прочь.

Деревце возмущённо всплеснуло тонкими ветками, а озорной ветер уже катил свою добычу по сугробам. Листок подпрыгивал и звенел, словно золотая копеечка…

Можжевельник

В первый же год своей жизни на Колыме я попал в снежную лавину. Погнавшись за зайцем, который задумал устроить днёвку чуть ли не на вершине сопки, я вместе с сорвавшимся вниз снежным полем покатился в глубокий распадок. Хорошо, на полпути прямо передо мною вынырнули какие-то зелёные ветки и я успел ухватиться за них.

Когда стих поднятый лавиной шум и улеглась снежная пыль, глянул я на выручивший меня куст и узнал в нём можжевельник. С тех пор я смотрю на это растение с особой симпатией.

Это одно из самых удивительных растений Севера.

Зимой, весной, летом и осенью его веточки облеплены плотными ягодами зелёного, синего и тёмно-синего цвета. Они созревают только на третий год после цветения, а это значит, им нужно пережить две суровые зимы. Но когда-нибудь вы видели обмороженные ягоды можжевельника? Я – нет.

Бывает, нужно в тайге очистить место под палатку. Копнул раз-другой, а под снегом – ветки можжевельника, и такие свежие да ароматные, словно и не зима на дворе.

В жаркую погоду можжевельник распространяет вокруг себя пряный аромат. Там, где он растёт, всегда очень легко дышится. Одна густо заросшая можжевельником поляна выделяет столько фитонцидов, что этого количества хватило бы для очистки воздуха в большом городе.

Есть у можжевельника ещё одно замечательное свойство. Если взять часть ствола вместе с веточкой и прикрепить к стене, можно предсказывать погоду. В солнечную погоду веточка стоит ровно, а перед ненастьем сгибается в сторону ствола. Мне этот прибор служит уже четыре года. Проснусь утром в охотничьей избушке, гляну на веточку, она показывает «ясно» – можно отправляться в тайгу охотиться. Если же веточку пригнуло к стволу – заготавливаешь дрова, утепляешь дверь и из дому никуда. Глядишь, к обеду загудела-загуляла метель, света белого не видно.

Салки

Зимой Чуританджа тихая. Под лёд спрячется, и нет её. Летом здесь хариусы плескались, снежные бараны у скал на водопой ходили, а однажды я у самой избушки бородатого лося встретил. Я немало лосей видел. У каждого на подбородке борода-серьга висит. Но чтобы вот такая! Патриарх какой-то, а не лось.

Сейчас на Чуритандже ни лосей, ни баранов. Только куропачьи наброды и заячьи петли по снегу узорятся. Морозно, тихо и чуть-чуть грустно.

Февраль реку до самого дна проморозил, и пошла Чуританджа искать выход. Лёд трещит, вода урчит, пар выше скал поднимается, вода до самых вырубок гуляет. Какая наледь постарее – та белая или желтоватая, а свежая – зелёная или синяя.

Посредине наледи Чуританджа изумрудной струёй метровой высоты брызжет в небо. Здесь я с рекой в салки играю. Вокруг скал обходить далеко, да и снег там глубокий. А на реку выскочишь – только лыжи по льду постукивают. Красота!

Но Чуританджа коварна. То тоненький ледок инеем замаскирует, то под снег целое озеро воды нагонит, а то просто по льду ручьи пустит.

В прошлый раз я мимо «фонтана» прорвался и промоину проскочил, а на берег стал выбираться – вдруг снег под лыжами расступился, и я оказался по щиколотку в воде. Мороз такой, что дыхание останавливается. Мокрый снег мгновенно к лыжам прикипел, и на ногах у меня уже не лёгкие, послушные бегунки, а бесформенные глыбы снега. Еле на берег выбрался. Костёр развёл, сушусь и Чуританджу ругаю.

А она клокочет, будто смеётся:

– Ну, как я тебя засалила?

Сегодня я хитрее. Ручей у самых скал обогнул, а там, где снег просел, я бросился бежать что есть силы. Мчусь и слышу, снег под ногами плывёт. На старую наледь выскочил, а мой след уже водой темнеет. Но лыжи-то сухие!

Чуританджа прямо кипит от злости. А я смеюсь:

– Ну, кто кого засалил?

Правда, долго смеяться не стал. Мне ведь послезавтра возвращаться.

Булька

Два года я ходил в тайгу один, пока не познакомился с Булькой. Эта маленькая кривоногая собака с короткой грязной шерстью и всегда виноватыми глазами жила под досками за пекарней. Я часто встречал её, когда ходил за хлебом. Она или сидела рядом с тропинкой, или вертелась у мусорного ящика. Бульку часто обижали, и её хвост, этот флаг собачьего достоинства, был постоянно прижат к животу.

Когда чужой пёс попадал в Булькины владения, она падала на землю и подставляла пришельцу самое нежное место – живот. Ещё более позорно вела себя Булька с людьми. Как-то она нерасчётливо перебегала тропинку и чуть не попала под ноги высокому парню. Тот просто так, из озорства, гикнул и притопнул ногами. Булька не метнулась прочь, а припала к земле, закрыла глаза и жалобно заскулила. Парень гадливо плюнул и отбросил Бульку носком валенка.

Я ни за что не подружился бы с Булькой, если бы не наш слесарь Петрович. За ним водится масса грехов. Однажды ему прислали с материка посылку краснобоких яблок. В пути посылка развалилась. Он на почте переложил яблоки в авоську. По дороге домой его, естественно, спрашивали, где он достал такую красоту.

– В овощном, – отвечал тот вполне серьёзно.

Женщины кинулись в магазин и устроили там грандиозный скандал.

В другой раз он подшутил над парнем, возвратившимся с первой в его жизни охоты, – вытащил единственную добытую им утку и подложил бройлерную курицу.

В то утро я проспал и ужасно торопился. Груза было много. Рюкзак с лямками, рюкзак без лямок, запасная лыжа, большой свёрток одежды, ружьё и транзисторный приёмник. Хорошо, Петрович встретился и подсобил всё это до остановки дотащить. Я его оставил сторожить добро, а сам за хлебом побежал. Из пекарни выскакиваю, а Петрович уже мои вещи в автобус сложил и торопит.

Ехать всего пятнадцать километров. Когда выгрузился и автобус, помигивая глазками, исчез за поворотом, тот рюкзак, что без лямок (в нём были сложены одеяло, капканы и десять банок «Завтрака туриста»), вдруг задёргался и заскулил…

И вот иду по тайге на лыжах, а сзади метрах в тридцати плетётся Булька. И меня боится, и тайге не доверяет. Я стану – Булька остановится. Зову – не идёт, а даже наоборот: настораживается и потихоньку отступает назад.

Когда пришли к избушке, Булька села на лыжню и никуда. Я и дров натаскал, и обед сварил, и в распадок к лабазу смотался, а она всё сидит. Я не выдержал и сам направился к Бульке, а она от меня. Тогда я возвратился, сошёл с лыжни и, описав полукруг, зашёл к Бульке с тыла. Булька кинулась от меня убегать и оказалась между мной и избушкой. Здесь я и поймал её за загривок.

Днём я гонял по распадкам, сражался с росомахой, которая грабила мои ловушки, а вечером возвращался в избушку, где меня ждала Булька. Когда я сидел возле печки и ремонтировал одежду или просто отдыхал, она подходила и внимательно смотрела прямо в лицо своими рачьими глазами.

Однажды меня отрезала наледь, и я остался ночевать на озёрах. Там тоже избушка. С рассветом возвратился. Булька от радости визжит, прыгает. А вечером к нам сосед Сашка заглянул. От него соболь вместе с капканом ушёл, и Сашка целый день за ним гонялся. Булька соседа таким лаем встретила – хозяйка дальше некуда.

– Я к тебе за сеткой зашёл, – говорит Сашка. – Там лес в прошлом году заготавливали и навалили огромную кучу хвороста. Соболь там.

Сетки у меня не было, но попытать счастья хотелось.

– Собаку возьмём.

– Куда ей на кривых лапах? – смеётся Сашка. – Ну ладно, на безрыбье и рак рыба.

Надели лыжи, позвали Бульку, а она от избушки не отходит. Тогда я её в рюкзак сунул. К месту подошли уже в полной темноте. Выпустили Бульку, два костра по сторонам зажгли и принялись разбирать хворост. Работаем осторожно. Ветку-вторую выдернешь и прислушиваешься.

Ещё и половины кучи не разобрали, Булька загавкала. Сидит под высокой чозенией и лает. Фонариком посветили, а на ветке соболь. Не будь Бульки, ушёл бы, только его и видели. Вот уж мы с нею носились! Не знали, как приласкать.

…Когда я в посёлок возвращался, Булька всю дорогу впереди бежала и по-хозяйски под каждый куст заглядывала, будто она и вправду настоящая охотничья собака. Я даже ругал её за то, что лыжню портит.

В тот день автобуса не было, и мы пятнадцать километров пешком топали. До водонасосной станции добрались, и весь посёлок открылся. Заснеженный, нарядный. Булька вдруг остановилась и насторожённо на меня посмотрела.

– Ты чего, трусишка? Никто тебя не тронет.

А Булька не идёт. Я к ней, а она убегает. Откровенно говоря, мне не до этого было. По дому соскучился. Только через день вспомнил о собаке. Кинулся к пекарне, водонасосной, по посёлку бегал – нигде нет…

К той избушке, где мы с Булькой жили, я попал только в конце февраля. Избушка ещё глубже в снег ушла, у порога сугроб метровой толщины. Чтобы открыть дверь, принялся валенком его на сторону отгребать и вдруг упёрся во что-то твёрдое. Копнул – Булька! Лежит, пристроив голову на лапки, словно спит, а голова в сторону моей лыжни повёрнута…

Оляпка

Одни охотники утверждают, что к колымским морозам лучше всего приспособилась белая куропатка, другие – олень, а я считаю – оляпка. Да-да, та самая маленькая бурая пичужка, что живёт у незамерзающих речных перекатов.

Три года назад я охотился в пойме реки Ямы. Места там красивые. Кроме лиственницы, берёз и тополей в долине растут черёмуха, рябина и даже ель. А уж птиц и зверей видимо-невидимо. Соболи, норки, лисы, зайцы, выдры. Чуть в тальники сунешься – здесь тебе куропаток целая стая, а то и лося вспугнуть можно.

Я гонялся за соболем больше суток и оторвался от избушки километров на двадцать. Зверёк попался матёрый. Он то поднимался высоко в сопки, то тянул след через чащобу, то перебегал реку по тонкому ледяному мостику, а я метался вдоль полыньи. В конце концов соболь привёл меня к осыпи, за рекой Каменушкой. Там он спрятался в одну из многочисленных щелей между тяжёлых глыб, и мне пришлось возвращаться ни с чем.

Понятно, настроение самое скверное. Устал, намучился, чуть ноги переставляю, а ещё мороз за пятьдесят. Дохнешь – пар вокруг рта кристалликами берётся. Плетусь по тайге, слушаю, как деревья от холода трещат.

Вышел к реке: что творится! Там, где снег потоньше, река промёрзла до самого дна и заперла воду. А роднички и в самый лютый мороз живут. Вот вода и принялась искать выход. Сверху лёд, по бокам и впереди тоже лёд, сзади новые потоки напирают. Тогда вода поднатужилась да как рванёт! – грохнуло, словно земля пополам раскололась. Сразу во льду трещина в ладонь шириной появилась, и фонтан метров на десять вверх взметнулся.

В тайге – пустыня, ни птицы, ни зверька. Всё живое под снег, в дупла, в гайна забилось. На что уж белки индивидуалистки, и те по четверо-пятеро в гнездо собрались, в клубок сплелись, греют друг дружку.

Часов в двенадцать выбрался я к тому месту, где Каменушка впадает в Яму. Здесь ещё холодней. То ли воздух влажный, то ли сквознячок прохватывает. К берегу спустился, сразу ноздри защипало. Иду, нос варежкой прикрываю, и вдруг: «Тивить-тивить-триль-тири-риль». Словно родничок в камнях заиграл. Да звонко так. Гляжу, а возле ближней полыньи сидит оляпка, маленькая, сухоногая, и широким хвостиком, как лопаткой, покачивает. Сделала несколько шажков к промоине, бултых – и нет её. У меня мурашки по коже побежали. В такой-то мороз! А она секунд десять по дну побегала, поплавком из воды вынырнула и, даже не отряхнувшись, направилась к соседней полынье. Лежит и распевает песенку.

Я налёг на лыжи – интересно поглядеть, как же она охотится. На этот раз оляпка в воде не задержалась. Я сделал шагов пять, а она уже на льду. В клюве небольшая, облепленная песчинками трубочка. Это домик ручейника. Вернее, не ручейника, а его личинки. Где-нибудь в неглубоком месте, на дне реки или ручейка, эта личинка строит домик-трубочку и, забравшись в неё, выставляет наружу большие и острые челюсти. Этими челюстями она хватает всех, кто только проплывает мимо. Даже рыбьего малька поймать может. В случае же опасности личинка прячется в домик-трубочку, и никак ты её оттуда не достанешь. Поэтому крупные хариусы глотают ручейников вместе с домиками. Моя оляпка прижала трубочку ко льду, поймала клювом за краешек, раз – и вскрыла её словно ножницами. Ручейник весь на виду. Оляпка его проглотила и даже глаза от удовольствия прикрыла. Вкусно!

Так мы и двигались. Я по лыжне, оляпка по полыньям. То ручейника, то червячка, а то маленькую рыбку поймает. Да всё азартно так, весело. От её песенок и у меня настроения прибавилось. Уже и не обидно, что соболь убежал, и на мороз не сержусь, и сама тайга добрее и милее кажется.

Март

Весенние игры

По календарю март – первый месяц весны, а за окном зима. Правда, она уже переломилась на тепло, и солнце заливает тайгу морем света.

Снежных баранов, лосей и оленей этот месяц не радует. Для них март – время самого глубокого снега, когда труднее всего передвигаться в поисках корма, да и сам корм – лишь веточки тальников, мох да жалкие кустики прошлогодней травы. Не лучше в эти дни и куропаткам, рябчикам, глухарям.

А вот для большинства пушных зверей март – самая их пора: начинаются весенние игры.

В эти дни можно услышать лис. Дорожа своим пышным мехом, всю зиму они жили тайно, но весна заставила их забыть об осторожности. Голос лисицы – три хриплых отрывистых взлая, заканчивающихся протяжным воем. Лай самца напоминает тявканье небольшой дворняжки, но более частый и без воя.

Волки – верная супружеская чета. Они не расстаются многие годы. Да и волчата живут возле родителей удивительно долго. Наступил март, а они всё ещё держатся одной семьёй. Старшие помогают младшим добывать еду, учат спасаться от врагов.

Взрослые волки много и подолгу играют, напоминая в своих забавах глупых щенков.

В глухих, потаённых местах ночную тайгу будит пронзительный вой рысей. У них тоже пора любви, сейчас они до удивления напоминают домашних котов и кошек.

Пьянящий ветер весны притупляет чувство бдительности даже у зайцев. Веселятся косые, разбегаясь лунными ночами по заснеженным просторам. Их весенние игры протекают шумно: с высокими прыжками и пронзительными криками.

У белок определяются пары. Фыркая и цокая, они носятся по деревьям, совершая головокружительные прыжки. Между соперниками нередки ожесточённые драки. В эти дни белки забывают об осторожности и чаще, чем обычно, попадают в когти хищных птиц и зверей.

Белки-летяги тоже затевают свои сумеречные игрища – хороводы и догонялки. С негромким щебетанием они преследуют друг друга, то карабкаясь по стволам, то планируя с дерева на дерево, словно это не зверьки, а диковинные птицы.

Настоящий гон у соболя происходит летом. После гона пары разбиваются, и до марта самцы и самочки живут отдельно. Каждый из них занимает свою территорию.

Но в марте всё меняется. Соболёк разыскивает соболюшку и принимается за ней ухаживать. Он сопровождает её во время переходов, приносит ей корм, отгоняет от неё других самцов. Зверьки долго и увлечённо играют, вместе прячутся в дупло на днёвку, вдвоём выходят на охоту. Когда у соболюшки появятся дети, а их у неё от трёх до семи, она некоторое время не может оставлять малышей одних. В это время самец регулярно носит ей еду, помогает защищать соболят от врагов.

А врагов у соболя немало: хищные птицы, росомаха, рысь, волк. Самый же большой враг этого грациозного зверька – человек…

После пурги

Я тогда только знакомился с Чуританджей и ни распадков, ни перевалов в тех краях не знал. Мне говорили, что выше ключа Эврика есть избушка с провалившимся потолком и недалеко от неё проходит соболиная тропа. По этой тропе зверьки переваливают в Ямскую долину. Там нерестовая река, море – всегда можно добыть корм. Я принялся искать этот переход. Обследовал все ключики, поднимался на перевалы, но так ничего и не нашёл.

Однажды после пурги в том месте, где вечно желтеет бугристая наледь, я наскочил на свежий соболиный след. Неглубокий, лапка мелкая. Так соболюшка да ещё молодые собольки ходят. Но у сеголеток отпечаток неаккуратный. Где две лапки, где четыре. Бегать по снегу – тоже наука нужна. Этот же следок словно по заказу, даже на наледи соболюшка ни разу не сбилась.

Я рюкзак в сторону, кусок хлеба в карман, фонарик, спички проверил и заспешил по следу: вдруг он меня на соболиную тропу выведет? Иду час, другой. Сначала след тянулся по склону сопки, затем повернул к болоту. Соболюшка под коряги не заглядывала, мышиными и куропачьими следами не интересовалась, и я решил: «Далеко торопится, не до охоты ей».

Проложенная соболем дорожка привела меня к вырубке. Срезы на пнях светлые, на обрубленных ветках хвоя желтеет, даже клок газеты на кустах висит – вырубка недавняя. Вижу, след сбился, запетлял – закружил среди пней. У штабеля дров соболюшка остановилась, вытоптала пятачок, сделала четыре или пять тычков в разные стороны и неожиданно длинными махами подалась к лежащей на земле огромной лиственнице, расколовшейся надвое. В лиственнице такое дупло, что в нём, наверное, и человек бы поместился. Здесь она тоже задержалась и вдруг бросилась прочь, в сторону Чуританджи.

Снова запуржило, и опять соболюшка к наледи вышла. Как и в прошлый раз, след привёл прямо к вырубке. Зверёк напетлял, натропил там и возвратился к ледяным буграм.

И так после каждой метели. Только утихнет ветер и улягутся последние снежинки, глядишь – потянулась цепочка следов-двоеточий к вырубке. Зачем? Непонятно.

…Как-то выбрались мы на рыбалку, а рыбачить не смогли. Подвела погода. Ветер, леска путается, волны лодку заливают. Какая рыбалка?

Причалили к берегу, похлёбку из консервов варим и ругаем погоду.

– Раньше здесь было тихо, даже ветерок не залетал, – говорит мой сосед Володя. – А лес вырубили – и загуляло. Летом весь толь с бараков унесло.

В ту ночь возле штабелей буря огромнейшую лиственницу уронила. С виду цела-целёхонька, а на землю хлопнулась, что арбуз, на две половинки развалилась. Серёдка-то пустая, а там гнездо и двое соболят. Такие маленькие кутята, а уже смотрели. Наш механик их домой забрал и подложил кошке. Они даже сосали её, но всё равно на третий день погибли. И представляете, соболиха каждый вечер являлась на вырубку. Прибежит, сядет возле лиственницы – и никуда. Люди, бульдозер, стук, а она ни с места. В неё даже стреляли…

Кто-то начал доказывать, что летом соболиная шкурка никуда не годится, другие обсуждали проблему выращивания соболей в неволе, я сидел молча. Мне вспомнились засыпанная снегом вырубка и непонятный соболиный нарыск на ней.

Летяга

В детстве я представлял летягу чем-то наподобие вампира. Виновата в том была случайно попавшая мне в руки книжонка без начала и конца, в которой сообщалось, что белки-летяги несут яйца и высиживают из них детей, как птицы, едят птиц, которых ловят на деревьях и в гнёздах, нападают на белок и душат их… Никакой картинки в книжке не было, и летяга в моём воображении походила на кошку с острыми зубами и куриными крыльями…

Приехав на Колыму, я подружился с Володей, и он обещал взять меня на подлёдный лов.

– Кстати, там на летяг посмотришь. Их рядом с избушкой полно. Сидят себе и жуют ветки, хоть ты их руками бери.

Помню, сначала мы долго ехали на попутной машине, потом шли по пробитой бульдозерами лесовозной дороге и ещё километров пять добирались на лыжах. В пути мы дважды вспугивали куропаток, а когда пересекали замёрзший ключик, прямо из-под ног вылетел глухарь. Наверное, он только что устроился на ночлег и ему очень не хотелось покидать лунку. Он высунул из-под снега голову и какое-то время раздумывал – улетать или не улетать. Потом выметнулся из снежной перины и, рассыпая серебристые блёстки, умчался в распадок.

К концу дня мы вышли к стоящей на берегу озера охотничьей избушке. В ней давно никто не жил и было холоднее, чем на открытом воздухе. На столе и под нарами валялись пустые консервные банки, перемороженный лук и пачка соли «Экстра». Наши предшественники разбили окно и оторвали две доски от нар. Но печка была исправна, и возле неё стояли топор и пила.

С рыбалкой решили обождать, потому что нужно было отремонтировать нары, подвалить к стенам снег для тепла, приготовить дрова. Я взял топор и отправился на поиски сухостоины: все сухие деревья вокруг избушки были давно срублены. Я долго ходил по тайге, пока не попал на какую-то поляну. Вокруг стояли тонкие высокие лиственницы; на ветках белели комки снега, словно это сидели пристроившиеся на отдых куропатки.

Подходящих деревьев здесь тоже не оказалось, и я уже сделал шаг, чтобы идти дальше, как вдруг от одной из лиственниц отделилась небольшая серебристо-серая птица. Она не махала крыльями, а планировала, опускаясь всё ниже и ниже. У земли птица взмыла вверх и со звучным шлепком приземлилась, вернее, пристволилась на лиственнице рядом со мной.

Коснувшись дерева, птица тотчас исчезла. Я не мог понять, куда она девалась. Может, ушиблась о жёсткую кору и упала в снег? Никого…

Неожиданно над самой головой раздался шорох, и на меня посыпался какой-то мусор. Я посмотрел вверх и увидел пропажу.

Нет, это была не птица. Надо мной сидел зверёк со светлой шёрсткой, с прижатым к спине плоским хвостом и с необычайно большими глазами. Зверёк ужинал. Да-да, устроился как раз над моей головой и, придерживая передними лапками веточку, грыз её.

Летяга! Неужели и вправду? Такая маленькая? Может, это летягин детёныш?

Я тихонько щёлкнул языком. Летяга уронила веточку и бросилась вверх. Добежав почти до самой вершины, она оттолкнулась от дерева и снова заскользила в воздухе. Я кинулся за зверьком…

Это была самая настоящая игра в догонялки. Перелетев на новое дерево и устроившись в каком-нибудь метре от земли, летяга терпеливо ждала, когда я доберусь до неё по топкому снегу. Дождавшись, она играючи взбегала к верхушке дерева и снова отправлялась в полёт.

Наконец она привела меня к очень толстому, сломленному у вершины дереву. Метрах в четырёх от земли в стволе темнело отверстие. Летяга в последний раз дождалась, когда я приближусь к ней, и проскользнула в отверстие. Наверное, это было её дупло. Вход в него был таким крошечным, что туда едва пролез бы большой палец. Я до сих пор удивляюсь, как это у неё получилось.

Конечно, никого летяга не душит. Да и куда ей? Слишком уж она маленькая и нежная. Просто она любит пожить в брошенном другой белкой гнезде, что и породило нелепые легенды. Питается же она кроме почек семенами деревьев, ягодами и грибами. В этом летяга похожа на настоящую белку.

Крыльев у летяги тоже нет, но по бокам между передними и задними лапками имеется широкая эластичная перепонка. Прыгнув с дерева, зверёк растопыривает лапки и превращается в маленький лёгкий планёр. Необычайно красивый и немного таинственный.