Текст книги "Заговор поэтов: 1921"

Глава 8. Чекист Карев

– Покажите мне его лицо! – приказал начальник осведомительного отдела ПетроЧК Карев.

– Не весьма аппетитная картина, товарищ чекист, – предупредил врач-патологоанатом, испуская запах хорошего медицинского спирта. – Вскрытие уже произведено, но пациент не зашит…

– Открывай, я сюда не закусывать пришел!

Врач откинул пятнистую от засохшей крови простыню, и Карев присвистнул. Конечно, он многого насмотрелся, промаявшись в окопах на Западном фронте чуть ли не всю империалистическую войну, и служба в ЧК отнюдь не предполагала созерцание ромашек на июньском лугу, но такое встречалось ему нечасто. Усмирив эмоции, сосредоточился на выводах. Первый: на цинковой столешнице лежит, несомненно, сотрудник секретного отдела Петроградской губЧК Буревой Иван Васильевич, без вести пропавший в ночь с субботы на воскресенье. Внутреннее чувство, которое можно было бы назвать и интуицией сыщика, и классовым инстинктом, на сей раз не подвело Карева.

Хватились Буревого только утром во вторник, когда жена позвонила в секретный отдел, потребовала к аппарату мужа и пригрозила выцарапать ему зенки, ежели снова с девками загулял. Оказалось, что Буревой не явился на службу в понедельник, однако его начальник Кащенко не доложил по команде, так как тоже предполагал, что Ванюшка закутил, и собирался наказать его по-домашнему. Тогда-то заместитель председателя, старый революционер-нелегал Круминьш вызвал к себе Карева.

– Наше начальство, добрейший наш Борис Александрович, осуществляет общее партийное руководство, кроме того, у всех головы забиты последним петроградским заговором, однако мне исчезновение секретчика Буревого представляется делом тоже очень серьёзным. В таких случаях в мои обязанности входит председателю помогать. Эта ситуация ясна, товарищ Карев?

– Ясна, Леопольд Карлович.

– Теперь ещё одна ситуация, не менее деликатная. Начальник секретного отдела, хорошо тебе знакомый наш товарищ, пытался прикрыть отсутствие на службе своего подчиненного Буревого. Как это не дико, но пока мы не нашли и не допросили Буревого, Кащенко остается под подозрением в причастности к его исчезновению.

– Чепуха, товарищ Круминьш! Я Кащенку знаю с первого дня его службы в ЧК. На глупость способен, на измену революции – никогда.

– А я скажу тебе, товарищ Карев, что в борьбе с охранкой наши нелегалы не заваливались только в том случае, если принимали во внимание все самые невероятные, однако логически вытекающие из обстановки предположения. В данном же случае вполне возможно и совместное бытовое разложение. И вот что: даже если бы я имел возможность полностью доверять Кащенке, нет у меня права поручить ему расследование. Как начальник секретного отдела он не должен засвечиваться, что при таком поручении неизбежно. А ты… Ты ведь следователем служил, пока Коллегия ВЧК не расформировала следственные отделы?

– Так точно. По моему убеждению, ошиблись тут товарищи.

– И я думаю, что Феликс Эдмундович обязательно исправит ошибку. Бери ты это дело, товарищ Карев. Задействуй на полную катушку своих сексотов, а как только вытянешь хоть одну ниточку, раскручивай во всю пролетарскую мощь! Как следователь со чрезвычайными полномочиями шуруй. Товарища Семёнова я уговорю. Иди работай.

– Леопольд Карлович, мне необходимо знать, что именно Буревой мог выдать нашим врагам.

– Ждал я от тебя этого вопроса, молодец. Буревой – математик с университетским дипломом, у нас обеспечивал шифрование депеш для заграничных агентов. Он пользовался новым шифром, разработанным в январе спецотделением при президиуме ВЧК. Сейчас, при подготовке революции в Германии, вся связь с нашими там людьми идет через нашу ГубЧК, следовательно, через Буревого проходила. Поэтому личное дело его я тебе дать не могу. Одно запомни: настоящая фамилия его Среблястый, учился и преподавал математику в Московском университете. Это секретная информация, не мне тебя учить. Теперь понимаешь, какое серьёзное дело я тебе поручаю…

Сутки, не прикорнув за столом и на минуту, Карев процеживал Петроград своей осведомительской сетью, и вот теперь пришёл первый настоящий успех. Как только он получил донесение, что в городской морг поступил труп утопленника, молодого человека, извлеченный из Большой Невы, он по телефону приказал немедленно начинать вскрытие и примчался сам.

– Товарищ Чанов, вы написали заключение?

– Пока нет. Пришлось вскрывать в спешке, а продиктовать некому: помощник мой умер ещё в эпидемию инфлюэнцы. Если позволите, я на словах.

– Давайте. Только короче. Основное.

– Понимаю, хе-хе, дух здешний не каждый выдержит.

Карев взглянул на пьяноватого спеца исподлобья. Тоже мне, конь в пенсне. А какой другой дух может быть в морге? Если для дела всемирной революции необходимо будет закопаться в дерьме по шею, Карев полезет и в дерьмо.

– Что смотрите, товарищ начальник? Это дезинфекция, суровая необходимость. Лучше, чем так смотреть, поспособствовали бы по своей линии, чтобы закупили для нас в Германии резиновые перчатки. После каждого вскрытия рискую помереть от сепсиса.

– Излагайте.

– По-простому, так от трупного яда… Лет тридцати – тридцати двух, сложение астеническое…

– Этого не нужно, я его уз… Ненужно, в общем. В заключении напишите.

– В левой части головы гематома. Повреждение прижизненное. Получил удар твердым предметом по темени, однако умер не от него…

Коротко излагать медспец в пенсне явно не умел. Когда он замолчал, Карев уже сам сконцентрировал главное. Утоплен наш Буревой, вода в лёгких речная. Получил удар по голове, не приведший к смерти. Правая рука вывернута, пальцы на ней выломаны. Карева передёрнуло… Оправдывались самые скверные опасения: ни о каком несчастном случае теперь и речи быть не может.

– Когда, по-вашему, утонул?

– Точно определить невозможно: был в воде, там с окоченением осложнения. Ну, день, ну два назад. Одно скажу: захлебнулся практически сразу после того, как был избит.

– Что он ел-пил?

– Воблу, немного хлеба. Пил какую-то суррогатную дрянь.

– Спиртное?

– Нет, типа химического лимонада.

Тут Карев усомнился: как врач, сам хлебнувши из мензурки, может утверждать, что в желудке покойника не было спиртного? Переспросил значительно:

– А вы уверены, товарищ Чанов?

– Да, конечно. Вам что же вздумалось – что я у покойников вскрытые внутренности вынюхиваю? Тьфу! Я могу теперь заняться другими подопечными, товарищ чекист?

– Одежда, оружие, содержимое карманов?

– Харон! Харон, покажи товарищу чекисту.

Седой сторож в студенческой тужурке снова откинул край простыни, прикрывающей труп чекиста Буревого, однако теперь с другой стороны, приподнял бляшку с номером «24», верёвочкой зацепленную за бледно-голубой большой палец правой ноги, близоруко всмотрелся, пожевал губами и подвёл Карева к шеренге шкафчиков, напомнившей чекисту раздевалку в общественных банях.

Карев стиснул зубы. Что ж, если бы сохранил религиозные предрассудки, сейчас самое время помолиться русскому Николаю Угоднику, покровителю мужиков, избравших для себя рисковые профессии. Эх, кабы за этой дверцей – да полный комплект формы, и чтобы в карманах документы, а в кобуре – табельное оружие!

– Вам помочь, товарищ чекист? Вон же она, «24» ячейка.

Покачав головой, Карев потянул за веревочную петлю. Да, дела обстоят хуже некуда. Оставалась последняя надежда – на ошибку.

– Эй, Харон, а это точно шмотки сегодняшнего покойника?

– Какой я тебе Харон? Харитон я, это доктор сократил. А насчет одежки, то его, трупа, кого же ещё? У нас точно, как в аптеке. По науке!

Клетчатая рубаха, жилетка, заношенные штучные брюки… Конечно же, никаких документов. А вот это странно…

– Отец, а что – покойника босого привезли?

– Можно и так сказать. На одной ноге был опорок, рвань несусветная. Самые жадные родственники не польстятся. Так я выбросил.

– Слушай, отец. Вещички запаковать и, как приедет солдат из ЧК, отдать ему вместе с бумажкой, что доктор напишет. Где у вас телефон?

Несколько секунд смотрел на чёрный потертый аппарат, собираясь с духом. Потом прорычал:

– Сейчас же освободить помещение! Бегом!

Подождал, пока дважды стукнут двери, приказал телефонистке дать коммутатор ЧК.

– ЧК? Товарища заместителя председателя. По наиважнейшему делу.

Когда Круминьш поднял трубку, Карев успел уже успокоиться и сумел так сяк сформулировать, что нашел пропажу и что необходимо как можно скорее объявить её розыск, в первую очередь на вокзалах и пограничникам. То есть лица в форме и с документами пропавшего. Круминьш, помолчав, ответил, что понял и чтобы приезжал немедленно.

Через полчаса Карев сидел в просторном кабинете Круминьша, испытывая душевное облегчение, сравнимое разве что с тем, которое получает солдат, освобождая мочевой пузырь после трёх часов стояния в карауле на морозе: он принял правильное решение и переложил уже ответственность на плечи начальства.

– А теперь рассказывай подробно, – приказал Круминьш, не давая удачливому подчиненному почивать на лаврах. – Ум хорошо, а два лучше.

– Пока особенно и нечего рассказывать, товарищ Круминьш. Возможно, узнаю что-нибудь полезное от граждан, нашедших труп Буревого, и милиционера, доставившего его в морг. Сразу же после звонка вам я распорядился по телефону отконвоировать их в ЧК, к моему кабинету.

– Дельно. Значит, – вздохнул Круминьш, – никаких сомнений насчет того, что утонул именно наш товарищ Буревой-Среблястый, у тебя не осталось.

– Да, хотя для проформы надо будет вызвать его жену на опознание. Буревого оглушили, потом избили и пытали (вывернута рука, поломаны пальцы), переодели в тряпье и утопили. Документы и оружие, понятно, забрали вместе с формой. Допустим, что напали на Буревого уголовники, хотя нашего брата они, понятно, остерегаются. Меня смутило: зачем было переодевать? Бандиты раздели бы да голого и бросили бы в Неву: жилетка, к примеру, на нем была очень даже ещё и неплохая, на бутылку самогона вполне бы потянула, а то и на две. Буревой, к слову, тем вечером не пил.

– А если его переодели, чтобы выдать, в случае находки, за обычного утопленника? Это же разница – кого находят в Неве, молодого оборванца или чекиста в форме!

– Этот мотив, товарищ Круминьш, несомненно, присутствовал. Кто бы к утопленнику приглядывался, если бы я не наводил шороху? Ну, избит, ограблен. Так ведь каждую ночь по Неве такие трупы плывут.

– Да, покончим с контриками, надо будет прижать поплотнее уголовную шатию-братию. А твой ход мыслей я понял: если Буревого пытали и забрали его костюм, документы и оружие, значит, он выдал секретную информацию, и по его документам враг попытается устроить нам пакость. Вплоть до крупного теракта. Я правильно понял?

– Да, мы только не знаем, выдал ли Буревой врагу информацию. Едва ли, мне кажется.

– Считаю нужным тебя информировать, что начальник секретного отдела уже снят с должности. А у нового начальника будет куча забот: я приказал перестроить всю работу, исходя из предположения, что покойный наш товарищ сообщил врагу всё, что ему только было известно. Боюсь, что и наверху примут решение об отказе от шифра.

– Даже так… У меня ещё одна просьба к вам, товарищ Круминьш. Допросите лично бывшего начальника секретного отдела. Мне кажется, он что-то скрывает. Вон жена Буревого кричала по телефону, что он снова с девками загулял. Снова! Не исключена возможность, что они с Кащенкой ходили по бабам на пару.

– В этом есть резон. Дело молодое, да и война, почитай, закончилась… Все результаты розыска «Буревого» будут незамедлительно доставляться тебе. Спасибо за службу, товарищ Карев!

И Карев, вдохновленный вовремя полученной похвалой, с новыми силами бросился раскручивать порученное ему дело. Первым делом взялся он за свидетелей, уже томящихся под конвоем на скамейке у его кабинета.

Убив не менее часа на энергичные допросы и очные ставки, он собрал всех пятерых у себя в кабинете и заявил:

– Послушайте меня теперь внимательно – и вы, граждане свидетели, и ты, товарищ милиционер. Если я в чём-либо ошибусь, сразу меня поправляйте. Итак, вы, граждане Балрушайтис и Карпов, безработные конторщики с Путиловского завода, вчера поймали халтурку и решили на вырученные деньги погулять вечерком. И пригласили гражданок Зотову и Павленкову разделить с вами компанию. Наняли ялик на причале у Летнего сада и под гармошку поплыли, распевая песни, вниз по Неве, имея в виду выгрести назад по Обводному каналу. Плыли вы, держась левого берега, чтобы вас не вынесло в Невскую Губу. Всё правильно?

– Так ЧК уже пару лет как дозволяет кататься на лодках. Разве нет? – угрюмо осведомился Карпов.

– Разрешено, и я это уже подтверждал. И вот, когда вы стали ещё больше забирать влево, вы, гражданин Балрушайтис, принялись палить из дробовика по чайкам. Как вы пояснили, для пущего веселья, и чтобы развлечь девиц. И тут перед яликом всплыл утопленник, девицы завизжали – правильно?

– А чего в визготне плохого? – спросила гражданка Павленкова, от нечего делать строя Кареву глазки. – Испужались мы.

– Дозвольте до ветру выйти, гражданин следователь, – мрачно промолвила Зотова.

– Дольше терпели, потерпите… И вы, гражданин Карпов, хотели веслом отпихнуть утопленника, чтобы без помех плыть дальше, но услышали милицейский свисток с набережной. Свистел товарищ Евдокимов, заметив сверху утопленника. В ответ на просьбу милиционера доставить труп к берегу вы, граждане, его обматерили, а гражданин Балрушайтис пригрозил ружьем, однако, как он показал на допросе, понарошку. Тогда обиженный товарищ Евдокимов выстрелил из нагана и добился от вас содействия милиции. Дальнейшее органам ЧК уже не интересно. Осталось два момента. Точное время, когда ялик наткнулся на покойника. Ваш ответ, товарищ Евдокимов?

– Да уж почти рассвело. Я как раз шел домой. И-эх!

– Терпение, товарищ Евдокимов! А вы подтверждаете, граждане?

Граждане подтвердили, при этом Карпов заметил, что как раз перед происшествием погасил фонарь, чтобы не жечь понапрасну керосину.

– Понятно. Теперь я к каждому отдельно подойду с картой, и вы мне порознь покажете, в каком месте всё это произошло

Результат этого опроса настолько обескуражил Карева, что он сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок.

– Что ж, товарищи-граждане, придётся выехать на место. Вы пока посидите в коридоре. Кому припекло, конвойный в сортир отведет, а я схожу мотор организую.

Тут милиционер ухватил его за рукав.

– Не нужно мотора, товарищ следователь. Утопленник всплыл вот здесь, чуть ниже по течению от моего дома. Я на набережной живу, за углом Пряжки. И в отделении на большой карте проверял, что дом как раз напротив Кожевенной линии на Васильевском. Давайте протокол, подпишу.

Карев всмотрелся в воспаленные глаза еле сдерживающего праведный, ничего не скажешь, гнев милиционера Евдокимова и понял, что теперь, увидев труп, плывущий по Неве или валяющийся под афишной тумбой не на его участке, парень отведёт глаза в сторону и пойдёт дальше по своим делам. Вздохнул:

– Некогда нам тут бумажную волокиту разводить. На крайний случай адреса ваши имеются. Сейчас выпишу вам, товарищ Евдокимов, один пропуск на всех – и свободны.

Поскольку на объявленный членом коллегии ПетроЧК Круминьшем розыск никто пока не откликнулся, Карев принялся самолично обзванивать все отделения милиции, спрашивая, не засвечивался ли в сводках происшествий чекист Буревой. И ушам своим не поверил, когда дежурный по отделению милиции на Николаевском вокзале радостно доложил:

– Да был он здесь. Только при чём здесь сводки происшествий? Товарищ Буревой, когда мы тут облаву устраивали, помогал мазуриков ловить.

– Ты, парень, когда сменяешься? – спросил Карев. – Так вот, с места зад не поднимай, пока я не приеду.

В трамвае, ухватившись за кожаное кольцо и надёжно сжатый со всех сторон пассажирами, Карев уснул. Очухался как раз перед вокзалом, когда народ из вагона отхлынул. Облегченно вздохнул: документы, «люгер», часы на месте. Пообещал себе больше такой дурости не допускать и, отрезвляясь от сонных видений, отправился в милицейское логово. Дежурный, щуплый паренёк в новеньком ярко-синем мундире, оживился, услышав о Буревом:

– Силён мужик! Мы тут совместно с ребятами с Литейного устраивали облаву в ночь с субботы на воскресенье, и только у вашего товарища документы проверили, как два мешочника бежать кинулись. Так он одного подножкой свалил, а второго догнал и по темени кулаком – тот и с копыток.

– Что ещё тебе о нём запомнилось?

– Не до того было – запоминать: чуть финку в бок не схлопотал я в ту облаву. Хотя – больно уж усталый он был, тот твой товарищ – вот как ты сейчас: служба, видать, у вас такая. Говорил, что прямо с дежурства отправлен в поездку. Вот и всё.

– Далеко ещё не всё. Первое. Задействуй своих осведомителей на вокзале и узнай, ушёл ли этот чекист в город или уехал, а если уехал, то куда.

– Ну ты и даёшь! Да откуда им знать, когда у нас и описания личности нет? И когда мне этим прикажешь заниматься? Да вот в сей же момент телефон проклятущий затрезвонит!

Телефон послушно зазвонил. Карев терпеливо переждал разговор, потом спросил:

– Ты думаешь, товарищ, мы в ЧК в бирюльки играем? Вызывай на своё место помощника, а мы с тобой первым делом сядем рядком, поговорим ладком и составим словесный портрет. Заодно и поучишься нашему с тобой ремеслу.

Бойкий дежурный странно покосился на Карева, но тот предпочёл не обращать внимания на мелочи. Через полчаса словесный портрет коренастого мужика, убийцы Буревого, был готов. Ещё через час вспотевший дежурный по вокзалу доложил, что мнимый Буревой литерного билета в кассе не брал, за свои деньги тоже, а уехал первым утренним ускоренным в Москву.

Карев быстро прикинул. Несмотря на разруху, Николаевская, теперь Октябрьская железная дорога действует чётко. Опоздания не превышают четырех-пяти часов. В любом случае поздно телеграфировать в Москву, чтобы встретили голубчика: поезд давно отстаивается на запасных путях.

Выгнав из каморки обоих милиционеров, Карев ладонью разогнал махорочный дым, особенно сгустившийся почему-то вокруг телефонного аппарата, и позвонил Круминьшу. Услышав доклад, Круминьш помолчал (и отчего это в трубке и летом вроде как метель воет?) и приказал:

– Давай быстро сюда. На извозчике. У меня тоже есть новости.

По дороге, пока с шиком, на дутых шинах, катил по Невскому, Кареву всё казалось, что достаточно ему только два часа поспать в спокойном месте – и сложится головоломка… В картинку сложится, а на ней девочка в панталончиках и смешной шляпке заставляет «служить» пуделя с бантом… Причём тут пудель? На углу Гороховой и Адмиралтейского проспекта он остановил извозчика, отправил его за платой к коменданту ЧК, отмахнулся от часового и влетел в кабинет Круминьша.

Заместитель председателя, крякнув, отложил в сторону трубку, засунутую для набивки в кисет с махоркой, и произнес веско:

– Хорошая работа. Я уже телеграфировал секретарю коллегии ВЧК, предупредил о возможности в ближайшее время теракта в Москве с использованием формы и удостоверения сотрудника ПетроЧК, а также прочих неприятностей. У нас тоже новая напасть. Пропал ключ от конспиративной квартиры на этой…, ну, на Лермонтовском проспекте. Ты его брал предпоследним – и для чего, позволь полюбопытствовать?

Карев пояснил коротко.

– А где теперь этот пострадавший агент, Луцкий?

– Сегодня хоронят Александра Блока на Смоленском кладбище. Я ещё в воскресенье приказал Луцкому явиться на вынос тела к 11.00 на Офицерскую. На похоронах присутствуют несколько сексотов, один и в оргкомитете состоит, так что сведения о настроениях питерской интеллигенции мы получим из первых рук, а речи будут зафиксированы. Луцкого же я послал, чтобы находился там как гласный наш представитель – с наганом, в форме, с забинтованной под фуражкой головой. Глядишь, ораторы язычки и прикусят. Ну, а ему я приказал осмотреться, не появится ли кто из фигурантов его дела. Теперь это задание становится ещё более зряшным, Леопольд Карлович.

– Я бы не сказал. И ты такого не брякнул бы, если бы успевал высыпаться. Теперь, когда убийца оказался в Москве, мы тут можем уже без спешки, балуя себя временем на размышления, продолжить расследование. Выяснилось, что последним ключ от той конспиративной квартиры брал Кащенко. И, несмотря на настойчивые просьбы коменданта, желающего обойтись без скандала, до сих пор не вернул. Что бы ты предложил – вызвать его на допрос или повременить?

– Я бы предпочел сначала собрать факты.

– И я того же мнения, – скупо улыбнулся Круминьш. – Распорядись о внешнем наблюдении за Кащенкой, за его женой и за вдовой Буревого. После чего приказываю тебе отоварить карточки, поесть и отоспаться. Завтра в 10.00 жду тебя здесь. Составим, не спеша, оперативный план. Кто бы мог подумать в декабре семнадцатого, что придётся устанавливать слежку за товарищем-чекистом, и не за левым эсером, а за большевиком-ленинцем!