Текст книги "Я дрался с бандеровцами"

За селом собранный урожай привезли на ток, где его молотили на зерно. Доезжаем туда на повозке, как вдруг с Лаврова слышим какой-то гул. Смотрю, идут на наше село прямо через поле. Встал за телегой с пулеметом, хлопцы с винтовками. Дал команду: «Открыть огонь!» Как врезали по бандитской группе пару раз. И тишина… Никого нет. Они испугались и отошли. А ведь хотели уничтожить урожай. Вовремя мы их остановили. Насчет потерь среди бандитов ничего не могу вам сказать, но, скорее всего, их не было, мы ведь стреляли наобум, почти в воздух. Просто создали огневой заслон.

Потом меня перевели в Новостав, вот это было самое настоящее бандеровское гнездо. Конечно, уже не столь активное, как в конце 1940-х годов, но все же. Местные их здорово поддерживали.

К тому времени я уже женился на Наденьке, с которой был знаком с малых лет. И решил взять жену с собой. Потом думаю – зря я это сделал, могут убить. Дома ночевать не получается, должен охранять территорию и следить за тем, чтобы банда не напала на село. Чтобы не поубивали людей и ничего не сожгли. Здесь во второй раз мне довелось пережить нападение бандеровцев.

Они пробрались окраинами колхозных полей и стали пробираться на ферму, которую хотели сжечь. Только начали подходить, как мне один местный шепнул: «Полем идут, гады!» Я метнулся с «истребками», засели в укрытии, ждем… Вижу – точно идут! В этот раз мы били прицельно, на поражение…

В 1953 году меня перевели в областное управление Волыни. В лесу все еще оставались бандиты-одиночки, которые не хотели сдаваться: не смогли убежать за границу и имели на руках кровь. То тут, то там случались нападения на сотрудников милиции. Обнаруживались и уничтожались последние схроны. Более-менее все успокоилось лишь во второй половине 50-х годов. Кто убежал, кто был пойман и расстрелян, кого-то посадили. Можно сказать, что в 1950-е и 1960-е годы исчезли последние проявления национализма. Случались обычные грабежи и разбои, но редко и уже классифицировались как уголовные преступления.

В 1967 году меня направили в Ростов на месячную переподготовку. Там перед нами выступал начальник местного уголовного розыска: «Товарищи, вот я вам сейчас скажу, что у нас за прошедшие сутки только по одному городу Ростову было совершено 28 грабежей и преступлений различной степени тяжести. А теперь сравните со своими цифрами. Как у вас обстановка?» Я встаю и замечаю, что 28 преступлений у нас в Луцке и за год не часто случается. Вот тебе и Ростов – папа, а Одесса – мама!

Жизнь в послевоенном Луцке стала намного лучше. Город восстановили, благоустроили, содержали в порядке и чистоте. Даже приезжие прибалты нам завидовали. Зимой все улицы освещались красивыми фонарями. Как в сказке! Волыняне после войны в целом были больше настроены на работу, нежели на какие-то повстанческие действия. Недаром нас в советское время прозвали «Красная Волынь». Это сегодня город накрывает влияние «бандеровщины» из Львова и Ивано-Франковска. Жаль…

Надо отметить, что настоящих бандеровцев сейчас практически не осталось. Тех, кто воевал против советской власти с оружием в руках, и сейчас жив, можно пересчитать по пальцам руки. Приведу вам такой пример: когда я еще служил участковым в селе Новостав, то жил у хозяина, которого порекомендовал сельсовет. Хозяин поселился в кухне, а мне отдал свою комнату. Как-то вечером разговорились… Оказалось, что его сын ушел в лес к бандитам. После разгрома банды прятался на чердаке, где был найден и осужден на 25 лет. Тогда судили строго, по законам военного времени! Выслали его в Сибирь. Потом, уже после того, как отбыл срок, он приехал домой проведать родных. Местные ему сказали, мол, возвращайся, уже можно. Но он отказался, заметив при этом, что ему и там хорошо живется. Есть работа, жена, хозяйство и северная надбавка.

На пенсию я вышел в 1977 году в звании капитана с должности начальника спецкомендатуры. С зэками воевал крепко! Они у меня не баловали. Но это уже совсем другая история.

Калинин Виталий Семенович

Интервью – Юрий Трифонов

Я родился в Крещенский день, 19 января 1931 года в деревне Ерошкино Яранского района Кировской области. К сожалению, в 2006 году моя родная деревня, так же как и тысячи других деревень и сел в России, исчезла. А ведь появилось Ерошкино еще в XIX веке. В два года у меня умерла мать; когда стукнуло семь годков, ушел из жизни отец, работавший кузнецом в колхозе. Так что остался я на собственном хозрасчете уже с семи лет. Куда деваться? Думал куда-то пойти к родственникам, но везде милиционеры останавливали и, ничего не слушая, возвращали обратно в деревню. В то время вообще было трудно свободно передвигаться, за беспризорниками особо строго следили. Определили в сельский детский дом, приходилось трудно.

Лет в десять, когда началась война, везде происходила неразбериха, контроль в детдоме сильно ослаб, и я сбежал в Киров. Здесь прибился к группе беспризорников. Жрать, естественно, нечего, а все мы, пацанва, как шакалы голодные. Вижу, что подаяния не дают, время военное, тяжелое, и тогда придумал такой способ. Я подходил к рынку и кричал: «Поднимается! Поднимается!» Пока местные торгашки рты разевали и пытались хоть что-то высмотреть в небе, мои мальчишки собирали ватрушки и пирожки с прилавков. А потом я кричал: «Опускается! Опускается! Опустилось!» И с первым криком ребята сразу же убегали. Они буквально за минуту как будто метлой начисто подметали все прилавки. После таких акций мы убегали и пару дней жили более-менее нормально. Потом я опять что-то придумывал. Так потихоньку стал главным среди беспризорников. Даже тренировал их для подобных дел, потому что один ребенок много не наворует. Шороху мы, конечно, на рынке наводили. Но затем милиция устроила облаву, и меня схватили, после чего выяснили личность и отправили обратно в деревню.

Поселили меня в детдоме, а там все те же суровые условия, есть нечего. Вскоре снова сбежал, опять поймали, и в который раз оказался в детдоме. Хулиганил, было дело. В годы войны мы питались очень плохо, трудно даже передать. Только тем и выживал, что охотился, каким-то чудом мне местный охотник перед тем, как его призвали в армию, подарил свое ружье, я его спрятал и тщательно берег. На день-два убегал из детдома, воспитатели на это смотрели сквозь пальцы, ходил по лесу и добывал разную дичь. Кроме ружья, меня выручала рыбалка. Часто успевал наловить рыбы во время ранней зорьки. Ночевал в стогу сена на лугах, ведь своего дома у меня уже не было. Так что рыбка тоже от голода спасала.

В 1943 году решил от постоянной голодухи удрать с одной проходящей мимо воинской частью на фронт. Но меня отказались взять, я ведь был настоящим хлюпиком, такой дохлый, что ужас. Даже не был похож на нормального человека. И в итоге командир части не разрешил мне забраться в эшелон.

Калинин Виталий Семенович

Но к 1944 году подрос, из детдома меня выпустили, и я стал рядовым колхозником в местном колхозе «Пролетарий». Стал возить на лошадях зерно для фронта и сделал очень большой процент перевыполнения, за что меня представили к награде. А мне ведь еще не было и четырнадцати лет. В результате 15 июля 1946 года меня наградили медалью «За доблестный труд».

Когда подошли взрослые годы, в начале 1950 года меня призвали в армию и направили на военную службу в Западную Украину. Здесь я узнал, что буду участвовать в ликвидации бандформирований УПА – Украинской повстанческой армии, боевого крыла бандеровского движения. Сначала меня направили на полковой учебный пункт, где я пробыл первые три месяца службы. После чего был определен в отдельный стрелковый полк внутренних войск МГБ СССР. В 1-е отделение 1-го взвода 4-й роты 2-го батальона.

Прошло буквально несколько дней, как полк подняли по тревоге и бросили на ликвидацию десанта. Говорили, что прилетевший откуда-то из Западной Германии транспортный самолет ночью сбросил в районе подо Львовом десять парашютистов, так что внутренние войска направили на прочес местности. Представляете, одних только грузовиков с пехотой собралось примерно 400, и такими силами оцепили целый район. Мне как новобранцу было удивительно, насколько оперативно командование собирало столь мощные силы. Первые три дня прочеса не дали никаких результатов в отношении парашютистов. Зато нам удалось задержать в общей сложности 60 местных бандитов. Уже после прочеса нам рассказали, что удалось выявить восемь парашютистов. Все они оказались западными украинцами, которые прошли подготовку в разведывательных лагерях в Западной Германии и были переброшены для агентурной работы в родные места. Что же касается бандеровцев, которых мы изловили, то все они, в полном соответствии с распоряжениями офицеров, были ликвидированы.

В ходе этого прочеса я участвовал в первом в своей жизни боевом столкновении с бандитом. При ликвидации одной группы боевиков соседний полк выгнал прямо на наши позиции всю банду. И мы должны были их или переловить, или расстрелять. Тогда один из этих бандитов, по всей видимости, кто-то из главарей, решил в форме офицера внутренних войск выбраться из оцепления. И наткнулся прямо на наш пост. Я тогда был наводчиком станкового пулемета, он подошел к нам откуда-то со стороны и тут же начал ругать всех матом, кстати, по-русски, а не по-украински. Кричал: «Спите тут! А банда, бл…дь, живет у вас под носом, а вы их опять прозеваете!» Очень долго таким вот образом костерил. Потом мы немного опомнились и назвали свой пароль, я попросил дать отзыв, он тут же бросил: «Не знаю я ваших паролей!» После чего резко снял с плеча автомат и очередью полоснул по нам. Второго номера убил, а меня каким-то чудом только чуть задело по внутренней поверхности бедра левой ноги. Только тогда я в полной мере осознал тот факт, о котором нас предупреждали во время учебы: операции по ликвидации бандеровцев всегда очень и очень опасны. В тот раз этот бандит скрылся и смог уйти от преследования. Но ему повезло, что мы были совсем еще зелеными, а так бы сразу обратили внимание на то, что он был вооружен не ППШ, а каким-то американским автоматом. Вообще же у бандеровцев в 50-х годах имелось очень много различного иностранного оружия.

В госпитале я полежал совсем немного и вернулся в свою часть. Начал участвовать в так называемом свободном поиске. Потом наш батальон отправили на операцию в Рогатинский район Ивано-Франковской области. Оперативники получили точные данные о том, что в одной из пещер данного района укрывается банда. Мы вышли на место, все подтвердилось, и мы окружили пещеру. Подобрались поближе и тут увидели, что вход преграждала свежая кирпичная стенка. Видимо, бандиты совсем недавно себя замуровали. Думаю, им заранее местные жители доложили о том, что воинские части устроят на них облаву. Уходить бандеровцам было некуда, и они себя замуровали, оставив только небольшой лаз. Чтобы выкурить их, мы в это отверстие бросили несколько гранат, потом кинули дымовую шашку. Но никто и не подумал вылезать. Тогда командир роты решил отправить меня на переговоры. В дальнейшем только меня, как правило, и отправляли. Ведь офицеры знакомы с личными делами каждого солдата, где он родился, как воспитывался. Они знали, что припертые к стенке бандеровцы частенько расстреливали парламентеров. Потом же родители приезжали в часть, и как они проклинали командиров, ведь в мирное время их дети погибали. А я же был беспризорником, значит, за мной никто не придет и не поругает. В тот же раз командир взвода говорит: «Давай, Калинин, полезай в лаз, узнай, что там внутри делается». Я заглянул в дырку, только поставил перед ней керосиновый фонарь «летучая мышь», чтобы посветить себе, и тут прямо на меня бандит, стоявший у лаза, наставил ствол пистолета. И, представляете, у него осечка случилась… Невероятное везение, сам не могу понять, как так получилось. Мой же ППШ не отказал, сработал как надо. Полдиска я в него выпустил…

Потом проводили еще одну операцию. Как-то вечером в декабре 1952 года в ходе «свободного поиска» мы поймали одну женщину по имени Зося. Наши оперативники по фотографии определили, что она является женой главаря банды. Для нас это большая удача. Зося не стала отпираться и сама предложила сотрудничество, заявив при этом: «Раз мене спіймали, то я піду, та й покажу, де мій чоловік ховається!» («Раз меня поймали, то я покажу, где мой муж скрывается!» – укр. яз.) Ее мужем оказался главарь банды по кличке Вишня. Мы, конечно, очень обрадовались такому решению Зоси. Даже ужинать тогда не стали, весь батальон построили, сели на автомобили и поехали на тот хутор, что она указала. Приехали, оцепили район, она указала на одну хату и сказала: «Я піду та побалакаю з чоловіком, може, він до вас без автомату вийде» («Я пойду и поговорю с мужем, может быть, он к вам без автомата выйдет» – укр. яз.).

Зашла туда, проходит час, два, а она все не выходит. Начальник штаба батальона подходит к командиру нашей 4-й роты и говорит ему: «Товарищ Бахров, ты выясни, чего она, сволочь, так долго там сидит и держит нас на морозе уже два часа. Пошли двух умелых пареньков, пусть они там подберутся и посмотрят, в чем дело». Ротный же решил меня одного отправить. Как всегда, приказал Калинину все разведать и выяснить, куда подевалась задержанная.

Я подобрался к окну, оно располагалось низко-низко. Гляжу – сидит за столом наша Зоська, а на другом конце стола какой-то мужчина расположился. Я очень обрадовался, что не зря стоим, значит, банда на месте оказалась. Я к тому времени немного по-украински научился балакать, тихонечко так заявляю женщине: «Зося, зараз же виходь с хати, бо інакше будемо вогонь відкривати, я ж гранату кину, якщо не вийдеш». («Зося, сейчас же выходи из дома, иначе будем огонь открывать, я же гранату кину, если не выйдешь».) Она отвечает, мол, еще не добалакалась, но вскоре и она, и ее муж выйдет.

Пошел я к своим командирам в укрытие, доложил обо всем. Прошло десять минут, ничего не происходит, тогда начштаба батальона раздраженно говорит: «Давай, Калинин, снова иди! Да только сразу же подготовь гранату – кинешь в окно без разговоров». Пошел я туда, гранату уже подготовил, даже усики расправил, чтобы чеку без задержки выдернуть. Правда, я решил сразу гранату не бросать, думал сначала снова пригрозить ей. И вдруг вижу, что она идет из хаты, мне в окно это хорошо видать. Дверь в сенях открыла, темно там, я ничего не разгляжу и вдруг слышу выстрел. Откуда и чей, непонятно, но на всякий случай я нырнул в укрытие, за кучу какого-то навоза. Сами понимаете, не хочется под пули подставлять голову. Лежу там, проходит минута-две, ничего не происходит. Подползли наши солдаты, и мы решили пойти в сени и посмотреть, в чем дело. Видим, Зося там мертвая лежит… Выстрелила себе в висок, а на столе в хате мы обнаружили записку: «Я свого чоловіка ніколи не зраджу. Він був у сусідній хаті» («Я своего мужа никогда не предам. Он был в соседней хате»). Хозяина дома мы, конечно же, арестовали, он, естественно, что-то знал, но в банду точно не входил. А Вишня в тот раз ушел. Но ненадолго.

Проходит где-то неделя, и командир роты, как обычно, объявил построение на обед. Вся рота собралась, думаем, сейчас наконец-то после занятий поедим. И тут дежурный кричит: «Рота! В ружье!» Конечно же, мы сразу поняли, что никакого обеда уже не будет. Оказалось, что сработала радиостанция, она была установлена в доме у того хозяина, которого оперативники задержали после самоубийства Зоси. Его перевербовали, а в стене хаты замуровали маленькую радиостанцию, в случае тревоги она тихонько пищала и при этом передавала сигнал в наш штаб. Оперативники предупредили хозяина: «Как только появятся бандеры, ты тихонечко нажми на эту кнопку и больше ничего не делай». Он все выполнил как положено. Мы сразу на машины и поехали.

Оцепили уже знакомую хату, и опять мне поручили идти на переговоры. Ну, отправился я туда. Стрельбы не было, я выяснил у хозяина, что на чердаке скрывалось пять бандитов. Глава бандеровцев, все тот же Вишня, мне пообещал сдаться и сказал при этом: «Я чув цю пікалку, вогню не буде!» («Я слышал эту пикалку, стрельбы не будет!») Ну, думаю, хорошо все выходит, пошел и доложил обо всем командиру роты. Потом слышим, выстрел за выстрелом раздается в хате – всего пять. Мы подбежали, залезли на чердак и видим, что Вишня перебил всех своих помощников, а сам застрелился. Но так как он стрелялся из автомата, ему было неудобно, и он себя не насмерть убил. Остался в живых, хотя и был тяжело ранен. Мы его повезли в больницу, где Вишне надо было перевязку сделать и оказать первую медицинскую помощь. Только его привезли, не успели занести в палату, как я обратил внимание на то, что три медсестры начали тайком утирать слезы – оказалось, что и медсестры, и врачи в этой больнице помогали бандеровцам. Частенько бандиты уходили при встрече с нами ранеными, и они подпольно лечили их. Потом оперативники всех в этой больнице арестовали, но что с ними сделали, я не знаю. И чем закончилось с Вишней, умер он от раны или его вылечили, мне также неизвестно.

В целом же все три года, что я там прослужил, были наполнены постоянными тревогами и выездами на прочесы местности и окружения бандформирований. За все время я ни разу нормально не ночевал. То свободный поиск, то задержания. Однажды ночью нас внезапно решили направить в секрет, мы свободным строем идем по дороге. И вдруг слышим, тогда было очень грязно и сыро, как раздаются шаги. Быстренько попрятались в кювет у дороги, приготовились к поражению противника. Смотрим, а в лунном свете хорошо видно, идет человек, а за ним тянется веревка. Нам уже все понятно, так обычно бандеровцы вели тех, кого вязали в деревнях. И точно: за человеком протянулась где-то 20-метровая веревка, а потом показалась группа бандитов. Мы сразу же открыли огонь на поражение. Всех перестреляли, развязали их пленника – им оказался местный участковый милиционер. Они его вели в лес и хотели разорвать. Я ничего не путаю, именно разорвать. Такую они ему постановили смертную казнь – привязать за ноги за согнутые деревья, а потом их отпустить, чтобы милиционера разорвало на части. Когда мы пришли к нему на квартиру, то его жену было не узнать. Они ей изуродовали все лицо и тело, как только можно было… Никогда не думал, что до такой дикости люди опускаться могут. Так что на Западной Украине мне жуткие вещи встречать приходилось. Вот такая штука…

Как-то в зиму с 1952 на 1953 год мы получили задание оцепить одно село. Надо было Днестр перейти, но река еще по берегу немного льдом покрылась. А нам его надо вброд переходить. Проводники из местных жителей, хорошо знавших местность, показали нам брод, и мы переправились. И, несмотря на то что вода была по пояс, все равно некоторые из солдат утонули. Ведь дело происходило ночью. Знаешь, за всю войну именно форсирование реки было самым противным. Многие солдаты застудились, в роте начались болезни. Зато в ходе операции мы ликвидировали крупную банду в составе 28 человек. Они были прекрасно вооружены автоматами и карабинами. Здесь я смог разглядеть оружие боевиков. В основном это были иностранные 15-зарядные полуавтоматические карабины. Такие карабины среди бандеровцев использовали преимущественно рядовые бандиты. А вот какие были автоматы, я, честно говоря, так и не разобрался. На них что-то было написано по-английски, но нам не очень дали их разглядывать, все оружие сразу же забрали оперуполномоченные. Вообще же, в ходе операции каждую единицу стрелкового оружия, изъятого у бандитов, оперативники всегда тщательно фотографировали.

Последней крупной операцией на моей памяти стала ликвидация главаря из областного провода. Как-то в субботу, мы только что сходили в баню, пришли в казарму, как дежурный поднимает нас по тревоге в ружье. Наше 1-е отделение в составе десяти старослужащих считалось самым боеспособным в роте, и мы шли в авангарде под руководством опера. Подошли к месту предполагаемого расположения банды. А дело в том, что, по данным оперативников, местный гуцул, хозяин небольшого хутора, откармливал для бандеровцев свинью, которую они планировали зарезать, как только начнутся холода. Мы уже знали, что они часто так делали – договаривались с сочувствующими им жителями, после чего приходили на хутор и забирали мясо на пропитание в бункере в зимнее время. Здесь же мы подошли, а хозяин, глядя нам прямо в глаза, берет и заявляет, что свинью действительно забрали, но бандитов он и в глаза не видел. Тут уж опер его припер к стенке: «Что ты нам брешешь?! Как же ты не видел, когда сам эту свинью специально для них и откармливал? И ты прекрасно знал, когда они придут за мясом!» Тут хозяин сознался в том, что свинью он действительно для бандитов вырастил, но снова начинает увиливать. Рассказывает сказки, что бандеровцы в окошко залезли и забрали свинью. Тут опер и говорит: «Ну-ка, теперь ты залазь в окошко, покажи нам, как они забрались». А там в сарае было такое небольшое окошко, что даже голова не пролезет, не то что человек. Хозяин отвечает: «Що ви, пане офіцере, я старий, не зможу!» («Что вы, господин офицер, я старый, не смогу!») Но опер ему хорошенько врезал по спине палкой, с которой всегда ходил на задания: «Залазь сейчас же!» Тут уж хозяин во всем сознался: «Ну що ви, пане офіцер, хіба ж вас обманути не треба!» А я почему так хорошо помню все фразы на украинском языке? Потому что мне пришлось его специально изучать, я даже у оперативников переводчиком был, поэтому все и врезалось в память. Так что гуцул нам рассказал, что он откормил свинью, вызвал из леса бандитов, они только недавно ушли. Понятно, что с мясом уйти далеко они не могли, надо догонять. К счастью, с нами были две розыскные собаки, и они взяли след. Тут нам пришлось сбросить сапоги, чтобы побыстрее бежать. В итоге настигли их, убили нескольких бандитов, и выяснилось, что их главарем оказался Сокол, который считался очень авторитетным бандеровцем. Он даже входил в руководство областного провода ОУН-УПА. Его собака догнала и приперла к дереву. Тут мы его и убили, не стали морочить себе голову. Дело в том, что если мы задерживали главарей, то зачастую они при помощи населения сбегали от нас. После ликвидации мы раскулачили Сокола. У него в карманах оказалось 5000 советскими рублями, а также часы, мы это все распределили между теми, кто бежал без сапог. Затем подошел опер и попросил: «Ну же, ребята, мне-то хоть что-нибудь дайте на память об операции». Выделили ему компас, так же, как и бандитское оружие, он был иностранным. Потом целую неделю нас командир роты не трогал. Только просил на завтрак просыпаться, а потом снова можно спать. Нам здорово повезло, командир попался понимающий. А деньги мы прогуляли. А что еще с ними делать в армии?

Оперуполномоченные МГБ

– Кто-то из местных жителей оказывал вам помощь?

– Да. К примеру, мне лично передавала ценные сведения гуцулка Полина. Она была работницей у местного крупного богача, который ушел в лес, и всегда рассказывала нам свежие данные о местах дислокации бандформирований.

– Применяли ли бандеровцы артиллерию и пулеметы?

– Орудий в 50-е годы у них уже не было. К тому времени бандеровцы в основном прятались в бункерах, а в них артиллерию неудобно держать.

Пулеметы мы встречали, но нечасто. Большинство стрелкового оружия было американского происхождения. Как нам рассказывали, его сбрасывали на парашютах. Так что проблем с винтовками и автоматами у них не было. Вот почему пограничники не могли зафиксировать иностранные самолеты, нарушающие границу, – один черт знает. Мы даже одно время думали, будто специально пропускали эти самолеты. Как правило, американцы сбрасывали грузы в темное время суток. Так что ночью по тревоге нас часто поднимали, и мы искали такие «посылки» из-за рубежа. Но находили нечасто.

– Довелось ли находить бандеровские схроны?

– Да, однажды я даже лично нашел бункер по запаху. Как-то мы делали прочес местности в ходе операции. И тут я вижу впереди какую-то кучу хвороста. Удивительно, думаю, откуда она взялась в лесу? Затем я почувствовал слабый запах дыма и, чуть сильнее, запах какого-то сгоревшего продукта. Ведь когда, к примеру, мясо хоть чуть-чуть подгорает, то запах горелого потом долго держится. Я сразу доложил командиру взвода, и мы присмотрелись хорошенько к этой куче хвороста. И заметили, что оттуда тянется незаметный простому глазу дымок. Все ясно, там сидит банда…

Сразу же оцепили бункер двойным кольцом. А почему мы так делали? Потому что бывали случаи, когда бандиты покидали бункеры через черный ход, который располагался в 50 метрах от схрона. Ведь бандеровцы еще в годы войны приготовили такие бункеры под руководством немецких инженеров и саперов. Как-то мы даже нашли выход на расстоянии в 100 метров от схрона. Поэтому мы всегда проводили оцепление двойным кольцом на расстоянии до 200 метров от бункера. Но все равно такое бывало, что бандеровцы прорывались через кольцо и уходили в лес. Другие же стрелялись. Вообще-то они были настоящими фанатиками и в плен никогда не сдавались. А в этот раз удалось их захватить врасплох, я подобрался к трубе бункера и бросил туда несколько гранат. Когда мы забрались в этот схрон, то увидели, что мои гранаты убили четверых бандитов. Вообще же гранаты у бандеровцев были лучше наших. У них радиус поражения был до 200 метров, а наша РГД-42 имела радиус разброса осколков не более 30 метров. Так что я своими гранатами очень удачно их всех ликвидировал. За обнаружение и ликвидацию группы мне тогда объявили благодарность перед строем. Чего не вручили медаль? Тогда Советский Союз официально ни с кем не воевал, а в мирное время нас не сильно баловали наградами.

– Мирное население помогало бандеровцам?

– Конечно же. Помощь со стороны местного населения их сильно выручала. Приведу такой пример. Как-то часов в восемь утра идет наш взвод по улице, и вдруг из окошка раздалась автоматная очередь. Двое наших получили серьезные ранения. Диву даемся, ни с того ни с сего обстреляли. Обычно днем бандиты никогда не нападали. Они предпочитали ночью атаковать. Когда заскочили в дом, нашли там старую-старую старуху, которая сидела и держала какую-то веревку. Спрашиваем ее, в чем дело, а она нам отвечает: «Та ось тримаю, щоб він стріляв гарно» («Да вот, держу, чтобы он стрелял хорошо»). Начали смотреть, кто это «он» – выяснилось, что на окне был закреплен автомат, пристрелянный по улице. Бандеровцы старухе приказали, чтобы, когда «совиты» утром пойдут по селу, она бы за веревку и потянула. И больше ничего не надо делать. Старуху мы не тронули, а что с ней сделаешь? Конечно, расспросили ее хорошенько, но она мало что знала и ничего толком рассказать так и не смогла.

– Как были организованы «свободные поиски»?

– Отмечу сразу: ходить в них было опасно, поэтому в поиск отправляли только старослужащих. Мы выходили из гарнизона в составе пяти человек, все с автоматами ППШ, а один обязательно с ручным пулеметом Дегтярева. Также брали с собой несколько гранат на каждого. Плюс на солдата по два барабанных диска для ППШ (71 патрон), один в автомате, один запасной. Дополнительных патронов с собой не носили, двух дисков нам в стычке за глаза хватало. Обычно искали бандитов пару часов, а потом нужно где-то переночевать. У нас было одно пристанище, к одной старушке примастырились ходить. Так что сначала пройдем по селу, в основном везде тишина, признаков банды нет. Тогда мы идем к старушке и часто на чердак на сеновале залезали, где и отдыхали. Главное – не в хате оставаться, потому что в доме бандеровцы на нас легко могли напасть. Старший группы составлял специальный график дежурств и выставлял часового. Рассчитывали такие смены с вечера до утра, обычно дежурили по полтора часа. Выставлять часового приходилось обязательно, хотя бывали и случаи, что солдат засыпал на дежурстве и банда уничтожала всю поисковую группу до единого. В буквальном смысле спящими вырезали… Такие глупости в основном совершали только что призванные новички, поэтому таких офицеры вообще не советовали ставить в караулы и на дежурства. Они не справлялись и товарищей подставляли под ножи и пули. Но все равно ставили, ведь приучать к службе надо. Как правило, новички ходили в открытую по двору, луна светит, его хорошо видать, и бандиты с ним легко расправлялись, после чего уничтожали всю группу. А у меня была привычка – я всегда где-нибудь в углу за что-то прятался и все время дежурства находился в тени. Причем я обязательно искал темноту, потому что на свету ты быстро погибнешь.

– На ваш гарнизон бандеровцы пытались напасть?

– Конечно, не раз они пытались, но оперативники получали точные данные, даже знали количество нападавших, с какого направления и с каким оружием они подойдут. Иногда точное время нападения называли. Так что мы всегда успешно отбивались.

– Вы как-то специально готовились к таким нападениям?

– Да, мы вообще всегда очень тщательно изучали прилегающую местность. А о нападениях нас предупреждали при утреннем или вечернем инструктаже. Причем командиры всегда очень серьезно относились к боевой подготовке, следили за тем, чтобы наши автоматы были полностью подготовлены к стрельбе.

– Вы сталкивались с нападениями бойцов ОУН-УПА на мирное население?

– Естественно. Это случалось бесчисленное количество раз, особенно они любили нападать на учителей и администрацию колхозов, которых присылали сюда из других областей Украины или России. Председателей колхозов они вообще поголовно уничтожали, учителям также никакой пощады не давали. Когда мы встречались с председателями колхозов, то они нам рассказывали, что ни разу под одной крышей не ночевали. Все время где-нибудь прятались. Так что бандеровцы активно отстреливали мирное население. В некоторых селах целые кладбища появлялись, где датой смерти указаны либо вторая половина 40-х, либо начало 50-х годов.

– Солдаты из части в самоволку ходили?

– Было дело, находились такие смельчаки. Но они, как правило, назад уже не возвращались… В ходе этой самоволки жизни лишались. Я ни разу так не делал.

– Спиртное как-то доставали?

– Еще бы, самогонки было полно. Но и отравления постоянно случались. Как-то всю нашу группу отравили мышьяком. Была одна учительница из местных, мы ей поверили, показалось, что она вроде бы надежная. А она нам выпоила целую бутылку отравленного пойла. Тогда трое наших солдат погибло… Но кто ел хорошо и закусывал, как я, к примеру, тот легко обошелся. Я тогда, да и сейчас, практически вообще не пил. Командиры особенно ценили солдат, которые не курят и не пьют. Такие крайне необходимы в секрете. А дело в том, что не привык я к куреву. Хоть и воровал, и беспризорничал, но как с пятнадцати лет бросил курить, так больше никогда и не курил. Вообще же курево на войне – вещь не самая приятная, особенно в нашей работе. Здесь курение частенько заканчивалось трагически. В секрете надо сидеть так, чтобы тебя не было видно. А если солдат ночью дымил, его можно учуять, а ведь он еще и спичку зажигал – сразу тебе готовая мишень. А снайперов среди бандеровцев было порядочно.