Текст книги "Анна и французский поцелуй"

Стефани Перкинс
Анна и французский поцелуй

Stephanie Perkins

Anna and the French Kiss

Печатается с разрешения автора и KT Literary, LLC

Copyright © 2010 by Stephanie Perkins

All rights reserved.

В оформлении макета использованы материалы по лицензии ©shutterstock.com

© Борискина В., перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

Вот все, что я знаю о Франции: «Мадлен»[1]1
  «Мадлен» – медиафраншиза, основанная на серии детских книг, написанных и иллюстрированных Людвигом Бемельмансом. История повествует о приключениях семилетней девочки Мадлен, которая учится в парижской католической школе-интернате. Книги были адаптированы в художественные фильмы, телесериал, спектакль и видеоигры.


[Закрыть], «Амели» и «Мулен Руж». Еще Эйфелева башня и Триумфальная арка, хотя понятия не имею, зачем они нужны на самом деле. Наполеон, Мария-Антуанетта и множество королей по имени Людовик. Я не уверена, в чем их заслуги, но думаю, что они как-то связаны с Французской революцией, которая имеет некое отношение ко Дню взятия Бастилии. Художественный музей под названием Лувр в форме пирамиды, в котором обитает Мона Лиза вместе со статуей безрукой женщины. И на каждом углу есть кафе или бистро, или как там их еще называют. И мимы. Еда, должно быть, вкусная, жители пьют много вина и не упускают случая выкурить сигаретку.

Я слышала, что французы не жалуют американцев и не любят белые кроссовки.

Несколько месяцев назад отец записал меня в местную школу-интернат. Его восторженные доводы с треском пронеслись по телефонной линии, когда он заявил, что жизнь за границей – это «отличная практика» и «памятный подарок, которым я буду дорожить вечно». Конечно. Подарок. Не будь я в бешенстве, уже бы указала отцу на неправильную трактовку слова.

С момента его заявления я пыталась кричать, упрашивать, умолять и плакать, но он был непреклонен. Теперь у меня в руках новая студенческая виза и паспорт, где написано, что я – Анна Олифант, гражданка Соединенных Штатов Америки. И вот я здесь, вместе с родителями – распаковываю вещи в комнатушке размером меньше моего чемодана – новенькая ученица Школы Америки в Париже.

Не то чтобы я не благодарна. В смысле, это же Париж. Город Света! Самый романтичный город в мире! Мне сложно перед ним устоять. Просто вся эта история с переводом в международную школу больше про отца, чем про меня. С тех пор, как он продал свой талант и начал писать отстойные книги, по которым впоследствии сняли еще более убогие фильмы, он пытается произвести впечатление на знаменитых нью-йоркских друзей своей интеллигентностью и богатством.

Моего отца нельзя назвать интеллигентом. Но он богат.

Так было не всегда. Когда мои родители еще были женаты, мы принадлежали к низшим слоям среднего класса. Как раз во время развода все границы приличия стерлись, и его мечта стать следующим великим южным писателем сменилась неудержимым стремлением войти в список самых публикуемых авторов. Так он начал писать романы, действие которых происходит в маленьком городке Джорджия, о людях с правильными американскими ценностями, которые неизбежно влюбляются, а затем подхватывают смертельные болезни и обязательно умирают.

Я серьезно.

Меня крайне угнетают подобные истории, но вот дамочки с радостью их поглощают. Они обожают книги моего отца, любят его вязаные свитеры, белоснежную улыбку и яркий загар. И они же превратили его в автора бестселлеров и полного придурка.

Две его книги экранизировали, и сценарии еще трех находятся в разработке, что и приносит деньги на банковский счет. Голливуд. И, каким-то образом, этот финансовый поток и псевдо-престиж заставили отца думать, что я должна жить во Франции. На протяжении года. Совершенно одна. И я не понимаю, почему он не мог отправить меня в Австралию или Ирландию, или в любую другую страну, где родным языком является английский. Мне известно лишь одно французское слово – «oui», что означает «да», и только недавно я узнала, что оно произносится как «у-и», а не «в-и».

По крайней мере, в моей новой школе ученики разговаривают по-английски. Ее открыли специально для напыщенных американцев, которым чужда компания собственных детей. В самом деле. Кто еще способен отдать ребенка в школу-интернат? Это место напоминает Хогвартс. Только в моей школе нет ни симпатичных мальчиков-волшебников, ни магических сладостей, ни уроков полета на метле.

Вместо этого я застряла тут с девяносто девятью другими учениками. В моем выпускном классе двадцать пять человек, в то время как в Атланте количество будущих выпускников приближалось к шести сотням. Я буду изучать те же предметы, что и в школе Клермонта, за исключением одной новой дисциплины – французский для начинающих.

Ах, да. Французский для начинающих. Несомненно, с первокурсниками. Просто улет.

Мама говорит, что мне нужно как можно скорее свыкнуться и отбросить сожаления, но ведь это не она оставляет свою потрясающую лучшую подругу, Бриджит. Или невероятно крутую работу в современном мультиплексном кинотеатре. Или Тофа, классного парня из того же кинотеатра.

И мне до сих пор не верится, что мама разлучает меня с младшим братом, Шоном. Ему всего семь, и он слишком мал, чтобы после школы оставаться дома одному. Без меня его наверняка похитит тот жуткий парень, живущий дальше по улице, у которого на окнах постоянно развешаны грязные полотенца с логотипом «Coca-Cola». Или Шони случайно слопает что-то, содержащее красный пищевой краситель; его горло распухнет, и никто не сможет отвезти его в больницу. Шон может даже умереть. И держу пари, что родители не позволят мне прилететь на его похороны, так что мне придется в одиночку посетить кладбище в следующем году, а папа, непременно, выберет кошмарного гранитного херувима для надгробия.

И я надеюсь, он не ждет, что я стану заполнять заявления на поступление в колледж в России или Румынии. Моя мечта – изучать теорию кино в Калифорнии. Хочу стать первой великой женщиной-кинокритиком в нашей стране. Однажды меня начнут приглашать на каждый фестиваль, и я буду вести крупную газетную колонку, крутое тв-шоу и мой сайт будет пользоваться невероятной популярностью. Пока из всего этого у меня есть только сайт, но он совсем не популярен. Пока что.

Мне просто требуется чуть больше времени, чтобы доработать его, вот и все.

– Анна, пора.

– Что? – я поднимаю взгляд от футболки, которую складываю в идеальный квадрат.

Мама смотрит на меня, теребя в руке свой кулон в форме черепахи. Отец, одетый в персиковую рубашку-поло и белые лодочки, выглядывает из окна моей спальни. Уже довольно поздно, но на другой стороне улицы женщина поет что-то из оперы.

Родителям пора возвращаться в гостиничные номера. У обоих утром обратные рейсы.

– Ох, – я чуть крепче сжимаю футболку в руках.

Папа отходит от окна, и я с тревогой замечаю его влажные глаза.

От самой мысли, что отец – даже если это мой отец – готов вот-вот разрыдаться, у меня перехватывает дыхание.

– Что ж, малышка. Похоже, ты уже совсем взрослая.

Мое тело будто застывает. Он притягивает мои окоченевшие конечности в медвежьи объятия. Его сильная хватка пугает.

– Береги себя. Учись усердно и заведи новых друзей. И остерегайся карманников, – добавляет он. – Иногда они работают в паре.

Я киваю ему в плечо, и он отпускает меня. А потом папа уходит.

Мама ненадолго задерживается.

– Тебя ждет чудесный год, – говорит она. – Я это знаю.

Я закусываю губу, пытаясь унять дрожь, и мама обнимает меня. Пытаюсь дышать ровно. Вдох. Считаю до трех. Выдох. Ее кожа пахнет грейпфрутовым лосьоном для тела.

– Я позвоню, как только доберусь домой, – заверяет она.

Дом. Атланта больше не мой дом.

– Я люблю тебя, Анна.

И вот по моим щекам уже катятся слезы.

– Я тоже тебя люблю. Позаботься о Шони вместо меня.

– Конечно.

– И о капитане Джеке, – добавляю я. – Убедись, что Шон его кормит, меняет пеленки и наполняет бутылочку с водой. И проследи, что он не дает ему слишком много лакомств, иначе Джек растолстеет и не сможет выбраться из своего домика. Но проверяй, чтобы давал хотя бы несколько кусочков каждый день, потому что малышу все еще нужен витамин С, но он не станет пить воду, если добавить туда витаминные капли…

Мама отстраняется и заправляет мою обесцвеченную прядку за ухо.

– Я люблю тебя, – повторяет она.

А потом делает то, во что я не готова была поверить даже после всей этой бумажной волокиты, билетов на самолет и презентаций. То, что в любом случае произошло бы в следующем году, при поступлении в колледж. Но сколько бы дней, месяцев и лет я ни стремилась к этому, внутренне я все еще не верила, что этот момент настал.

Мама уходит. Я остаюсь одна.

Глава 2

Я чувствую, что она приближается, но ничего не могу сделать.

ПАНИКА.

Они оставили меня. Родители на самом деле бросили меня! ВО ФРАНЦИИ!

Тем временем Париж подозрительно затих. Даже оперная певица завершила свой концерт. Я не могу сорваться. Стены здесь тоньше картона, так что если я сломаюсь, мои соседи – мои новые одноклассники – все услышат. Меня сейчас стошнит. Вырвет тем странным баклажанным соусом, что я съела за ужином, и всем будет слышно, и тогда никто не пригласит меня посмотреть, как мимы вылезают из своих невидимых коробок, или чем еще тут занимаются люди в свободное время.

Я подбегаю к раковине, чтобы плеснуть водой в лицо, но вместо этого резко вырвавшийся поток воды заливает мою футболку. И теперь я плачу сильнее, потому что еще не успела распаковать полотенца, а мокрая одежда напоминает о тех идиотских водных аттракционах, на которые Бриджит и Мэтт постоянно тащили меня в парке, где вода странного, неестественного цвета и пахнет краской, и в ней миллиард триллионов бактерий. О, боже. Что, если в этой воде тоже есть бактерии? Можно ли вообще пить воду из-под крана во Франции?

Жалкое зрелище. Какая же я слабая.

Сколько семнадцатилетних подростков готовы убить за возможность жить отдельно? Мои соседи явно не страдают от срывов. Из-за стен спальни не доносится никакого плача. Я хватаю рубашку с кровати, чтобы вытереться насухо, когда на меня снисходит озарение. Моя подушка. Я падаю лицом в нее, воздвигая звуковой барьер, и рыдаю, рыдаю, рыдаю.

Кто-то стучит в мою дверь.

Нет. Разумеется, не в мою.

Но вот снова!

– Привет? – раздается женский голос из коридора. – Эй? Ты в порядке?

Нет, я не в порядке. УХОДИ. Но она снова зовет, и я вынуждена сползти с кровати, чтобы открыть дверь. На пороге стоит блондинка с длинными, упругими кудрями. Она высокая и крупная, но без капли лишнего веса. По комплекции напоминает волейболистов. Бриллиантовое колечко в носу сверкает в свете холла.

– У тебя все хорошо? – спрашивает она нежным голосом. – Я Мередит, живу в соседней комнате. Это твои родители только что ушли?

Мои опухшие глаза послужили ответом.

– Я тоже плакала в первую ночь, – она склоняет голову набок, задумывается на пару мгновений, а затем кивает. – Идем. Chocolat chaud.

– Шоколадное шоу? Зачем мне смотреть на шоколадное шоу? Мама бросила меня, и я боюсь выходить из комнаты, и…

– Нет, – Мередит улыбается. – Chaud. Это значит «горячий». Горячий шоколад, я могу приготовить его в своей комнате.

Ой.

Неожиданно для самой себя, я послушно следую за Мередит. Но она останавливает меня, вытянув руку вперед, как регулировщик. На всех ее пяти пальцах есть кольца.

– Не забудь ключ. Двери запираются автоматически.

– Я знаю, – и чтобы доказать это, вытаскиваю шнурок из-под футболки. Я повесила на него ключ еще во время обязательных семинаров по навыкам, жизненно необходимым для новоприбывших учеников, когда нам рассказали, как легко можно остаться снаружи запертой двери.

Мы заходим в соседнюю комнату. Я восхищенно вздыхаю. Она такого же крошечного размера, что и моя, семь на десять футов[2]2
  Семь на десять футов – примерно 213 на 304 см.


[Закрыть], с таким же мини-столом, мини-комодом, мини-кроватью, мини-холодильником, мини-раковиной и мини-душем. (Мини-туалет отсутствует, он общий, в конце холла). Но… в отличие от моей стерильной клетки, каждый дюйм стен и потолка покрывают плакаты, картины, блестящие обертки и яркие флаеры с надписями на французском языке.

– Как давно ты здесь? – спрашиваю я.

Мередит протягивает мне бумажный платок, и я сморкаюсь, издавая ужасный гул, напоминая разъяренного гуся, но она не вздрагивает и даже не морщится.

– Я приехала вчера. Это мой четвертый год, поэтому мне не пришлось посещать вводные семинары. Я прилетела одна, так что просто развлекалась, ожидая приезда друзей.

Она оглядывается, подбоченившись, любуясь своей работой. Я замечаю на полу кипу журналов, ножницы и скотч, и понимаю, что декорирование еще не завершено.

– Неплохо, да? Белые стены не для меня.

Я обхожу ее комнату, разглядывая детали. Вскоре обнаруживаю, что большинство лиц на вырезках – одни и те же пять человек: Джон, Пол, Джордж, Ринго и какой-то футболист, которого я не узнаю.

– Я слушаю только The Beatles. Друзья дразнят меня из-за этого, но…

– Кто это? – указываю я на футболиста, одетого в красно-белую форму. У него темные брови и волосы. На самом деле довольно симпатичный.

– Сеск Фабрегас. Боже, да он самый потрясающий плеймейкер[3]3
  Плеймейкер (или распасовщик) – игрок средней линии между нападением и защитой, преимущественно с его участием проходят атакующие действия.


[Закрыть]. Играет за «Арсенал». Английский футбольный клуб? Не знаешь?

Я помотала головой. Я не разбираюсь в спорте, но, возможно, следовало бы.

– У него отличные ноги.

– Тоже так думаешь? Этими бедрами можно забивать гвозди.

Пока Мередит варит chocolat chaud, я узнаю, что она тоже в выпускном классе и что она играет в футбол только во время летних каникул, поскольку в нашей школе нет специальной программы, хотя раньше Мередит занимала первые места на чемпионате штата Массачусетс. Вот откуда она родом – из Бостона. Она напоминает мне, что здесь я должна называть игру «футболом», что, если подумать, имеет больше смысла[4]4
  В США привычный для нас (европейский) футбол называют «соккер». По мнению героини название «футбол» имеет больше смысла, т. к. «фут-» (англ. foot) в переводе значит «нога», а «-бол» (англ. ball) – «мяч».


[Закрыть]. И она, кажется, не возражает, когда я донимаю ее вопросами или копаюсь в ее вещах.

Ее комната потрясающая. Помимо красочных вырезок, приклеенных скотчем к стенам, у Мередит есть дюжина фарфоровых чашечек с пластиковыми блестящими кольцами, серебряными кольцами с янтарем и стеклянными колечками с сухоцветами. Помещение выглядит так, будто она жила здесь много лет.

Я примеряю колечко с резиновым динозавром. При нажатии Ти-Рекс мигает красными, желтыми и синими огоньками.

– Хотела бы я иметь такую же комнату.

Мне нравится обстановка, но я слишком зациклена на чистоте, чтобы решиться на нечто подобное. Мне нужны чистые стены, свободный рабочий стол, и чтобы все непременно стояло на своих местах.

Мередит выглядит довольной комплиментом.

– Это твои друзья?

Я кладу динозаврика обратно в чашку и указываю на фотографию, прикрепленную к зеркалу. Снимок серый и мутный, напечатан на толстой глянцевой бумаге. Явно со школьной фотосессии. Четыре человека стоят перед гигантским полым кубом, а обилие стильной черной одежды и нарочито взлохмаченных волос указывает на принадлежность к местной неформальной арт-группе. Почему-то я удивлена. Знаю, что комната Мередит выглядит претенциозно и она носит все эти кольца на пальцах и в носу, но все остальное выглядит опрятно: сиреневый свитер, выглаженные джинсы, мягкий голос. Еще она играет в футбол, но при этом не пацанка.

Она расплывается в широкой улыбке, и ее колечко в носу весело подмигивает отблеском.

– Да. Элли сделала этот снимок в Ла-Дефанс[5]5
  Ла-Дефанс (франц. La Défense) – современный деловой и жилой квартал в ближнем пригороде Парижа. Считается самым большим деловым центром Европы. Его также называют «парижским Манхэттеном».


[Закрыть]. Это Джош, Сент-Клэр, я и Рашми. Ты познакомишься с ними завтра за завтраком. Ну, со всеми, кроме Элли. Она выпустилась в прошлом году.

Напряжение в желудке потихоньку проходит. Можно считать это приглашением сесть за их стол?

– Но я уверена, что и с ней вы вскоре встретитесь, они с Сент-Клэром встречаются. Сейчас Элли изучает фотографию в Parsons Paris[6]6
  Parsons Paris – парижская школа искусств и дизайна.


[Закрыть].

Никогда не слышала об этой школе, но киваю так активно, будто сама собиралась туда поступать.

– Она по-настоящему талантлива, – резкость в ее голосе говорит об обратном, но я предпочитаю промолчать.

– Джош и Рашми тоже встречаются, – добавляет моя соседка.

Ах. Мередит, должно быть, одинока.

К сожалению, я тоже. Дома я встречалась со своим другом Мэттом последние пять месяцев. Он был высоким, забавным и с приличной прической. Один из тех случаев: «Поскольку рядом нет никого лучше, не хочешь встречаться?». Все, что мы когда-либо делали, это целовались, и это было не так уж здорово. Слишком слюняво. Мне постоянно приходилось вытирать подбородок.

Мы расстались, когда я узнала о Франции, но это не стало трагедией. Я не рыдала, не посылала ему слезливые сообщения и не возвращала ключ от универсала его мамочки. Теперь он гуляет с Шерри Милликен из школьного хора, чьи блестящие волосы могут подойти для рекламы шампуня. Меня это даже не беспокоит.

Совсем нет.

Кроме того, расставание позволило мне свободно упиваться страстью к Тофу, красавчику-коллеге из кинотеатра. Не то чтобы я не засматривалась на него, когда была с Мэттом, но все же. Чувствовала себя виноватой. И между нами с Тофом что-то начало происходить – по-настоящему – уже в самом конце лета. Но Мэтт – единственный парень, с которым я встречалась, и это едва ли считается. Однажды я сказала ему, что в летнем лагере встречалась с парнем по имени Стюарт Тислбек. У него были рыжеватые волосы, он играл на бас-гитаре, и мы до безумия влюбились друг в друга, но Стюарт жил в Чаттануге, и у нас не было водительских прав.

Мэтт знал, что я все выдумала, но он был слишком мил, чтобы сказать об этом.

Я собиралась спросить у Мередит, какие занятия в ее расписании, когда из телефона соседки раздается несколько нот песни «Strawberry Fields Forever». Мередит закатывает глаза, но отвечает на звонок.

– Мам, здесь уже полночь. Шестичасовая разница во времени, забыла?

Посмотрев на часы в форме желтой субмарины, с удивлением обнаруживаю, что она права. Я ставлю на комод давно опустевшую кружку и шепчу:

– Мне пора. Прости, что так засиделась.

– Подожди секунду, – Мередит накрывает трубку ладонью. – Было приятно познакомиться. Увидимся за завтраком?

– Конечно. Увидимся, – пытаюсь ответить непринужденно, но я так взволнована, что вылетаю из комнаты и тут же врезаюсь в стену.

Упс. Не в стену. В парня.

– Уф, – он отшатывается назад.

– Прости! Мне очень жаль, я не заметила, что ты тут стоишь.

Слегка ошеломленный, он качает головой. И первое, что я замечаю в его внешности, это волосы (первое, что я замечаю у всех). Темно-каштановые, взъерошенные, одновременно и длинные, и короткие. В голове тут же всплывает образ участников группы The Beatles, поскольку только что видела их в комнате Мередит. Это волосы художника. Волосы музыканта. Прическа, которая говорит «я-притворяюсь-что-мне-все-равно-но-на-самом-деле-нет».

Красивые волосы.

– Все нормально, я тоже тебя не заметил. Так ты в порядке?

Боже. Он англичанин.

– Эм-м… Здесь живет Мер?

Серьезно, не знаю ни одной американской девчонки, способной устоять перед британским акцентом.

Парень откашливается.

– Мередит Шевалье? Высокая девушка? Объемные, кудрявые локоны?

Затем он смотрит на меня так, будто я сумасшедшая или глухая, как моя бабуля Олифант. Бабушка просто улыбается и качает головой всякий раз, когда я спрашиваю: «Чем лучше заправить салат?» или «Куда ты положила вставную челюсть дедушки?».

– Прости, – он отступает в сторону. – Ты собиралась к себе.

– Да! Мередит живет здесь. Я только что провела с ней два часа, – с гордостью заявляю я, прямо как мой брат, Шони, когда находит во дворе что-то отвратительное. – Меня зовут Анна! Я здесь новенькая! – Кошмар. Что. За. Дикий энтузиазм? Мои щеки вспыхивают от унижения.

Красавчик улыбается. У него прекрасные зубы – прямые сверху, чуть кривоватые снизу, с намеком на неправильный прикус. Я никогда не позволяю себе так улыбаться. У меня между передними зубами щель размером с изюмину.

– Этьен, – представляется он. – Я живу этажом выше.

– А я здесь, – тупо указываю на свою комнату, в то время как разум повторяет по кругу: французское имя, британский акцент, американская школа. Анна сбита с толку.

Он дважды стучит в дверь Мередит.

– Что ж, тогда увидимся, Анна.

Этьен произносит мое имя как «Ах-на».

Сердечко бешено стучит в груди.

Мередит открывает дверь.

– Сент-Клэр! – вскрикивает она, все еще разговаривая по телефону. Они смеются, обнимаются и перебивают друг друга. – Входи! Как прошел полет? Когда ты приехал? Уже видел Джоша? Мам, мне пора.

Телефон Мередит и дверь захлопываются одновременно.

Я нащупываю ключ на шнурке. Две девушки в одинаковых розовых халатах проходят позади меня, хихикая и перешептываясь. Толпа парней дальше по коридору отпускают шуточки и присвистывают. Мередит с другом смеются за соседней стеной. Мое сердце замирает, а желудок снова сжимается.

Я все еще новенькая. Все еще одиночка.

Глава 3

На следующее утро я подумываю зайти за Мередит, но, струсив, отправляюсь завтракать одна. По крайней мере, мне известно, где находится столовая (День второй: семинары по жизненно необходимым навыкам). Проверив, что не забыла свою карточку питания, я открываю зонтик с изображением «Hello Kitty». На улице моросит дождь. Погоде плевать, что это мой первый день в новой школе.

Я перехожу дорогу с компанией болтающих студентов. Они меня не замечают, но мы вместе обходим лужи. Автомобиль, такой крошечный, что мог бы быть одной из игрушек моего брата, проносится мимо и окатывает брызгами девушку в очках. Она ругается, а друзья подшучивают над ней.

Я отстаю.

Весь город окрашен в жемчужно-серые тона. От пасмурного неба и каменных зданий одинаково веет холодной элегантностью, но впереди меня мерцает Пантеон. Его массивный купол и впечатляющие колонны возвышаются над кварталом. Каждый раз, когда я это вижу, мне сложно отвести взгляд. Словно этот памятник архитектуры украли из Древнего Рима или, по меньшей мере, с Капитолийского холма. Из окна класса такого точно не увидишь.

Мне неизвестно предназначение Пантеона, но, предполагаю, что кто-нибудь мне скоро расскажет об этом.

Мой новый район носит название Латинского квартала, или Пятого округа. Согласно карманному словарю «округ» означает «район», и здания в моем округе сливаются друг с другом, огибая углы пышностью свадебных тортов. Тротуары переполнены студентами и туристами, вдоль улиц стоят одинаковые скамейки и изысканные фонарные столбы, кустистые заросли за металлическими ограждениями, готические соборы и крошечные блинные, стойки с открытками и балконы из кованого железа с завитым орнаментом.

Уверена, будь это каникулы, я бы была очарована. Купила бы себе брелок с Эйфелевой башней, сфотографировалась бы на булыжной мостовой и заказала тарелку эскарго[7]7
  Эскарго – французское блюдо из улиток, подается с белым сухим вином.


[Закрыть]. Но я не на отдыхе. Мне придется здесь жить, и я чувствую себя песчинкой в огромном мире.

Главное здание Школы Америки находится всего в двух минутах ходьбы от Résidence Lambert, общежития для первого и второго курса. Чтобы попасть внутрь, сначала нужно пройти через большую арку во дворе с ухоженными деревьями. С оконных ящиков на каждом этаже здания свисают герани и плющ, а в центре темно-зеленых дверей, которые в три раза выше меня, вырезаны величественные львиные головы. По обе стороны двери висят красно-белые с синим флаги – американский и французский.

Все это напоминает съемочную площадку. «Маленькая принцесса», если бы действия происходили в Париже. Как такая школа вообще может существовать? И как я сюда попала? Мой отец – безумец, если верит, что мне здесь самое место. Я изо всех сил пытаюсь сложить зонт и толкнуть бедром одну из тяжелых деревянных дверей, когда мимо проносится стильный парень с прической, напоминающей серферов. Он врезается в мой зонтик, а потом стреляет в меня презрительным взглядом, словно

а) я виновата в том, что у него терпение, как у младенца;

б) он уже не вымок до нитки под дождем.

Два штрафных очка Парижу. Выкуси, пижончик.

Потолок на первом этаже невероятно высок, он украшен люстрами и фресками с кокетливыми нимфами и похотливыми сатирами. В холле слабо пахнет чистящими средствами с ароматом апельсина и стираемыми маркерами. Скрипя резиновыми подошвами, я направляюсь в столовую. Под ногами тянется мраморная мозаика с изображением воробьев. На стене, в дальнем конце зала, висят позолоченные часы, отбивающие каждый новый час.

Вся школа пугает так же сильно, как и впечатляет. Это место предназначено для учеников с личными телохранителями и шотландским пони, а не для тех, кто закупает большую часть гардероба в магазинах масс-маркета.

Несмотря на то, что я уже видела столовую во время экскурсии по школе, ее вид все равно заставляет меня замереть на месте. Раньше я обедала в переоборудованном спортзале, где воняло отбеливателем и спортивными ремнями. Там стояли длинные столы с прикрепленными к ним скамейками, а на поверхности всегда можно было найти пластиковые стаканчики и соломинки. Женщины с заправленными под сеточку волосами, работавшие на кассах, подавали нам пиццу, картофель фри и наггетсы, приготовленные из замороженных полуфабрикатов, а автоматы с содовой и сладостями обеспечивали остальную часть моего так называемого рациона.

Но это! Это больше напоминало ресторан.

В отличие от исторической роскоши холла, столовая была стильной и современной. Помещение заполнено круглыми столиками и растениями в подвесных корзинах. Стены цвета мандарина и лайма, энергичный француз в белом поварском колпаке подает разнообразные блюда, выглядящие подозрительно свежими. Есть несколько ящиков бутилированных напитков, но вместо колы с высоким содержанием сахара и кофеина они заполнены соком и дюжиной видов минеральной воды. Рядом даже есть столик, где можно взять свежеприготовленный кофе. Кофе. Я знаю несколько учеников в Клермонте, кто готов убить за то, чтобы в школьной столовой подавали кофе.

Стулья уже заполнены студентами, сплетничающими с друзьями под крики поваров и грохот посуды (настоящего фарфора, а не пластика). Я задерживаюсь в дверях. Ученики проносятся мимо, огибая меня с обеих сторон. Мне становится трудно дышать. Следует ли мне найти свободное место или сначала взять завтрак? И как я смогу сделать заказ, когда меню на чертовом французском?

Я вздрагиваю, когда чей-то голос произносит мое имя. О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Оглядев толпу, замечаю руку с пятью кольцами, машущую с другого конца зала. Мередит указывает на пустой стул рядом с собой, и я пробираюсь к ней, испытывая благодарность и почти болезненное облегчение.

– Я хотела постучаться к тебе, чтобы пойти вместе, но не знала, как долго ты спишь, – Мередит обеспокоенно хмурится. – Прости, все же стоило постучать. Ты выглядела такой потерянной.

– Спасибо, что заняла мне место.

Я кладу свои вещи и сажусь. Как и было обещано, за столом сидит еще пара человек с фотографии на зеркале. Я снова начинаю нервничать и поправляю рюкзак, стоящий возле ног.

– Это Анна, девушка, о которой я вам рассказывала, – говорит Мередит.

Долговязый парень с короткой стрижкой и длинным носом приветствует меня, поднимая чашку с кофе.

– Джош, – представляется он. – А это Рашми, – он кивает на девушку рядом с собой, которая держится за его другую руку в кармане худи.

У Рашми причудливые очки в синей оправе и густые, черные волосы, ниспадающие на спину. Она удостаивает меня лишь сдержанным кивком.

Все в порядке. Ничего страшного.

– Все в сборе, кроме Сент-Клэра, – заключает Мередит. Она вытягивает шею, чтобы лучше осмотреть столовую. – Он обычно опаздывает.

– Всегда, – поправляет ее Джош. – Всегда опаздывает.

Я откашливаюсь.

– Кажется, я встретила его вчера вечером. В коридоре.

– Классная прическа и британский акцент? – уточняет Мередит.

– Хм. Ага. Вроде бы, – стараюсь, чтобы голос звучал непринужденно.

Джош ухмыляется.

– Все влю-ю-ю-блены в Сент-Клэра.

– Ой, заткнись, – отмахивается Мередит.

– Я – нет, – Рашми впервые смотрит прямо на меня, оценивая, могу ли я влюбиться в ее парня.

Джош отпускает ее руку и демонстративно вздыхает.

– Ну а я – да. Приглашу его на выпускной. Это наш год, я это знаю.

– В этой школе устраивают выпускные? – спрашиваю я.

– Боже, нет, – отвечает Рашми. – Да, Джош, конечно. Вы с Сент-Клэром будете очень мило смотреться в одинаковых смокингах.

– Во фраках, – раздавшийся рядом британский акцент заставляет нас с Мередит подпрыгнуть на месте. Коридорный парень. Красавчик. Его волосы мокрые от дождя. – Я настаиваю, чтобы это были фраки, иначе вместо тебя отдам букетик Стиву Карверу.

– Сент-Клэр! – Джош вскакивает с места, и они обнимаются по-мужски, классически ударив друг друга пару раз по спине. – Без поцелуев? Я разочарован, приятель.

– Думал, это может ранить твою бывшую пассию. Она еще не знает о нас.

– Да мне плевать, – улыбаясь, заявляет Рашми. Улыбка ей к лицу. Она должна чаще пользоваться уголками губ.

Красавчик из коридора (мне звать его Этьен или Сент-Клэр?) бросает сумку и садится на оставшееся свободное место между Рашми и мной.

– Анна, – удивляется он, увидев меня, и я тоже поражена. Он меня помнит. – Милый зонтик. Мне бы пригодился сегодня утром.

Он проводит рукой по волосам, и капля отскакивает на мою голую кожу. Мне не хватает слов. Зато желудок говорит сам за себя. В ответ на урчание Этьен округляет глаза, и я поражаюсь, насколько они глубокого карего оттенка. Будто ему нужно еще какое-то оружие против женщин.

Должно быть, Джош прав. Наверное, каждая девушка в школе влюблена в Сент-Клэра.

– Ужасный звук. Тебе стоит покормить того, кто сидит внутри. Если только… – он притворяется, что разглядывает меня, затем наклоняется и шепчет. – Если ты не из тех девушек, что морят себя голодом. Боюсь, не смогу этого вынести. Придется выдать тебе пожизненный запрет на приближение к нашему столику.

Я стараюсь придать голосу решимости, признаваясь:

– Я не знаю, как заказать.

– Легко, – отвечает Джош. – Становишься в очередь. Говоришь, что хочешь взять. Забираешь вкусняшки. А потом отдаешь свою карточку питания и две пинты крови.

– Слышала, в этом году они подняли цену до трех пинт, – уточняет Рашми.

– Еще можно отдать костный мозг, – подключается коридорный красавчик. – Ну или левую мочку уха.

– Большое спасибо, но я имела в виду меню, – указываю на меловую доску над головой одного из поваров. На ней изысканным курсивом выведено утреннее меню в розовом, желтом и белом цвете. На французском. – Не совсем мой родной язык.

– Ты не говоришь по-французски? – спрашивает Мередит.

– Я три года изучала испанский. Не думала, что когда-нибудь перееду в Париж.

– Ничего страшного, – тут же отвечает Мередит. – Здесь многие не говорят по-французски.

– Но большинство все же говорят, – добавляет Джош.

– И большинство из них знают его плохо, – Рашми бросает на своего парня многозначительный взгляд.

– Для начала выучи язык еды. Язык любви, – Джош потирает свой живот, напоминая тощего Будду. – Oeuf – яйцо. Pomme – яблоко. Lapin – кролик.

– Не смешно, – Рашми хлопает его по руке. – Неудивительно, что Исида тебя кусает. Болван.

Я бросаю еще один взгляд на меню. Оно все еще на французском.

– И все же?

– Ладно, – коридорный красавчик отодвигает стул. – Пойдем. Я тоже еще не завтракал.