Текст книги "Лола и любовь со вкусом вишни"

Стефани Перкинс
Лола и любовь со вкусом вишни

Stephanie Perkins

Lola and the Boy Next Door

© 2011 by Stephanie Perkins. All rights reserved

© Васильева Ю. В., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Соседский парень возвращается в жизнь Лолы

Крикет.

Его имя взрывается внутри меня грохотом канонады. Я бросаюсь к окну. Занавески в его комнате открыты. Сумки на полу, но самого Крикета нигде не видно. Что я теперь скажу ему при встрече? Чтоб перестал рушить мою жизнь?

И с какой стати ему вдруг приспичило приглашать меня на свидание?

И Макс о нем знает. Это не так уж важно, но тем не менее. Макс не из тех, кто станет обижаться на подобное, он… просто возьмет на заметку. До поры до времени. Поверил ли он, когда я сказала, что люблю его? Что Крикет мне даже не нравится?

Да, поверил.

И я действительно люблю Макса. Правда, насчет всего остального я не уверена…

Посвящается Джарроду, лучшему другу и по-настоящему любимому человеку

Глава первая

У меня всего три простых желания. Не так уж много.

Первое – это появиться на Зимнем балу в костюме Марии-Антуанетты. Хочу парик, устроенный так, чтобы в нем можно было спрятать птичку, и пышный кринолин – такой, чтобы удалось протиснуться в двойные двери. Правда, юбки придется поднять повыше, чтобы все увидели мои солдатские ботинки на платформе. Ведь, несмотря на все оборки, в глубине души я та еще панк-рок-штучка.

Второе желание – чтобы родители смирились с моим бойфрендом. Они его ненавидят. Ненавидят его осветленные волосы с черными корнями, руки, покрытые татуировками в виде паутины и звезд. Они говорят, у него чересчур тонкие брови, а улыбка больше напоминает гримасу. И еще их тошнит от его музыки, которая постоянно грохочет в моей комнате, а в те вечера, когда его группа должна играть в клубе, мы вечно спорим насчет комендантского часа.

Что касается третьего желания…

Третье желание – никогда, никогда, никогда больше не видеть близнецов Беллов. Никогда.

Но обсудим лучше моего бойфренда. Я понимаю, что ждать одобрения родителей не стоит, но, честно говоря, мне было бы намного легче жить, если б они смирились с тем, что Макс тот самый единственный. Я имею в виду конец всем этим раздражающим меня правилам, ежечасным проверочным звонкам на свиданиях и – что самое главное – конец воскресным завтракам.

Больше не будет такого утра, как это.

– Еще вафельку, Макс?

Мой отец, Натан, пододвигает тарелку с золотистыми вафлями поближе к моему бойфренду. Через весь стол. Он у нас старинный, фермерский. На самом деле это не вопрос. Скорее команда, означающая, что родители закончили допрос и мы можем идти. Своего рода награда за то, что мы выдержали этот завтрак. Конечно, мне бы хотелось проводить воскресные свидания в куда более непринужденной обстановке.

Макс берет две штучки и поливает их домашним малиново-персиковым сиропом:

– Спасибо, сэр. Как всегда, восхитительно.

Очень аккуратно поливает, так, чтобы сироп покрыл всю поверхность вафель. Вопреки общему впечатлению, он весьма аккуратен и осторожен от природы. И по субботам Макс никогда не пьет и не курит травку. Поскольку ему вовсе не улыбается плестись на воскресный проверочный завтрак с похмелья. Хотя мои родители, похоже, этого ждут не дождутся. Доказательство его распущенности!

– Спасибо, Энди. – Натан кивает головой в сторону Энди, у которого своя домашняя пекарня. – Это его рук дело.

– Очень вкусно. Спасибо, сэр. – Макс и бровью не ведет. – Лола, тебе положить еще?

Я напряженно выпрямляюсь, и семь дюймов пластмассовых браслетов на правой руке со стуком ударяются друг о друга.

– Хм… похоже, двадцать минут уже прошло. Уходим. – Я перевожу умоляющий взгляд на Энди – единственного, кто мог бы отпустить нас пораньше. – Мы можем идти?

Он бросает на меня невинный взгляд:

– Еще апельсинового сока? Фриттату?[1]1
  Фриттата – итальянский омлет, в который обычно добавляют начинку из сыра, овощей, колбасы или мяса. Сначала его готовят на плите, а затем доводят до готовности в духовке. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]

– Нет. – Я пытаюсь сдержать отрыжку – рыгать неприлично.

Натан берет еще вафлю:

– Итак, Макс. Как дела в мире счетчиков?

Когда Макс не трудится на ниве инди– или панк-рока, он работает на власти Сан-Франциско. Натана бесит то, что Макс не интересуется учебой в колледже. Но чего мой отец совершенно не в состоянии оценить, так это блестящий ум Макса. Он читает труды по философии, авторы которых люди с труднопроизносимыми именами, и смотрит тонны документалистики на политические темы. Я даже не отваживаюсь о чем-то с ним спорить.

Макс вежливо улыбается, но его темные брови ползут вверх.

– Так же, как и на прошлой неделе.

– А в группе? – спрашивает Энди. – Не собирается ли какой-нибудь исполнительный продюсер заскочить в пятницу?

Мой бойфренд хмурится. Парень из звукозаписывающей компании все никак не появится. Поэтому Макс меняет тему и рассказывает Энди о предстоящем выходе альбома «Амфетамин». Мы с Натаном в это время обмениваемся гримасами. Естественно, отец будет все отрицать, однако он в очередной раз не нашел ничего, что могло бы опорочить Макса. Не считая возраста, конечно.

Вот она – настоящая причина ненависти родителей к моему бойфренду.

Их бесит то, что мне семнадцать, а Максу уже двадцать два.

Но я твердо верю в то, что возраст не имеет значения. Всего каких-то пять лет, у моих родителей разница и то больше. И тем не менее упоминать об этом абсолютно бесполезно, так же как и о том, что Натану было столько же, когда они с Энди начали встречаться. Это их только подстегивает.

– Может, я и был в его возрасте, но Энди уже исполнилось тридцать, – всегда возражает Натан. – Уже не подросток. И мы оба успели до этого повстречаться с несколькими парнями, так что у нас было достаточно жизненного опыта. Нельзя бросаться в омут с головой. Надо быть осторожной.

Они уже не помнят, каково это – быть юным и влюбленным. Естественно, я бросаюсь в омут с головой. Если речь идет о ком-то вроде Макса, было бы глупо не броситься. Мой бойфренд считает это забавным, ну, что у меня такие строгие родители. В конце концов, разве пара престарелых гомосексуалистов не должна симпатизировать сексуальному и даже немного брутальному парню?

Это так не похоже на правду, что даже обидно.

И не важно, что я примерная дочь. Я не пью, не принимаю наркотиков и даже не выкурила ни одной сигареты. Я не била их машину – я вообще не вожу, так что им не надо оплачивать дорогую страховку, – и у меня есть работа. У меня хорошие отметки в школе. Ну, не считая биологии, но разбираться в строении эмбриона свиньи я отказываюсь категорически. Это принципиально. И еще у меня всего одна дырка в ухе и никакой подводки. До сих пор. Я даже не стесняюсь обнимать родителей на публике.

Кроме тех случаев, когда Натан, собираясь на пробежку, надевает на голову повязку от пота. Ну правда!

Я убираю посуду со стола, надеясь, что так все быстрее закончится. Сегодня Макс ведет меня в одно из моих любимых местечек – японский чайный садик, – а потом забросит на вечернее дежурство. И я очень надеюсь, что, останавливаясь на светофорах, мы проведем незабываемые минуты в его «шевроле-импала» 1964 года выпуска.

Я облокачиваюсь на столешницу, мечтая о машине Макса.

– Я удивлен, что она не нацепила свое кимоно, – заявляет Натан.

– Что? – Ну вот, я снова выпала из реальности, и все тут же заговорили обо мне. Ненавижу это.

– Китайская пижама для японского чайного садика, – добавляет Натан, указывая на мои красные шелковые штаны. – Что подумают люди?

Я не верю в моду. Я верю в костюм. Жизнь слишком коротка, чтобы каждый день быть одним и тем же человеком. Я закатываю глаза, давая знать Максу, что понимаю, как глупо ведут себя мои родители.

– Наша маленькая королева перевоплощений, – улыбается Энди.

– Да, потому что они новые. – Я хватаю его тарелку и выбрасываю остатки еды в миску Бетси.

Глаза собаки округляются, и она в один присест съедает остатки вафель.

Полное имя Бетси – Райская Бетси, несколько лет назад мы забрали ее из «Ветеринарного контроля». Она дворняга, но выглядит в точности как золотистый ретривер, только черного цвета. Я хотела черную собаку, а Энди однажды вырезал статью – он постоянно вырезает статьи – о подростках, которые умирают от передоза, или подхватывают сифилис, или беременеют, а потом их исключают из школы… В общем, в той статье говорилось, что черных собак забирают из приюта в последнюю очередь, что фактически равносильно убийству. Я считаю это настоящим собачьим расизмом. Бетси просто душка.

– Лола, – невозмутимо говорит Энди, – я еще не закончил.

– Тогда возьми другую тарелку, – смеюсь я.

– Лола, – с нажимом произносит Натан, и я даю Энди чистую тарелку.

Если они заметят, что Бетси уже клянчит новую порцию вафель, то, конечно, начнут раздувать из мухи слона. И все это на глазах у Макса.

– Нет! – Я одергиваю собаку.

– Ты с ней уже гуляла сегодня? – спрашивает Натан.

– Еще до того, как я начал готовить, – говорит Энди. – Пора бы выйти еще раз.

– Почему бы тебе не сходить с ней сейчас, а мы пока посидим с Максом? – спрашивает Натан. Естественно, это не вопрос, а очередной приказ.

Я бросаю взгляд на Макса. Он закрывает глаза, не в силах поверить, что они опять проделывают этот трюк.

– Но, папа…

– Никаких возражений. Ты хотела собаку, и тебе с ней гулять.

Одна из фраз Натана, которые бесят меня больше всего. Изначально предполагалось, что Райская Бетси будет моей собакой, однако вместо этого она всей душой привязалась к Натану, а на нас с Энди почти не обращает внимания. Мы просто с ней гуляем, кормим. Я беру совок, пакетики для экскрементов и поводок, собственноручно вышитый сердечками и матрешками, в то время как собака уже с боем рвется наружу. Настоящий берсерк.

– Да-да. Уже идем.

Я бросаю на Макса извиняющийся взгляд, и мы с Бетси выходим за дверь.

Наше крыльцо от тротуара отделяет двадцать одна ступенька. Куда бы вы ни пошли в Сан-Франциско, вам везде придется спускаться и подниматься по лестницам. На улице удивительно тепло, так что помимо пижамных штанов и пластмассовых браслетов на мне еще только коротенький топик. А также огромные белые очки в стиле Жаклин Кеннеди-Онассис и парик, превращающий меня в длинноволосую брюнетку, причем кончики волос выкрашены в изумрудный цвет. Ну и черные балетки. Настоящие балетки, а не плоские туфельки с одноименным названием.

Моя «Нью-Йоркская резолюция» запрещает надевать один и тот же наряд дважды.

Солнце ласково пригревает плечи. И неважно, что уже август, рядом с заливом температура почти не меняется в течение всего года. Здесь всегда классно. Сегодня я ужасно рада такой странной погоде, поскольку мне не придется надевать на свидание свитер.

Бетси писает на аккуратно подстриженный газон возле соседской лавандовой двери в викторианском стиле – она всегда тут писает, что я полностью одобряю, – и мы идем дальше. Несмотря на размолвку с родителями, я счастлива. У меня романтическое свидание с парнем, прекрасные перспективы на работе, а впереди еще одна неделя летних каникул.

Мы гуляем вверх и вниз по огромному холму, который отделяет мою улицу от парка. И почти сразу натыкаемся на корейского джентльмена в велюровом спортивном костюме, который радостно нас приветствует. Он занимается тай-чи[2]2
  Тай-чи – один из видов китайских боевых искусств, а также популярная оздоровительная гимнастика.


[Закрыть] под пальмами.

– Привет, Долорес! Как прошел день рождения?

Мистер Лим – единственный человек (не считая родителей, когда они сердятся), который называет меня полным именем. Его дочь Линдси – моя лучшая подруга, они живут несколькими улицами выше.

– Здравствуйте, мистер Лим. Просто божественно! – Мой день рождения был на прошлой неделе. У первой среди ребят из всей параллели, и мне это нравится. Это придает мне некий флер взрослости. – Как идут дела в ресторане?

– Очень хорошо, спасибо. На этой неделе все спрашивают филе говядины по-японски. Пока, Долорес! Привет родителям.

Опять это имечко пожилой леди, в честь которой меня, собственно, и назвали. Моя прабабка Долорес Дикс умерла за несколько лет до моего рождения. Она была бабушкой Энди, да и просто потрясающей женщиной. Одной из тех, что носили шляпы с перьями и участвовали в протестных маршах, отстаивая гражданские права. Долорес стала первым человеком, которому Энди решился открыться. Ему было тринадцать. Они были очень близки, и после смерти бабушка завещала Энди свой дом. Тот самый, в котором мы живем, викторианский особняк мятного цвета в районе Кастро[3]3
  Район Кастро известен своим толерантным отношением к людям нетрадиционной ориентации. Помимо геев, здесь также часто селятся семейные пары без детей.


[Закрыть]. И который никогда в жизни не смогли бы себе позволить, если б не щедрое завещание Долорес Дикс. Мои родители довольно обеспечены, но по сравнению с соседями… Ухоженные домики на нашей улице с их причудливо декорированными карнизами и экстравагантными резными орнаментами просто кричат о «старых деньгах». То же касается и лавандового соседского домика.

Мое имя связано также и с этим парком, Парком миссии Долорес. И это не случайность. Прабабушку назвали Долорес именно из-за близлежащей миссии, которая, в свою очередь, ведет свое название от речки, а оно звучит так «Эройо Де Нуэстра Сеньора Де Лос Долорес». Что переводится как «Наша Леди Печального Ручья». А кто не мечтает быть названным в честь депрессивного ручейка? Плюс неподалеку проходит главная улица, которая также называется Долорес. Это даже немного пугает.

Лучше уж я буду Лола.

Райская Бетси завершает свой туалет, и мы направляемся к дому. Я надеюсь, что родители не слишком истязали Макса. На сцене он ведет себя дерзко, но в душе – полный интроверт, и выносить эти встречи для него не так уж просто.

– Раньше я думал, что даже с одним заботливым отцом справиться весьма трудно, – сказал парень однажды. – Но два? Твои папочки сведут меня в могилу, Ло.

Мимо проносится грузовик, и, как ни странно, мое хорошее настроение мгновенно сменяется беспокойством. Мы ускоряем шаг. Должно быть, Максу уже совсем невмоготу. Не знаю почему, но чем ближе я подхожу к дому, тем хуже себя чувствую. В голове прокручиваются жуткие сцены: мои родители так замучили Макса вопросами, что он решил, я ему больше не подхожу.

Во мне теплится надежда, что однажды, когда мы пробудем вместе уже достаточно долго – дольше одного лета, – родители наконец поймут, что он тот самый, мой единственный, и перестанут обращать внимание на возраст. Но несмотря на их нежелание видеть правду, родители не так уж глупы. Они поддерживают общение с Максом, понимая, что, если запретят нам встречаться, мы можем попросту сбежать. Тогда я перееду в его квартиру, устроюсь на работу стриптизершей или стану принимать наркотики.

И это станет роковой ошибкой.

Но сейчас я бегу с холма и тяну за собой Бетси. Что-то не так. Во мне зреет уверенность, что это конец: Макс ушел, не выдержав жарких баталий с моими родителями по поводу бессмысленности его жизни.

Но вот я наконец добегаю до своей улицы, и все встает на свои места.

Это фургон.

Проблема не в завтраке.

Все дело в грузовике.

Но он наверняка принадлежит очередному арендатору. Это точно, так всегда бывает. Последние – супруги, пахнущие детской присыпкой и коллекционирующие странные медицинские штучки типа сморщенной печени в формальдегиде и огромных моделей вагин, – съехали неделю назад. За последние два года здесь сменилась целая куча арендаторов, и каждый раз, когда съезжают очередные люди, мне становится очень плохо. До тех пор, пока не заезжают следующие.

Что, если в этот раз они вернутся?

Я подхожу ближе, чтобы получше разглядеть фургон. Кто-нибудь уже вышел? В прошлый раз, когда мы здесь проходили, я не заметила в гараже машины, но, с другой стороны, я не имею привычки подглядывать за соседями. Там, впереди, на тротуаре стоят двое. В этом я уверена. Я напрягаю зрение и с облегчением, хотя все же немного волнуюсь, понимаю, что это обычные грузчики. Бетси тянет за поводок, и я ускоряю шаг.

Уверена, мне не о чем беспокоиться. Шансы не так уж велики.

Правда… шанс все-таки есть. Грузчики выносят из фургона белый диван, и мое сердце начинает стучать сильнее. Неужели это тот самый? Любовное гнездышко, где я уже сидела раньше? Нет, не может быть. Это не тот. Я всматриваюсь в глубину фургона, пытаясь разглядеть что-нибудь знакомое, но натыкаюсь на современную, совершенно незнакомую мебель.

Это не они. Это не могут быть они.

Только не они!

Я улыбаюсь во весь рот и с этой улыбкой ребенка, чего раньше ни за что бы себе не позволила, подхожу к грузчикам. Они что-то бурчат и кивают. Лавандовая дверь гаража открыта, не то что раньше. Это уже хорошо. Я внимательно рассматриваю машину, и меня немного отпускает. Маленькая, серебристого цвета, она совершенно мне незнакома.

Спасена. Снова. Какой хороший день!

Мы с Бетси заходим домой.

– Завтрак окончен. Пошли, Макс.

Все в гостиной пялятся в центральное окно.

– Похоже, у нас новые соседи, – говорю я.

Энди явно удивлен радостью в моем голосе. Мы никогда не поднимали эту тему, но он знает о том, что произошло несколько лет назад. Он знает, как я боюсь их возвращения, как переживаю из-за каждого отъезда соседей.

– Что? – с улыбкой спрашиваю я, но, увидев выражение лица Макса, тут же становлюсь серьезной.

– Хм, Ло? Ты ведь их не видела… или видела?

Энди беспокоится обо мне, и это очень трогательно. Я отпускаю Бетси с поводка и проскальзываю на кухню. Чтобы убить время и поскорей уйти на свидание, я собираю посуду со стола и складываю в раковину.

– Нет, – со смехом отвечаю я. – А что? Они привезли пластиковую вагину? Или чучело жирафа? Или средневековые доспехи? Что?

Все трое пристально смотрят на меня.

Мое горло сжимается от страха.

– Что такое?

Макс смотрит на меня с нескрываемым любопытством:

– Твои родители сказали, ты знаешь эту семью.

Нет. НЕТ!

Они говорят что-то еще, но я не разбираю слов. Ноги несут меня к окну, хотя внутренний голос приказывает остановиться. Это не могут быть они. Там была чужая мебель! И чужая машина! Но люди покупают новые вещи. Мой взгляд прикован к соседской входной двери. На крыльце вдруг появляется фигура. Тарелки, которые я держу в руках – и чего я в них вцепилась? – падают на пол.

Потому что это она.

Каллиопа Белл.

Глава вторая

– Она такая же красавица, как и на экране. – Я тыкаю в миску с печеньем и рисовыми крекерами. – Впрочем, как всегда.

Макс пожимает плечами:

– Вроде ничего так. Придраться не к чему.

Хотя его равнодушие меня немного успокаивает, я не могу отвлечься от грустных мыслей. Я облокачиваюсь на перила беседки, оформленной в стиле чайного домика, и от порыва ветра ровная гладь близлежащего бассейна покрывается рябью.

– Ты не понимаешь. Это Каллиопа Белл.

– Ты права, не понимаю.

Глаза Макса за стеклами очков в стиле Бадди Холли[4]4
  Бадди Холли – американский певец, одна из ключевых фигур рок-н-ролла, оказавшая сильное влияние на творчество таких групп как «Битлз», «Бич бойз», «Роллинг Стоунз» и т. д. Бадди Холли носил большие очки с чуть приподнятыми внешними краями.


[Закрыть] слегка щурятся. В этом мы с ним похожи – что у него, что у меня отвратительное зрение. Я люблю, когда он надевает очки. Крутой рокер встречается с сексуальной ботаничкой. Макс надевает очки только вне сцены, ну и еще когда играет на акустической гитаре. Они добавляют его облику нотку чувственности. Макс очень следит за своей внешностью. Возможно, кто-то посчитает это тщеславием, но я его понимаю. Первое впечатление можно произвести лишь один раз.

– Так просвети меня, – продолжает он. – Когда вы, ребятки, были первокурсниками…

– Я была первокурсницей. Она на год старше.

– Ладно, когда ты была первокурсницей… Она была тебе дорога, так? И ты до сих пор из-за этого страдаешь?

Парень хмурится так, словно пропустил половину спектакля. Что, в общем-то, правда. И я не собираюсь его просвещать.

– Ну да.

Макс фыркает:

– Так вот почему ты разбила те тарелки! Это все твои старые девчачьи штучки.

На то, чтобы ликвидировать устроенный мной беспорядок, уходит минут пятнадцать. Осколки фарфора и кусочки яичницы застряли между досками пола, а липкий малиново-персиковый сироп намертво прилип к плинтусам.

– Ты ничего не понимаешь, – вздыхаю я.

Макс наливает себе очередную чашку жасминового чая:

– И зачем ты ее идеализируешь?

– Я ее вовсе не идеализирую. Просто когда мы были помладше, она казалась такой… офигенной. Талантливая девчонка и к тому же моя соседка. Я имею в виду, мы постоянно проводили время вместе, играли в Барби и в «Правду или действие». Просто было очень больно, когда она вдруг от меня отвернулась, вот и все. Не могу поверить, что ты о ней не слышал, – добавляю я.

– Прости. Я не смотрю фигурное катание.

– Она дважды входила в тройку победителей на международных соревнованиях. Серебряные медали. В этом году на нее возлагают большие надежды.

– Прости, – повторяет Макс.

– Ее портрет печатали на коробке с хлопьями.

– Небось, на И-Бэе они уходили аж по девяносто девять долларов. – Парень нежно касается своим коленом моего под столом. – Кому, черт возьми, есть до этого дело?

Я вздыхаю.

– Мне нравились ее костюмы. Шифоновые оборки, бисер и кристаллы Сваровски, коротенькие юбочки… – бормочу я.

– Коротенькие юбочки? – Макс залпом проглатывает остатки чая.

– У нее была такая грация, осанка, уверенность в движениях… – Я выпрямляюсь. – И великолепные сияющие волосы. Совершенная кожа.

– Совершенство переоценивают. Совершенство – это скучно.

Я улыбаюсь:

– Значит, я не кажусь тебе совершенством?

– Нет, – отрезает Макс. – Ты восхитительно странная, и я не хотел бы в тебе ничего менять. Допивай свой чай.

Я заканчиваю, и мы идем прогуляться. Японский чайный сад не особенно велик, но зато очень красив. Клумбы с душистыми цветами насыщенных тонов перемежаются с причудливо подстриженными растениями. Их зелено-голубые оттенки успокаивают. Извилистые тропинки приводят к статуе Будды, прудам с рыбками, красной пагоде и деревянному мосту в форме полумесяца. Единственные звуки здесь – это пение птиц и тихие щелчки фотокамер. Абсолютный покой. Просто волшебно.

И наконец, самое приятное.

Потайные уголки, идеально подходящие для поцелуев.

Мы находим милую, уединенную скамеечку, Макс обхватывает мое лицо руками и прижимается губами к моим губам. Я так этого ждала. Нежные поцелуи сменяются грубыми, от парня пахнет жвачкой и табаком.

Мы встречаемся все лето, а я до сих пор к нему не привыкла. Макс. Мой бойфренд. Мы познакомились в тот вечер, когда родители впервые отпустили меня в клуб. Линдси Лим ушла в туалет, и я осталась стоять абсолютно одна возле бетонной стены. Макс направился прямо ко мне с таким видом, словно делал это уже сотню раз.

– Прости, – сказал он. – Ты, наверное, уже заметила, что я все время на тебя пялюсь.

Это была правда. От его взгляда по коже бежали мурашки, хоть я и не была уверена, что он смотрит именно на меня. Маленький клуб оказался переполнен, и он вполне мог пялиться на любую из тех горячих штучек, что танцевали рядом.

– Как тебя зовут?

– Лола Нолан. – Я поправила тиару и выровняла носки криперсов[5]5
  Криперсы – кеды на очень толстой подошве.


[Закрыть].

– Ло-ло-ло-ло… Ло-ла.

Макс спел это как в песне «Кинкс»[6]6
  TheKinks – британская рок-группа 1960-х годов, оказавшая влияние на множество жанров от панк-рока до брит-попа; одна из основоположников субкультуры модов.


[Закрыть]. Его голос немного охрип после концерта. На нем была простая черная футболка, которая, как я потом поняла, являлась для него универсальным прикидом. А под ней – широкие плечи, крепкие руки и татушка на изгибе локтя. Моя любимая. В виде его тезки из фильма «Там, где живут чудовища» – маленький мальчик в шкуре белого волка.

Это был самый привлекательный парень, который когда-либо со мной заговаривал. В голове проносились бессвязные фразы, но сосредоточиться я не могла ни на одной. И уж тем более не могла что-то сказать.

– Как тебе концерт? – Парень пытается перекричать «Рамоунз»[7]7
  «Рамоунз» – американская панк-рок-группа, одна из первопроходцев панк-рока.


[Закрыть], которые уже вовсю зажигают на сцене.

– Ты был великолепен, – кричу я. – Никогда раньше не слушала вашу группу.

Вторую часть фразы я стараюсь кричать чуть потише, чтобы парень не подумал, будто я вообще не слышала о его группе. Лучше ему не знать, что это вообще мой первый концерт.

– Догадываюсь. Я бы тебя заметил. У тебя есть бойфренд, Лола?

Джоуи Рамон эхом повторяет за ним: «Эй, малышка. Я хочу быть твоим бойфрендом».

Парни в школе никогда не выражались так прямо. Не то чтобы у меня было много опыта, ну разве что месяц-другой свиданий то с одним парнем, то с другим. Большинство парней либо боялись меня, либо считали странной.

– А тебе какое дело? – Я выпятила челюсть с видом крайнего недоверия.

Макс внимательно оглядел меня снизу доверху, и уголки его губ поползли вверх.

– Похоже, тебе пора идти. – Он кивнул.

Я обернулась назад и увидела стоявшую с широко открытым ртом Линдси Лим. Только девочка-подросток могла отреагировать с таким испугом и растерянностью. Понял ли тогда Макс, что мы еще школьницы?

– Почему бы тебе не оставить мне свой номер? – закончил Макс. – Мы бы встретились как-нибудь.

Наверное, пока я рылась в недрах сумочки, он даже слышал, как отчаянно колотится мое сердце. Увлажняющий крем, билеты в кино, рецепты вегетарианского бурито и куча флакончиков с разными лаками. Наконец я нашла маркер и только тогда осознала, что маркерами пользуются лишь школьники да фанаты. К счастью, парень вроде бы не придал этому значению.

Он протянул собственное запястье:

– Здесь.

Теплое дыхание Макса щекотало мою шею, пока я писала номер на его коже. Рука тряслась, но каким-то чудесным образом мне удалось вывести цифры вполне внятно. Уверенные строчки прямо под татушками. А потом парень улыбнулся своей фирменной улыбкой – одним уголком рта – и, не спеша, направился сквозь толпу потных тел к тускло освещенному бару. Я поймала себя на мысли, что не могу оторвать глаз от его спины. И, несмотря на то, что я дала ему номер, наверняка его больше не увижу.

Но он позвонил.

Конечно же он позвонил.

Это случилось через два дня в автобусе, когда я ехала на работу. Макс пригласил меня в «Хайт» на ланч, и я чуть не скончалась от разочарования, когда пришлось ему отказать. Он предложил встретиться на следующий день. Но я опять работала. Тогда он предложил перенести все на послезавтра, и я поверить не могла в такое везение. Он по-прежнему хотел встретиться. «Да», – сказала я. Да.

На мне было розовое платье для свинга, а волосы – они у меня жгуче-черного цвета – я собрала в два пучка, напоминающих ушки Микки-Мауса. Мы выбрали фалафель[8]8
  Фалафель – кулинарное блюдо, предположительно египетского происхождения, представляющее собой жаренные во фритюре шарики из измельченного нута, приправленные пряностями. Иногда в них также добавляют фасоль.


[Закрыть] и обнаружили, что оба вегетарианцы. Макс рассказал, что вырос без матери, а я призналась, что вообще толком не знала родителей. А когда я смахнула последние крошки со рта, он наконец спросил: «Неудобно задавать такой вопрос, и все же. Сколько тебе лет?»

Должно быть, я выглядела сильно испуганной, поскольку Макс тут же напрягся, а я все никак не могла подобрать достойный ответ.

– Вот дерьмо. Все так плохо, да?

Я решила, что лучшая защита – это нападение.

– А тебе сколько лет?

– Не выйдет. Ты первая.

Я снова проигнорировала вопрос:

– А сколько бы ты мне дал?

– Я вижу, что у тебя очень миленькое, детское личико. И поскольку мне не хотелось бы тебя шокировать, лучше признавайся как есть.

Это правда. У меня круглое лицо, розовые щечки и торчащие уши. Куда более заметные, чем мне бы хотелось. Я скрываю это с помощью прически и макияжа. Плюс у меня неплохие формы. Я уже собиралась сказать правду, честное слово, когда парень вдруг не выдержал:

– Девятнадцать?

Я покачала головой.

– Старше или младше?

Я пожала плечами, но Макс понял, куда дует ветер.

– Восемнадцать? Пожалуйста, скажи, что тебе есть восемнадцать.

– Конечно же есть. – Я отодвинула подальше пустой пластиковый поднос. Внешне я казалась спокойной, но внутри бушевала буря. – Как бы я сюда попала, если бы мне еще не исполнилось восемнадцать?

Янтарные глаза Макса недоверчиво сощурились, и паника внутри меня вспыхнула с новой силой.

– Так сколько лет тебе? – повторила я.

– Я старше тебя. Ты учишься в колледже?

– Собираюсь. – Когда-нибудь!

– Значит, пока живешь с опекунами?

– И все же сколько тебе? – спросила я в третий раз.

Макс состроил недовольную мину:

– Мне двадцать два, Лола. И возможно, нашу беседу пора заканчивать. Прости, если б я знал…

– Я совершеннолетняя, – выпалила я, тут же почувствовав себя круглой идиоткой.

Повисла долгая пауза.

– Нет, – сказал Макс с улыбкой. – Ты рисковая.

Еще неделю мы целомудренно «ходили за ручку». И только после этого мне удалось развести его на поцелуи. Я явно нравилась Максу, и в то же время он меня побаивался. Тем не менее меня это не смущало. За последние годы это был единственный человек, который меня по-настоящему зацепил. За последние два года, если быть точной.

Все случилось в Главной публичной библиотеке. Мы встречались там, поскольку Макс решил, что это безопасное место. Но при виде меня – в коротком платьице и высоких ботинках – его глаза расширились, и я заметила в них целую бурю эмоций.

– Из-за тебя, наверное, немало парней попало в передряги, – усмехнулся Макс.

Я потянулась к его книге, случайно коснувшись его плеча.

Рука парня дрогнула.

– Лола, – предостерегающе произнес Макс.

Я ответила невинным взглядом.

Тогда парень взял меня за руку и увел подальше от людных столиков в пустынные закоулки стеллажей, прижал спиной к биографиям и спросил:

– Ты уверена, что хочешь этого?

Мои ладони вспотели.

– Конечно.

– Я плохой мальчик. – Макс подвинулся ближе.

– Может, я тоже плохая девочка.

– Нет. Ты очень хорошая девочка. Именно это мне в тебе и нравится…

Мальчик приподнял пальцем мой подбородок, и наши лица оказались совсем рядом.

Отношения развивались стремительно. Хотя я и пыталась замедлить развитие событий. Родители начали все чаще задавать вопросы. Они больше не верили, что я провожу столько времени с Линдси. Да и я понимала, что врать Максу, позволяя отношениям развиваться дальше, неправильно. Нужно было сознаться, сколько мне лет на самом деле.

Макс был в ярости. Он отсутствовал неделю, а когда позвонил, я уже почти потеряла всякую надежду. Он сообщил, что влюбился в меня. Я предложила ему встретиться с Натаном и Энди. Мысль о родителях приводила Макса в ужас – его отец был алкоголиком, а мать бросила сына в пятилетнем возрасте, – но он согласился. А потом весь мир ополчился против нас. А на прошлой неделе, в день своего семнадцатилетия, я потеряла девственность. У Макса дома.

Родители думали, что мы ушли в зоопарк.

После этого мы переспали еще раз. Не такая уж я и дурочка, кое-что знаю о подобных вещах. Поэтому не строю романтических иллюзий. Прочитав немало соответствующей литературы, я поняла, что девушкам требуется время, чтобы научиться получать от этого процесса удовольствие. Хотелось бы только, чтобы все наладилось как можно скорее.

Поцелуи у нас просто фантастические, так что я уверена, все так и будет.

Но сегодня я почему-то не могу сосредоточиться на губах Макса. Я ждала этого весь завтрак, и вот мы наконец здесь, а я в полном раздрае. Вдалеке звенят колокольчики.

Это из пагоды? Или откуда-то снаружи? И все, о чем я могу думать, это о Беллах.

Они вернулись. Сегодня я видела троих, Каллиопу и ее родителей. Остальных членов семьи пока не видно. Не то чтобы я ожидала увидеть Алека… Но с другой стороны…