Текст книги "Посланец старейшин"

– Я вернусь дня через три, – сказал Иванов, доставая бумажник. – Обсудим все еще раз.

– Как Елена?

– Как всегда, прекрасна. А Роберта?

– Я думал, ты так о ней и не спросишь.

– Как всегда, все в порядке, – с улыбкой произнес Иванов.

– Пока терпит меня, значит, действительно все в порядке.

– Понятно.

Положив деньги на стол, Форсайт уже собирался встать.

– Поеду на метро, – сказал он и добавил более серьезным тоном: – Будь осторожен, амиго. Дальше будет только хуже.

Иванов удивленно посмотрел на него, понимая, что коллега, конечно, прав. Форсайт работал в спецслужбе половину жизни и мог учуять беду за милю, чувствовал ее костями. Но Алексей ощущал, что назревало еще и нечто другое, глобальное и загадочное, не имеющее никакого отношения к терроризму.

* * *

День 2. 19.00, восточное поясное время

Иванов включил свет только у входной двери, потом набрал комбинацию цифр, чтобы отключить сигнализацию, и вошел в трехкомнатную квартиру, построенную в начале XX века. Все здания на Риверсайд-драйв, идущей вдоль Гудзона, были старыми, но ухоженными, и снять в них квартиру было чрезвычайно трудно. Компания арендовала ее после событий одиннадцатого сентября, потому что понимала, что исламские фундаменталисты никуда не исчезнут, а для борьбы с ними очень пригодится русский специалист Алексей Иванов.

Он закрыл входную дверь на все четыре замка и внимательно осмотрел гостиную, спальню и старомодную кухню с огромным обеденным столом. В последний раз он был здесь меньше недели назад, но ему казалось, что прошла целая вечность. Иванов подошел к встроенному в стену сейфу, положил в него «дипломат» и крутанул диск кодового замка. Он заглянул в холодильник и увидел, что морозильная камера забита замороженными обедами. Они лежали здесь уже несколько месяцев, так, на всякий случай, потому что он никогда не обедал дома.

В спальне Алексей подошел к платяному шкафу и снял с вешалки белый смокинг с черными брюками. Он не солгал Форсайту, потому что действительно собирался приятно провести время, прежде чем сесть в такси и отправиться в международный аэропорт имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Билет в театр, приобретенный девять дней назад, лежал в ящике комода. Иванов взглянул на часы, увидел, что у него есть еще час до начала спектакля в Линкольн-центре, потом его взгляд упал на фотографию восемь на десять, на которой он был изображен рядом с Еленой.

Снимок был сделан четыре года назад, когда они зарегистрировали брак в московском Дворце бракосочетаний. Церемония была обычной гражданской, без всяких излишеств и заняла всего несколько минут. Незадолго до этого их представил друг другу Рене Шометт. Сейчас Елена выглядела так же, как и в тот день. Привлекательная блондинка с прямыми волосами до плеч, красивыми голубыми глазами и прямым носом. Очень по-русски красивая. Они встретились во французском консульстве в Санкт-Петербурге, получив предложение СВР «объединиться» после взрывов в Лондоне, произведенных по приказу чеченского генерала Джохара Дудаева, скрывавшегося в то время в горах и убитого российской ракетой 21 апреля 1996 года, что, впрочем, до сих пор не было доказано.

Иванов взял фотографию и долго смотрел на нее. На него вдруг нахлынули воспоминания о том, как они ходили на балет около года назад. Та зима в Санкт-Петербурге была холодной и снежной. Алексей вдруг вспомнил, что Форсайт почему-то предположил, что в Линкольн-центре сегодня будут давать «Спящую красавицу», ведь именно на этот балет Чайковского они ходили тогда с Еленой.

Они договорились встретиться у входа в Мариинский театр, он пришел рано, увидел огромную толпу людей, надеявшихся в последнюю минуту купить билет с рук. Елена еще не подошла. Он почувствовал, как холод проникает сквозь кожаное пальто, потер руки в перчатках, чтобы согреть их, и решил отойти вправо, подальше от ярко освещенного входа. Рядом с ним висела афиша в стеклянной витрине, туристы, по виду в основном из Азии, фотографировали ее, выдыхая огромные клубы пара.

Алексей решил покурить и отошел еще дальше вдоль стены театра. Он перешел улицу и прислонился к парапету набережной Крюкова канала, проходившего перпендикулярно улице Декабристов, на которой сейчас жили в основном «новые русские», потому что только они могли заплатить сумасшедшие деньги за квартиры в этом элитном районе. Он закурил «Мальборо» – эти сигареты до сих пор оставались одними из самых популярных в России, и выдохнул дым в морозный воздух. И вдруг он увидел ее. Женщина выходила из-за угла, словно знала, где его искать.

Она, очень по-русски, была одета в элегантное длинное норковое манто и шляпу из такого же меха. Елена выглядела безупречно, в ней было шикарным буквально все, даже походка. Она держалась прямо, шаги были длинными и грациозными. Елена без всякого притворства сообщала всем, кто смотрел на нее, что она была прекрасной женщиной. Глядя на нее, Алексей не мог не подумать о том, как сильно он ее любил.

У них были билеты в ложу, которую раньше мог занимать только царь Николай II, она располагалась на уровне бельэтажа, строго в центре зала. Из фойе они прошли в небольшой, богато украшенный зал, на стенах которого висели картины, а вдоль стен стояли обитые шелком диваны и статуи Моцарта, Баха и Римского-Корсакова. Этот зал находился сразу за царской ложей, в нем поддерживался идеальный порядок, стояло несколько столиков со стульями, был даже слуга, готовый выполнить любую прихоть. Алексей говорил с ней о каких-то пустяках, чтобы снять напряжение. Он не знал, о чем с ней говорить, и почему-то чувствовал себя виноватым. Сейчас, глядя на фотографию, он вспомнил все в мельчайших подробностях.

Тогда он стремительно бежал по жизни, ему хотелось всего и сразу, хотя Алексей не мог вспомнить почему. Может быть, его тревожило то, что она уделяла ему больше внимания, чем он ей? Тогда у него почти не оставалось времени на Елену, а она требовала внимания, которое было необходимо для поддержания нормальных отношений. Он корил себя за то, что мог так мало дать ей. Сейчас Алексей смотрел на свое лицо в зеркале и видел, как он устал. Почему он вдруг вспомнил о том давнем чувстве вины, если последние два года были полны любви?

* * *

Многоцветные фонтаны во дворе Линкольн-центра осыпали брызгами толпу, продвигавшуюся к входу в театр. Иванов превосходно выглядел в белом смокинге, он чувствовал себя уверенно в толпе театралов в черных бабочках и блестящих вечерних платьях. Гастроли Мариинского театра были знаменательным событием, и даже американцы отдавали дань уважения самой знаменитой в мире балетной труппе. Кроме того, он шел на балет Чайковского, самый любимый. Тем не менее Алексей не мог окончательно выбросить из головы мысли о том, что происходило в мире, об угрозах «Аль-Каиды», грозившей применить оружие массового уничтожения. Но особенно его беспокоили мысли о пластике, который мог защитить от термоядерного взрыва, о его химической основе. Американцы и русские тайно договорились о производстве этого материала, но с какой целью? Что именно происходило в тайне от всех, и действительно ли в тайне? К сожалению, завтра у него не будет времени поговорить обо всем с Геннадием в Москве, а сделать это было крайне необходимо.

Он вдруг почувствовал какую-то необъяснимую тревогу и остановился, чтобы закурить, не подозревая, что на другой стороне широкой Коламбус-авеню, пересекавшей Бродвей, в небоскребе Американского общества композиторов, авторов и издателей, среди множества ярко освещенных окон было несколько темных. Из одного из них за ним кто-то наблюдал в тот же бинокль, который использовался при визите Алексея в Белый дом. Лица этого человека, как и прежде, не было видно, но наблюдал он за Ивановым крайне внимательно.

Глава 3
ПЛАНЫ, КОНТРПЛАНЫ

День 3. 10.00

Из предосторожности Елена Ванеева не взяла фамилию мужа, хотя ее брак с Алексеем ни для кого не был тайной. Она купила новое платье от Шанель в ЦУМе на Красной площади, вышла на переполненную народом улицу и тут же посмотрела на затянутое тучами небо в надежде, что дождя не будет. Елена, как и большинство москвичей в это время года, захватила с собой зонтик и сейчас держала его в руке вместе с большой сумкой и пакетом с покупками. Она шла быстро, иногда останавливаясь и проверяя, нет ли за ней хвоста.

Она была красивой двадцатишестилетней блондинкой, яркая внешность и уверенные манеры автоматически причисляли ее к категории «новых русских». Люди, спешившие непонятно куда, смотрели на Елену с завистью – вся одежда на ней была создана модными европейскими модельерами, за исключением лишь некоторых предметов, сотворенных американцами Келвином Кляйном и Биллом Блассом.

Она работала курьером Федеральной службы безопасности и по долгу службы часто бывала во Франции, где во время одной из поездок и была завербована. Конечно, у нее были на то собственные причины, как и у любого другого человека, решившего изменить родине.

В ее случае все можно было объяснить историей семьи. Прадед Елены Павел Александрович Ванеев был близко знаком с князем Юсуповым, аристократом, принимавшим участие в убийстве Распутина. После октябрьского переворота прадед примкнул к большевикам. Он сделал это скорее из-за страха, учитывая сокрушительное поражение Белой армии, чем по политическому пристрастию.

Его сын – дед Елены – дослужился до звания майора, потом попал в плен, когда воевал с немцами. Ему удалось спастись бегством, он долгое время скрывался в лесах в Германии, пока его не нашел в конце 1944 года немецкий крестьянин. Этот человек, как и многие другие немцы, понял, что война безнадежно проиграна, и решил использовать спасенного русского не только в качестве дешевой рабочей силы, но и для того, чтобы было кому за него заступиться после неминуемого краха Третьего рейха.

Ему удалось сбежать во Францию, участвовать в Сопротивлении и, одному из немногих, вернуться в Россию. После войны он возглавлял комсомольскую организацию пригорода Ленинграда Павловска. Он женился на бабушке Елены, которой удалось пережить девятисотдневную блокаду, и все в том же Павловске родилась мать Елены. Она получила хорошее образование и добилась высокого положения в администрации стекольной фабрики, расположенной в Невском районе Ленинграда.

Мать Елены давно погибла в железнодорожной катастрофе. Деда за неосторожные высказывания о стране и партии, признанные подрывными, сослали в Восточную Сибирь, где он и умер за колючей проволокой от голода и пневмонии. Его смерть озлобила Елену, которая считала отца невиновным. Позднее государство осознало свою ошибку и реабилитировало деда, а Елена благодаря хорошим оценкам в университете, где она изучала языки и научилась без акцента говорить по-английски, получила работу во время правления Бориса Ельцина. Ее приняли в ФСБ, в отдел, занимавшийся борьбой с хищениями государственной собственности. Ее переход на сторону врага был вызван именно озлобленностью. Алексей, естественно, был в курсе, боялся, что все станет известно ФСБ, и надеялся на чудо, на то, что ей каким-то образом удастся избежать поимки и тихой ликвидации без суда и следствия.

Она доехала на такси до станции метро «Охотный ряд» и посмотрела на часы. Точность в ее деле имела исключительно важное значение – Елена должна была прибыть на встречу с агентом на станцию «Площадь Революции» на поезде, который покажется из тоннеля через четыре с половиной минуты. Метро Нью-Йорка славилось грязью и огромным количеством бездомных, а станция «Площадь Революции» была похожа на зал оперного театра, перенесенный под землю. Она была безупречно чистой, в мраморных арках висели замысловатые люстры, стены украшали подсвеченная роспись и мозаичные панно со сценами из истории России. Красота этой станции могла очаровать любого человека, увидевшего ее впервые.

Поезда московского метро славились тем, что ходили четко по графику и никогда не опаздывали. Вовремя прибыл и нужный ей поезд. Он вылетел из черного тоннеля, прорытого глубоко под московскими улицами, и, заскрипев тормозами, остановился, из него хлынули люди. Потом толпа подхватила Елену и буквально внесла в вагон. Динамики прохрипели: «Осторожно. Двери закрываются», створки сомкнулись, и люди, которым посчастливилось попасть в вагон, оказались стиснутыми, как сардины в банке.

Ей предстояло встретиться с мужчиной, лица которого она не знала. Этого требовали соображения безопасности. Он был обычным курьером, низшим звеном в иерархии разведчиков. Елена могла бы узнать, как он выглядел, но не хотела. Отличить его она сможет по газете «Известия», которая должна быть сложена в прямоугольник двадцать на тридцать сантиметров, с подогнутыми верхним правым и левым нижним углами. У нее застучало в висках от жуткого грохота поезда, несущегося к следующей станции, на которой она передаст французскому агенту микрокассету с расположением хранилищ химического оружия. Француз передаст ее американцам, что послужит урегулированию отношений, нарушенных после начала войны в Ираке.

Господи, как ей хотелось поскорее выбраться из этой кровавой неразберихи. Но на этот раз кровавой не только на словах. Теперь будет резня. «Алексей, любимый, – говорила она мужу, в котором не чаяла души. – Ты поступаешь, как считаешь нужным, я делаю то же самое. Мы оба играем с огнем. Исчезнем мы в пламени или сможем спастись? Потому что всего одна ошибка, один Гаих рав…»

Она отвлеклась от грустных мыслей, задумалась о том, что предстояло сделать буквально через несколько секунд, когда поезд остановится на станции «Библиотека имени В. И. Ленина» и они на мгновение коснутся друг друга. Когда толпа ринется из вагона, курьер случайно уронит газету, она – пакет с покупками, передача, благодаря ловкости рук, произойдет мгновенно и будет сопровождаться извинениями. Конечно, если случится нечто непредвиденное, придется доехать до следующей станции. Но все прошло гладко, как всегда, и Елена вышла из вагона вместе с толпой.

На частном такси она доехала до Манежной площади, чтобы пополнить свою коллекцию дамских аксессуаров еще одной сумочкой от Луи Виттона.

* * *

День 3. 20.00, восточное поясное время

Президент Макферсон, поглощенный мыслями о предстоящей встрече с Лавровым, тупо смотрел на письменный стол и практически не замечал профессора Мюллера, нерешительно вошедшего в Овальный кабинет вместе с государственным секретарем. Главным для него, как и для всех других президентов со времени правления Рейгана, была Стратегическая оборонная инициатива. Искусственный интеллект компьютерной системы стал практически совершенным благодаря тому, что Комиссия по бюджетным ассигнованиям выделила дополнительно несколько миллиардов долларов на его усовершенствования, и сейчас он мог перепрограммировать некоторые элементы собственного программного обеспечения, пока межконтинентальная баллистическая ракета находилась в полете.

Именно этим объяснялось присутствие в Овальном кабинете профессора Мюллера – директора отдела вычислительной техники Ливерморской лаборатории, который возглавлял разработку Стратегической оборонной инициативы. Еще в молодости он считался лучшим студентом в выпуске Калифорнийского технологического университета, а два года назад защитил докторскую диссертацию по физике высоких энергий. Его диссертации был присвоен гриф «Совершенно секретно». Как считал профессор, проблема СОИ состояла в том, что ни одно оружие не могло считаться чисто оборонительным или чисто наступательным. Уже был изобретен высокочастотный квадрапол, который использовался при разработке пучкового оружия на нейтральных частицах, в ходе исследований применялась магнитная установка сдерживания плазмы «Токамак», а в рамках СОИ шли в ход и многие другие новейшие открытия.

Профессор Эрих Иоганн Мюллер был маленьким опрятно одетым мужчиной за шестьдесят, похожим на ксерокопию Альберта Эйнштейна, с копной седых волос, в очках для чтения на грушевидном носу. Его интересовала только наука, но никак не политика, и он знал, когда нужно было говорить, а когда следовало промолчать. Сейчас он терпеливо ждал, пока президент не попросит объяснить то, что его интересовало, но первым не выдержал государственный секретарь.

– Кому пришла в голову идея использовать СОИ в качестве прикрытия, господин президент? – спросил Джонсон. – Вам или Лаврову?

– Конечно, советнику по национальной безопасности, – раздался ответ. – Когда я что-нибудь делал, не выслушав своих советников?

– По вашему приказу я разъяснил пресс-секретарю Лаури, что взрыв, произошедший вчера в Сибири, не будет освещаться средствами массовой информации.

В ответ не последовало никакой реакции.

– Тем не менее, – продолжал государственный секретарь, – вы не можете не признать, что эта новость была ошеломляющей.

– Все произошло именно так, как и предсказывалось лабораторными испытаниями, – коротко заметил президент.

– Результат напрямую связан со Стратегической оборонной инициативой, хотя цель не была воздушной.

Профессору начинало надоедать такое бесцельное растрачивание времени, у него были более интересные дела, которыми он с удовольствием занялся бы, если бы его не вызвали в Белый дом. Что касалось СОИ, он знал, что привлекательность любого оружия, как и кинозвезды, зависела от отношения к нему стороннего наблюдателя или от направления, в котором оружие было нацелено. Он знал также, что успех в военных действиях всегда определялся необходимым равновесием наступательных и оборонительных вооружений, именно в этом состояла истина. Сторонники ядерного оружия не считали атомную войну чем-то немыслимым, да и не могли считать, пока существовали такие мятежные страны, как Северная Корея, которые в любую секунду могли зажечь фитиль. Да, проблема, несомненно, была комплексной, но всегда существовало решение, хотя и не всегда идеальное. Впрочем, мир никогда и не был идеальным.

Президент, наконец, посмотрел на профессора Мюллера.

– Я просмотрел ваши замечания, но мне нужно резюме по программе, на тот случай, если у меня не будет времени внимательно изучить все материалы. Мне нужна, так сказать, суть Стратегической оборонной инициативы. Разве она не зависит от нашей ведущей роли в компьютерной технике?

– Зависит, – ответил профессор.

Государственный секретарь Джонсон вопросительно посмотрел на президента Макферсона и откашлялся.

– Доктор Мюллер, объясните президенту все более подробно, чтобы все стало абсолютно понятным, если возникнет необходимость отвечать на вопросы Лаврова при личной встрече.

Перед глазами доктора Мюллера на мгновение возникли все его труды по физике и ядерной химии. Некоторые могли считать его неприятным человеком, но он прекрасно понимал сложности, возникавшие в том случае, если чистую науку пытались поставить на службу политическим интригам.

– Господин президент, – откашлявшись, сказал профессор. – Будет лучше, если я объясню в первую очередь некоторые технические вопросы. – Он помолчал, но, не дождавшись ответа, продолжил: – В данном виде оружия в огромной степени используются давно существующие технологии, но на квантовом в-уровне. В нашем случае, например, атомы определенного вещества дублируются, что приводит к колебаниям электронов между состоянием энергии и покоя. В данном случае энергия высвобождается в форме сфокусированных инфракрасных волн.

– Мне уже говорили об этом, – сказал президент.

– Итак, в процессе разработки Стратегической оборонной инициативы, если припоминаете, высказывались предложения об использовании лазеров для поражения приближающихся межконтинентальных баллистических ракет противника. Но такие предложения не были лишены недостатков. Для генерирования лазерного луча, мощности которого будет достаточно для поражения такой ракеты, необходимо использовать относительно коротковолновый диапазон, то есть чем меньше длина волны, тем мощнее луч. Но в случае уменьшения длины волны непомерно возрастает энергия, необходимая для генерирования такого луча, поэтому совершенно не стоит поднимать в космос многотонное силовое оборудование. По мнению научных кругов, лазер следовало бы оставить на земле, рядом с источниками энергии, а на орбите разместить отражатели, для отклонения лазерного луча и поражения целей. По результатам опытов это было признано неосуществимым, ведь даже по математическим расчетам ясно, что невозможно обеспечить необходимые оптические свойства и обработку поверхности таких зеркал.

– Понятно, понятно,– нетерпеливо произнес президент. – Ближе к сути.

– О'кей, попробую все упростить для краткости. Рассматриваемые нами рентгеновские лазеры не были признаны эффективным противоракетным оружием из-за того, что в качестве источника питания необходимо использовать атомный взрыв, а это слишком опасно.

– И появился другой лазер, – сказал президент, взглянув на часы, – его уже ждал вертолет.

– Да, господин президент. Лазер гамма-диапазона, или гразер, показался нам достаточно удачным вариантом, потому что такое устройство вызывает колебания самого атома, а не электронов, для генерирования импульса энергии. Вы можете припомнить, что еще в колледже вас учили, что протон или нейтрон ядра атома обладает массой, превосходящей в тысячу восемьсот раз массу электрона.

На мгновение профессор вдруг подумал, что находится в аудитории, а его студентами являются два самых могущественных человека в Соединенных Штатах.

– Итак, что касается гразера, – продолжил он. – Ядра изотопа рубидия насыщаются энергией рентгеновских лучей. Затем колебания генерируют «лазерный» импульс, то есть пучок энергии в виде гамма-лучей. Длина волны гамма-излучения крайне незначительна, гораздо меньше ангстрема, что позволяет получить пучок шириной не менее четырех километров, чего вполне достаточно для поражения цели.

– А это означает, – заключил президент, – что он может поразить, как недавно было доказано, несколько ракет или боеголовок одним импульсом.

– Таким образом, – продолжил профессор, меряя шагами кабинет, – энергия, высвобождаемая импульсом гразера, равна приблизительно двадцати триллионам ватт, то есть ее вполне достаточно для уничтожения любой цели.

Секретарь Джонсон снова откашлялся.

– Что именно, по вашему мнению, необходимо обсудить при встрече с президентом Лавровым? – несколько неуверенно обратился он к президенту.

– Я проконсультируюсь по этому вопросу со своим кабинетом, – сказал президент. – Естественно, я доверяю Лаврову ничуть не больше, чем он мне.

– Естественно, – сказал государственный секретарь.

* * *

День 3. 19.00

Погода была пасмурной, обычной для Москвы в это время года. Полковник Илья Васильевич Юсуфов застегнул шинель, собираясь уйти из здания ФСБ. Ему было под пятьдесят, небольшого роста, с узкими плечами. Внешний облик этого человека не совсем соответствовал занимаемой должности помощника начальника Второго главного управления, но недостатки физического развития с лихвой компенсировались хитростью и коварством. В его обязанности входили операции по обеспечению внутренней безопасности и контрразведка, поэтому он не доверял буквально никому. Особенно американцам. Он не испытывал личной неприязни к американским гражданам. Они были обычными людьми, не хуже и не лучше других. Ему просто не нравилась Америка.

Да и не ему одному. Десяткам миллионов россиян не нравилась Америка – страна, которая навязывала свой образ жизни фильмами, наполненными сексом и насилием, устанавливала новый век декаданса, приправленный быстрым питанием и сатанинской музыкой.

Еще ему не нравилось, что американцы вбили себе в невежественные головы мысль о том, что они во всем превосходят русских или европейцев. Илье Васильевичу не нравилось их самодовольство, вызванное превосходством в технике и финансовым доминированием в мире. Он считал американцев империалистами, навязывающими свою волю неразвитым бедным странам, смиренно ожидающим подачки в виде финансовой помощи.

Годы, проведенные под воздействием марксистско-ленинской теории, невозможно было вычеркнуть из жизни, и Юсуфов оставался коммунистом. Как коммунист он вмешивался в игру политиков, свято веря, что Советский Союз одержит сокрушительную победу в холодной войне. Проблема заключалась в том, что западная идеология периода, предшествующего глобализации, отличалась непредсказуемостью, особенно в военной сфере, и именно поэтому Восток опасался ее, никогда в этом не признаваясь. Партия тратила миллиарды на шпионскую деятельность против Запада, а потом все это одним взмахом было выброшено на свалку. Тем не менее десятилетний план по освоению нефтяных месторождений в России, разработанный американцами, был достаточно выгодным и мог стать основой нового союза.

Юсуфов остановился у двери, которая вела во двор, где его ждала машина, и осмотрелся. Стены были отделаны какими-то ржавыми гранитными плитами, которые предназначались для здания страховой компании, названия которой он, естественно, не помнил. Все здание представляло собой отражение эпохи, когда строились дома с высокими потолками и огромными дверьми, длинные коридоры были плохо освещены, потому что не следовало обращать внимания на лица людей, которые по ним ходили. Здесь все по-прежнему передвигались с серьезным видом, держа рты на замке, словно боялись выболтать секреты, которые свято хранили привидения, населявшие это здание.

Илья Васильевич вышел на улицу, закурил «Винстон», посмотрел на небо, окинул взглядом Лубянскую тюрьму и серый дом на площади Дзержинского. Здание было неразрывно связано с советской историей, в нем находился еще КГБ – Комитет государственной безопасности, который раньше назывался ВЧК – Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем, основанной по приказу самого Ленина 20 декабря 1917 года. Именно здесь проводил допросы Феликс Эдмундович Дзержинский – Железный Феликс – первый председатель ЧК, поляк по происхождению.

Юсуфов долго смотрел на здание – столько истории в одном месте. Потом он поднял взгляд на пасмурное небо, после посмотрел на проносившиеся мимо американские и немецкие машины, вспомнил о том, как все было раньше, и пожалел о том, что старого уже не вернуть. Впрочем, перемены в постсоветской России оказались не слишком значительными, во многом они были чисто внешними. Большевистские традиции, зародившиеся в ЧК в далеком семнадцатом после победы Великого Октября, сохранялись группой настоящих профессионалов, которые до сих пор называли себя чекистами. В сущности, и до сих пор никаких перемен не произошло. Так думал Юсуфов, глядя на темнеющее небо. Чекисты менялись, оставаясь прежними. Он улыбнулся. Как там говорили американцы? Все повторяется.

Но сейчас его занимали другие мысли. Первая и самая главная из них была о том, что Алексей Иванов, переданный, так сказать, в аренду Америке для взаимодействия в борьбе с терроризмом, был послан в Белый дом с секретной миссией. Это не совсем устраивало Юсуфова. Конечно, рано или поздно он узнает обо всем, ведь в Кремле плохо хранятся тайны. Илья Васильевич решил действовать крайне осторожно, потому что происходило нечто странное, и он обязательно должен оказаться в числе посвященных, рано или поздно.

Он сел на заднее сиденье черного «мерседеса», сделал еще одну затяжку и сказал водителю:

– На Остоженку.

Там находилась штаб-квартира СВР, в которой, в чем он не сомневался, Иванов должен был встретиться с Христенко.

* * *

День 3. 20.30

Хмурые тучи над Москвой разродились дождем, который заколотил по крыше здания СВР на Остоженке, 51/10, куда Служба внешней разведки вынуждена была переселиться из старого здания КГБ на площади Дзержинского после реорганизации российских спецслужб. Служба внешней разведки состояла из нескольких управлений, одним из которых было управление охраны, подчинявшееся непосредственно президенту страны Виталию Лаврову. В частности, к этому управлению относилась служба «Альфа» – подразделение быстрого реагирования, используемое для борьбы с терроризмом. Бойцы именно этого подразделения в девять часов вечера 23 октября 2002 года освобождали театральный центр на Дубровке, в котором чеченские террористы удерживали более восьмисот заложников.

СВР начиналась как центральная служба разведки, подчиняемая КГБ, потом, 8 июня 2000 года, была реорганизована в Службу внешней разведки. Ее Первое управление, возглавляемое в то время Сергеем Николаевичем Лебедевым, специализировалось действительно на внешней разведке, или контрразведке, и отвечало за координацию контрразведывательных операций на территории бывших республик и за ее пределами, а также за борьбу с наркотиками, организованной преступностью и терроризмом.

Из окна второго этажа смотрел на залитые дождем мрачные улицы Геннадий Игоревич Христенко – низенький и коренастый генерал, начальник Первого управления в течение двух последних лет. Он думал не об образце пластика, взятого им и Алексеем Ивановым три дня назад на месте термоядерного взрыва, а о том, с каким трудом он, совершенно измученный приступами кашля, встал сегодня утром после практически бессонной ночи.

Ему было уже семьдесят пять, он отказывался уходить в отставку, хотя уже мало чем напоминал молодого крепкого офицера, боровшегося с венгерскими повстанцами в 1956 году, и даже зрелого мужчину, командовавшего войсками в Афганистане в 1979-м. Сейчас Геннадий Игоревич был седовласым стариком, который проснулся в шесть утра от грохота в голове и увидел, что на улице было еще темно, совсем не так, как на севере, где в это время года уже наступали белые ночи.

В первую очередь он прошел в туалет, чтобы помочиться, потом умылся и принял две таблетки аспирина. Закашлявшись, Христенко выплюнул то, что скопилось в груди, и долго рассматривал желтоватую мокроту с прожилками крови, потом посмотрел в висевшее над раковиной зеркало и увидел еще раз, что сделали долгие годы войн с Героем Советского Союза. Когда-то ясные голубые глаза были воспаленными, взгляд безжизненным, обычно румяное лицо стало теперь бледным, как у трупа. Кожа на щеках обвисла, нижнюю часть некогда красивого лица покрывала серая щетина.

Он прополоскал рот водой, чтобы смыть неприятный привкус, прошел на кухню, чтобы сварить кофе, подумал, стоит ли что-нибудь съесть, но решил ограничиться только кофе. Мысли генерала были заняты термоядерным взрывом в Сибири, о котором еще ничего не написали в газетах. Он хмыкнул, прекрасно зная, почему не написали – привычная логика военной политики.

По мнению Христенко, российская демократия по-прежнему находилась в руках структуры, породившей тоталитаризм, в которой, включая его самого, служили офицеры, поддерживающие этот режим. Их жизнь изменилась, причем не в худшую сторону. Он тоже полагал, что у него есть будущее, пока год назад не начались приступы сухого кашля, становившиеся день ото дня все более мучительными. Да, такой была сегодняшняя жизнь. Его сын Сергей, воевавший в Афганистане полковником, погиб, жены он лишился тридцать лет назад. В квартире, казалось, было холодно от одиночества. Он поднес к уху трубку цифрового телефона, чтобы вызвать служебную машину.