Текст книги "Криминальная личность. Почему примерный семьянин может оказаться опасным преступником"

Одним из важных факторов преступного поведения принято считать групповую травлю. Предполагается, что некоторые молодые люди бывают настолько угнетены постоянной травлей со стороны сверстников, что не выдерживают и хотят поквитаться с обидчиками. Другими словами, гонимые превращаются в гонителей.

Групповую травлю вряд ли можно считать чем-то новым. Наверное, многие из читателей этой книги смогут припомнить случаи из своего детства и юности, когда их жестоко дразнили или третировали сверстники. Притеснители могут делать объектом издевок физические особенности, социальную неумелость, расовую или этническую принадлежность, сексуальную ориентацию или любое другое отличительное свойство человека. Один обследованный мной подросток безжалостно дразнил мальчика, у которого был сильный тремор рук при попытке поднести ко рту стаканчик мороженого. Другой сказал мне, что ненавидит гомосексуалистов[47]47
  Принадлежит к ЛГБТ-сообществу, запрещенному в Российской Федерации.


[Закрыть]. «Если я наткнусь на них, я их с землей смешаю. Пусть только педик меня тронет, я ему так двину, что головой в шкаф вобью», – сказал он. Склонность к травле – предвестница будущей криминальности. Притеснители находят слабые места окружающих и ухватываются за них. Испуг и мучения жертв наполняют их чувством невероятного могущества. С появлением интернета и прочих технологических новшеств стало возможным причинять еще более многообразные страдания нажатием одной кнопки. Психолог Элизабет Ингландер предупреждает, что групповая травля и кибербуллинг могут начинаться еще в раннем детском возрасте[48]48
  Elizabeth Englander, «Addressing Bullying and Cyberbullying», Na-tional Psychologist, March/April 2012, 11.


[Закрыть]. Она отмечает, что «в Массачусетсе более 90 % третьеклассников уже общаются между собой в онлайне». Эксперт по киберпреступлениям против личности, психолог Майкл Нучителли пишет: «Раньше групповая травля ограничивалась пределами школ, районов или относительно небольших местностей, которые ребенок мог покинуть и испытать передышку. При кибербуллинге подвергающиеся издевательствам дети лишены возможности скрыться от оскорблений и издевательств»[49]49
  Michael Nuccitelli, «Cyberbullying Tactics: An Introduction», Fo-rensic Examiner, Summer 2012, 20–21.


[Закрыть].

Как известно каждому, кто когда-либо становился жертвой травли, она причиняет сильную эмоциональную боль. Дети реагируют на жестокость родителей по-разному и точно так же по-разному справляются с поношениями своих обидчиков. Некоторые ощущают беспомощность и замыкаются в себе настолько, что избегают любых мест, где можно натолкнуться на обидчиков, и даже не ходят в школу. Некоторые принимают адресованные им злобные выпады близко к сердцу и утрачивают уверенность в себе. Некоторые впадают в депрессию. Некоторые пытаются разрешить проблему, дав физический отпор обидчику либо обратившись за помощью к взрослым. Американская ассоциация психологов сообщила результаты исследования 1300 детей, которое на протяжении двадцати лет проводилось в Университете Дьюка[50]50
  American Psychological Association, «Bullied Children May Be More Likely to Develop Anxiety Disorders and Depression and Have Suicidal Thoughts as Adults», Monitor on Psychology, May 2013, 18.


[Закрыть]. Ученые выяснили, что у детей, подвергавшихся травле, «налицо повышенный риск психиатрических заболеваний, в том числе депрессии, тревожности, панического расстройства и агорафобии». При этом я хочу заметить, что в своем подавляющем большинстве жертвы групповой травли не хватаются за оружие и не совершают убийства невинных людей, пусть даже некоторые из них и мечтают уничтожить своих мучителей.

А как быть с давлением, под воздействием которого молодые люди вступают в банды? Многие исследователи бандитизма давно высказывают мнение, что членство в банде дает молодому человеку то, чего он лишен в родной семье. Предполагается, что в банде у него есть поддержка, одобрительное отношение и опора, а также иерархия руководства и возможность проложить себе путь к успеху. Член четко структурированной банды может испытывать чувство принадлежности и заработать себе положение и власть. Некоторые социологи утверждают, что членство в банде является понятным и даже нормальным способом приспособиться к очевидно безнадежной ситуации. Если бы это соответствовало действительности, в банды вступали бы все, кто живет в нищете, разрухе и прочих тяжелых обстоятельствах.

Вопреки тому, что утверждают привлеченные к ответственности члены банд, в большинстве случаев они не вступали в их ряды вынужденно. Делинквентные молодые люди из районов, где не существует банд, находят их на значительных расстояниях от дома. Стать членом подобной организации не то же самое, что вступить в большинство сообществ по интересам. Кандидату приходится доказывать свое рвение в процессе инициации: ему могут предложить подраться с одним из членов банды или ограбить кого-нибудь на улице.

Я интервьюировал двух молодых людей, Хозе и Педро. Братья росли в бедном, кишащем бандами районе в восточной части Лос-Анджелеса. Хозе провел большую часть своей юности в тюрьме. Он рассказывал мне, что вступал в банды от безысходности: отец был героиновым наркоманом, дома царила разруха, и сам он считал, что никогда ничего не достигнет. После всех отсидок он неизменно возвращался к «коллективу» и наркотикам. В ответ на вопрос «Почему?» Хозе сострил: «Наверное, в тюрьме не совсем перевоспитывали». На самом деле для него не существовало ничего более захватывающего, чем жизнь члена банды. Хозе отвергал все предложения о помощи, с которыми к нему обращались социальные работники и психологи во время его отсидок и испытательных сроков.

Педро был твердо намерен стать полной противоположностью отцу и брату и сделать все возможное, чтобы помочь матери переехать из их района и жить лучшей жизнью. Педро рассказал, что к нему постоянно приставали по поводу вступления в какую-нибудь из банд. «Это вроде как полагалось. Меня ловили по дороге домой. Я им говорил, что это не мое. Меня обзывали по-всякому, кидались на меня с кулаками и убеждались, что я не сдаюсь. Они обзывали меня и плевались в мою сторону», – признался мне Педро. С его точки зрения, банда предвещала только саморазрушение, тюрьму и смерть. «Уличные банды – это мелочь в нашем огромном мире. Я хотел быть похожим на Билла Гейтса, а не на парней, которые друг друга отстреливают. Учителя и тренеры показали мне, что есть другой путь. Они говорили со мной о колледжах», – сказал Педро. В его представлении мир изобиловал возможностями, нужно было только не попадать в неприятности. Несмотря на домашние проблемы и давление среды, он твердо придерживался этого видения. Педро исправно посещал школу, упорно трудился, занимался спортом и не поддавался соблазнам, которые, с его точки зрения, вовсе и не были соблазнами. Говоря о брате, Педро заметил: «Брат жил этим, и, наблюдая со стороны, я понимал его ошибки».

Помимо приключений банды дают возможность почувствовать собственную значимость и укрепиться в представлении о себе как о крутом парне. Банда существует не для того, чтобы предоставить человеку стабильную и заботливую семейную среду. По замечанию Педро, это объединение бойцов, которые безжалостно преследуют свои цели и готовы избавиться от любого, кто их предаст. Банда может пожертвовать любым своим членом. Лояльность доказывается по уличному закону «своих не сдавать». Первобытные обряды инициации, жестокость и наркотики вряд ли могут считаться адекватной заменой семейной заботы и поддержки. Многие мужчины и женщины, лишенные в детстве нормальной семейной жизни, изо всех сил стараются получить образование и приобрести профессию, чтобы результатом их упорного труда стала прочная семья, которой им так не хватало.

В книге Николаса Пиледжи «Славные парни: моя жизнь в мафиозном клане» бывший гангстер Генри Хилл говорит о критической роли личного выбора при определении своего жизненного пути[51]51
  Nicholas Pileggi, Wiseguy: Life in a Mafia Family (New York: Simon & Schuster, 1985), 19.


[Закрыть]. «В двенадцать лет я мечтал быть гангстером. Стать членом мафии. По мне, быть членом мафии было лучше, чем президентом Соединенных Штатов… Быть мафиозо означало быть хозяином мира. Я мечтал стать мафиозо так же, как другие дети мечтают стать врачами, кинозвездами, пожарными или бейсболистами».

Если желание стать членом мафии кажется экстремальным, подумайте о том, что я услышал от одной девушки-подростка из семьи среднего класса. Она вполне четко сформулировала, чего хочет от жизни. Она презрительно отзывалась о своих сознательных сверстниках и хвалилась тем, что отделилась от них по собственной инициативе. «Мне ни за что не понять их удовольствия. Чем они занимаются-то? Если они по вечеринкам начнут ходить, у них от ужаса крыша съедет», – сказала она. Она сообщила, что с «правильными» ей не о чем разговаривать и что хочет быть с теми, кто похож на нее. Пример этой девушки со всей четкостью показывает, что давление среды никак не связано с выбором «жизни на полную катушку», о которой она говорила с таким восторгом.

4. «К черту школу!»

Здесь мы не будем обсуждать недостатки школ и образовательной системы в целом. Мы поговорим о том, как преступники ведут себя в любых учебных заведениях, которые посещают, начиная с детского возраста. Американская ассоциация психологов отмечает, что положение отчужденного в школе «является одним из ключевых факторов развития как подростковой преступности, так и школьного насилия»[52]52
  American Psychological Association, «Are Zero Tolerance Practices Effective in Schools?» American Psychologist, December 2008, 859.


[Закрыть]. На самом деле преступник отвергает школу задолго до того, как школа отвергнет его. Ему скучно, и он чувствует себя «чуждым» школе, поскольку его цели мало соотносятся с получением образования. Вместо этого он использует школу в качестве площадки для совершения своих преступлений или способа их сокрытия. Специальные образовательные программы и консультации школьных психологов обычно не могут в полной мере оценить криминальность ученика и тем более изменить его.

Есть три вида отношения преступников к получению образования. Наглядным примером первого являются индивиды, бросающие школу до получения среднего образования. На всем протяжении учебы школа является ареной их противоправных действий. Такие недоучки с самого начала противопоставляют себя педагогам и администрации школы. Они почти не занимаются, хулиганскими выходками мешают детям, которые хотят учиться, и бросают школу при первой же возможности. Вторую группу я называю «забросившие». В начальной школе их поведение не доставляет серьезных хлопот. Они достаточно умны, чтобы успевать, и многие из них становятся отличниками. Учеба не настолько трудна, и они вполне прилично ладят с окружающими. В начальных классах обычно бывает одна учительница, и они хорошо понимают, как угождать ей без особых проблем. После перехода в среднюю школу они встречаются с большим количеством учителей, которые предъявляют различные требования, существенным увеличением домашних заданий, множеством тестов и необходимостью соблюдения сроков сдачи учебных работ и сочинений. Поскольку минимальных усилий, к которым они привыкли в предшествующие годы, оказывается недостаточно, их успеваемость резко падает. Большинству из них удается кое-как доползти до окончания средней школы, некоторые поступают в колледж, но бросают его. Третья группа показывает отличные успехи в учебе. Эти высокоодаренные ученики получают отличные оценки и попадают в почетные списки лучших учащихся. Академические успехи повышают их общую репутацию, что помогает уходить от ответственности за любые делишки на стороне. Некоторые из таких талантов продолжают учиться и после получения диплома о высшем образовании, чтобы получить ученую степень.

Далее мы рассмотрим эти три типа преступников: недоучек, забросивших и отличников.

Хулиган-недоучка

Некоторые малолетние правонарушители становятся проблемой с момента пересечения порога школы. В большинстве своем учителя стараются относиться к ним сочувственно и видят в их проступках отчаянные попытки обратить на себя внимание. Понимая, что ребенку может требоваться время на адаптацию к школе, они терпеливо пытаются помочь им справиться с любыми возникающими трудностями. Проблема, однако, состоит в том, что адаптация так и не случается, а доброту учителя эксплуатируют как слабость. Сочувственное отношение исчезает по мере того, как ребенок взрослеет, а его поведение становится все более деструктивным и хулиганским. Некоторые подростки воруют и крушат буквально все подряд. Если им нужно то, что принадлежит другому ученику, они без малейшего стеснения прикарманивают это. Из столов, гардеробов и ящичков раздевалок исчезают личные вещи, а из подсобок – школьное имущество. При отсутствии должной охраны школьная парковка может превратиться в несметное количество разграбленных незапертых машин. Молодые люди находят, кому сбывать наворованное. Пышным цветом расцветает продажа наркотиков всем желающим. Порча имущества случается и во время уроков, и на переменах. Вандализм влетает в копеечку – делинквентные ученики вырезают надписи на партах, портят рисунками стены коридоров, пачкают учебники, разбивают окна и ломают мебель. Учителя обнаруживают, что им труднее справляться с одним или двумя такими злоумышленниками, чем проводить уроки для целого класса желающих учиться.

Ребенку бывает исключительно трудно сосредоточиться на уроке математики после того, как из него вытрясли деньги, которые родители дали ему на завтрак, и предупредили, что будет лучше, если завтра он принесет еще больше. Практически невозможно учиться после того, как тебе велели принести деньги за «охрану», иначе изобьют до полусмерти. Некоторые дети делают что угодно, чтобы не пользоваться школьными туалетами, опасаясь нападений в неконтролируемых пространствах. В коридорах школ часто происходят вымогательства, драки и царит страх. Если в одном учебном заведении собирается достаточное количество малолетних правонарушителей, оно словно переходит на осадное положение. Учебный процесс становится заложником юнцов, создающих атмосферу страха и мешающих учиться.

Школам приходится выбирать, какая именно из огромного количества проблем заслуживает сосредоточения их ограниченных ресурсов. Не слишком деструктивным или устойчивым неправильным поведением можно временно пренебречь. Обычно прогулы внимательно контролируются школой, по крайней мере, до тех пор, пока они не становятся регулярным явлением. Однако ребенок может подделывать родительские записки об уважительных причинах. В таких случаях родители не знают о пропусках школы своим отпрыском и не имеют ни малейшего представления о том, чем он занимался, когда прогуливал.

Работа с учениками-нарушителями является для школьных педагогов минным полем. Усмирение или изоляция агрессивного ребенка чреваты проблемами с администрацией или родителями, судебными разбирательствами и угрозами физической расправы со стороны приятелей хулигана. Но проблемы могут возникнуть и в случае, когда бездействие работников школы повлекло за собой причинение вреда кому-то из детей. Временное отчисление приносит облегчение, но обосновать окончательное исключение ученика-хулигана получается крайне редко, так что это едва ли можно считать решением вопроса. Попытки направить такого ученика на программу перевоспитания или в специализированное учебное заведение наталкиваются на обвинения в том, что его шельмуют, лишают возможностей и сбывают с рук.

Часто школы не заявляют в полицию о совершенных в их стенах противоправных действиях. Они предпочитают разбираться с ними самостоятельно и не привлекать внимание общественности. Это происходит, в частности, потому, что руководители школ не считают такие поступки преступлениями. Другая причина состоит в том, что заявить о преступлении – значит привести в школу посторонних, которые будут вести собственное расследование и нарушат тем самым сложившийся порядок вещей. Есть и третья причина – это повредит имиджу школы, а следовательно, и ее администрации.

Во многих школах правоохранители присутствуют на постоянной основе. Так, в 2012/13 учебном году в государственных и муниципальных школах Вашингтона несли службу 102 вооруженных и 253 невооруженных охранника[53]53
  «D.C. Police Adjust Coverage at Schools», Washington Post, Septem-ber 16, 2013, B1.


[Закрыть]. Наличие сотрудников правоохранительных органов служит сдерживающим фактором преступности. Они способны разряжать конфликтные ситуации и могут производить аресты (в 2011 году школьные полицейские Вашингтона произвели почти пятьсот арестов). В некоторых школах установлены системы контроля безопасности, через которые ученики обязаны проходить при входе в здание.

Многие школы, в первую очередь в беднейших городских районах, больше похожи на зоны боевых действий, чем на учебные заведения. Хулиганствующие подростки устанавливают в них собственные границы влияния и демонстрируют свое главенствующее положение. В 2013 году Американская ассоциация психологов опубликовала результаты опроса, в котором участвовали 2998 педагогов – от воспитателей детсадов до учителей выпускных классов[54]54
  American Psychological Association, «Violence Against Teachers Spurs Urgent Call to Action», Monitor on Psychology, March, 2013, 11.


[Закрыть]. Девяносто четыре процента опрошенных сообщили, что ученики каким-либо образом виктимизировали их: 44 процента из них подверглись физическому насилию, 72 процента – домогательствам, и еще 50 процентов были обворованы или понесли другой материальный ущерб. Агрессия против учителей была названа «кризисной ситуацией национального масштаба».

По сообщению газеты The Baltimore Sun от 16 февраля 2014 года, в предшествующем учебном году имели место 873 случая временного отчисления учеников за применение физического насилия к школьным работникам. В сообщении подчеркивалось, что работники государственных школ получают увечья чаще, чем работники любых других городских учреждений, не считая полицейских[55]55
  «The Classroom as a Battleground», Baltimore Sun, February 16, 2014, p. 1.


[Закрыть].

В 2013 году Американская ассоциация психологов выпустила статью с рекомендациями по предупреждению случаев агрессии против учителей[56]56
  American Psychological Association, «Preventing Violence Against Teachers», Monitor on Psychology, November 2013, 61–64.


[Закрыть]. Одна из них состояла в вовлечении учеников в «позитивную общественную деятельность» в районе проживания с целью повышения их самооценки. Если для большинства учащихся эта мера может быть действительно эффективной, то интерес к участию в общественных организациях испытывают лишь очень немногие делинквентные подростки. Далее в той же статье сообщалось, что «кризисное консультирование с выездом в школы имело результатом позитивные сдвиги с точки зрения педагогического персонала… но не учеников». Иными словами, в большинстве своем делинквентные ученики отвергают все, что не соответствует их интересам.

Некоторые системы школьного образования приняли «политику нетерпимости» по отношению к ученикам, приносящим на территорию учебных заведений наркотики или оружие. Эта политика все чаще становится объектом полемики. Мало кто отрицает необходимость применения строгих мер к ученикам, которые угрожают безопасности других, однако критики считают такую политику неадекватной и неэффективной. Специальная рабочая группа Американской ассоциации психологов заявила: «Политика нетерпимости может порождать, усиливать или ускорять негативные психологические последствия у молодежи путем повышения уровня отчужденности, тревожности и неприятия у учеников и разрушения здоровых отношений со взрослыми»[57]57
  «Are Zero Tolerance Policies Effective in the Schools?» American Psychologist, December 2008, 852–62.


[Закрыть]. Хотя в ряде случаев это может быть действительно так, давайте уточним, о каких детях идет речь. Кто от кого отчуждается? Делинквентный подросток ведет непрерывный бой с теми, кто хочет его учить. Один учитель мне сказал: «Брайан занимает позицию “посмотрим, как ты будешь меня учить”». В детском возрасте преступник отворачивается именно от тех, кто хочет учить и помогать. Ему совершенно неинтересны «здоровые отношения со взрослыми». Конечно, любая политика может быть использована неправильно. Отстранить от занятий семилетнего ребенка за то, что он направил на одноклассника печеньку в форме пистолетика, – явный перебор, такой же, как отчисление подростка, в кармане у которого обнаружили аспирин. Но, несомненно, определенная «нетерпимость» необходима, когда дело касается учеников, представляющих угрозу общественной безопасности.

Уровень успеваемости подавляющего большинства делинквентных детей намного ниже их способностей. Из-за сильного социального давления и законов об обязательном школьном образовании они остаются в школе столько, сколько нужно родителям, учителям, инспекторам по делам несовершеннолетних и судебным органам для того, чтобы избежать лишних хлопот. По достижении возраста, официально позволяющего не посещать школу, большинство из них бросает ее.

Причиной высокого уровня неграмотности среди преступников часто называют их необучаемость. Эта теория выглядит следующим образом. Поскольку ребенок страдает нарушением обучаемости, у него ничего не получается, он становится раздраженным и обозленным, а его самооценка резко падает. Он стремится компенсировать отсутствие позитивного внимания к себе, привлекая его негативными способами. Возможно, незначительное меньшинство делинквентных детей действительно страдает нарушениями обучаемости, но наличие какой-либо причинной связи между необучаемостью и молодежной преступностью остается недоказанным. Основной причиной неграмотности многих несовершеннолетних правонарушителей является то, что они отказываются учиться, а не их неспособность к этому. Вспомним о том, что нужно, чтобы научиться читать. Нужны внимание, сосредоточенность, повторение и усердная работа над задачей, которая может казаться скучной и трудной.

В детстве будущий преступник убежден в том, что он умнее других. Но при этом он негодует, если ему велят что-то делать и поступать в соответствии с правилами, установленными не им самим. В этом плане типично заявление, сделанное в разговоре со мной одним мальчиком: «Могу учиться на круглые пятерки, если захочу, но школа – это отстой». Такие дети делают минимум необходимого и не особенно интересуются конечным результатом. Они устанавливают себе планку того, что считают приемлемым. Некоторые решают, что даже изображать ничего не будут. «Я не видел необходимости в домашних заданиях и сообщил учителю, что делать их не собираюсь», – сказал один подросток.

Хронически агрессивные учащиеся представляют собой серьезную проблему для системы школьного образования. Один или два таких ученика могут лишить возможности учиться целый класс. Почти все учителя сталкивались с демонстративно неповинующимися детьми или подростками, работа с которыми требует невероятного количества времени. И речь здесь не о каких-нибудь «записных клоунах» или детях, которых нужно постоянно подталкивать к выполнению учебных заданий. В худших случаях такие ученики способны совершать кражи, нападения, акты вандализма и другие преступления прямо в классных комнатах. Они отнимают время, внимание и силы, которые должны тратиться на их соучеников. Они не реагируют ни на обычные дисциплинарные меры, ни на отчаянные усилия вовлечь их в учебный процесс. Руководство не всегда поддерживает педагогов, которым приходится наставлять этих упорно не подчиняющихся индивидов. Одна учительница рассказала мне, что администрация ее школы говорит преподавательскому составу так: «Если ученик безобразничает в вашем классе, значит, вы делаете что-то неправильно». По ее словам, таким отношением руководители «просто позволяют проблемным школьникам терроризировать всех остальных».

Исключение из школы детей с серьезными поведенческими проблемами означает, что они останутся без надлежащего надзора дома или на улице, поскольку их родители, как правило, работают. В так называемых альтернативных школах они попадают в среду себе подобных и продолжают вести себя агрессивно. Слишком часто такие школы становятся местом, куда учащихся просто сбывают с рук.

Но позволять таким учащимся оставаться в обычных школах и мешать учиться тем, кто этого хочет, несправедливо. Позволять сознательным и воспитанным детям ежедневно приходить в школу в ужасе перед перспективой травли, вымогательств или других противоправных действий – значит грубо нарушать их интересы. Наверное, проблемным ученикам помогло бы обращение к специалистам в области психического здоровья. Однако, вероятнее всего, они будут отвергать любую помощь, предлагаемую психологами. С их точки зрения, проблема не в них самих, а в окружающих.

В начале 2014 года министр юстиции США Холдер заявил, что политика нетерпимости, результатом которой становятся отчисления учащихся, «подрывает учебный процесс» и способствует «попаданию в тюрьму со школьной скамьи»[58]58
  «Discipline in Schools Revisited», Washington Post, January 9, 2014, A13.


[Закрыть]. По его словам, подобные меры негативно сказываются на молодых людях, «повышая вероятность их будущего знакомства с ювенальной юстицией и системой уголовного правосудия». Неужели не видно, что здесь поменялись местами причина и следствие? Подрывает учебный процесс не данная политика – ее подрывают учащиеся, чье поведение делает принятие мер необходимостью. И в тюрьме молодые люди оказываются тоже не благодаря политике нулевой нетерпимости. Применение суровых санкций в случае мелких проступков является, очевидно, ошибочным. Однако, если на территории школы совершаются преступления, ее администрация обязана преследовать виновных в судебном порядке.

Если ученикам, представляющим опасность для окружающих, надлежит обучаться в обычных государственных школах, то следует приложить усилия к созданию специальных, тщательно контролируемых учебных программ. Учеба таких потенциальных преступников должна быть организована в жестких, строго упорядоченных условиях под руководством преподавателя и его помощника. В случае улучшения своего поведения эти ученики могли бы возвращаться в обычные классы. Подобные меры обойдутся недешево. Но эти инвестиции принесут значительные дивиденды в виде образования для тех, кто хочет его получать, и, возможно, исправления тех, кто кажется неисправимым.

Забросившие

В начальной школе некоторые дети учатся очень хорошо. Задания не представляют для них особого труда, и они получают хорошие оценки с минимальными усилиями. Любые домашние задания они успевают сделать в школе или быстро накропать по приходе домой. Они вполне успешны, и вопрос об их переводе в следующий класс почти никогда не возникает. Некоторые из этих детей учатся настолько блестяще, что учителя прощают им серьезные проступки. Один учитель начальных классов написал в дневнике четвероклассника: «Если бы он подтянул свое поведение до уровня успехов в учебе, то стал бы лучшим учащимся нашей школы».

Казалось, что девятилетний Кларк имеет все задатки для успеха в жизни. Это был симпатичный, спортивный мальчик, который уважительно относился к учителям и впитывал новые знания, как губка. Показатели его тестов на интеллектуальное развитие неизменно находились на самом высоком уровне. То, что Кларк был очень напорист и склонен к соперничеству в любых занятиях, было его безусловным достоинством, но в то же время имело и определенные негативные стороны. Учительница отметила, что «напористый характер» помогает Кларку отлично учиться, однако «иногда вредит в социальном плане». Она сказала, что мальчик «бывает слишком агрессивен в общении со своими сверстниками». Кларк задирал других учеников, а на спортивной площадке регулярно получал замечания за слишком грубую игру. В его сводной ведомости оценок среди всех «пятерок» и «отлично» были три «неудовлетворительно» – в разделах «уважительное отношение к сверстникам, имуществу и руководителям», «уживчивость с окружающими» и «умение работать во взаимодействии с другими». В классе учительница сажала Кларка отдельно от других учеников, чтобы он не отвлекался сам и не отвлекал других. В комментарии к ведомости учительница написала: «Полностью раскрыть свой потенциал учащегося и лидера ему мешает именно общественное поведение, которое продолжает вызывать беспокойство».

Кларк был еще очень юн, и, разумеется, существовала надежда на то, что с возрастом это пройдет. Период проблемного поведения переживают многие дети. Но они учатся на примере сверстников и делают правильные выводы из замечаний и мер воздействия. Оказалось, что это не случай Кларка, – его поведение становилось все хуже и хуже. Нет никаких сомнений, что какое-то время Кларк будет справляться – он очень умен, талантлив, спортивен и в высшей степени обаятелен. Но на всем этом он сможет держаться лишь до определенного предела. Время покажет, забросит он занятия еще в средних классах или же уверенно встанет на путь достижений, окончит университет и двинется дальше. Вполне очевидно одно: Кларку предстоят серьезные проблемы, если он не исправит манеру поведения, уже сейчас приводящую его к конфликтам с учителями и соучениками (равно как и с родителями и другими детьми в семье).

Перейдя в средние классы школы, подобные Кларку мальчики и девочки обычно продолжают учиться хорошо, как минимум некоторое время. Это новый опыт, и они наслаждаются свободой перемещения из класса в класс без необходимости целый день находиться под пристальным присмотром одного учителя. В первом академическом периоде они могут показывать особенно хорошие результаты, потому что основу большей части учебных заданий составляет повторение пройденного, что не так трудно. Но по мере того как ощущение новизны стирается, а сложность заданий и рабочий темп возрастают, они перестают стараться и их успеваемость ухудшается. По словам одного ученика, получив отличные оценки в первом академическом периоде, затем он «разочаровался» и «утратил иллюзии». Его оценки упали с «пятерок» на «тройки». «Я не хочу получать трояки. Я же не троечник какой-то», – заявил он, после чего признал, что «утратил мотивацию и тягу к учебе». На самом же деле он понял, что задания становятся все труднее, и он не сможет продолжать получать такие же высокие оценки с минимальными усилиями. Сформировавшиеся в начальной школе навыки работы уже не приносили ожидаемых результатов. А никаких оснований для более усердных занятий он не видел.

На консультации десятиклассник Джеймс сказал мне, что завтра ему предстоит тест по истории. Я обратил внимание, что он пришел ко мне в офис прямо из школы, не захватив с собой учебники, и спросил его об этом. Он ответил, что сдаст тест с ходу и не видит необходимости даже краем глаза заглядывать в учебник. На следующей встрече с Джеймсом через неделю я спросил его о результатах теста. К этому моменту он явно и думать забыл о этом и спросил, что я имею в виду. Джеймс признался, что провалил тест, но винил в этом учителя и сам тест. Он не извлек никаких уроков из этой неудачи. Он продолжал говорить о своих амбициозных целях. На самом деле это были не цели, а притязания. Он заявлял, что напишет «невероятную книгу», которая станет бестселлером и принесет ему почетное звание.

Именно таким образом и мыслит преступник. Все будет так, как ты думаешь. Когда Джеймс заявлял, что получит «отлично» не занимаясь, это были не просто разговоры. Он был абсолютно уверен, что так и произойдет. Он не из тех, кому нужно тащить домой учебники и часами готовиться к тесту. Получив обратно от учителя свое тестовое задание с неудовлетворительной оценкой, он пришел в ярость. Этот учитель – идиот, а этот тест не отражает его знания, и так далее. Когда что-то происходит не в соответствии с ожиданиями преступника, это всегда вина кого-то другого, и не важно, насколько безосновательными были эти ожидания с самого начала. Винить других – привычное и бесконечное занятие: у этой школы вообще плохая репутация, учителя толком не умеют преподавать, этот учитель его не любит, и далее в том же духе.