Текст книги "Обломки нерушимого"

Аделайн судорожно пролистала весь ежедневник. Каждая его страница была заполнена подробностями извращенных фантазий. Аделайн задумалась: а почему это она так удивилась? Разве она не догадывалась, что у Элеттры проблемы? Разве она не понимала, что рано или поздно ее болезнь проявит себя, как в тот раз, когда Элеттра обвинила отца в изнасиловании? Да, это отвратительно, но ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Сейчас необходимо руководствоваться здравым смыслом.

За окном уже занимался рассвет.

– Ну что? Успокоилась? – спросила Аделайн, войдя в комнату племянницы.

– Да… Прости, что напугала, – ответила Элеттра сонным голосом.

– Нет-нет, не извиняйся. И не нервничай, – заискивающим тоном проговорила тетя. – Элеттра, скажи, что это такое?

Эл взглянула на книжечку, что показала ей Аделайн, и ответила:

– Не знаю. Ежедневник чей-то.

– Чей-то… – Аделайн швырнула на кровать предмет ее тревоги, а сама села в кресло у окна.

Элеттра в недоумении взяла ежедневник, стала пролистывать его, не заостряя внимания ни на одной странице. Ей очень хотелось спать, сонные глаза так и норовили сомкнуться и не размыкаться несколько долгих, блаженных часов. Но вдруг взгляд ее пал на старательно выведенное слово «Папа». Элеттра стала читать дальше… Уж не снится ли ей все это? Она в самом деле сейчас читает дневник, написанный якобы ее рукой? Нет…

– …Это не я писала. – Аделайн промолчала. – Неужели ты не узнала папин почерк?

Да, это было творение Бронсона. Элеттра теперь забыла думать о сне.

Одним из развлечений Бронсона было написание вот этих пошлостей от лица Эл. Эти фантазии лишь придавали остроты его дьявольской любви к дочери. Таким образом он внушал себе, что Элеттра грезит им, любит его так же страстно, непреодолимо. Так он время от времени успокаивал себя, когда тосковал по ее телу, перечитывал свои записи, представляя, что это дневник Эл, и думал, что та тоже мучается, сгорает от желания. И еще… Нет. Не хочу говорить. Не дано нам постигнуть все замыслы этой юродивой души.

Элеттре было мерзко и радостно одновременно. Радостно оттого, что Аделайн наконец нашла подтверждение невменяемости своего брата, ведь невозможно не узнать его почерк и поверить в то, что этот дневник принадлежит Эл! Да и к тому же Элеттра поняла, что Аделайн нашла его в кабинете Бронсона. Как он там оказался, если все-таки предположить, что его владелицей является Эл? Сомнений больше не было: теперь Аделайн поверит племяннице, раскается. Вот теперь все точно будет хорошо!

– Это уже серьезно, Элеттра. Это лечить нужно.

Как? Как такое может быть?.. Неужели Аделайн не верит?!

Не верит. Аделайн, по правде сказать, и не задавалась вопросом, почему дневник находился в бюро Бронсона. Она восприняла этот факт как само собой разумеющееся. И почерк совсем не смутил ее. Аделайн вошла в комнату Элеттры с убеждением, что ей придется в данный момент разговаривать с нездоровым человеком. А все, что говорит нездоровый человек – полнейшая бессмыслица. Нужно просто спокойно наблюдать за ним со стороны, держать все под контролем.

Радость Эл быстро исчезла, когда вышеописанное она прочла в глазах Аделайн.

– Не смотри на меня так, тетя. Пожалуйста. Я не стану оправдываться, доказывать тебе что-то. Все это бесполезно. Давай закончим этот разговор.

– Да, ты права. Простыми разговорами эту болезнь не вылечить.

– Какую болезнь?!

– Ту, что передала тебе твоя мать.

– Найди Барбару! Она тебе все расскажет! – не сдержалась Элеттра.

– Что же она мне расскажет? – спросила Аделайн, горько усмехнувшись.

– Все, что она видела и слышала. Все, что происходило со мной в этом доме! Ты получишь все доказательства!

– Вот доказательства! – Аделайн указала на ежедневник дрожащим пальцем. – Доказательства твоей лжи! Бронсон принял твою болезнь… сохранил ее в тайне, чтобы уберечь тебя от пересудов, а ты отплатила ему такой страшной клеветой!

Аделайн на некоторый миг забыла, что совсем недавно кляла брата за то, что он не поощрил ее хотя бы мизерной частью своего огромного состояния. Сейчас Бронсон предстал перед ней героем, потрясающим отцом, лучшим братом, несчастным человеком. По ее мнению, Бронсон понял, что его дочь безумна, но все же предпринял попытку вразумить ее. Естественно, у него ничего не вышло, и Элеттра решила отомстить ему, обвинив в чудовищном преступлении. «Господи, да я же рассказала ему обо всем и еще спросила, правда ли это! – вздрогнула Аделайн. – Да как я могла усомниться в нем?! Я ведь тем самым привнесла в его и без того тяжелую жизнь еще больше боли…»

– Прости, прости меня. Тебя не обвинять нужно, а спасать. Я, конечно же, приму необходимые меры. Я помогу тебе. Обещаю. – Элеттра на это хотела бы ответить так: «Помочь? Ты хочешь мне помочь? Мне нужна была твоя помощь, когда отец был жив! Когда он насиловал меня, когда пытался забить до смерти, когда это чудовище убило маму, когда этот конченый ублюдок внушал всем, что она была сумасшедшей! А сейчас уже поздно. Поздно!» Но она промолчала. Не было больше сил для того, чтобы снова пытаться пробиться сквозь эту вечную стену непонимания. Бронсон прошелся по ее жизни, как война по миру. При нем было тяжко, но и без него легче не стало. На восстановление уйдет не одно десятилетие, а память о боли, пролитой крови и разрушениях еще целую вечность будет покоиться в вознесенной на небеса душе. Аделайн продолжила: – Я сделаю все от себя зависящее, но… любить тебя, как прежде, я больше не в силах. Все, Элеттра. Я сдаюсь.

Элеттра взглянула в зеркальце на прикроватной тумбочке, а оттуда на нее смотрел человек с навеки погребенной надеждой на лучшее.

Глава 11

Две бестии «Блэкстона» – Марийона Маккинни и Джустис Пруст – решили во что бы то ни стало вытравить Калли из школы. Объективных причин, почему они невзлюбили Лаффэрти, не было. Первая все припоминала тот случай на вечеринке Скендера, мол, с той встречи произрастали корни ее неукротимой ненависти. Вторая утверждала, что в принципе не может смириться с появлением на их территории засланца из «Греджерс». Джустис просто терпеть не может всех этих высокомерных, млеющих от своего превосходства девиц, которых им постоянно ставят в пример учителя и родители. Все кличут их маленькими божествами, редким сырьем, предназначенным для искусства создания благородной личности. Беспорочное поведение, цветисто-вычурная речь, картинная осанка – все, что было с дотошностью выстрогано в Калли за долгое время пребывания в «Греджерс», то высшее приобретенное, что уже было вровень с природным в ней, доводило Пруст до исступления, как мелкая соринка, попавшая глаз, невидимая, но остро ощутимая.

Калли не притворялась. Она просто была такой, какой ее вырастили, какой научили жить, но Джустис твердо полагала, что новенькая, изображая эту противоестественную непохожесть, просто выпендривается, шваркая чванством в лицо невежд захолустного «Блэкстона». Вот из-за этого Калли и была вынуждена подвергаться разного рода нападкам. Придуманное Пруст прозвище Блоха навечно закрепилось за ней. Рокси, Квилл и Арджи не называли ее так, остальным же до такой степени полюбилась эта кличка, что реальное имя Лаффэрти уже никто и не помнил. Калли отвечала на все это лишь достойным терпением, чем снова выводила из себя Марийону и Джустис. Далее в ход пошли мелкие провокации: девушки сочиняли всякие похабные небылицы, в которых обрисовывали Калли как распутную девицу, готовую наброситься на каждого, кто изволит помочь ей завоевать авторитет в новой школе. Репутация Калли обрастала премерзейшими, сальными подробностями. Все были смелые, открытые, спокойно смеялись ей в лицо, зная, что та, как обычно, молча пройдет мимо и даже взглядом не выразит ни беспокойства, ни сопротивления. «Зачем тратить время и нервы на то, что не принесет мне удовольствия и денег?» – при всем своем высочайшем духовном восприятии мира, Калли теперь мыслила сугубо приземленно. Надо признать, в новых условиях жизни такое мышление очень выручало Калли, в корне пресекало ее врожденную тягу к чему-то возвышенному, неисполнимому в суровых реалиях.

– Не отказывайся! Тебе нужно развеяться! – увещевала Рокси.

На что Калли устало ответила:

– Может, потом как-нибудь…

– Не потом! Отставить! На этой тусовке будут только свои. Квилл позовет парочку приятелей из футбольной команды. Они туповатые, но добрые, к тебе придираться не будут, отвечаю. Арджи ведет переговоры с Элеттрой, но у той вроде уже есть планы на следующие выходные. Так что компашка вообще скудненькая получится. Но уверяю, в данном случае количество народа никак не сопряжено с уровнем веселья! Круто будет, не пожалеешь! Калли, если ты не пойдешь, я тоже дома зависну. А если я дома зависну, то у меня будет плохое настроение. Ты что, хочешь, чтобы у меня было плохое настроение?

– Рокси, ты что, прошла курсы для безнадежных манипуляторов и теперь решила попрактиковаться на мне? – рассмеялась Калли.

Девушки за веселым разговором и не заметили, как добрались до стены со школьными шкафчиками. Калли вставила ключ в свой шкафчик, но оказалось, что его дверца не заперта. Неисправный замок мог поддаться и без ключа, если как следует применить силу, но Калли подумала, что она просто забыла по рассеянности закрыть дверцу.

– Что?.. Калли, что случилось? – встревожилась Уэллер, увидев вмиг изменившееся лицо подруги: оно помрачнело, на нем застыло безбрежное, никакими силами неодолимое страдание. Рокси заглянула в шкафчик и увидела фотографию красивой женщины, рядом с которой лежала траурная открытка с надписью: «Память о тебе не померкнет в веках…» – Что за хрень?!

И океан не бесконечный, каким его славят, и у космоса есть предел… и у терпения Калли была граница, от которой, вследствие вышеупомянутого потрясения, ничего не осталось. Она схватила фотографию и целеустремленно побежала вперед.

– Калли! Калли, остановись! – Рокси на всех парах помчалась вслед за обезумевшей подругой.

– Рокси, в чем дело? – спросил Арджи, схватив Уэллер за руку.

– Помоги мне! Кажется, сейчас произойдет что-то страшное!

Рокси и Арджи не стали терять ни минуты и рванули за Калли. Та добежала до раздевалки чирлидерш. Группа поддержки «Блэкстона» во всю готовилась к репетиции выступления, но Калли своим появлением безжалостно испортила их планы.

– Блоха, ты что тут забыла? – уставилась на нее Марийона.

– Твоих рук дело?!

– Кто это? – поинтересовалась Маккинни, с показным безразличием взглянув на фотографию.

Калли набросилась на Марийону. Одной рукой вцепилась в ее волосы, другой била, не целясь в какое-то конкретное место. Она до такой степени была взвинчена, что ей хотелось затронуть каждую частичку тела обидчицы. Да нет, не просто затронуть, а размозжить, раздробить, расшибить. Хотелось насытиться ее болью, напиться ее кровью, пропитаться ее слезами, навеки запомнить ее крик. Хотелось извлечь из нее всю ее черную ненависть, вытрясти силу, рождающую в ней бесовские помыслы… Увы, противник ее был чрезмерно силен. Все желания Калли потухли так же стремительно, как и вспыхнули. Еще и подкрепление Маккинни сыграло немалую роль: вовремя появилась Джустис, и девчонки-чирлидерши в стороне не остались. Когда Рокси и Арджи прибежали на подмогу, Калли уже еле дышала.

– Марийона, оставь ее! – закричала Рокси.

– Калли, ты в порядке? – спросил запыхавшийся Арджи. Парню удалось растолкать разъяренных девиц.

– Эта сука первая налетела на меня! – заявила в свою защиту Марийона.

– И я это сделаю еще раз… – с трудом выговорила Калли.

– Блоха, замолкни. Мари не виновата. Это я.

Все обратили внимание на Джу.

– Что? – опешила Марийона. – Джу, за что она меня чуть не убила?!

– Я всего лишь положила в шкафчик фотку ее матери.

– Не только фотку! – Рокси швырнула в сторону Джустис открытку, которую успела захватить, перед тем как броситься на помощь Калли.

– Сеструха моя работает в клинике. Я однажды заглянула к ней и случайно увидела на ее столе историю болезни одной из пациенток со знакомой фамилией. Блоха, да я же хотела помочь тебе! Так сказать, подготовить к неизбежному.

– Джу… это перебор. – Марийона обратила сочувственный взгляд на Калли.

– Да плевать! Это только начало. – Пруст вышла из раздевалки.

– Свали из нашей школы пока не поздно, – посоветовала напоследок Марийона. – Не надейся, что твои друзья спасут тебя в следующий раз.

– Иди к черту, – ответила Калли.

– Как видите, защитнички, она сама напросилась.

После этого Марийона заявилась в кабинет директора школы и доложила ему о случившемся, разумеется, подчеркнув, что именно Калли затеяла драку, и это может подтвердить множество свидетелей. Ответ директора не заставил себя долго ждать. Борис Оглсби вызвал Лаффэрти к себе.

– Калантия, до твоего появления в «Блэкстоне» у нас не было подобных инцидентов. Тебе есть что сказать в свое оправдание?

– Я уже объяснила вам причину своего поступка.

Борис глядел на Калли с нескрываемым осуждением, и даже ее многочисленные синяки на теле и кровоточащие раны на заплаканном личике не вызвали в нем сострадания, точно то были не следы жутких побоев, а яркие трофеи, награды за участие в неравном поединке, и Калли ими безмерно гордилась.

– Ты же девушка. Ты должна решать свои проблемы как-то иначе. Уж точно не с помощью драки! Калантия, ты же столько лет провела в «Греджерс»! Неужели там тебя не научили, как нужно вести себя в обществе? Или ты думаешь, что в обычной школе допустимо такое безнравственное поведение?! Значит так, до конца месяца ты будешь оставаться после занятий и помогать дворнику, садовнику и уборщице поддерживать порядок в школе.

– Мистер Оглсби, придумайте, пожалуйста, другое наказание, – молящим голосом попросила Калли. – Я работаю. Мне дорога каждая минута.

– Я не собираюсь идти тебе на уступки, Калантия. Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком. Свободна.

* * *

Школа, борьба с Джу и Мари, «исправительные работы», назначенные директором Оглсби, смены в кафе, четыре часа сна, гложущее ожидание звонка от Савьера Бейтса, и еще глубинные, затаенные переживания, тихо разрушающие, как коррозия, снова школа… Таким было расписание Калли. Благо Рэми, узнав от Эл о новых проблемах бывшей одноклассницы, уговорила отца не урезать зарплату Калли из-за того, что та теперь работает на несколько часов меньше. Грэд Арлиц всегда прислушивался к мнению дочери и беспрекословно выполнял ее прихоти, поэтому и в этом случае не стал противиться. Калли продолжала обеспечивать свою семью, жертвуя при этом всеми силами, здоровьем и юностью. Из утонченной, цветущей красавицы она быстро превратилась в выдохшееся, суматошное отрепье. Калли ходила неделями в одной и той же одежде и с грязными волосами, ее не волновала загрубевшая кожа на руках. Не обращала внимания она и на вечно сопровождающий ее запах табака (Калли теперь курила постоянно). При этом ошеломительный контраст создавала въевшаяся в нее осанистость. Это качество было отголоском ее прошлой жизни, последним признаком чистокровной девочки, впечатление которой она когда-то создавала.

Но Руди продолжал называть ее Принцессой и смотреть на нее, чувствуя что-то пограничное между простым восхищением и синдромом Стендаля. Его не волновал испорченный внешний вид Калли, кардинальные изменения в ее поведении. Он любил ее по умолчанию. Казалось, Руди родился уже со своей безусловной любовью к ней, как будто любовь эта была одним из самых необходимых органов.

Руди прибежал к Калли в школу. Он понимал, что у них катастрофически мало времени (у него был короткий перерыв на обед, большую часть которого он потратил на то, чтобы добраться до «Блэкстона» из своей мастерской, и ей надлежит без опозданий явиться на отработку наказания), поэтому, не церемонясь, быстро озвучивал заранее подготовленные вопросы, а Калли мгновенно отвечала ему, будто передавала эстафету:

– Принцесса, может, тебе стоит перевестись в другую школу?

– Где гарантия, что в другой школе у меня не будет проблем? Да и не хочу маму беспокоить лишний раз. Эта беготня с документами, переводом вымотает ее окончательно.

– Савьер не звонил еще?

– Нет.

– Хорошо. Значит, у меня есть время. Я намерен встретиться с Фрай, чтобы попытаться добиться для тебя другого задания.

– Руди, я не против сотрудничества с Инеко. Он не кажется мне плохим человеком.

– Да если б дело было в Инеко! Главный, и правда, безобидный, а вот Бейтс… Про него ходят дурные слухи. Будь с ним осторожней.

– Ну уж не страшнее он наемного убийцы, в дом которого ты меня послал, – отшутилась Калли.

– На днях я узнал, что при клинике, которая занимается лечением миссис Лаффэрти, есть Клуб… Клуб поддержки для родственников пациентов. Ведь болезнь затрагивает не только больного, но и всех, кто окружает его. Всем нужны силы. И вот в этом Клубе…

– Ты хочешь, чтобы я в него вступила?

– Калли, я не настаиваю, но что, если хотя бы разок, из чистого интереса, наведаться туда? Вот брошюра. Тут указаны место и время…

Калли снова перебила Руди:

– Ну и выдумщик же ты! Все, мне пора. Сегодня я работаю в саду, а завтра до заката буду дезинфицировать унитазы и выгребать волосню из душевых. Люблю эту жизнь!

Калли метко бросила в урну потухший окурок, быстро поцеловала парня в щеку (Руди даже больно стало, точно она клюнула его), взяла из жалости брошюру Клуба, надеясь выкинуть ее в ближайшую мусорку за углом школы, и умчалась. А Руди постоял еще минут пять, совсем забыв о том, что и ему пора возвращаться на работу. Сердце, охваченное чувством недоброго предзнаменования, беспокойно трепетало у него в груди.

Глава 12

– Боже, дай нам сил… – сказала Ари Максвелл, когда водитель сообщил ей, что они прибыли в назначенное место.

– Да ладно вам. Может, не все так плохо? – попыталась успокоить всех Одесса Сэндифорд.

– Одесса, ты говоришь это, находясь в Уэстермор? У тебя точно не все в порядке с головой, – высказалась Мэйт.

Сестры Максвелл вместе с Одессой покинули такси и обратили свои недовольные физиономии к фасаду поместья Уэстермор. Вскоре к ним присоединились остальные одноклассницы, и все пребывали в пресквернейшем расположении духа. Опасения Никки оправдались: Искра испортила свою вечеринку и тем самым разочаровала в себе всех еще больше, выбрав не лучшее место для гулянья. Мало того, что Уэстермор находится в девяти часах езды от города, из-за чего всем приглашенным придется заночевать здесь, так еще и в этот день до самого вечера лил дождь. Земля, еще не оправившаяся от снега, не стала принимать в себя лишнюю воду, позволив грязным ручьям, точно маленьким, шумным артериям, исполосовать себя. Дороги превратились в кашу. Недавно закончившаяся зима еще напоминала о себе студеным воздухом, что в сочетании с весенней влагой, создавал неприятное ощущение, будто все тело обернули в холодную влажную тряпку.

Девушки, ворча, недобро усмехаясь, брезгуя и взвизгивая после каждого неосторожного шага, приведшего к поскальзыванию, добрели до ворот поместья, где их встретила улыбающаяся Гарриет.

– Дорогие гости, добро пожаловать! Перед тем как присоединиться к нашему празднику, вам необходимо переодеться.

Гарриет проводила всех к шатру, внутри которого девушки обнаружили странные костюмы – пестрые платья, шали, головные платки.

– Что это за лохмотья? – смутилась Индия.

У всех была идентичная реакция, однако никто не взял на себя смелость сопротивляться. Каждая выбрала понравившийся наряд, переоделась, покрутилась перед зеркалом.

– Мы забавные! – отметила Мэгги Малик.

Все выглядели как артистки фольклорного коллектива. Многим пришелся по вкусу необычный образ, в который их заставила перевоплотиться хозяйка вечера. Девушки вышли из шатра. Их дожидалась Гарриет с серебряным подносом в руках. На подносе – рюмочки с загадочной прозрачной жидкостью.

– А теперь отведайте наше первое угощение.

– Что это? – спросила Никки.

– Самогон, – торжественно произнесла Гарриет.

– …Она точно решила поглумиться над нами, – послышался капризный голосок Мессалины.

– И она мне теперь еще больше нравится, – во всеуслышание заявила Диана подойдя к Гарриет и взяв «угощение». Диана без промедления опустошила рюмку. Сначала жидкость не произвела на нее особого впечатления: язык и все его соседи по ротовой полости спокойно отнеслись к омовению прохладной солоноватой водицей, но потом… Диане казалось, что ей подожгли рот. Горячая вспышка охватила нёбо, а затем воспламенила горло. Жар стремительно понесся по пищеводу и огненным шаром провалился в желудок, разбросав колючие искорки по всему телу. Диана стала судорожно глотать воздух. – А можно закусить чем-нибудь?!

– Согласно философии русского застолья: после первой рюмки не закусывают. Прошу. – Гарриет протянула поднос остальным гостям.

Выбора не было. Пришлось подчиниться и в этот раз. Тем более Диана подала всем пример. После того как все угостились и с горем пополам пришли в себя, Гарриет наконец проводила гостей в самый центр пиршества. Настроение девушек после знакомства с самогоном молниеносно возросло. Все реже они выражали свое недовольство и жаловались друг другу, все чаще они удивлялись и обнаруживали, что удивление в основном приносит им положительные эмоции, которые они и не рассчитывали испытать в этом месте.

Искра и Гарриет постарались на славу, соорудили впечатляющие декорации: в саду поместья было установлено несколько деревянных столбов, соединенных друг с другом с помощью разнообразных веревочек, лоскутов ткани всех цветов радуги, а к их вершинам были приделаны горящие факелы. Не покидало ощущение, будто ты оказался на территории мистического народа, что обозначил таким интересным образом свое место обитания. Всюду благоухали снопы сена, на них были наброшены лоскутные одеяльца. Терпеливо ждали гостей несколько уютных, самодельных шатров. Там, внутри, на столах, покрытых льняными зеленоватыми скатертями, шашлычок из баранины расположился дымящимися пирамидками; тарелочки хабе с зеленью и луком соседствовали с золотыми вазами, набитыми букетами сухоцветов; сывьяко с сухофруктами и маком аккуратными ломтиками украшал старинные блюдечки; красное вино дышало в латунных бокалах…

Гостьи рассматривали все, разинув рты от восторга. Им через силу удалось не соблазниться пленительным ароматом еды, миновать шатры и пройти вперед по узенькой дорожке, вымощенной гранитной брусчаткой и дополненной по краям мерцающими свечами, к деревянной сцене, возле которой дежурил большой костер. Рядом с костром они заметили юную дрессировщицу, укрощавшую медвежонка. Мохнатое чудо, по всей видимости, недавно рассталось со своей могучей косолапой родительницей, скучало, оттого часто капризничало, ленилось, огрызалось, по-своему, по-медвежьему, чем вызывало еще больше восхищения у наблюдателей.

– Девочки, медведь. Настоящий медведь! – воскликнула Браяр.

А потом… на сцену вышли цыгане, человек двадцать, а то и больше. Черноволосые импозантные мужчины в шляпах, в атласных бордовых рубахах свободного кроя, черных жилетках и брюках, заправленных в сапоги с высоким голенищем; грациозные женщины в блузках и длинных разноцветных юбках с пришитыми пышными воланами, рюшами.

– Цыгане! Целый табор… Ну Искра! Ну красотка! – изумилась Эсси.

Цыгане запели «Бричку». Раздался плач скрипки, усладили душу благозвучные гитарные переборы. Треск костра и пронзительные голоса цыган слились в великолепный ансамбль, в единый звук свободы, ни с чем не сравнимой, манящей отчужденности кочевой жизни, звук жаркой, иноязычной страсти, гордости одиночества, звук тайной связи природы и вольного человека.

Никто из зрителей ни слова не осмелился сказать. Все стояли завороженные, остолбенелые.

– Одноклассницы, приветствую вас.

Оказывается, Искра все это время находилась на сцене с артистами. Но ее невозможно было сразу узнать. Она так же, как и все присутствующие, была облачена в роскошный цыганский наряд: малиновая блуза с оборками, темно-зеленая широкая юбка, большая цветастая шаль с бахромой, повязанная на бедра. Искра выделила глаза черной дымкой теней, покрыла голову косынкой, из-под которой выглядывали распущенные волосы, закрутившиеся в естественные кудри из-за влажности. Это был совершенно другой человек. Можно даже сказать, это был удивительно красивый человек, самобытный. Красота Искры раскрылась в этой уникальной среде, где все подчинялось ее законам. Она – олицетворение магии этого места. Одного лишь взмаха ее руки или касания строгого взгляда достаточно, чтобы все сиюминутно преобразовать так, как того требует ее душа.

– Надеюсь, я учла все ваши пожелания?

– Искра! Это выше всех похвал! – Никки подбежала к подруге, и, приобняв ее, обратилась к шокированным одноклассницам: – Ну что, язвы, как она вас уделала, а?! Ха!

Да, все, в том числе и Никки, были уверены, что Искра, выслушав оскорбительные насмешки в свою сторону, решила вот так иронично ответить всем задирам. Хотели медведей, самогона и цыган? Смешно вам было? Что ж, получайте. Тут материализован весь полет вашей ущербной фантазии. Наслаждайтесь.

На самом же деле все было совсем не так. Искра действительно организовала все это клишированное представление, наивно полагая, что именно этого от нее все и ждут. Хорошо, что одноклассницы об этом не догадывались. Теперь уже никто не потешался над Искрой. Все были благодарны ей за необычайные эмоции, что подарил им этот вечер, все зауважали ее за смелость, полюбили ее юмор и ум. А еще вспомнили, как Искра на церемонии приветствия села на место Главной леди. И если тогда ее действия вызвали осуждение, то теперь они лишь подчеркнули ее храбрость и несомненный талант порабощать всех без исключения своей магической странностью.

* * *

Дегтярно-черная ночь бодрила легким морозцем. Благодать. Девушки пили, танцевали у костра и осыпали комплиментами артистов, что без устали пели цепляющие душу романсы. Так хорошо было на душе и так странно. Сила этой ночи очаровывала и пугала. Она вобрала в себя весь свет этого мира, соединила все частички разрушенного за сотни веков человеческого счастья.

– Дорогие, хочу поделиться с вами одной шикарной новостью, – сказала Рэмисента. Она и еще несколько человек уединились в одном из шатров. – Скоро состоится открытие моего клуба любителей живописи. Надеюсь, вы поддержите меня.

– Конечно, Рэми! – тут же отреагировала Мессалина. – Я к живописи отношусь равнодушно, но тебя люблю, так что можешь смело записать меня к себе.

– И меня! – подключилась Индия.

– Я, пожалуй, тоже присоединюсь к вам, – пробормотала захмелевшая Прия Хэвьера.

Рэми была счастлива. Укрепилось ее ощущение, что этой ночью все вышвырнули из памяти бесчисленные разногласия, накопленные за много лет учебы в «Греджерс», и полюбили друг друга, хотя бы на время. Ну, почти все…

Элеттра сидела вразвалочку на душистом сене, глядела на усыпанное звездами небо и улыбалась. «Вот бы эта ночь была бесконечной!» – вздыхала она. Эта вечеринка стала для нее небольшой реабилитацией после того, что произошло между ней и тетей Аделайн. «Я еще могу быть счастливой, вот как сейчас. Я до сих пор умею замечать прелесть в мелочах. Значит, еще не все потеряно». Мимо нее плавной походкой прошла Диана.

– Расслабься, Диана. Идешь с таким видом, будто тебе принадлежит весь мир.

Диана остановилась и усмехнулась.

– Что значит «будто»?

– Я вот думаю, в чем заключается твое могущество? Тобой можно легко воспользоваться, спокойно управлять, а ты и возражать не станешь.

– Элеттра, переходи скорее к сути. Я выпила столько самогона, что уже едва соображаю.

– Ладно. Почему ты поддержала Дилэйн?

– Я прежде всего поддержала Искру.

– Ну конечно!

– Тебе здесь не нравится?

– Мне не нравится то, что ты так просто смирилась со своим поражением.

– Элеттра, что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Да хоть что-нибудь! Сделай хоть что-нибудь, Диана! Неужели ты простила Никки?

– …У меня было полно времени, чтобы обдумать все. Я поняла, что злюсь не на Никки, а на себя… за то, что доверилась ей, слепо любила ее.

– Какая же ты жалкая!

– Говори что угодно. Ты не поймешь меня. Тебе это не дано.

Диана хотела объяснить, что ее решение отступить от мести бывшей подруге инициировано еще и тем, что она никак не может отойти от того коллапса души, пережитого после смерти Джел. Диана понимала: ее действия могут привести к тому, что Никки тоже не выдержит и… добровольно присоединится к их покойной подруге. Нет, как бы Диана ни относилась к Никки, она не желает ей такой участи. Как только Диана отважилась сказать все это Элеттре, в их разговор вмешалась Рэми, незаметно приковылявшая из близлежащего шатра.

– Эл, ну зачем вы портите настроение друг другу? Мы же приехали сюда, чтобы развлечься, так ведь? Диана, извини…

Брандт наградила Рэми теплым, признательным взглядом и ушла.

– Ты еще и извиняешься перед ней. Браво!

– Эл, вы же уже все выяснили.

– Мне кажется или ты сейчас защищаешь ее?

Рэми испытывала благодарность по отношению к Диане, ведь та, рискуя своим положением, заступилась за ее подругу, не позволила исключить Элеттру из школы. Поэтому да, Рэми теперь защищает Диану, и будет защищать ее и впредь, если возникнет такая необходимость.

– Диана такая же жертва, как и ты, помни об этом. Да и к тому же… Никки рано или поздно получит по заслугам, верь мне.

– Рэми, я не настолько пьяная, чтобы поверить во всякую дичь. Дилэйн победила! И ее победа – очередное подтверждение того, что в этой жизни нет справедливости. В ней выигрывает только тот, кто способен быть подлым и жестоким.

– А если бы ты могла ответить ей с удесятеренными подлостью и жестокостью, если бы это приравняло тебя к ней или даже сделало еще хуже, то как бы ты поступила? Рискнула?

– Да. При первой же возможности, не задумываясь, я бы так сделала. Но… все это больше похоже на лепет несчастных проигравших.

Рэми мыслила на этот счет иначе… Ведь у нее уже есть такая возможность, осталось только собраться с силами и наконец воспользоваться ею.

* * *

Однажды Искра сказала Никки, что спиртное помогает ей временно стать такой, как все. И несмотря на то что Никки не придала особого значения ее словам, надо признать, что Искра не лукавила. Несколько рюмочек самогона, точно волшебная микстура, излечили ее от патологической неуклюжести, устойчивой замкнутости. А также им удалось раскрыть в ней еще один талант. Искра попросила музыкантов сыграть «Очи черные», поднялась на сцену и стала танцевать. Нет! Нет, это вовсе не танец был, а целая история, преисполненная гордостью и грациозностью, завораживающая глубиной и подлинным драматизмом. Все отметили широту и пластику четких, страстных движений Искры, всех впечатлили яркая постановка ее рук, уверенные и свободные жесты. А как она мастерски, ритмично выстукивала дробь! А как буквально гипнотизировала плавными, тянущимися движениями кистей – каждый пальчик принимал участие в ее танце! А этот взгляд разноцветных глаз… он прожигал насквозь! Одноклассницы влюбились в нее в тот же миг, необратимо.