Текст книги "Обломки нерушимого"

Глава 6

«Ко всему можно привыкнуть», – думала Калли. «И к слабости в ногах, и к невыносимой тяжести в груди, и к пустоте в желудке, и к горечи в душе. И я привыкну… Вот сейчас постою тут, за стойкой, вдали от гостей кафе, отдохну немного. Может, голова перестанет кружиться и болеть хотя бы на несколько минут… И пойду. И буду улыбаться».

В тот погожий выходной день в «Кэнди Грэдди» было не протолкнуться: каждый столик оккупировали гости с детьми, шумные компании подростков и даже любители проводить деловые встречи за чашечкой кофе, поедая пирожное из детского меню. И в таком невообразимом хаосе Калли разглядела два знакомых лица, которые, в свою очередь, таращились на нее, растянув губы в фальшивой дружелюбной улыбке. Это были сестры Мэйт и Ари Максвелл, бывшие одноклассницы Калли. Последней, по закону подлости, выпала честь обслуживать их столик.

– Калли, привет! – воскликнула Ари.

– Наконец-то и у нас появилась возможность проведать тебя. Ты рада? – спросила Мэйт.

– Безумно, – кивнула Калли с деланной улыбкой. – Вы уже определились с заказом?

– Да, я буду капрезе. Надеюсь, он здесь такой же вкусный как в Неаполе, – отозвалась Мэйт.

– А я не знаю, что хочу, – скуксилась Ари. – Калли, посоветуй мне что-нибудь. Уверена, ты не разочаруешь меня.

– Попробуй наш новый десерт, называется…

– О нет, только не десерт. Ненавижу сладкое!

– Хорошо. Тогда рекомендую пастуший пирог. Его у нас готовят по уникальному рецепту и…

– Ну нет, дорогая, это мне тоже не подходит. Пастуший пирог – это пища для бедняков. Ну тебе ли не знать? – с пренебрежительной усмешкой сказала Ари.

В подобных ситуациях, когда Калли терялась, не знала, как поступить, когда злость и обида брали ее в заложники, она размышляла, как бы на ее месте поступили подруги. Что бы сделала Джел? Миролюбивая, нежная Джел не стала бы возмущаться, приложила бы все силы, чтобы сгладить конфликт. Калли вдохнула поглубже и сказала:

– В таком случае ничем не могу помочь.

Ари явно удивила ее реакция, и в тот же миг она познала ярость душегуба, что воткнул копье в обезображенное тело мученика, а тот, привыкший к боли и страданиям, лишь слабо улыбнулся в ответ. Ари решила продвинуть это «копье» еще глубже.

– Я тебя обидела чем-то? – спросила она обиженным голоском, при этом продолжая язвительно улыбаться.

Что бы сделала Диана? Она плеснула бы врагу в лицо ледяным сарказмом и смерила его таким же взглядом.

– Нет. Не переживай. Я с пониманием отношусь к таким, как ты.

– То есть?

– Жить без денег трудно, да… но без мозгов еще хуже. Ну тебе ли не знать?

«Копье» сломалось, и длинные занозы вонзились в плоть душегуба.

– Лаффэрти, возьми свои слова обратно, иначе пожалеешь! – вспыхнула Ари.

– Ари, возьми себя в руки! Мне стыдно за тебя, – наконец напомнила о своем существовании Мэйт. – Калли, не бери в голову. На самом деле мы тебе сочувствуем. Искренне сочувствуем!

– Спасибо, Мэйт, – выдохнула Калли.

– Да, кстати! Мы с сестрой решили избавиться от наших старых шмоток. У нас их столько накопилось! Может, тебе их отдать, а? Большинство из них, конечно, уже с дырками, а некоторые даже с запахом, но… тебе ведь выбирать не приходится, да? Так что приходи, не стесняйся. Адрес наш ты знаешь. Мы даже трусы тебе оставим! А то в Бэллфойере все говорят, что Лаффэрти последние трусы продали, чтобы расплатиться с долгами!

Ари тихо хихикнула, а вот Мэйт засмеялась в голос, и смех ее перекрыл весь шум многолюдного кафе. Калли даже едва в обморок не упала от бессилия. Все из-за буйства самых сильных чувств: от простого разочарования до клокочущей ярости. Когда-то сестры Максвелл заглядывали ей в рот, восторгались ею, подражали ей… Калли теперь была убеждена, что ключевым фактором такой резкой перемены в одноклассницах стала ее ссора с Дианой и сближение с Элеттрой. Ее плачевное финансовое положение тут не играло никакой роли, поскольку все в «Греджерс» давно были в курсе о ее проблемах. Если бы Калли не перешла к врагу Главной леди, никто бы не вздумал глумиться над ней.

А что бы сделала Никки на ее месте? Беспринципная, дерзкая Никки не стала бы «проглатывать» такое отношение к себе и не тратила бы время на выдумывание остроумных, колких фразочек. Никки действует быстро, смело, примитивно, но результативно.

Калли уже успела отдать заказ на кухню, дождаться его и вернуться к сестрам с подносом в руках.

– Мэйт, капрезе, пожалуйста, – вежливо пролепетала Калли, подавая блюдо.

– О, благодарю, – усмехнулась Мэйт, гордясь тем, что ей удалось ответить за сестру и поставить Калантию на место.

Калли же протянула блюдо Мэйт и резко убрала руку. Тарелка рухнула прямо на голову девушки. Было больно, громко, грязно…

– Что ты наделала, дрянь?! – рассвирепела Мэйт.

– Мэйт Максвелл, где ваши манеры? Вы же ученица знаменитой школы «Греджерс»! – рассмеялась Калли.

Все внимание публики кафе, без сомнения, было приковано к столику с сестрами. Мэйт в слезах, масле и зелени выбежала на улицу. Ари же так просто сдаваться не хотела. Она подняла с пола остатки блюда и швырнула их в Калли, сказав:

– На, держи, отдай своим родным! Это последнее, чем ты сможешь их накормить, потому что ты сегодня же будешь уволена. Я об этом позабочусь!

– А я позабочусь, чтобы отец Рэми послал тебя к черту.

Ари обернулась. У двери стояла Элеттра. Калли обрадовалась неожиданному появлению подруги. Один грозный вид Эл придал ей немного сил и уверенности. Уж теперь-то их тандем сможет воздать Максвелл по заслугам. Но вдруг Калли вспомнила, что ее заступница находится в таком же положении, как и она: ее так же презирают, граница между банальными нападками в ее сторону и истинным зверством давно размыта, и Эл борется со всем этим уже не один месяц… Калли тут же пала духом.

– Кинг, давно не виделись! – Ари шлепнула измазанной в масле рукой по кипенной курточке Эл, и покинула заведение.

Калли отвела Эл в туалет для персонала. Необходимо было принять экстренные меры по спасению куртки, на которой теперь красовался масляный отпечаток ладони Ари Максвелл.

– Мерзкие создания! – не сдержалась Эл, застирывая куртку в раковине. – Знаешь, я тебе даже завидую. Ты больше не живешь под одной крышей с этими курицами.

– В «Блэкстоне» не лучше, если тебя это утешит.

– Как ты со всем справляешься, а? – поразилась Элеттра.

– Не знаю. Сама удивляюсь. У тебя-то как дела?

– Кажется, неплохо.

– Кажется?

– У меня все… спокойно, – нерешительно призналась Эл. – Никак не могу к этому привыкнуть.

– Самое главное, что весь ужас позади.

– Точнее, под землей. Разлагается… – Эл подставила намоченную часть куртки к сушилке. Разговор прервался ненадолго. Калли заметила, что Элеттра о чем-то задумалась, и по выражению ее лица можно было понять, что мысли ее были тяжелыми, печальными, но в то же время… нужными. Когда сушилка закончила свою работу, Эл вновь заговорила: – Раньше я не верила в Бога. Но… когда я узнала, что мой отец умер… Калли, я почувствовала нечто странное. Что-то… столь приятное! Будто… будто Господь поцеловал мою душу. Он забрал его, он освободил меня! Вот тогда я поняла, что Он существует.

Калли прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку. Эл не знала, что ее спаситель стоял рядом с ней, в обличье Калли. Калли, которой пришлось сотрудничать с Сафирой Фрай, великовозрастной наемницей, элегантной приятельницей Ангела смерти. Ее «Бог» – это Калли, что пожертвовала свои последние сбережения, дабы избавить Элеттру от мучений. Тот самый молчаливый, безучастный Бог, в которого поверила Эл, так и стоял бы в стороне, наблюдал, как отец совращает дочь, как угрожает ей и планирует завести с ней ребенка, чтобы и его совратить впоследствии, ведь в голове этого выродка было еще столько мерзких желаний, столько преотвратительных фантазий! Калли смастерила убийство, погрязла в грехе. Увы, те, кто разочаровался в избирательной милости Господа, обречен стать грешником.

«Да признайся ты уже!» – воскликнете вы. Нет, Калли не могла признаться. И тут уже дело не в гипертрофированной чести. Здесь имел место страх. Калли просто боялась, что Эл, поддавшись удивлению, восторгу и благодарности, случайно расскажет кому-то о том, что она сделала для нее. Тогда семья Калли окажется под ударом. Калли не сомневалась в том, что у Сафиры полно союзников, готовых отомстить за ее разоблачение. А также не забывайте, что смерть Бронсона Кинга, главы судебной власти Англии и Уэльса, и так всколыхнула всю страну. А уж если выяснится, что не несчастный случай отнял жизнь у Достопочтенного, а злость, отчаяние и месть одной неприметной девчушки, то… Сложно представить масштабы трагедии, но результат ее вполне очевиден – Калли и ее семью сотрут с лица земли.

– Что это у тебя такое? – спросила Калли, увидев выглядывавшую из кармана курки Эл черную коробочку.

– Подарок… тебе.

– Эл, я же просила!

– Я помню! Но прости, я не могу не отблагодарить тебя! Это мелочь, на самом деле. – Эл достала подарок и передала его Калли.

В коробочке оказалась небольшая, но довольно увесистая шкатулка из чистого золота, инкрустированная сверкающими драгоценными камнями.

– Красивая «мелочь», – улыбнулась Калли.

– Надеюсь, она впишется в интерьер твоего нового дома?

Калли вспомнила свою бедно обставленную комнатку и с трудом сдержала смех.

– Конечно, впишется.

Эл пришла не только для того, чтобы вручить Калли шкатулку. Ей хотелось обсудить одну очень серьезную, грустную тему. И вот, наконец, она набралась смелости, чтобы сказать:

– А ты знаешь, что Джел…

– Да, – мгновенно ответила Калли, не желая слушать продолжение душераздирающей фразы. – Мне Саша звонила.

– …А Диана с Никки до сих пор не объявились. Неужели они все пропустят?

– Что значит не объявились? – удивилась Калантия.

– Они пропали. Нет вестей ни от одной, ни от другой… Полиция уже замучила всех нас расспросами о Диане. Я думала, вы поддерживаете связь. У вас ведь была великая дружба.

– Наша дружба умерла вместе с Джел, – резко ответила Калли и тут же прикусила губу, чтобы не расплакаться… Продолжать разговор больше невозможно. – Уверена, с ними все в порядке. Спасибо, что пришла. Мне нужно работать, – отчеканила она.

– Калли, я не хочу, чтобы наши встречи были такими редкими и короткими.

– Я тоже. Но пока придется смириться с тем, что есть.

Эл обняла Калли и прошептала:

– Береги себя. И в следующий раз сразу бей подносом по башке того, кто смеется над тобой. Не терпи. А Рэми потом тебе за это даже доплатит. Я договорюсь.

* * *

– Мне нравится голубой цвет. Я хочу отойти от классики… Думаю, голубое платье всех удивит, но, в конце концов, это же моя свадьба и… – Алесса взглянула на Джераба, которому уже больше часа рассказывала про то, какое платье она хочет купить, какой оркестр, каких гостей пригласит, какое меню предпочитает, как украсит помещение для торжества. Алесса планировала пышную свадьбу, и ей так хотелось поразить жениха своими задумками, заразить его восторгом и трепетом, увидеть на его щеках очаровательный румянец, а в глазах слезы от нежной любви к ней и предвкушения радостного события, что узаконит соитие их сердец. Но Джераб лишь сидел с отсутствующим видом, сохраняя холодное безмолвие.

– Джераб, ты где?

– Рядом. Неужели не видишь?

– Твое тело рядом, а вот душа где-то далеко. О чем ты думаешь?

– Представляю тебя в голубом платье.

– Правда? И как я тебе? Нравлюсь? – тут же повеселела Алесса.

– Нет, – отрезал Джераб.

– Значит, ты хочешь, чтобы твоя невеста была в традиционном белом платье?

– Я хочу, чтобы моей невестой была не ты.

Алесса чуть не взвизгнула от боли, что нанесли ей его жестокие слова. Она – идеальная женщина – Алесса была уверена в этом, – она все делает правильно. Нормальный мужчина оценил бы по достоинству ее старания, ее стремление осчастливить его. Почему же Джераб так жесток с ней? Неужели он до сих пор думает о Диане?

– Если я еще раз услышу подобное, то…

– Услышишь. Я скажу это у алтаря, а также в нашу первую брачную ночь и в свою последнюю минуту жизни.

«Нет, он не любит ее. Невозможно так сильно и преданно любить. Он просто обижен на меня за то, что я его обманула (чтобы спасти его, между прочим!). Он у меня упертый. Надо быть с ним еще ласковее, еще милее. Он должен увидеть во мне ту юную, славную Алессу, которую полюбил в студенческие годы».

– Ладно, я куплю белое платье. Вот это, – Алесса указала на одну из фотографий в свадебном журнале. – Мне кажется, оно гармонично смотрится… Да и мама его одобрит. Она обожает классику!

В этот момент хлопнула дверь комнаты, и прозвучали тяжелые, удаляющиеся шаги Джераба за ней.

Джераб знал, что покинутая им Алесса сейчас горько плачет над тем свадебным журналом. Но ему было все равно. Пусть плачет, пусть мучается. В конце концов, он тоже мучается, терпит ее. Если уж их паре не суждено купаться во взаимной любви, так пусть тогда тонет она во взаимной ненависти и бесконечных муках. Может, Алесса когда-нибудь поймет, что бессмысленно держать его рядом с собой угрожая, лаская и увещевая?

Джераб ненавидел Алессу так же сильно, как и себя самого. Он сам себе опротивел из-за своей слабости. Из-за того, что был способен лишь на эту смешную агрессию, на этот жалкий писк мужества. Что бы он ни делал, что бы ни говорил – Алесса не отпустит его. «Я не мужчина, а что-то ущербное… Что-то, для чего еще не придумали названия, уж слишком оно неполноценное», – такими были мысленные стенания Джераба. Он долго бродил по школьному двору, пытаясь прийти в себя, и вдруг остановился, услышав разговор двух женщин, что доносился из беседки, расположенной у входа в парк. Голос одной из женщин был ему точно знаком, а другой он смутно припоминал. Джераб подошел ближе к беседке, скрылся за толстым каштаном, прислушался и наконец понял, кто стал объектом его внимания: миссис Маркс и Аннемари Брандт.

– Я не знаю, не знаю, что делать! Я чувствую, что с ней что-то случилось! Господи!..

– Что говорит полиция? – задала вопрос директриса.

– Очередные поиски не принесли положительных результатов, вот что…

– Аннемари, я уверена, что все образуется. Не сдавайтесь!

– Мы везде ее искали, миссис Маркс. Сначала думали, что она в Освано, у кузена мужа, но нет. Потом узнали, что они с Никки хотели уехать на Новый год в Сен-Тропе, но Никки сама исчезла, и та вилла, в которой они хотели расположиться – пуста. Джулиан, молодой человек Дианы, планировал с ней отдых в Мерибель, но выяснилось, что он видел ее последний раз в тот самый день, когда подарил ей коня! У нас больше нет мыслей и догадок! И надежды тоже…

Аннемари заплакала.

Не только Алесса была причиной раздражительности Джераба. Его еще выводили из себя тревожные мысли о Диане. Она до сих пор не появилась в школе, ее родители бьют тревогу, полиция разводит руками. Телефон Дианы вне зоны доступа, попытки отследить его оказались безуспешными. Джераб срывал уроки, проводил бессонные ночи в безотрадных раздумьях, ссорился с коллегами из-за пустяков, не в силах контролировать свой гнев. Наибольшая же часть его негодования выплескивалась на Алессу. С превеликим удовольствием он стегал ее душу своим исступлением.

Диана была для него всем. Всем! Она точно прохладный ручеек для погибающего от жажды путника. Она – пульс его жизни!

И сейчас она, возможно, страдает, а то и вовсе мертва… А он сидит здесь и целыми днями слушает разглагольствования Алессы об их свадьбе!

* * *

– Джераб, миссис Маркс сказала, что мне придется заменить тебя. Ты куда-то уезжаешь? – спросила Алесса, бесцеремонно ворвавшись в комнату Эверетта.

– Да.

– Почему я узнаю об этом последняя?

– Потому что… я готовлю сюрприз для тебя.

– Для меня? Что за сюрприз? – вмиг расцвела Алесса.

– Алесса, это же сюрприз.

– Ну пожалуйста! Я хочу знать! Иначе я поеду вместе с тобой.

Джераб быстро выдумал убедительную ложь:

– Это свадебное платье.

– Ты решил купить мне свадебное платье?

– Привезти. Я отправляюсь в Этлфёрк за свадебным платьем бабушки. Оно прекрасно сохранилось. Это настоящая драгоценность. Ты всех поразишь. Моя невеста должна быть именно в этом платье.

– Ах, Джераб! Ты не представляешь, как мне приятно! Я так люблю тебя! – Алесса кинулась к Джерабу, чтобы обнять и расцеловать, но тот лишь аккуратно положил свои руки на ее плечи, деликатно оттолкнул и отвернулся.

– Пойду собирать вещи, – сказал он.

«Что ж, придется заехать в Этлфёрк за платьем, – устало подумал Джераб. – Но только после того как найду ее. Без нее я не вернусь».

* * *

Нет больше смысла хранить тайну о том, где же скрывалась Диана. Если кто-то из вас переживал за нее, как мистер Эверетт, то можете расслабиться. Диана провела зимние каникулы в туристическом лагере «Фолкон Скотт», расположенном вблизи заповедника. Поведал ей об этом укромном месте Скендер Хардайкер. С ним и его компанией Диана и отправилась в лагерь. Солист «Майконгов» снабдил ее палаткой и всем остальным необходимым снаряжением, а его девушка, Огаста, поделилась с ней теплой походной одеждой. В компанию туристов входили остальные участки группы: гитаристы Гэйдж и Трой, барабанщик Вальтер, и их девушки – Даркей, Кенна, Мелли. На уютной полянке ребята разместили свои палатки. Диана, необходимо отметить, расположилась дальше всех. Атмосфера в лагере царила теплая, дружелюбная, творческая: ребята без устали хохотали, прикалывались друг над другом, играли на гитарах, пели песни, готовили вместе, гуляли. Диана же наблюдала за дружной компашкой со стороны, не улыбаясь им, не проникаясь к ним. Ее поведение вызывало у всех недоумение. Никто не понимал, почему Диана дистанцируется, постоянно молчит и смотрит на всех так странно… Диана была в несколько раз красивее всех девушек в лагере, но те не чувствовали никакой конкуренции. Парни редко смотрели на нее – она была безупречна, но недоступна. Диана завораживала как зимняя, беззвездная, тихая ночь, но вскоре ее очарование и загадочность перекрывали полярный холод и зловещая тишина, и парни, увлеченные ею на краткий миг, бежали к теплу и безопасности, к своим девушкам, что были, как те неказистые, дешевые палатки с мягким сиянием походного фонаря внутри, готовые впустить и обогреть кого угодно.

В общем, всех настораживала отчужденность Дианы, а некоторых даже отпугивала.

– Странная она какая-то, – сказала однажды Огаста.

– У нее подруга умерла недавно, – ответил Скендер. Тот был, пожалуй, единственным человеком, который более-менее понимал Диану. Он не был близок с ней, знал, что Диана обратилась к нему за помощью не из большой симпатии, а, скорее, из-за громадной безысходности. Диана просто использует его. Скендер же не огорчался по этому поводу, так как давно привык относиться к Диане как к дорогой, роскошной вещи, взятой напрокат. Звучит жестоко, но это правда. Он получал удовольствие от такой псевдодружбы с ней, даже слегка гордился, но понимал, что все это временно. Диана, получив свое, вновь исчезнет и появится только тогда, когда ей снова что-нибудь понадобится от него.

Огаста взяла баночку пива и подошла к Диане. Та сидела у своей палатки, что находилась далеко от костра, глаза ее – два ледяных пламени – смотрели на Огасту неотрывно. Сумерки сгустились, Огасту тотчас сковал холод. Однако, еще раз взглянув в глаза Дианы, Огаста поняла, что холодно ей вовсе не из-за того, что она отошла от костра. Просто Диана умела посмотреть на человека так, что тот чувствовал, как жуткий холод проникает в его кости.

– Диана… держи. – Огаста протянула пиво. – Это хорошее пиво, не брезгуй.

– Спасибо, эм-м…

– Огаста.

– Да, Огаста. Я помню.

– Слушай… тебе нужно поплакать.

– Зачем?

– Это помогает. Ну, мне, по крайней мере, помогает. Когда в моей жизни происходит что-то не очень приятное, я плачу, и мне сразу становится легче. Понимаешь, нельзя все это держать в себе, иначе с катушек съехать можно…

– Спасибо за совет, Огаста.

Это была первая и последняя попытка Огасты наладить контакт с Дианой. Кроме нее, больше никто не отважился подойти к Брандт.

Диана жила по такому графику: днем, когда ребята отправлялись на прогулку, она оставалась в лагере, готовила для себя, следила за костром, спала, а вечером, дождавшись возвращения компашки, уходила в лес. Не хотелось ей слушать песни, громкий хохот и долгие беседы друзей – все это было ей чуждо. Тишина… нерушимая тишина мрачного леса – это лучшее, что она слышала в своей жизни. Диана гуляла до глубокой ночи, не испытывая страха, не страдая от холода, не желая возвращаться к жизни, к свету, к теплу. Тишина и упоительный покой стали ее близкими друзьями. Она нашла прелесть во мраке и обнаружила отвращение к бессмысленной радости, что излучали все, кто жил с ней в лагере. Она узрела утешение в одиночестве и наконец заметила пустоту, которой была наполнена ее жизнь. Ее понимали мертвые, облезлые деревья, а не люди, ее согревал северный ветер, а не любовь к ближним, ее радовали неизведанные тропы, журчащие ручьи и стайки пестрых птиц, пролетавшие над головой, а не встречи с теми, кому она якобы была небезразлична.

Хорошо ей было, спокойно. Но однажды…

Однажды потрясающая тишина, околдовавшая Диану, исчезла. И появилось рычание. Диана замерла. В нескольких шагах от нее раскинул тонкие черные ветви безымянный кустарник. Он вдруг зашевелился, рычание стало ближе. В следующее мгновение Диана увидела волка. Он выпрыгнул из кустов, подошел к ней, стал принюхиваться. Волк чуял ее страх, а Диана чуяла свою смерть. Она медленно опустилась на колени. Серое, мохнатое, рычащее существо стояло всего в нескольких дюймах от нее. Диана чувствовала, как его горячее дыхание касается ее застывшего в ужасе лица. Волчьи глаза сверкали во тьме. Диана поняла – это последнее, что она видит в своей жизни. Зажмурила глаза. Почувствовала биение сердце в горле. Приготовилась к неизбежному.

– Ты зря боишься. Ты справишься, – сказала Джел.

– Это тебе карты говорят? – спросила Диана, скептически глядя на подругу.

– Нет. Карты тут ни при чем. Я это знаю, Диана. Ты обязательно победишь на этих соревнованиях.

– Спасибо, конечно, но с чего ты взяла, что я боюсь?

– Я чувствую, – уверенно заявила Джелвира.

– Джел, перестань. Я ничего не боюсь. Даже ни капельки не волнуюсь. Я знаю, что победа достанется мне.

– И все-таки…

– Что?

– Если тебе будет страшно…

– Ну хватит!

– Диана, все чего-то боятся, и не нужно этого стыдиться. Еще есть кое-что сильнее страха. Это отчаяние. Каждому человеку оно знакомо. Так вот, если ты вдруг почувствуешь страх или отчаяние… когда ты поймешь, что твои последние силы на исходе, просто скажи: «Я – сильная девчонка! Я справлюсь с этим».

– Хорошо, я запомню. Но вряд ли мне когда-нибудь пригодится эта волшебная фраза.

– Ты опять смеешься надо мной…

– Смеюсь, но все равно люблю. Чудачка ты моя!

Диана резко открыла глаза. Волк исчез. Снова тишина и покой, мрак и одиночество. Диана не понимала, почему именно в этот жуткий момент она вспомнила ту беседу с Джел в ее комнате, перед очередными конными скачками. Не понимала она, почему плачет сейчас – тихо, едва дыша. Не понимала, что делать дальше, куда делся волк, миновала ли опасность. Никогда еще Диана не чувствовала себя такой беспомощной, такой напуганной…

В конце концов, она заставила себя собраться с силами и вернуться в лагерь. Ребята были удивлены ее раннему возвращению, взволнованному выражению лица и внезапному желанию присоединиться к их веселью у костра. Диана села рядом со Скендером и Огастой.

– Здесь водятся волки? – спросила она.

– Волки? Нет. Их всех лет двадцать назад перестреляли, – ответил Скендер. – А что?

– …Ничего.

– Я же говорила тебе, что она странная. И дело тут вовсе не в подруге, – шепнула Огаста парню.

* * *

Когда каникулы закончились, ребята уехали в Глэнстоун, а Диана продолжила вести отшельническую жизнь в «Фолкон Скотт». Ни души, ни лишнего шума. Потрясающе! Скендер оставил Диане два мешка с провизией и все походное обмундирование.

Диана долго бы наслаждалась безмятежностью своего существования, если бы не появился нежданный гость. Вернувшись с прогулки, Диана обнаружила у своей палатки Джераба. Растерялась и испугалась она так же сильно, как и при той встрече с волком. Первые несколько секунд Диана стояла молча, настороженно глядя на своего учителя, словно он, как тот волк, мог наброситься и разорвать ее. Джераб смотрел на нее в ответ и улыбался. Диана вдруг опомнилась, ожила. Затем ей стало неловко. Как она выглядит? Боже, а как от нее пахнет? Ведь ее тело уже и забыло, что такое душ и чистое белье. Одежда уродливая, заляпанная, волосы наверняка растрепаны, лицо серое и усталое, руки сухие, губы тоже… Но Джераб-то на самом деле и не заметил всех метаморфоз Дианы, сотворенных долгим пребыванием в дикой природе. Он был так счастлив увидеть ее живую, бодрую. Как же он скучал по ней! Как он скучал! А теперь она рядом с ним, все такая же неземная, неприступная, сильная. Любимая.

– Как же тебе живется одной? – спросил наконец Джераб.

– Превосходно. Как раз-таки потому, что я живу одна. Как вы нашли меня?

– Я ненавязчиво опросил всех твоих знакомых в «Греджерс». Все были в неведении. Потом вдруг вспомнил, как коллеги делились своими впечатлениями, рассказывали, как ты блистательно выступила на выборах Главной леди с «Майконгами». Я очень удивился. Это же ребята из «Блэкстона», мои ученики! И я отправился к Скендеру Хардайкеру, чтобы выяснить, что тебя с ним связывает. Оказывается, вы с ним хорошие друзья и даже вместе отдыхали в «Фолкон Скотт». Только, когда стартовал новый семестр, Скендер со своей компашкой уехал, а ты осталась здесь в гордом одиночестве.

Диана села рядом с Джерабом, как бы ненарочно прижалась к нему плечом. Внутри нее все так и трепетало от этой долгожданной близости с ним. А уж что происходило с ее телом, душой и сердцем, когда она ловила на себе его прямодушный, любящий взгляд… Я не смогу объяснить, поскольку не понимаю (да и сама Диана не понимала), как ей удалось так стойко держаться рядом с Джерабом, мастерски демонстрируя ледяную отстраненность, ведь ей хотелось в этот момент кричать от счастья.

– Мои родители знают, где я?

– Нет. Я никому ничего не сказал.

– Надеюсь, вы сохраните мою тайну? Я могу на вас рассчитывать?

– Когда ты планируешь вернуться?

– С чего вы взяли, что я планирую вернуться?

– Значит, ты хочешь жить здесь до самой старости? – умильно улыбнулся Джераб.

– Не стану скрывать, эта мысль кажется мне заманчивой. Вы же сами однажды сказали мне, что я должна уйти… отказаться от привилегий, перестать зависеть от родителей. Вот я и ушла.

– Диана… на самом деле я искал тебя, чтобы сообщить одну новость.

– Ну давайте, удивите меня.

– Родители Джелвиры приняли решение отключить ее от аппарата жизнеобеспечения. Я думаю, ты не простишь себе, если пропустишь похороны своей подруги.

Джераб не один день тщательно подбирал правильные слова, настраивал себя на то, что ему придется долго и нежно успокаивать Диану, после того как озвучит ей эту прискорбную весть. Он был готов к ее крику, слезам, бешенству да к чему угодно, но только не к стоическому спокойствию, с которым Диана ответила ему:

– Да, вы правы. Спасибо, что сказали. Придется вернуться.

Джераб был изумлен.

– Поехали, – только и вымолвил он, накрыв ее кисть своей.

– Нет. Я сама доберусь, – сказала Диана, резко убрав руку.

– Диана… – Джераб замолк, но продолжал смотреть ей прямо в глаза. Взгляд его договорил за него: «Я тебя люблю. Люблю. И не смогу отпустить. Я – убогое что-то, а ты – нечто бесценное. Я не достоин тебя, однако буду вечно прикован к тебе и благодарить Бога за эти крепкие оковы».

– Мистер Эверетт, вы сделали все, что могли… А теперь возвращайтесь к своей невесте.

* * *

– Мисс Брандт! – Рамона первая подбежала к Диане, жадно обняла ее. – Как я рада видеть вас!

– Только ты и рада, по-моему, – ответила Диана, взглянув на родителей, что нехотя вышли в холл.

– Неправда! Мистер и миссис Брандт тоже очень ждали вас. Они так волновались!

– Рамона, оставь мою дочь в покое, – проворчал Алэсдэйр.

Рамона отбежала в сторону. Отец подошел к Диане, хмуро глядя на нее.

– Диана! – взволнованно воскликнула мать.

– Подожди! – рявкнул Алэсдэйр и после обратился к дочери: – Вернулась-таки. Ну и к чему был весь этот твой, так называемый, подростковый бунт? Кому и что ты доказала?

– Здравствуй, папа. Со мной все в порядке. Спасибо, что поинтересовался.

– После похорон вернешься в школу! И не вздумай снова сбежать. Я найду тебя в любом случае и отправлю в интернат для трудных подростков. Даю тебе слово.

Поприветствовав дочь, Алэсдэйр поспешил вернуться в свой кабинет. Оказавшись за его дверью, он схватился за грудь. Жгло внутри, так больно жгло, что каждая успешная попытка вдоха стала для него героическим подвигом. Так всегда переживал страшнейшие потрясения в своей жизни Алэсдэйр Брандт – тихо и сильно.

– Как хорошо, что ты цела… Я уже готовилась к самому страшному, – сквозь надрывное рыдание говорила Аннемари. Затем она вдруг вцепилась в дочь, и лицо ее исказилось отчаянной злобой. – За что ты меня так ненавидишь? Если бы ты знала, как мне было плохо!

– Мне тоже было плохо, мама. Но разве есть смысл говорить об этом? Ведь мы никогда не поймем друг друга.

– Тебе плохо из-за Джел… Я это понимаю. И я могу поддержать тебя. Я все сделаю, чтобы помочь тебе, – немного успокоившись, сказала Аннемари.

– Благодарю, – ответила Диана. – Но… я – сильная девчонка, я справлюсь с этим.