Текст книги "Госпиталь брошенных детей"

– Да, мадам. – Агнес широко улыбалась. Амброзия всегда была желанной гостьей на Девоншир-стрит, кошкой среди голубей, и обеспечивала слуг всеми радостями бродячего цирка. – Я повешу пальто перед очагом на кухне, чтобы просушить его.

– Ты просто ангел. Ах да, сделай что-нибудь и с этим, хорошо? – Она передала служанке промокший чепец, в нынешнем виде больше похожий на кухонную тряпку для мытья посуды. Под пальто Джорджа обнаружился один из ее роскошных ансамблей: бледно-серый жакет с набивкой и фиолетовые юбки цвета грозовых облаков.

Мы поднялись в мой кабинет, где горели лампы и пылал огонь в очаге. Сложенная газета «Лондон Кроникл» лежала на столе рядом с блюдечком, где я ополаскивала пальцы, и Амброзия оценила эту картину с довольной улыбкой. Она сразу же направилась к зеркалу и вгляделась в него.

– Ну и ну, – обратилась она к своему отражению. – Разве сегодня я не похожа на Музу?

Зимними вечерами дамский кабинет был моим излюбленным местом. С задернутыми занавесками и огнем в очаге здесь было тепло и уютно, как в гнездышке. Агнес принесла тарелку с горячими пышками и сливочным маслом, поставила на стол хрустальный графин с хересом и два бокала. Я налила нам понемногу и стала смотреть, как Амброзия с аппетитом уплетает пышки, утирая масло с подбородка. Отец был зачарован античностью, и по-гречески имя моей сестры означало «пища богов». В ней явно было нечто от божества; когда она с бокалом хереса в руке клала ноги на табурет, было легко представить виноградную гроздь вместо бокала, облако вместо стула и хитон для сохранения скромности, которой у нее не было и в помине. Я гадала, в чем состоял замысел родителей, давших ребенку такое чувственное имя; это могло быть грубой иронией, но оказалось пророчеством.

– Сегодня без собаки? – спросила я.

– Дети одевали песика в платье для младенца, и я позволила им играть.

– Полагаю, ты вряд ли приехала сюда в такую погоду ради сдобных пышек?

– Нет, конечно, нет. Я хотела сказать тебе, что завтра мы отправляемся за город: Джордж, я и дети. Джордж поставил себя в довольно компрометирующее положение, и нам нужно сделать вылазку из Лондона на какое-то время, возможно, на целый сезон.

Я сверлила ее взглядом, пока она облизывала пальцы.

– Это компрометирующее положение финансового или физического свойства?

– Второе. К этому причастна дочь виконта, недопонимание в силу юности, а теперь еще и разъяренный виконт, который вызвал Джорджа на дуэль. На дуэль, ради всего святого! Так или иначе, девушку отошлют на континент, и она вернется только после Троицы.

Амброзия относилась к изменам Джорджа так же, как к проказам своих детей, когда они разбивали фарфоровую вазу. Любое другое поведение для нее было бы лицемерием.

– Как долго вас не будет? – спросила я, пытаясь скрыть разочарование.

– Пожалуй, несколько месяцев. Я сказала Джорджу, что в этом нет необходимости, и через неделю все позабудут об этом, но у него появилась страсть к лошадям и скачкам. Он говорит, что на северо-востоке есть два ипподрома, которые он хотел бы посетить. – Она вздохнула. – Я предпочла бы остаться в Лондоне, но увы, я его жена. Ты понимаешь?

– На северо-востоке? – Я сглотнула. – Как далеко?

– Думаю, в Дарэме или в Донкастере. Возможно, он упоминал о других местах, но я не запомнила.

Я подошла к книжной полке и достала нужный атлас.

– Донкастер находится в Йоркшире, а Дарэм еще дальше на севере. Значит, вы остановитесь в одном из этих графств?

Она небрежно махнула рукой, слизывая масло с другой руки.

– Я не уверена. Мария готовит превосходные пышки; мне надо бы переманить ее у тебя.

– Выяснишь еще перед уходом. Я могу сопровождать тебя в этой поездке?

– Да, разумеется. Я пришлю записку о нашем отъезде и письмо, когда мы окажемся на месте.

Она улыбнулась, как будто все было уже решено.

– А остановки по пути?

– Это не всегда легко узнать… – Амброзия посмотрела на меня и кивнула. – Да, и попутные остановки.

Я раскрыла пронумерованные страницы атласа на карте Скиптона.

– Насколько я понимаю, тебе понадобится от недели до десяти суток вместе со всеми вещами. Как обстоят дела с дорогами в это время года?

– Теперь они стали гораздо лучше.

– Но снег замедлит ваше продвижение. А лед может быть опасным.

– Знаю, моя дорогая.

– Интересно, есть ли почтовая карета на северо-восток от «Быка и льва» в Сент-Мартин-ле-Гранд. Почта отправляется оттуда в Эдинбург и Йорк, и я думаю, что Донкастер находится на пути.

– Я попробую выяснить.

За дверью послышался шум, и Амброзия расплылась в улыбке.

– Это тихая маленькая мышка, которая скребется за углом? – осведомилась она. Шарлотта стояла в дверях и крутила локон с застенчивой улыбкой; несомненно, она надеялась, что ее кузины приехали поиграть с ней. – Ах, это ты? А я-то подумала о крошечной мышке, которой не терпится украсть кусочек сыра. Иди сюда и поцелуй меня.

Известия от Амброзии ввергли меня в беспокойство. Мой палец остановился где-то над Вест-Редингом.

– Шарлотта, почему ты не переоделась для сна?

Она застыла на пороге. После неловкой паузы Амброзия дружелюбно подмигнула ей.

– Не пора ли маленьким мышкам ложиться спать?

Девочка улыбнулась, и я попросила ее закрыть дверь. Посмотрев на меня и одарив Амброзию гораздо более долгим и нежным взглядом, она послушалась, и секунду спустя я услышала ее топот на лестнице.

Я рассеянно вздохнула.

– На чем мы остановились? Ах да, Йоркшир.

– Мне нужно будет поцеловать ее перед уходом, – сказала Амброзия, устраиваясь на стуле.

Я подошла к конторке, чтобы взять перо, чернила и бумагу, и уселась за маленьким письменным столом у окна. Он принадлежал нашей матери и был усеян точками везде, где ее перо прикасалось к дереву.

– Итак, – сказала я. – Собираешься ли ты сначала остановиться в Стивенэйдже или поедешь сразу до Кембриджа?

Следующие несколько дней прошли без особых событий, если не считать недоразумения с посыльным от мясника, который ошибся дверью, и мы приготовили ягнятину до того, как ошибка была раскрыта. Моя сестра со своей семьей загрузила экипаж и отправилась на север с обещанием держаться на связи, но я осталась в Лондоне почти совсем одна. Месяцы отсутствия Амброзии, несомненно, будут чрезвычайно скучными без ее еженедельных визитов. При том что рождественские радости остались позади, а до весны было еще далеко, нам предстоял мертвый сезон, время спячки и обновления, когда полезно восстанавливать хорошие привычки, переворачивать матрасы и чинить парики.

На следующий день после отъезда Амброзии пошел снег. В первый вечер я наблюдала за ним из-за больших окон гостиной в компании отца, матери и бокала хереса, с погашенными лампами, чтобы лучше видеть снежники в лунном свете, мягко опускавшиеся вниз и сплетающие огромное белое одеяло. После проверки дверей и окон я пошла к Шарлотте пожелать ей спокойной ночи и обнаружила, что она занята тем же самым: сидит на стуле перед окном спальни и смотрит на тихую улицу. Ее темные волосы были распущены, и она обхватила руками колени. Какое-то время я тихо наблюдала за ней, а потом заметила, что на ней только ночная рубашка.

– Шарлотта, отойди от окна и ложись в постель. Ты можешь подхватить простуду и умереть.

Подхватить простуду и умереть. Что за нелепая фраза, как будто болезнь – это мяч, который можно подхватить. Но мать, отец и Дэниэл подхватили ее, и теперь она снова носилась в воздухе, готовая поражать людей. В мире осталось лишь два человека, которых я любила. Шарлотту я могла держать рядом с собой, но Амброзия была не волнистым попугайчиком, чтобы чирикать в клетке, даже роскошной и позолоченной. Она была тигрицей или комичной слонихой. Я улыбнулась про себя и пошла в свою спальню, чтобы подготовиться ко сну.

Глава 8

Снег растаял и превратился в снежную пудру, а к утру воскресенья Девоншир-стрит как будто залило глянцевитым слоем гусиного жира. Я беспокоилась, что колеса экипажей будут вращаться впустую на таком льду, потом решила вообще не ездить в церковь, поэтому к тому времени, когда брогэм[11]11
  Рессорный экипаж, изобретенный лордом Брогэмом (прим. пер.).


[Закрыть], который я нанимала раз в неделю для короткой поездки в часовню, прибыл к парадной двери, я находилась в некотором смятении. Тем более когда Шарлотта спустилась по лестнице в чепце с горностаевой оторочкой и несуразной соломенной шляпе.

– Шарлотта, на дворе февраль, – жестко сказала я. – И мы не собираемся на пикник в Лэмбс-Филдз.

Она смотрела на меня, широко распахнув темные глаза. Поскольку она никогда не бывала в Лэмбс-Филдз, моя ремарка была для нее бессмысленной, и я вздохнула.

– Сними канотье и поскорее найди красивую фетровую шляпку. Можно синюю, с широкими полями. Давай!

Она повернулась и затопала по лестнице. Я стояла и неловкими пальцами застегивала плащ на шее, борясь с желанием в последний раз проверить дверь на кухне. Шарлотта должна была спуститься через одну-две минуты, а беспокойство жужжало в моей голове, как назойливая муха, поэтому я поспешно спустилась в заднюю часть дома и прошла на кухню. Мария чистила брюкву на широком деревянном столе и болтала с Агнес, которая гладила белье, придерживая ткань выставленной рукой. На короткой треноге закипал чайник. Кухня была единственным местом, где моя власть заканчивалась. Я не знала, как раскладывать тарелки в высоких буфетах или когда приходит молочница. Все это были мелкие дела, где я не играла никакой роли, но раз в неделю Мария показывала мне счета от поставщиков, и я оплачивала их.

Я сразу прошла к задней двери, взялась за ручку и толкнула ее: она распахнулась навстречу холодному утру. Мария и Агнес моментально замолчали. Несколько секунд я стояла так: в ушах звенело от беспокойства, сердце колотилось как бешеное. Потом я медленно повернулась и посмотрела на них. Утюг, остановленный на ткани, тихо шипел, и Мария заговорила первой.

– Прошу прощения, мадам, – сказала она. – Я сполоснула брюкву и только что выплеснула воду во двор. Я собиралась запереть дверь.

Ключ торчал в замочной скважине. Я вынула его и сжала между пальцами.

– Любой мог бы войти сюда, когда вы отвернулись, сделать дубликат и вернуться глухой ночью, когда мы все будем крепко спать. – Мой голос звучал размеренно, несмотря на мои чувства. Латунный ключ был длиной с мой большой палец; я вставила его в замок и трижды провернула, слушая щелчки замкового механизма. Потом я убрала ключ в карман. Агнес и Мария смотрели на меня в неловкой тишине, опустив уголки губ. – Я возьму ключ с собой в церковь, – сказала я.

– Мадам, – начала Мария. – Он нам нужен, чтобы…

– Сначала мне нужно научиться доверять вам. – Я жестко посмотрела на нее через отскобленный стол. – Я очень стараюсь.

Наступила жуткая тишина. Я посмотрела на брюкву и увидела кухонный нож, лежавший рядом. Слева от меня находился утюг, попыхивавший паром, справа лежала кочерга. Оружие находилось повсюду, стоило лишь взглянуть на него. Эта мысль заставляла меня чувствовать себя запятнанной и порочной, и мне как никогда захотелось отбелить свой разум, стереть грязные пятна моих воспоминаний. Я молча вышла из кухни и поднялась к Шарлотте, ожидавшей меня у двери. Мы осторожно спустились к брукхэму, и я впервые за неделю сделала глоток свежего воздуха. Снег быстро проник мне за шиворот и в чувствительные места между перчатками и рукавами. Шарлотта забралась в экипаж, придерживая свою синюю шляпку, и я последовала за ней, пока дверь не захлопнулась, а маленькая занавеска не была задернута. Шарлотта приподняла занавеску с другой стороны, глядя на группу молодых женщин – служанок в простых бурых плащах, дружно шагавших куда-то, несмотря на холод.

– Как думаешь, куда они направляются? – спросила она.

– Шарлотта! – резко сказала я, и она опустила занавеску.

Мы в молчании доехали до часовни. Я чувствовала, как карета поворачивает знакомым путем направо по Грейт-Ормонд-стрит и налево у конца Ред-Лайон-стрит, прежде чем подъехать к воротам госпиталя. Генри помог нам выйти наружу, и мы немного постояли, моргая в ярком свете. В это время года никто не собирался группами поболтать перед службой, и мы с Шарлоттой последовали за пожилой четой, полусогнувшись от встречного ветра. Шляпа Шарлотты слетела прямо перед входом, и она бросилась догонять ее с вытянутыми руками, пока очередной порыв не поднял шляпку и не направил ее прямо в грудь, а потом в руки доктора Мида. Он поймал ее и весело рассмеялся, прежде чем снять собственную шляпу. Я не слышала, что он сказал, но подождала у кедровой двери, пока они не подошли ближе.

– Миссис Каллард, – сказал он. – Вы отлично справляетесь с вашей шляпой. Боюсь, что моей шляпе и шляпе мисс Каллард нужно больше дисциплины и тренировки.

Шарлотта широко улыбалась, показывая зубы.

– Нельзя заходить в церковь с непокрытой головой, – сказала я, и она нахлобучила свою шляпку неподобающим манером, но у меня уже не было времени поправить ее.

Доктор Мид придержал нам дверь, но прежде чем я поспешила к нашей обычной скамье, он остановил меня.

– Могу я нанести вам визит после службы?

Я удивленно моргнула.

– Вам не нужно никакого разрешения, доктор Мид. Вы всегда желанный гость на Девоншир-стрит.

– Рад это слышать. Если я не найду вас сразу же после службы, то собираюсь посетить вас до полудня. Надеюсь, это не нарушит ваши планы?

Он был знаком с моим образом жизни, однако всегда говорил так, словно по воскресеньям я только и делала, что получала визитные карточки и приглашения.

– Вовсе нет. Буду очень рада, если вы присоединитесь к нашему воскресному ланчу.

– Спасибо, с удовольствием.

Мы расстались и направились к своим скамьям. Я не задумывалась о причине его вопроса во время церковной службы и короткой поездки домой до половины двенадцатого, пока в дверь не постучали. Доктор Мид посещал нас не чаще одного раза в месяц; он был другом Дэниэла и на два или три года моложе его. Сейчас Дэниэлу было бы тридцать пять, хотя он дожил лишь до двадцати восьми лет. Я никогда не увижу его седины, морщин и живота, округлившегося от многолетних трапез с сыром и портвейном.

Я проводила доктора Мида в гостиную и спустилась на кухню. Агнес разогревала чайник и собирала чайные блюдца, и я спросила Марию, когда будет готова баранина. Она поджала губы и ответила, что через полчаса, но при этом не смотрела на меня. Я задалась вопросом, что могло вызвать ее недовольство, а потом вспомнила о ключе, лежавшем у меня в кармане. Я достала ключ и положила на стол.

– Доктор Мид обожает твою печеную картошку. – Я смотрела на нее, пока она не посмотрела на меня в ответ с некоторым беспокойством. Увидев выражение моего лица, перестала хмуриться и взяла ключ.

– Значит, приготовлю побольше для него, – сказала она, и я поняла, что прощена.

Я поблагодарила ее и вернулась наверх. Доктор Мид сидел на моем стуле, но я не стала возражать.

– Как поживает ваша сестра? – спросил он, когда я уселась напротив него и расправила юбки.

– Хорошо, как и всегда. Она отправилась на север вместе с семьей.

– Очень разумно. Зимой Лондон просто ужасен.

Я подумала, не слышал ли он об интрижке Джорджа с дочерью виконта, и решила, что нет. Доктор Мид не прислушивался к салонным сплетням, и даже если иногда кое-что доходило до его слуха, он не знал и половины людей, о которых шла речь. Насколько мне было известно, он вообще не посещал светские салоны, к большой досаде хищных матерей и девиц на выданье, которые желали предстать перед ним столь же привлекательными и аппетитными, как коробка макарон. Доктор Мид никогда не был женат или хотя бы обручен. С его привлекательной внешностью, почтенной профессией, таунхаусом в Блумсбери и семейными связями его холостяцкий статус считался в некоторых гостиных величайшей катастрофой со времен Компании Южных Морей[12]12
  Компания Южных Морей – финансовая пирамида, основанная в 1711 году и обещавшая акционерам исключительное право на торговлю с испанской частью Южной Америки. Ее акции покупали знаменитые люди и титулованные особы, что подталкивало на покупку множество людей. За девять лет курс акций вырос в 10 раз, но в 1720 году банк компании объявил о банкротстве, и тысячи акционеров были разорены или понесли огромные убытки, в том числе Исаак Ньютон и Джонатан Свифт (прим. пер.).


[Закрыть]. За прошедшие годы он стал нашим близким другом и принял мой образ жизни без каких-либо рекомендаций или комментариев. Один или два раза он предложил, чтобы Шарлотта занималась уроками и физическими упражнениями, но оставил эту тему после того, как я отказалась. На похоронах Дэниэла, в теплый день в середине апреля, я сообщила ему в церкви, что больше не собираюсь покидать свой дом, и сдержала слово. Я не горевала, когда в тот день вернулась на Девоншир-стрит, зная о том, что больше не почувствую прикосновения солнечных лучей или дуновения холодного ветра. Утрата заставила меня начать жизнь заново, и когда за мной закрылась парадная дверь, я испытала лишь облегчение, подобное тому, какое ощущаешь, ложась в постель после долгого дня. Вскоре появилась Шарлотта, и три года уединения прошли вполне спокойно. Я растила ее в мире и безопасности, но летом после того, как ей исполнилось три года, и в доме было очень жарко и душно, она проплакала три дня подряд, доведя меня до исступления, близкого к полному отчаянию. Я послала слезное письмо Амброзии, которая сразу же приехала и отправилась с ней на прогулку вокруг Куинс-сквер в конце улицы, а двадцать минут спустя она вернулась совершенно другим ребенком. Эта экскурсия убедила меня в том, что для благополучия ребенка и моего душевного спокойствия необходима перемена обстановки хотя бы один раз в неделю. Амброзия предложила новую часовню в госпитале для брошенных детей, всего лишь в пяти минутах езды от моего дома. Дэниэл был похоронен в соседней церкви Сент-Джорджа, места были мне хорошо знакомы, и я согласилась быстрее, чем она ожидала. Солнечным воскресным утром в апреле она подъехала к нашему дому; я надела пальто и шляпу и впервые за три года вышла на улицу. Я была настолько встревожена и ошеломлена, что помню, как цеплялась за руку Шарлотты, словно она была моей матерью, странное ощущение близости других людей и их быстрых и непредсказуемых перемещений. Я предпочла бы тихую и скромную молельню, но эта часовня была такой новой, что в воздухе еще витал запах краски. Ровные скамьи были покрыты лаком, листы с гимнами для общих песнопений хрустели в руках. Потолки были высокими, а витражные окна сияли и переливались разными красками. Новизна этой часовни была как бальзам на душу: она была беспечальной, не затронутой моим горем и переживаниями других людей. Тот день прошел как во сне, но вечером, ложась в постель, я чувствовала себя так, словно пересекла океан и, ощущая дрожь в ногах, стояла на чужом берегу.

Доктор Мид был почти так же рад моему выходу из дома, как Амброзия, и ненароком заметил, что собирается сводить меня в театр. Я пошутила, что если мне понадобилось три года, чтобы выбраться в церковь, то до театральных подмостков дело дойдет через пятнадцать лет. Мы оба понимали, что я не пойду в театр; я не ходила туда даже с Дэниэлом, который ходил повсюду и занимался чем угодно без моего участия. Если люди жалели меня, то лишь потому, что они не знали мой характер.

Я была рада увидеть Агнес, которая вошла в гостиную с чайным подносом. Она расставила все по местам, включая и тарелочку бисквитного печенья, потом сделала реверанс и вышла из комнаты. Доктор Мид сразу потянулся за печеньем.

– Оставьте место для баранины с печеной картошкой, – посоветовала я, и он замер с печеньем в руке, так похожий на пристыженного мальчишку, что я невольно улыбнулась. – Мама очень любила бисквитное печенье, – продолжала я. – Она держала его в маленькой ореховой шкатулке на туалетном столике. Мне разрешалось брать по одному печенью каждое воскресенье перед сном, когда она причесывала меня. Иногда, когда их с отцом не было дома, я прокрадывалась в ее спальню и утаскивала еще одно. Они были очень вкусные. Мария очень хорошо готовит их, почти так же, как было раньше.

Я осознала, что затерялась в воспоминаниях и смотрю на материнский портрет. Легко было представить, что она слушает, потому что она выглядела так, словно была зачарована прекрасной историей, и ее губы были приоткрыты от восторга. Доктор Мид кашлянул и аккуратно съел бисквитное печенье, слегка прикасаясь к губам салфеткой.

– Перед едой я хотел бы обсудить с вами один, э-э-э… деликатный вопрос, – сказал он.

– Вот как? – я выпрямила спину.

– Дело касается вашей дочери.

– Шарлотты?

Он улыбнулся. Я заметила в уголке его губ маленькую крошку от печенья и подавила желание смахнуть ее.

– А у вас есть другая дочь?

Я покраснела и поставила чашку на блюдце.

– Вы не задумывались о том, чтобы пригласить для нее няню?

Я отпила глоток чаю.

– Честно говоря, нет.

– Это может быть ей очень полезно. Теперь во многих семьях есть няни, которые занимаются с детьми.

– Но Шарлотта не такая уж маленькая. Она самостоятельно одевается, умеет читать, ест вместе со мной и берет у меня уроки.

– Такие помощницы нужны не только малышам. У моей сестры есть няня для ее троих детей, причем старшей дочери уже пятнадцать лет. Она присматривает за ними, выводит их на прогулки и так далее. – Выражение его лица изменилось, и он неловко поставил чашку, пролив немного чая на блюдечко. – Разумеется, прогулки не обязательны. Она может готовить Шарлотту к девическому возрасту. Они будут вместе читать, заниматься шитьем… всем, чем занимается прекрасный пол, чтобы дом был уютным и красивым.

Я представила, как незнакомая женщина приходит ко мне домой, ест мою пищу и спит под моей крышей. Занимается с моей дочерью. Уже долгое время нас было четверо: я, Шарлотта, Агнес и Мария. Присутствие другого человека необратимо изменит атмосферу в доме.

– У вас в детстве не было няни? – поинтересовался доктор Мид.

– Нет, да я и не нуждалась в ней.

– Должно быть, вам было одиноко.

– Ничего подобного. У меня были мои родители, – точно так же, как у Шарлотты есть я.

Доктор Мид сделал глоток и осторожно поставил свою чашку. Я ждала продолжения.

– Есть женщина, с которой я недавно познакомился по роду моей работы, – сказал он. – Ей не повезло в жизни, и я хочу помочь ей. К сожалению, в моем доме нет работы для нее – как вам известно, мне вполне хватает горничной и поварихи.

– И вы хотите, чтобы эта женщина стала няней для Шарлотты?

Какое-то время он молчал, подыскивая нужные слова.

– Да, если в вашем доме найдется место. Она претерпела самую злополучную неудачу в своей жизни. Надеюсь, вы не обидитесь, если я предложу оплачивать ее содержание?

– В этом нет надобности, – ответила я и села еще прямее, немного досадуя на его намек, что я не могу позволить себе третью служанку. Тикали часы, и с улицы доносился слабый грохот разгружаемых бочек или ящиков. – У нее есть опыт такой работы?

– Да. Она работала для одной лондонской семьи, ухаживала за двумя сыновьями.

– В какой части Лондона?

– По ее словам, в Спайтфилдсе, поэтому, должно быть, это была семья ткачей.

– Значит, у нее нет опыта в обращении с девочками. – Я посмотрела на темные окна дома напротив и увидела фарфоровый кувшин. – У нас нет свободной комнаты для нее.

Доктор Мид удивленно заморгал.

– В этом доме?

– У Агнес и Марии свои отдельные комнаты, и я не могу попросить, чтобы они потеснились.

– Няня моей сестры спит вместе с детьми.

Я кивнула и откинулась на спинку стула. Если няня Шарлотты будет спать в ее комнате, ее можно рассматривать в роли бдительной защитницы. Малейший кашель, горячий лоб – обо всех ее недомоганиях будет доложено мне. А если в дом проникнет взломщик… что ж, Шарлотте понадобится кто-то рядом с ней, чтобы поднять тревогу и укрыть ее в надежном месте. Без мужчин в доме я много раз просыпалась по ночам, прислушиваясь к воображаемому скрипу половиц, хотя, разумеется, все наши комнаты были заперты. Пятый человек будет лишним ртом, очередной статьей расходов, но вместе с тем он будет слушать, наблюдать и докладывать о происходящем.

– Ее зовут Элиза Смит, – сказал доктор Мид.

– Сколько ей лет?

– Двадцать пять или двадцать шесть.

Я изогнула бровь.

– Как же вы познакомились?

Доктор Мид поерзал на стуле, пока я наливала чай.

– Это деликатный вопрос. Скажем так, она была моей пациенткой.

Я посмотрела на него.

– Незамужняя няня может позволить себе расходы на врача из Блумсбери?

– Она находилась в чрезвычайных обстоятельствах.

– Ах. – Я все поняла. Разумеется, он не скажет, что она была одной из тех незамужних матерей с незаконнорожденными детьми, с которыми ему приходилось встречаться в госпитале. Прямой вопрос заставит его либо солгать, либо открыть постыдную правду. Мне давно было известно о его склонности помогать людям, как будто они были птенцами, выпавшими из гнезда. Я посмотрела на портреты родителей. Выражение материнского лица было поощряющим; отец испытующе взирал на меня.

В дверь постучали, и я услышала голос Агнес на лестничной площадке:

– Обед готов, мадам.

– Все, о чем я прошу, – о вашем согласии встретиться с ней, – сказал доктор Мид.

Я встала, и он тоже, но вместо того чтобы направиться к двери, я встала у окна. На улице почти никого не было, и хотя вторая половина дня только наступила, начинало смеркаться. Два хорошо одетых джентльмена в сюртуках зашли в дом № 40. В доме № 28, расположенном напротив, занавески были плотно задернуты – вероятно, от холода.

– Тогда я встречусь с ней, – сказала я, немного отвернувшись от окна. – Вы можете привести ее сюда на этой неделе, в тот день, который я укажу. Вы рассказали ей обо мне?

– О вас, миссис Каллард?

– Вы понимаете, что я имею в виду. Немногие молодые женщины согласятся круглосуточно жить в пределах такого небольшого дома.

Я почувствовала, как он подошел ближе, но продолжала смотреть на другую сторону улицы.

– Возможно, – тихо сказал он, – возможно, она будет устраивать небольшие прогулки с Шарлоттой в скверах и парках. Многие няни берут своих подопечных…

– Шарлотта не покинет этот дом, а значит, ее няня тоже. Эта женщина раз в месяц может брать отгул на один день. Если мои условия устроят ее, то я встречусь с ней и буду судить о ее пригодности для такой работы. Если нет, никакой работы не будет. А теперь давайте не будем дожидаться, пока обед остынет.