Текст книги "Святая, любовница, мать. Путь к первозданной женственности и сакральной сексуальности"

Львы, тигры, медведи, а также йога и серфинг

У бурых медведей есть одна интересная особенность: многие поколения животных могут ходить одними и теми же тропами, снова и снова повторяя маршрут.

Иногда они даже попадают след в след со своими предшественниками, оставляя в почве сохраняющиеся веками глубокие отметины. Особенно это заметно у деревьев, стоящих на границе территории медвежьего семейства. Можете представить, что со столетиями формирующимся укладом творит человек, начинающий освоение лесов и перепахивающий землю, где пролегали тропы диких животных? Неудивительно, что медведи после этого пребывают в растерянности. Примерно то же происходит и с первозданной женщиной. Она психологически дезориентирована, отбилась от стаи и вынуждена искать новые пути миграций.

В английской терминологии первозданную женщину называют «дикой». Тут требуется пояснение. Это понятие не несет в себе ничего уничижительного. Речь вовсе не о дрянной девчонке и «оторве». Изначальный смысл термина предполагает, что мы говорим о естественной жизни по законам природы. То есть дикое следует инстинктам, уважительно относится ко всему окружающему и здраво оценивает границы своих возможностей. «Дикая» женщина ведет себя естественно, но осознает, какие качества она унаследовала от зверя. Она не признает чрезмерного одомашнивания и приручения, навязываемого ей цивилизацией.

Приведу описание одного моего сна, в котором столкнулись дикое и прирученное:

 Я пытаюсь захлопнуть входную дверь, ведущую в дом, но несколько львиц, один лев с огромной гривой и тигр, чья шерсть встала дыбом, не дают мне ее закрыть. Моя кошка на их стороне и пытается прорваться к зверям. Я стараюсь не выпустить ее – домашнее животное должно быть дома, а дикие – снаружи. Однако представители семейства кошачьих не хотят, чтобы их разделяли. Они желают беспрепятственно входить и выходить из помещения. Меня это не пугает, но мне досадно. Все они хотят играть вместе, а мне как-то не по себе от мысли, что в дом ворвутся дикие звери, хотя вроде особых проблем от них быть не должно.

Проснувшись, я подумала, что, наверное, переусердствовала, пытаясь разделить прирученное и дикое в себе. Удивительно: естественное в женщине не противоречит тяге к домашнего очагу, к обустройству семейного гнезда, общению и любви. На самом деле трудности возникают тогда, когда ограничивают свободу женщины и строго регламентируют ее поведение (в системе образов из сна – вход в дом и выход из него). Мы, словно кошки, должны гулять сами по себе, без всякого контроля.

Многим знакомо чувство, когда некая воображаемая цель овладевает всем твоим существом. У меня так было однажды. Я мечтала стать инструктором по серфингу где-нибудь в Центральной Азии или Южной Америке. Эта мысль появилась впервые, когда я начала писать докторскую диссертацию, и со временем превратилась в навязчивую идею. Воображение рисовало идиллические картины. Я преподаю йогу, занимаюсь серфингом и параллельно – наукой. Каждый день выхожу на солнышко и что-то пишу. Восьмилетний сын живет со мной, он ходит в школу, где преподают на английском языке. Мы живем свободно и расслабленно, весело и легко. Свой канадский дом я сдаю, и это покрывает большую часть наших расходов в Никарагуа. И конечно, я найду себе мужчину, который сможет разделить со мной радости пребывания в этом раю.

Таким было мое представление об идеале. Я лично знала женщин, воплощавших в жизнь подобного рода фантазии. Идея переселения на юг не давала мне спать ночами. Я обдумывала ее, строила планы. А потом вдруг осознала, насколько иррациональна моя мечта. Я не говорю по-испански, и я никудышний серфер, к тому же боюсь акул. Я люблю чистоту, а в Латинской Америке это проблема. У меня совсем нет друзей и знакомых в Никарагуа, и, скорее всего, мне там будет одиноко – не с кем поговорить и посоветоваться. К тому же отец ребенка вряд ли разрешит мне вывезти мальчика в далекую страну, чтобы он жил со мной, пока я буду «перевоплощаться» в инструктора по йоге. Да и я не хочу разлучать сына с отцом.

Я стала внимательнее всматриваться в картинку, нарисованную воображением. Что стоит за всем этим? Желание убежать от повседневности, от унылых обязанностей? Или, наоборот, стремление обрести подлинную жизнь, невозможную среди обычной мелочной бытовой суеты? Что мне пытается таким образом сообщить чуткая, обладающая звериной интуицией первозданная женщина?

Постепенно погружаясь в себя, я поняла смысл фантазии. Она о том же, о чем и сон про диких и домашних кошек. Мне необходимо выждать и не бросаться из крайности в крайность. Напротив, надо постараться примирить в своей жизни два противоположных полюса. В тот момент я засиделась дома и была погребена под тяжестью забот. Мне просто требовалось привнести в обычную жизнь новый разнообразный опыт, предполагающий расслабленность, легкое и веселое времяпрепровождение.

Надо сказать, что у меня есть возможность жить в гармонии с природой, никуда не переезжая. Мой дом расположен в маленьком городке в провинции Британская Колумбия в Канаде. Город называется Сквомиш, что на языке местных индейцев означает «Мать ветров». В сезон по рекам поднимаются пришедшие из Тихого океана косяки форели, летом в лесу созревает сладкая черника. По соседству обитают медведи, орлы, рыси и пантеры, в прудах квакают лягушки. Люди мирно уживаются со всей этой разнообразной фауной. Мы сосуществуем: каждый год обитатели дикого леса приходят поближе к человеческому жилью, и нередко случаются стычки – как правило, домашних кошек с дикими. Я еженедельно по несколько часов брожу в лесу. Там обычно влажно, ведь климат наш близок к субтропическому.

В школе я очень любила ходить в походы и иногда отправлялась в лес одна. Я изливала свои переживания и проблемы гранитным выступам горы Вождь Ставамуса. Гора стала моей подругой, никогда не подводила и всегда понимала. В определенном смысле горы научили меня самовосприятию. Эти отношения сформировали мою личность, укрепили тело и душу, вдохновили на труд. Соединение с природой очень полезно для женщины, оно воспитывает чувства и закаляет дух.

Начав изучать экопсихологию, я не сразу поняла, о чем она. Мне все это поначалу представлялось чем-то вроде движения «зеленых», или науки о сохранении жизни на планете. Нет, я вовсе не против экологов, но, кажется, наши задачи шире и даже грандиознее – настолько, что сложно описать словами. Экопсихология подсказывает, как жить подлинной, естественной жизнью. Пробуждая в себе первозданные энергии, мы косвенно помогаем планете. Обратное тоже верно: заботящийся об окружающем мире рано или поздно откроет в себе целый космос. Спасение самого себя и спасение планеты – не две разных цели, а, по сути, одна. Более того, пока мы не решимся заглянуть в глубины собственного «я», мы не сможем искоренить чистый рационализм и пользовательское отношение, по большей части и губящее окружающую среду. Развивая внутреннее, мы становимся внимательнее и бережнее к внешнему.

Возвращение к собственной первозданности – один из способов описания процесса индивидуации. По Юнгу, осознанность является для нас формой индивидуации. «Цветок, которому назначено цвести, не достигнет индивидуации, если не расцветет. Так и человек, не развивший в себе осознанность, не прошел индивидуацию. Потому что осознанность есть цветок, то есть реализация его жизни» (1976, с. 296–297). Осознанность необязательно высшая цель существования человека. И, тем не менее, приведенное сравнение с цветком раскрывает, как она становится кульминацией жизни, пиком ее совершенства.

Цель есть рост, становление, а пик этого процесса может оказаться эфемерным и непродолжительным. Но вот еще одно предположение: жизнь работает на красоту и ради красоты, необязательно связанной с осознанностью (хотя общение с прекрасным может положить начало осознанию и индивидуации). Когда осознанность расцветает в человеке, он становится служителем красоты. В данном случае не предполагается движения вверх, речь идет о познании себя, а также архетипов и комплексов. Расширяются возможности для общего целостного понимания уникальности каждого из нас.

Этот процесс не завершается, он идет постоянно, не останавливаясь и не фиксируясь ни в одной точке. Осознанность, в том смысле, в каком мы употребляем ее здесь, близка к пониманию Юнга – осознание объективной психической реальности. Но мы не можем идентифицировать себя с ней, поскольку это сила, значительно превышающая нас самих. Мы вступаем с ней в контакт настолько, насколько позволяет наше эго.

Теодор Роззак впервые ввел в обиход термин «экопсихология» в своем труде «Голос Земли: исследование экопсихологии» (1992). Изученная им тема очень близка мне и моей книге, так как она тесно связана с первозданной женственностью, постоянно проявляющей себя в дикой природе. Я рассказываю о том, как вернуться в ее лоно, вырвавшись из плена цивилизации: открыв в себе древний архетип, мы приходим к полноценной духовности и телесности, свободной или постепенно освобождающейся от навязываемых культурой стереотипов. Точно так же и экопсихология предлагает практики, позволяющие отбросить условности, диктуемые социумом и обеспечивающие возвращение к естественности во внутренней и внешней жизни.

Связь с природой придает дополнительные силы первозданной женщине, и она может общаться с нами, используя язык природных символов. Контакт с окружающим миром возвращает навыки следования инстинктам и интуиции, а также учит обращаться, скажем, с молодым кедром, просыпающимися летом паучками или с медведем. Так в нас постепенно прорастает ощущение благости и причастности всему живому. Соприкасаясь с природой, мы становимся частью большего, чем мы сами. И уже не надо ни о чем беспокоиться, спешить, что-то из себя изображать. Достаточно просто быть – это и есть жизнь. Она просто течет вокруг нас. Все это прекрасно, однако первозданная женственность все еще подавляется в патриархальным обществе, и ее стараются вытравить как из каждой женской души, так и из культуры в целом. В то же время такие писатели-экопсихологи, как, например, Сюзан Гриффин и Гари Снайдер, пытаются раскачать старую косную систему мужского доминирования. Со страниц их книг до нас как бы доносится грозное рычание дикой медведицы.

Хотя Роззак формализовал принципы экопсихологии сравнительно недавно, высказанные им идеи витали в воздухе задолго до того. В ранних трудах Юнг неоднократно говорит о неразрывной связи индивидуальной души и природы. По Юнгу, психе и природа – не две отдельные субстанции, но, скорее, одно и то же. Наша душа есть часть природы, она таинственна и безгранична, поэтому мы не можем разделить эти явления; они как две стороны одной медали. Первозданная женщина есть персонификация природной души в женщине, и экопсихология предлагает нам пути установления отношений с ней, не умаляя при этом ее таинственности.

Для понимания, что такое природа, нам придется вглядеться в мистические дали. И тогда мы осознаем: на самом деле все принадлежит ей, в том числе такие очевидные явления, как животный и растительный мир, скалы, реки и океаны – все на Земле. Но природе принадлежит множество идей, включая концептуальные явления – коллективное бессознательное, архетипы, рефлексию, рационализм, человеческое сознание. Гари Снайдер в книге «Практика безумия» (1990) говорит: внутри человека скрываются огромные пространства, заполненные фантазией, мыслями, воспоминаниями, образами, радостями и печалями. В глубинах сознания есть и свои пустынные области – территории бессознательного.

Все это тоже часть природы. Если продолжить логическую цепочку, можно сказать, что и города принадлежат природе, хотя они противостоят дикой жизни и среде обитания, где дикая жизнь процветает. И все же в какой-то мере их тоже можно отнести к «естественному», как любое место, где селится человек. Удивительный парадокс: те из нас, кто сознательно выстраивает отношения с первозданной женщиной, оказываются вполне домашними созданиями. Это нисколько не противоречит их диким по сути натурам. Повторю, проблемы возникают лишь тогда, когда естественные устремления начинают подавлять и когда общество навязывает определенные роли, чрезмерно «социализируя» и доместицируя женщин.

В 70-е годы эти идеи подверглись резкой критике. Тогда же Сюзан Гриффин написала книгу «Женщина и природа: ее внутренний рев» (1978), в которой много говорилось о подавлении голоса женщин, готовых уже зарычать и вырваться из клетки цивилизации. Гриффин описывает многоголосье, чтобы показать, как устроен укоренившийся в западном мире патриархат. Неожиданно выясняется: чем больше женское начало связывают с природным, тем сильнее угнетают женщин. Во-первых, в нашей иерархически выстроенной культуре по умолчанию считается, будто мужчина стоит выше – и природы, и женщины. «Не только человеческие существа в целом возвышаются над всем природным миром, но, кроме того, мужчина оказывается ближе к небесам, чем женщина, – указывает Гриффин. – Короче говоря, факт тесной связи женщины и природы служит аргументом в пользу мужского доминирования» (с. 9). Патриархальная культура ценит иерархическую вертикаль: духовное превалирует над материальным и земным. А высоты духа изображают как небесный рай, где царит некий отец – владыка земного мира, при этом обитающий за его пределами.

Если мы считаем, что жизнь – телесное присутствие в мире, возможность осознавать и чувствовать происходящее, а также строить отношения с людьми – чудо и мистический дар, почему же нам приходится выдумывать небеса и райское наслаждение где-то далеко, вне мира? Рай здесь. Культурная модель предполагает, будто для ухода от страданий необходимо вознестись. Действительно, боль есть часть бытия. Но она также включает в себя и любовь, и радость, и красоту, очень богатые эмоциональные переживания и разнообразный опыт. Мы не знаем ничего о своих прежних воплощениях или ждущем нас после. В поле нашего зрения лишь нынешнее существование. Так давайте проживем эту жизнь наилучшим образом. С благодарностью примем ее дары и будем ценить каждое мгновение.

Нет нужды возноситься и уходить из мира, надо радоваться происходящему здесь и сейчас. Стоит признать и принять свою смертность и начать жить настоящим. Что до первозданной женщины, то она – ключ к свободе. Она разрушит темницу, в которой находится сознание. Таким будет «освобождение от философии ограничений, от привычки обманывать себя, мешающей ценить то, чем мы на самом деле владеем – саму жизнь» (Гриффин, 1978, с. 11). Отказавшись от патриархального доминирования как на личном уровне, так и в обществе, мы обретаем способность по-настоящему оценить уникальность каждой отдельно взятой жизни.

В нашей культуре дикое и свободное – связанные между собой понятия. Многие, вероятно, нарисуют образ настоящей вольницы: всадник скачет по бескрайним полям на коне, развевается на ветру грива; несется по пустому шоссе мотоциклист; на далеком острове серфер потягивает коктейли в пляжном баре среди пальм после долгого дня. Если рассматривать идиллические картинки как символы наших устремлений, станет понятно, как глубоко душа жаждет подобной «первобытной свободы». Например, моя мечта заняться йогой и серфингом в далекой южной стране свидетельствует о желании убежать (хотя бы на время) от доминирующих общественных ценностей. Это вовсе не значит, что мне так уж хочется бросить свою повседневную жизнь с ее заботами – присмотром за ребенком, приготовлением ужина, уплатой процентов по кредиту. Нет, это показывает лишь, как я желаю освободиться от бессознательных, неконтролируемых архетипов, давящих на меня.

Временами, особенно когда наваливается уж слишком много дел, душа действительно жаждет вырваться из плена: ей необходимо порезвиться, расслабиться, сделать что-то спонтанное, найти новые приключения. Чувство, возникающее, когда мы фантазируем и видим картинки естественной и вольной жизни, вероятно, даже важнее реализации этих грез. Чем больше мы осознаем, принимаем и ценим себя нынешних, со всеми нашими проблемами, тем свободнее становимся. Алхимики считают, душа сбрасывает узы материи, когда осознает бессознательные факторы, влияющие на нее. Поэтому нам необходимо признать: патриархат подавляет женщину и природу, внутреннюю первозданность каждой из нас и планету в целом. Чтобы обрести подлинную свободу, нужно принять основные условия существования такими, какие они есть – со всей болью, изменчивостью, неопределенностью, несовершенством, – и почувствовать благодарность. Способность к изменениям становится прологом к свободе. В неизменной вселенной перерождение было бы невозможным. «Свобода позволяет нам сделать жизнь на Земле лучше, обучить детей хорошему, избавиться от власти тиранов», – пишет Снайдер (1990).

Итак, всё сущее – это природа. Если взглянуть на историю мира, насчитывающую миллионы лет, он всегда был «диким», таково его врожденное свойство, лежащее в основе тех закономерностей, которые помогают упорядочить изменчивость и непостоянство.

Давая определение понятию «дикий», приходится быть осторожной. Оксфордский словарь толкует это слово как «нецивилизованный, грубый, отрицающий законную власть, неуправляемый, несдержанный, не считающийся с правилами, беспутный, никому не подчиняющийся, буйный, разрушительный, злобный, жестокий». И все же у нас есть право интерпретировать понятие совсем с другой точки зрения, как делает это Снайдер. Дикими иногда называют общества, живущие в гармонии с природой, следующие традициям, сохраняющие обряды и в целом жизненный уклад родной страны, не принимающие стандарты и правила, навязываемые доминирующими цивилизациями – так сказать, «метрополиями». Люди, принадлежащие к таким племенам, никого не боятся, они независимы и полагаются лишь на себя. Они самоотверженно противостоят диктату чужаков, а также эксплуатации и попыткам ограничить их свободу. Эти культуры обычно экспрессивны, в них много телесности, открытой сексуальности и экстатичности.

Ответы на вопрос о том, что называется «диким», могут быть разными. Можно взглянуть на него и с противоположной стороны, с позиции доминирующих мужчин. Тогда, вероятно, покажется, будто «первозданность» несет угрозу, ломает правила и сложившийся порядок, мешает контролю. На самом же деле речь идет об освобождении и уважении к себе и окружающим. Это стоило бы усвоить политикам, управляющим людьми и формирующим мировоззрение, в том числе и правительствам демократических стран, которые, по идее, стремятся учитывать интересы каждого человека. В целом всем нам нужно продолжать идти по пути индивидуации: только так удастся создать здоровое, разумно сбалансированное общество.

Кем была женщина до социализации? Какой мы увидели бы первозданную «праматерь», если бы она имела возможность свободно проявить себя в нас? Что она из себя представляет в чистом виде? Человека формирует социум. Симона де Бовуар в своем исследовании 1949 года «Второй пол» заявила: «Женщиной не рождаются, ею становятся». Вспомните рассказы о детях, воспитанных в лесу волками. Какой выросла бы девочка, если бы общество не влияло на нее?

Передо мной вновь встает образ Марии, шаманки из племени шапибо, дожившей почти до ста лет. Она родилась и выросла в далекой деревне на берегу Амазонки и знать не знала о современном «умном доме» с эффективно расходуемой энергией, свободной планировкой, ярко-красной кухонной мебелью, газовым камином и панорамными окнами. Все эти «западные штучки», наверное, показались бы ей очень странными.

Вершины и долины

Существует точка зрения, что дух и душа – это одно и то же, но на самом деле они различаются, и у каждого понятия свой смысл. Давайте посмотрим, в чем разница между духом и психикой (душой). Об этом говорится в эссе Хиллмана «Вершины и долины: разграничение души и духа как основа различия между психотерапией и духовной дисциплиной» (2005). Образы из наших фантазий есть проявление души. Таким образом, психика напрямую заявляет о себе. Это ее язык. Сознание базируется на воображении. Душа самовыражается через фантазии, образы – язык символов. Дух проявляется в острые и впечатляющие моменты жизни как кульминация (пик) опыта. «Трудный подъем на вершину в поисках духа есть побуждение самого духа, стремящегося познать себя». Мы хотим узнать, действительно ли мы богоподобны, и почувствовать близость Бога. Душа обитает в долинах, среди тоски и подавленности, где текут ручьи слез, а в низинах затаилась депрессия.

Далай-лама XIV так писал об этой разнице: «Душа живет в глубоких, затененных долах, где цветут в сонном оцепенении черные цветы. Реки тут текут медленно, словно теплый сироп, и впадают в огромный океан души. Дух же – это высокогорье с покрытыми снегом пиками, сверкающими, как драгоценные камни, озерами и яркими цветами. Здесь редко встретишь живое существо, а звук распространяется далеко, на огромные расстояния. Есть музыка души, пища души, танец души и любовь души» (Хиллман, 2005, с. 76–77).

Поиск первозданной женщины предполагает спуск в низины, а не восхождение в горы. Для начала нам предстоит освоить собственное тело, материю, составляющую ткань жизни. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: моя аскетика напоминала бессознательную попытку прорваться вверх, вознестись от земли, оставив позади боль, предательство и распавшийся брак, а также несбывшиеся надежды на спокойную, «полноценную» жизнь. Наверное, это было еще и поиском собственного духа.

А может, просто всем знакомым желанием уйти от земной суеты и повседневных проблем – болезней, страданий, постоянной потребности в пище и деньгах. Существует ошибочное мнение, будто нам следует научиться концентрироваться, собирать себя и находить абсолютное равновесие. На самом же деле идеал совсем в другом – в том, чтобы принять всю эту мирскую круговерть как часть духовного пути. После нескольких лет аскетической практики я уже думала посвятить ей всю жизнь. Но тут мне приснилось несколько снов, в каждом из которых так или иначе фигурировало стремительное низвержение с небес на землю. Это напоминало падение Икара в море после того, как тот поднялся слишком высоко к солнцу. В отличие от Икара я не погибла в волнах. Вода смягчила удар, и я смогла вплавь добраться до берега.

Был еще один сон: я проходила через некий портал вместе с фигурой своего анимуса и таким образом «возвращала себе» всю полноту человеческих чувств и эмоций. А еще один анимус окончательно воскрешал меня, вдохнув пневму (дух) в мое тело. Я последовала указаниям снов и покинула аскетический путь, чтоб продолжить изучение своего тела и его инстинктов, материи, праматери-земли, а также океана, воды которого послужили околоплодной жидкостью при зарождении и становлении планеты. Таковы были мои первые шаги к открытию в себе подавленной и загнанной глубоко внутрь первозданной женственности.

В то же время я обнаружила, что анимус может стать моим проводником из сознательного в бессознательный мир и обратно. Возлюбленный мужчина-медведь – проекция и живая связь с первозданным началом. Моя анима менялась и развивалась, хотя на первых порах я больше общалась с анимусом через сны, воображение, живой эмоциональный опыт и видения, связанные с разными ритуалами.

Архетип анима/анимус может проявляться как оборотень, меняя формы с мужской на женскую и обратно, а также превращаться из человека в животное. В этой книге мне хотелось бы разделить аниму и анимус, но я стараюсь это делать легко, не навязывая буквальных и четко очерченных образов. Я стремлюсь уйти от дуализма и не фиксировать противопоставление полов внутри психики. Для меня анима и анимус – два отдельных аспекта и в то же время единый аспект. Это всего лишь одно из возможных представлений о подобных материях; существует множество других способов представить себе таинственных проводников в глубины души.

По мере развития анимы – женственности внутри нас – мы постепенно начинаем лучше понимать других женщин и устанавливаем отношения с ними. Это поворотная точка, в которой и открывается новое ви́дение. Устанавливая контакт с внутренней женственностью, с первозданной женщиной, мы в то же время должны научиться достигать глубокого взаимопонимания со своим полом. Иногда в моем доме по вечерам собираются подруги: мы пьем вино с сыром и виноградом или выпечкой и обсуждаем женские проблемы. Мы делимся «тайным знанием» в серьезных беседах о воспитании детей, о самочувствии во время месячных, об оргазме, о мужьях и любовниках, о разводе и супружеских изменах, об одиночестве, хронической усталости, мечтах, снах и фантазиях; об искусстве, о надежде, отчаянии и депрессии, о боли и ностальгии; о лекарственных растениях, о йоге и молитве, о лесах, медведях и диких кошках; о серфинге, об инопланетянах и их следах на Земле, о Таро, о Луне и о собственном огороде.

Так мы открываем новые возможности и перспективы, обмениваемся идеями. Мы принимаем друг друга, прислушиваемся друг к другу. Выражаем любовь и поддержку: всегда есть кому рассказать о волнующем тебя. Тебя обязательно выслушают. Я очень благодарна за возможность такого общения с сестрами. Иногда бывает, мы обмениваемся туфлями, и каждая может примерить высокие каблуки, на которых пришла другая. Всем нам нравится чувствовать себя сексуальными. Так мы отдаем дань уважения обольстительной и прекрасной Афродите. Мы говорим о том, что знаем по собственному опыту, то есть передаем горящий в нас свет.