Текст книги "Темная сторона Швеции (сборник)"

Ингер Фриманссон
В нашем темном доме

У Ингер Фриманссон нет общих героев, но места и события могут повторяться из книги в книгу.

В своих произведениях она создает собственный воображаемый мир – Фриманссонленд, где живут и действуют ее персонажи. Некоторые из ее книг можно назвать психологическими триллерами, другие – психологическими романами. Четкую границу обозначить трудно, но во всех ее произведениях присутствуют мрачная атмосфера и ужасные поступки, которые люди совершают по отношению друг к другу, невзирая на последствия. Читателям следует знать, что 13 декабря в Швеции – день Святой Люсии. Шведы очень любят этот праздник, особенно дети. Традиция празднования уходит своими корнями в древние обычаи германских племен, привнесенные в Швецию, но современную популярность он приобрел в двадцатые годы двадцатого века, когда в городах стали объявлять конкурс красоты «Люсия». Начинается праздник с утренней процессии, в которой принимает участие Люсия, одетая в белое платье с алой лентой на поясе и свечами в волосах, и ее подруги и друзья – девушки в белом с мишурой в волосах и «звездные мальчики» с остроугольными колпаками, украшенными золотыми звездами. Они поют традиционные песни и желают счастливого Рождества.

На роль Люсии выбирают самую красивую девушку города, школы, компании и так далее. Победительница посещает больницы, дома престарелых, церкви и даже нобелевских лауреатов. Они поют, угощают кофе, имбирными пряниками, глинтвейном, булочками с шафраном – все эти вкусные вещи ассоциируются с Люсией. Празднуют Люсию и в домах обычных шведов. Там песни поют дети. Почему Люсия? Потому что в Сицилии две тысячи лет назад была святая мученица Люсия, слава которой дошла и до Швеции.

Но в шведском празднике Святой Люсии нет ничего религиозного. Это даже не выходной. Просто один из рождественских праздников. Подростки часто не спят всю ночь, веселятся и развлекаются, чтобы на рассвете пойти с процессией будить родителей и учителей.

Доктор Росберг был очень стар. В его возрасте уже не стоило бы работать, говорила Инга-Лиза.

– Но мне-то что, – добавляла она со смехом. – Мне он выписывает все, что ни попрошу. Правда, с поучениями, но главное – результат.

Инга-Лиза была ее новой подругой в Хофшё. Лет пятидесяти, громкая, наглая, но с добрым сердцем. Они познакомились по дороге из города, в автобусе, а потом обнаружили, что живут в одном доме.

– Ничего себе! Ты тоже здесь живешь!

Она постоянно ругалась. Зато у нее были связи. У Яннике не было никого. Однажды вечером они играли в карты на уютной кухне Инги-Лизы, и та рассказала о докторе Росберге.

– Я хожу к нему уже много лет. Он выписывает мне рецепты на все, что ни попрошу. Он знает, что у меня проблемы со сном. Артроз и фибромальгия мне спать не дают. Много женщин этим страдают. И доктор Росберг понимает женские страдания. В последний раз он прописал мне лекарство, способное свалить быка, так что принимать его надо очень осторожно.

Она долго думала об этом. О лекарстве, способном убить быка. Никаких конкретных планов у нее не было, только мысли. Но с мыслей все и началось.

Собравшись с силами, она записалась на прием. Ей пришлось так долго звонить в дверь, что она уже готова была сдаться. Наконец раздались шаркающие шаги в коридоре. Дверь открылась, и выглянул морщинистый старичок.

– Фрёкен Линдер, это вы?

– Да, – ответила она.

– Добро пожаловать. Заходите.

Руки у него были такие длинные и худые, что вены, казалось, лежали поверх кожи. Одна мысль о том, что они будут касаться ее тела, ужасала. Но выбора у Яннике не было. Нужно разыграть эту пьесу.

– Добрый день, – произнесла она, придавая своему лицу страдальческое выражение и стараясь тяжело дышать.

– Присаживайтесь. Я вас вызову, – сказал он, показывая на диван.

Приемная у него располагалась в просторной квартире в Эстермальме. Мебель там была старая, обтянутая плюшем, засаленная, вся в пятнах. Инга-Лиза сказала, что в квартире он жил один; она ни разу не видела ни фру Росберг, ни медсестру. На диване лежала вязаная и изрядно потрепанная собачка. От носа почти ничего не осталось. Яннике представила, как дети искали у нее утешения, пока ждали приема врача, слыша ужасные стоны и крики из кабинета.

Она сняла шубу из искусственного меха и размотала полосатую шаль, согревавшую уши на морозе. Холода начались уже в ноябре. Даже выпавший снег не растаял, напоминая о скором Рождестве. Наверное, они сейчас сидят на работе и обсуждают снег за чашкой кофе. Встреча за чашкой кофе всегда была главным событием дня на работе. Наверное, горят две свечи – в знак второго адвента. Сильвия, как обычно, купила свечи и украсила их белым мхом. Она же взяла из подвала подсвечники и красные скатерти, которыми они пользовались весь декабрь и начало января, пока кто-нибудь (чаще всего это была Эви) не забирал их домой постирать в стиральной машинке. Наверняка купили имбирного печенья и сдобу с шафраном. У нее в ушах еще звучал хруст сахара, которым их посыпали. Как бы аккуратно они ни старались нарезать сдобу и выложить на тарелки, весь пол все равно был в крошках и сахаре. Порой кто-нибудь клеил злобную записку на кухне:

Твоя мама тут не работает. Убери за собой.

Это давало эффект, но только на время.

Яннике опустилась в кресло и взяла журнал. Женским журналам было лет пятнадцать. Зачитаны они были до дыр. Она листала журналы, поражаясь молодым знаменитостям в старомодных нарядах с ужасными прическами. Ватные плечи, налаченные волосы… Выглядело это нелепо. Вскоре дверь в кабинет открылась. Прокашлявшись, врач объявил:

– Фрёкен Линдер, ваша очередь.

Как будто, кроме нее, тут был кто-то еще.

Он присел за массивный стол и почти скрылся за стопками бумаг. Слева от него на маленьком столе стоял пыльный пластиковый скелет, скалясь на нее зубами. Яннике поежилась.

– Что привело вас ко мне, фрёкен Линдер?

– Мне вас посоветовала моя подруга… Инга-Лиза… – Внезапно фамилия подруги выпала у нее из головы, и Яннике смутилась.

Мужчина достал бумагу из пачки. Она увидела записи, сделанные дрожащей рукой, и вдруг зарыдала. Без всякой на то причины. Слезы просто хлынули из глаз, словно отчаянный крик о помощи. Смутившись еще больше, она закрыла рот ладонью.

Он сочувственно посмотрел на нее. Кожа под глазами у врача висела мешками, словно глазные яблоки в любую секунду могли вывалиться. Яннике достала платок.

– У меня все болит, – прошептала она.

– Где у вас болит? – спросил он с участием.

– Тут и тут… все тело….

– Хм… – Он полистал бумаги. – Вы обращались к врачу раньше?

– Нет.

– Почему?

– Думала, что врач мне не поможет…

– Почему?

– Понимаете, у моей мамы были эти боли, у ее сестер, у бабушки… Они сказали, что у женщин такое бывает и ничего с этим не поделаешь. Что-то вроде фибро… Нет смысла идти к врачу, сказали они. Им нет дела до наших женских недугов. А потом я познакомилась с Ингой-Лизой, моей соседкой. Она рассказала мне о вас, доктор Росберг… о том, какой вы хороший врач, как вы заботитесь о пациентах и не хотите, чтобы люди страдали….

Он отложил бумаги и уставился в окно. Крылья носа подрагивали.

– Я должен вас осмотреть, как вы, наверное, понимаете.

– Конечно.

– Я не могу выписывать рецепты направо и налево всем, кто попросит.

– Нет, конечно, нет.

– Я пожилой человек. Скоро я закрою свою практику.

– Как жаль, – пробормотала она.

Он сцепил костлявые пальцы.

– Что делать. Рано или поздно все в жизни заканчивается.

Он попросил ее раздеться и лечь на кушетку. Бумажная пеленка была вся драная. Яннике заметила, что рулон кончился. Неохотно она разделась до белья и опустилась на кушетку. Пока она раздевалась, он тактично отвернулся и теребил руки скелету. Они хрустели.

– Вы готовы, фрёкен Линдер? – спросил он.

– Да, – ответила она, лежа на спине.

– Тогда я иду.

Яннике подняла взгляд к потолку, где высоко на проводе висела лампочка. Она лежала и разглядывала паутину в углах. Врач наклонился над ней, прижал к груди стетоскоп и вслушался.

– Хм… – хмыкнул он и начал ощупывать ее тело холодными руками. Он надавливал, нажимал, щипал… Он оказался так близко, что были видны грубые волоски, растущие из ушей и ноздрей. От него исходил слабый запах ацетона. Ее затошнило.

– Да, – произнес он. – Боль – это неприятно. Она отравляет жизнь.

Она кивнула. Слезы снова потекли по щекам. Врач потрепал Яннике по макушке и посмотрел на нее с грустью в глазах.

– Успокойтесь, фрёкен. Мы это исправим.

Он сел за стол, а она принялась одеваться, гадая, понял ли он, что она врет, или нет.

Но вроде не понял.

– Я выпишу вам лекарство под названием «Декстромордифен». Но я должен предупредить вас о рисках, связанных с его употреблением.

– Да?

– Вообще-то этот препарат слишком сильный, чтобы начинать с него лечение. Но у вас это наследственное, так что других методов я не вижу. Попробуем нанести по болезни решительный удар.

Яннике затаила дыхание.

– Но я прошу вас принимать его с осторожностью.

Она кивнула.

Доктор протянул ей рецепт и с тревогой в глазах спросил:

– Фрёкен водит машину?

Она покачала головой.

Его взгляд словно проникал в душу.

– А алкоголь?

– Простите?

– Даже один глоток алкоголя в сочетании с этим лекарством может вызвать проблемы с дыханием. Даже не может, а вызовет, я неточно выразился. Фрёкен понимает, что я говорю? Это может грозить серьезными последствиями. Сначала пациент ничего не замечает, но через тридцать минут начинает задыхаться… и тогда спасать его уже поздно. Это так же опасно для жизни, как и ядовитые грибы. И действует быстрее. Гораздо быстрее.

Он замолчал и посмотрел в окно.

Яннике сглотнула.

– Понимаю… я бы никогда не стала мешать лекарства со спиртным… у меня дома и алкоголя-то нет….

Он сжал губы.

– Очень разумно с вашей стороны. И еще одно… У фрёкен есть дети?

– Нет, – шепнула она.

– А среди ваших близких? Дети соседей?

– А что? – спросила.

– Держите таблетки подальше от детей. Запирайте. На вкус они как конфеты и могут сильно навредить.

В Сёдертелье Яннике поехала на электричке. Когда Артур ее бросил, она лишилась дома. Жили они в его двушке с потрясающим видом в Тантолунден. Но Артур выкинул ее из квартиры. Яннике пришлось отправиться к маме, но через пару дней они так достали друг друга, что мама сама нашла ей нелегально сдающуюся однушку в Сёдертелье.

– Сколько тебе лет, Яннике? Тридцать шесть? Когда ты наконец станешь самостоятельной?

Яннике знала, что глубоко внутри мама рада, что они с Артуром расстались. Ведь он был мусульманином, да еще и с темным цветом кожи. А ее мать всегда тяжело воспринимала людей, непохожих на нее. Глядя в окно на заснеженные поля, она вспомнила тот день, когда познакомила маму с Артуром. Ее поразила внезапная агрессия матери. «Ты ее и бурку носить заставишь?» Артур промолчал. Он был тактичным человеком. Обычно он старался не показывать своих эмоций, но мама достала и его. Наконец Артура прорвало, и он с такой силой поставил чашку на стол, что у нее отвалилась ручка. Это была чашка из кофейного сервиза бабушки Бетти с узором в виде плюща. Ей пришлось бежать за ним по улице и умолять остаться.

– Не злись. Она не это хотела сказать! С ней такое бывает.

Но сама Яннике знала, что мать сказала то, что хотела, и что ей придется выбирать между ней и Артуром.

Яннике выбрала Артура. Он хорошо с нею обращался, заботился, утешал, когда ей было грустно. В постели с ним было лучше, чем с кем бы то ни было. Когда она осталась без работы, он ее поддерживал, по крайней мере в первое время. Покупал разные вкусности, дарил подарки. Даже связался с профсоюзом и спросил, как шведское трудовое законодательство позволяет выкинуть порядочного человека с работы без серьезных на то оснований. Начались переговоры, в процессе которых, разумеется, выяснилось, почему ее выгнали. Все эта язва Гунхильд и ее россказни. Артур с Яннике сидели по одну сторону стола, Гунхильд и омбудсмен[4]4
  Омбудсмен – должностное лицо, на которое возлагаются функции контроля за соблюдением прав и интересов граждан в деятельности органов исполнительной власти.


[Закрыть] – по другую. Язва Гунхильд сняла свои уродливые старомодные очки. Руки у нее дрожали. Это еще вопрос – у кого проблемы со спиртным.

– Ваша подруга каждый день приходила на работу в нетрезвом состоянии. Мы долго это терпели. Слишком долго. Но больше у нас нет сил.

Яннике видела, как у Артура перехватило дыхание.

– Простите, но это не может быть правдой, – сказал он не совсем грамматически правильно. Он хорошо говорил по-шведски для иностранца, но все равно в речь закрадывались ошибки. Но лучше бы он сейчас помолчал.

– Да? А что говорят коллеги? – спросил без особого интереса омбудсмен. Во время разговора он по большей части игрался с открывашкой.

И эта язва Гунхильд, ее начальница, открыла портфель и достала оттуда свернутый и перехваченный резинкой лист.

– Вот, – объявила она и начала медлено стягивать резинку. Под текстом на листе оказалось десять подписей. Все ее коллеги. Даже Марья, которой она так доверяла…

Поезд подкатил к платформе в Сёдертелье. Яннике вышла, на ходу натягивая рюкзак, в котором лежали две упаковки таблеток, полученных по рецепту в аптеке «Шиле». Всего сто таблеток. От этого знания ее бросало в жар. Все будет хорошо. Скоро ее страдания закончатся.

Квартира ее располагалась на первом этаже, так что Яннике все время держала шторы задернутыми, боясь любопытных взглядов. Дети часто стучали ей в окно, бросали какашки и комки грязи. Жаловаться родителям не было смысла. Лучше всего было просто притворяться, что ничего не замечаешь. У подъезда столпились дети. При виде ее они даже не сделали попытки освободить проход. Один из них показал ей язык. Сразу вспомнились слова доктора о том, что таблетки на вкус как конфеты. Протиснувшись между детей, она вошла в подъезд. Голова кружилась. Оказавшись в квартире, Яннике тут же направилась прилечь. Сердце билось в груди как безумное. Пот лил ручьем. Зажмурившись, она застонала. Спустя какое-то время поднялась, вышла в кухню и налила себе стакан рома, который осушила в несколько глотков. Только тогда головокружение прекратилось. Но тут вспыхнули воспоминания о встрече с профсоюзом.

Злоупотребление алкоголем на рабочем месте. Ничто не действовало. Замечания, выговоры, предупреждения, доверительные беседы… Чем дольше длилась встреча, тем тише становился Артур и тем больше увеличивалась пропасть между ними. Ей стало страшно. Вечером, когда они вернулись домой, ему было пора уходить на работу. Он продавал билеты в метро на станции в Старом городе – одной из самых сложных в городе. Неподалеку собирались нацисты. Они не упускали случая поиздеваться над ним. Даже губы у него были бледные, когда он повернулся и сказал:

– Я хочу, чтобы тебя не было, когда я вернусь.

– Что ты сказал?

– Собери вещи и проваливай.

– Но Артур… ты не можешь…

Артур поднял руку, и на мгновение она решила, что он собирается ее ударить.

– Ты лгала мне. Это хуже, чем измена.

– Но это они лгут! – крикнула она. – Мерзкая Гунхильд все это придумала. Ты должен мне верить. Я люблю тебя!

Лицо у него было напряженное.

– А надписи?

«Подписи», – подумала она. Она часто подшучивала над его ошибками. Он тоже смеялся, игриво толкая ее на кровать со словами: «Как ты смеешь надо мной смеяться? Сейчас получишь!» Но теперь, стоя перед ней в униформе, Артур был похож на незнакомца. Раньше ей казалось, что он выглядит сексуально. Но теперь ничего сексуального не осталось, только отчаяние.

– Это она вписала туда все имена. Она меня ненавидит, потому что считает, что я представляю угрозу ее положению. Я ведь моложе. Она просто на дух меня не выносит.

Он потянулся за сумкой, из которой торчал блокнот. Когда в метро наступало затишье, он обычно рисовал.

– Достаточно, Яннике.

Те же слова, что язва Гунхильд сказала ей в последний день на работе.

«Ты знаешь, что мы уже об этом говорили раньше. С нас достаточно».

Яннике начала смеяться истерическим горловым смехом.

– Что именно ты хочешь сказать?

Гунхильд вся вспыхнула. Даже морщинистая грудь налилась красным.

– Не придуривайся!

– Я не придуриваюсь. Я не понимаю, о чем ты. Тебе мерещатся вещи, которых нет. Ты все выдумываешь. Ты митоман, вот ты кто.

Она даже загордилась собой – надо же какое умное словечко ввернула в нужный момент.

– Мы можем поступить по-другому, если желаешь. Устроить собрание коллектива. Но в этом будет мало веселого. Для тебя.

Яннике резко перестала смеяться.

– Сказать тебе кое-что? – заявила она, чувствуя себя полной сил и энергии. – В этой компании вообще не бывает ничего веселого. Никогда! – Она сопроводила свои слова хлопком в ладони. – А тон всегда задает начальство.

И с этими словами Яннике ушла.

Пакет из аптеки лежал на кухонной стойке. Головокружение уже прошло. Она достала упаковки с лекарствами, покрутила в руках. Ярко-красный треугольник сигналил об опасности.

– «Декстромордифен», – произнесла она беззвучно, акцентируя губами каждый слог. Из одной упаковки женщина вытащила блистер с маленькими продолговатыми капсулами.

«Глотать целиком», – значилось в инструкции. Она достала два стакана. Мать отдала ей свои, старые и покоцанные. Она собиралась их выбросить, но, когда Яннике переезжала, решила пожертвовать их дочери. В один стакан Яннике налила горячую воду, во второй – ром. С пересохшим от волнения ртом она высыпала содержимое прозрачных капсул в оба стакана – по одной в каждый. Перемешала ложкой, подождала несколько минут.

Да!

– Да! – закричала она на всю кухню. Сработало. Таблетки полностью растворились и в воде, и в роме. Не осталось следов ни от оболочки капсулы, ни от порошка.

«Разумеется, растворились, – подумала она, – иначе как они попадут в организм?»

Той ночью она впервые хорошо спала в новой квартире. Ей снилось, что они с Артуром летают над центром Стокгольма в длинных белых одеяниях. Это был чудесный сон.

Через пару дней после того, как он выгнал ее из дома, Яннике поехала на станцию в Старом городе, где работал Артур, но в билетной кассе его не оказалось. Она спросила кассира:

– Извините, когда у Артура смена?

Он холодно посмотрел на нее.

– Спросите у него.

От такой грубости она лишилась дара речи.

– Вы загораживаете проход, – произнес кассир. – Билет брать будете?

Ей хотелось его убить. Это Артур попросил коллег так отвечать? «Если женщина будет обо мне спрашивать, ничего не говорите». Так это было? Но гнев на Артура прошел так же быстро, как вспыхнул, а вот мысли о работе ее никогда не покидали. Гунхильд и бывшие коллеги, поставившие свои подписи. Она представляла, как они расписываются – поспешно, размашисто. Тайком от нее. Эти мысли причиняли ей боль. Даже Марья подписала. Ее имя было в самом низу, словно она сомневалась до последней секунды, но в конце сдалась. Марья Хаммендаль. Марья, с которой они ходили в кино. Марья, рыдавшая в ее комнате, когда они поссорились с мужем. Марья пробуждала в ней материнский инстинкт. Она держала подругу за руку, подавала ей салфетки.

– Все пройдет, – утешала она. – Вечером вы помиритесь.

И успокоившись, Марья смеялась:

– Ты такая добрая, такая мудрая. Что бы я делала без такой подруги, как ты?

Даже Марья предала ее.

Четыре раза ходила она на станцию метро, где работал Артур, но безрезультатно. Его перевели. Тогда она начала ездить по всем станциям метро, хотя и не знала его расписания. Ей повезло. В 14.25 на станции Родмансгатан она увидела Артура в окошке. Подождав, пока пассажиры пройдут, подошла к кассе. Его красивое лицо, его губы. Глаза, смотревшие на нее с нежностью. Раньше, не сейчас.

– Куда вам билет?

Как будто они незнакомы.

– Но, Артур, дорогой… это же я…

Они предали ее. Бросили. Рывком она подняла стакан и опрокинула в раковину. Потом второй. И открыла воду.

В дверь позвонили. Сначала она не хотела открывать, но потом подумала – чистое безумие! – что это Артур.

Это оказался не Артур, а Инга-Лиза. Она была в черной кофте-поло. Черный цвет ее старил. Веки намазаны серыми тенями «металлик». Она была похожа на змею или ящерицу.

– Привет, родная. Ты вернулась?

Яннике отстранилась, давая подруге войти.

– Хотела только узнать, как все прошло. Добрый доктор тебе помог?

– Да, он мне выписал то же, что и тебе, «Декстромордифен».

– Прекрасно, скоро тебе станет лучше.

– Да.

– Зайдешь на кофе? Я как раз собираюсь ставить.

Гостья приняла приглашение. По квартире подруги как будто прошел торнадо. Повсюду были разбросаны коробки с мишурой, подсвечниками, гномами, игрушками из соломы и карамельками. Даже коробка конфетти нашлась. Яннике пристроилась на край дивана.

– Чем ты занята? – спросила она.

– Просматриваю старье. Столько всего накопилось… Хватит с меня Рождества в стиле «Фанни и Александр»[5]5
  Название знаменитого фильма И. Бергмана.


[Закрыть], – сказала Инга-Лиза, поднимая керамического гнома с румяными щеками и показывая Яннике. – Ты когда-нибудь видела такое уродство?

Яннике улыбнулась.

– Мне его подарила свекровь. Сто лет назад. И я все это храню… Уму непостижимо. Но теперь пришла пора расстаться с хламом.

– Ты все выбросишь?

– Я думала, дети что-то заберут. Но они ко мне даже не заглядывают. Я даже забыла, что у меня есть дети.

Это Яннике уже слышала. У Инги-Лизы было двое взрослых детей – сын и дочь. Но мать явно не входила в список их приоритетов.

Инга-Лиза сжала губы.

– Не переживай. Не буду мучить тебя своими проблемами. Дай только отнести все это на помойку. Тебе, кстати, ничего не нужно?

Позже она поняла, что это не простое совпадение, а рука судьбы. Кто-то словно сидел за облаками и подсказывал ей: «Делай то, делай это». Пока Инга-Лиза варила кофе и курила, Яннике прошлась по коробкам и выбрала несколько вещей – в основном маленьких, чтобы их удобно было взять с собой. Самой полезной находкой стало платье Люсии, пришедшееся как раз впору, и корона. Инга-Лиза поразилась энтузиазму соседки и даже вставила в корону батарейку. Нацепив ее на Яннике, она радостно объявила:

– Горит!

– Можно мне это забрать? Ты уверена?

– Ну, конечно, милая. Все остальное отправится на помойку.

Она не спрашивала, зачем это все понадобилось Яннике. Инга-Лиза была настоящей подругой. Не то что Марья и остальные.

Ранним утром в день Святой Люсии Яннике приготовила глёг[6]6
  Глёг – горячий рождественский напиток из красного вина с добавлением пряностей, распространенный в Финляндии, Швеции и Эстонии.


[Закрыть] в большой кастрюле, одолженной у Инги-Лизы, и налила в термос, который тоже пришлось одолжить. Он был такой же, как термос на работе. Однажды Яннике пририсовала ему глаза, чтобы он стал похож на безумного пингвина. Гунхильд не оценила шутку:

– Ты с ума сошла. У нас же будет собрание правления.

Как будто членам правления помешает юмор.

За выходные она выстирала и выгладила платье Люсии и широкий алый пояс, символизировавший кровь мученицы. Она все аккуратно сложила в бумажный пакет. В другой пакет Яннике положила рождественские подарки – все те мелкие предметы, полученные от Инги-Лизы. Ничего ценного. Гномы, подсвечники, соломенные звезды. Она приложила усилия: завернула все в подарочную бумагу, перевязала ленточками и наклеила этикетки с именами бывших коллег и пожеланиями счастливого Рождества, аккуратно выведенными чернилами.

Термос с глёгом она обернула полотенцами и поставила в рюкзак. Садясь в электричку, Яннике подумала, что она словно одна из тех, кто едет на работу. Усталые, серые лица. Забитые переходы. Температура была около нуля, шел мокрый снег. Яннике досталось место. Она сидела и листала бесплатную газету. Школьники с блестками в волосах возвращались домой после ночной гулянки. Яннике улыбнулась. Сама она была трезва, как стеклышко.

Ей снова повезло – код в подъезде остался прежним. Она поднялась на верхний этаж, затем по узкой лесенке на чердак. Там, за шахтой, переоделась. На улице ей было холодно, но в помещении стало жарко. Одежду она сложила в пакет и поставила у стены. Повязала алый пояс, надела на свежевымытые волосы корону. В стекле увидела свое отражение. Нажала кнопку, и загорелись свечи на короне. Пока все шло по плану. Яннике откашлялась.

– В нашем темном доме… – пропела она и пошла вниз.

Дверь, ведущая в ее предыдущее место работы, была украшена рождественским венком из самшита. От него несло кошачьей мочой, как и в прошлом году. «Так ничему и не учатся», – подумала она. Словно нельзя было купить венок из брусники. Они не воняют.

На часах было без четверти девять. Яннике подняла повыше термос и позвонила.

Открыла Марья. На лице у нее сразу появилась тревога.

– Кто там? Это ты?

– Тсс… – прижала Яннике палец к губам. – Я ненадолго. Я только…

Она показала пакет с подарками.

– Я только хотела попросить прощения, – пробормотала она, стараясь, чтобы в голосе звучало раскаяние. – Я принесла вам глёг. Марья, милая, помоги мне.

Совестливость Марьи была ей на руку. Она собрала бывших коллег в конференц-зале. Поразительно, но все десять оказались на рабочем месте, что тоже сыграло ей на руку. Марья даже достала чашки для глёга.

Яннике держала спину прямо. Стоя на пороге конференц-зала, она спокойно обвела взглядом своих бывших коллег. Гунхильд с напряженным лицом. Сильвию с новой прической. Растолстевшую Эви с одышкой. Кто-то зажег свечи. Пахло пылью и старой бумагой. Яннике хотела произнести речь, но передумала. Так лучше. Эффектнее. Она налила каждому глёг, не пролив ни капли. Руки у нее не дрожали. Она сохраняла полное спокойствие.

– Счастливого Рождества! – сказала она, глядя, как они подносят ко рту стаканы.

Коллеги осторожно переглянулись.

– Простите, что доставила вам проблемы.

Марья спросила:

– А ты, Яннике, почему не пьешь глёг?

Она посмотрела ей прямо в глаза и тихо ответила:

– Понимаешь, я завязала.

Затем раздала подарки.

– Еще раз счастливого Рождества, – пожелала она и с пустым термосом в руках вышла из офиса.

Ингер Фриманссон, урожденная Вилен (р. 1944), провела детство в разных городах по всей Швеции. Писать она начала еще подростком и в 19 лет выиграла национальный конкурс на лучший рассказ. Тем не менее она много лет проработала журналистом, прежде чем опубликовать свой первый роман в 1984 году. В последующие годы писала внежанровые произведения с элементами триллера. А в 1997 году выпустила свой первый психологический триллер «Я не боюсь зла». Ее второй триллер, «Доброй ночи, любовь моя» (1998), получил премию за лучший роман года от Шведской детективной академии. В 2005 году она повторила свой успех в этой номинации с романом «Тень в воде». Ингер Фриманссон, бесспорно, один из лучших авторов психологических триллеров в стиле нуар в Швеции. Ее книги издавались в пятнадцати странах, включая США. Она также пишет книги для подростков.