Текст книги "Буря Жнеца. Том 1"

Потрясенный Брол молча проводил летерийца взглядом. Когда дверца закрылась, он достал из небольшого встроенного ящичка вязаный мешочек с пахучими травами и поднес к лицу. Теперь и ему стал слышен сигнал тревоги. Брол нагнулся к переговорной трубе:

– Кучер, давай к этим колоколам.

Подумав, он добавил:

– И можно не торопиться.

Гарнизон Дрена размещался в целой дюжине деревянных строений на невысоком холме, к северу от центра города. Арсенал, конюшни, казармы и штаб-квартиры были надежно укреплены, хотя сам комплекс построек не был окружен стеной. Когда-то, века назад, Дрен представлял собой город-государство, и после затяжной войны с оул’данами отчаявшийся король призвал армию Летера, чтобы победить кочевников. Только десятилетия спустя открылось, что весь конфликт спровоцировали сами летерийцы. Так или иначе летерийская армия никуда не ушла; король согласился на титул визиря, и после череды трагических случайностей он сам и весь его род исчезли. Впрочем, это все история, никому ныне не нужная.

От гарнизонного плаца вели четыре главные аллеи: одна – северная – сходилась с дорогой, ведущей к городской стене и переходящей в Северный береговой тракт; из трех путей, ведущих по берегу из города, этим пользовались реже всего.

В тени укрытого остроконечной крышей балкона роскошного имения сразу за арсеналом, на северной аллее, в прохладной мгле, где трудно было что-то рассмотреть, притаилась стройная фигура. Капюшон из грубой ткани скрывал черты лица, хотя, если бы кому пришло в голову остановиться и приглядеться повнимательней, того поразил бы блеск алых чешуек там, где должно быть лицо, и глаза, спрятанные в прорезях с черными краями. Но было что-то в этой фигуре такое, отчего прохожим не хотелось приглядываться. Взгляд скользил мимо, и мало кто замечал, что в тени кто-то есть.

Этот некто занял свой пост перед самым рассветом, а сейчас день близился к вечеру. Глаза его были устремлены на здания гарнизона, он видел посыльных, входящих и выходящих из штабов, визиты полудюжины благородных купцов по поводу закупки лошадей, металлического лома, седел и всего прочего. Он изучал кожаные накладки на круглых щитах копейщиков с приплюснутыми лицами; на темной – пурпурно-охряной – коже едва различимые татуировки смотрелись на удивление красиво.

Вечером тени удлинились, и некто заметил двух летерийцев, попавшихся ему на глаза второй раз. Их беспечность выглядела… подозрительно, и инстинкт подсказал фигуре под капюшоном, что пора уходить.

Когда летерийцы прошли мимо по улице на запад, фигура, выйдя из тени, быстро и бесшумно двинулась за ними. Некто ощутил их внезапное, растущее внимание – а возможно, и тревогу. Почти поравнявшись с ними, он свернул направо, в переулок, ведущий на север.

Пройдя пятнадцать шагов, он нашел темный уголок, где можно было спрятаться. Затем откинул полы плаща и подвязал их, освободив руки.

Через десяток ударов сердца он услышал шаги летерийцев.

Они шли осторожно, с ножами наготове. Один прошептал что-то, и оба остановились.

Фигура шагнула вперед, скрипнув правой подметкой.

Летерийцы развернулись.

Оул’данский кнут, кадаран, прошелестел, извиваясь по-змеиному; кожаный хвост, покрытый внахлест кинжально острыми полулунными лезвиями, размером с монету, взметнулся сверкающей дугой, лизнувшей обоих летерийцев по горлу. Хлынула кровь.

Летерийцы обмякли. Кровь, особенно у того, что был слева, хлестала вовсю, растекаясь по грязному булыжнику. Подойдя ко второй жертве, незнакомец достал нож, воткнул в горло лежащему; потом привычными движениями срезал лицо – кожу, мышцы и волосы. Ту же жуткую процедуру он проделал и с другим летерийцем.

На двух противников – агентов Патриотистов – меньше.

Разумеется, агенты работают по трое – третий следует поодаль.

Со стороны гарнизона раздались первые звуки тревоги – резкий перезвон колоколов, вибрирующий в пыльном воздухе над домами.

Свернув ужасные трофеи и запихнув их под свободную кофту из шерсти родара, надетую поверх чешуйчатой кольчуги, незнакомец двинулся по переулку в сторону северных ворот.

В дальнем конце переулка появилась стража – пять летерийцев в латах и шлемах, с короткими мечами и щитами. Увидев их, незнакомец ускорился, держа кнут-кадаран в левой руке, а правой снимая топор-ригта с перевязи из сыромятной кожи у бедра. Толстая рукоять длиной с бедренную кость взрослого человека, и с каждого конца укреплено стальное лезвие в три четверти диска, причем плоскости лезвий направлены перпендикулярно друг другу. Кадаран и ригта – древнее оружие оул’данов, чье мастерство почти век было тайной для других племен.

Соответственно, охране не приходилось прежде сталкиваться с таким оружием.

До первых трех стражников оставалось шагов десять. Кнут щелкнул, описав расплывчатую восьмерку; раздались вопли, брызнула кровь – почти черная в сумраке переулка. Два летерийца покачнулись.

Оул оказался перед крайним стражником в первом ряду. Правая рука скользнула по древку до выступа под левым полулунным лезвием, рукоять вытянулась параллельно предплечью, когда оул’данец поднял топор, блокируя отчаянный удар короткого меча стражника. Затем оул’данец двинул локоть вперед, и правое лезвие, сверкнув, прошло под край шлема летерийца, прорубило переносицу и лобную кость и окунулось в мякоть мозга. Оул’данец скользнул мимо падающего стражника, и кнут, раскрученный над головой, захлестнул шею четвертого летери – тот взвизгнул, уронил меч, цепляясь за смертельные лезвия, – а оул припал к земле, опершись о ригту, и тут же резко ударил. Пятый стражник попытался заслониться щитом, но опоздал.

Рывок кнута обезглавил четвертого стражника.

Оул выпустил рукоятку кадарана и, ухватив ригту двумя руками, шагнул вперед и ударил последнего стражника в горло, перебив трахею.

Подобрав кнут, он двинулся дальше.

Ворота в пятидесяти шагах слева, облепленные стражниками, – и все смотрят в его сторону.

Он побежал к ним.

Атри-преда Биватт лично командовала отрядом копейщиков из двадцати всадников. Она пустила лошадь легким галопом по следу кровавой бани.

Два патриотиста посреди переулка. Пять городских стражников в конце переулка.

Выскочив на улицу, атри-преда повернула скакуна налево и обнажила меч, приближаясь к воротам.

Везде тела – не меньше двадцати, и только двое, похоже, еще живы. Биватт уставилась на жуткую сцену, чувствуя, как щиплет под доспехами холодный пот. Повсюду кровь: на булыжниках, высоко на стенах и на самих воротах. Отрубленные конечности. Вонь от разорванных кишечников, разбрызганные внутренности. Один из выживших визжал, мотая головой; у него были отрезаны обе руки.

Натянув поводья, Биватт увидела сразу за воротами четырех лежащих лошадей, вываливших всадников на дорогу. Оседающая пыль показала, что остальные из первого отряда бросились в погоню.

Второй выживший подковылял к атри-преде. Он получил удар в голову, из-под вмятины на шлеме кровь текла по лицу и по шее. Стражник смотрел на нее глазами, полными ужаса. Он открыл рот, но говорить был не в силах.

Биватт снова осмотрела место битвы, потом повернулась к своему финадду.

– Ведите отряд дальше, догоните их. Оружие наголо, проклятие! – Она перевела взгляд на стражника. – Сколько их?

Он шумно сглотнул.

Появились еще стражники. К потерявшему руки воину спешил костоправ.

– Ты слышал вопрос? – прошипела Биватт.

Стражник кивнул и сказал:

– Один. Он был один, атри-преда.

Один? Смешно.

– Опиши его!

– Чешуя – его лицо покрыто чешуей. Красной, как кровь!

Со стороны дороги показался всадник из ее отряда.

– Первый отряд копейщиков весь погиб, атри-преда, – крикнул он высоким голосом. – Они там, на дороге. И все лошади – кроме одной. Командир, нам преследовать?

– Преследовать? Идиот – конечно, преследовать! Догнать!

За ее спиной раздался голос:

– Это описание, атри-преда…

Она развернулась в седле.

Орбин Правдолов, покрытый потом, стоял посреди трупов, глядя на атри-преду маленькими глазками.

Бриватт оскалилась.

– Да, – рявкнула она. Красная Маска. И никто другой.

Глава Патриотистов Дрена, сморщив губы, осмотрел трупы, лежащие вокруг.

– Похоже, – сказал он, – его изгнание из оул’данских племен подошло к концу.

Да.

Спаси нас Странник.

Брол Хандар вышел из экипажа и оглядел место битвы. Глядя на нанесенный урон, трудно было представить, каким оружием пользовался нападавший. Атри-преда приняла на себя командование над прибежавшими солдатами, Орбин Правдолов стоял в теньке, на пороге караульного помещения, и тихо наблюдал.

Наместник подошел к Биватт:

– Атри-преда, я вижу здесь трупы только ваших солдат.

Она уставилась на него взглядом, в котором угадывался страх:

– В город проник воин оул.

– Так это работа всего одного воина?

– Убивать – простейший из его талантов.

– Значит, вам известно, кто это.

– Наместник, у меня очень много дел…

– Расскажите о нем.

Поморщившись, Биватт жестом предложила отойти в сторону. Пришлось перешагивать через трупы, распростертые на скользких булыжниках.

– Наместник, я, похоже, отправила на смерть отряд копейщиков. И не расположена к долгим разговорам.

– Сделайте одолжение. Если у самых ворот города войска оул’данов, нужен организованный отпор – общий, – добавил Брол, заметив ее оскорбленный вид, – включая тисте эдур, а не только ваших солдат.

Подумав, она кивнула.

– Красная Маска. Это единственное имя, под которым мы его знаем. А о его происхождении даже оул’даны судят лишь по легендам…

– А на самом деле?

– Летур Аникт…

Брол Хандар яростно зашипел и бросил взгляд на Орбина, который подобрался поближе.

– Почему любая катастрофа начинается с имени этого человека?

Биватт продолжила:

– Годы назад произошла стычка между богатым племенем оул и управителем. Говоря по-простому, Летур Аникт положил глаз на богатые стада племени. Он отправил агентов, которые ночью пробрались в лагерь и сумели похитить молодую женщину – одну из дочерей вождя клана. Надо сказать, у оул было в привычке похищать детей у летери. В общем, у этой дочери был брат.

– Красная Маска.

Она кивнула.

– Младший брат. Так или иначе, управитель забрал девушку в свой дом, и вскоре она стала его должницей…

– Разумеется, даже не заметив. Да, понимаю. И в оплату долга и за ее освобождение Летур потребовал стада ее отца.

– Примерно так. И вождь клана согласился. Увы, когда воины управителя уже подходили к лагерю с драгоценным грузом, девушка вонзила кинжал в собственное сердце. Дальше только хуже. Солдаты Летура Аникта напали на лагерь, убивая всех…

– Управитель решил получить стада во что бы то ни стало.

– Да. Однако выяснилось, что остался один выживший. Через несколько лет стычки стали свирепее, и войска управителя обнаружили, что проигрывают сражение за сражением. Начались засады. И впервые прозвучало имя Красной Маски – нового вождя. А дальше точных сведений еще меньше. Похоже, состоялось собрание кланов, на котором выступил Красная Маска – то есть спорил со старейшинами. Он хотел объединения кланов перед летерийской угрозой, но старейшин убедить не удалось. В ярости Красная Маска наговорил лишнего. Старейшины потребовали извинений, он отказался, и его изгнали. Говорили, он отправился на восток, в дикие земли между нами и Колансом.

– А в чем смысл маски?

Биватт покачала головой:

– Не знаю. Ходит легенда, будто он убил дракона – сразу после потери семьи. Он был тогда буквально ребенком, так что история малоправдоподобна. – Она пожала плечами.

– Значит, вернулся… – промолвил Брол Хандар. – Или другой воин оул раздобыл маску и с ее помощью пытается вселить ужас в наши сердца.

– Нет, это именно он. Он использует кнут с лезвиями и двуглавый топор. Это оружие само по себе легендарное.

Наместник нахмурился:

– Легендарное?

– Легенды оул гласят, что их народ однажды столкнулся с врагом далеко на востоке. Кадаран и ригта были созданы для борьбы с этим врагом. Подробностей не знаю, разве что тем врагом были не люди.

– Каждое племя хранит легенды о былых войнах, об эпохе героев…

– Наместник, оул’данские легенды не такие.

– Вот как?

– Да. Во-первых, оул проиграли войну. Поэтому и бежали на запад.

– А летери не отправляли экспедиций в дикие земли?

– Последняя экспедиция была полностью уничтожена, а единственная выжившая сошла с ума от пережитого. Она упоминала какую-то Шипящую ночь. Видимо, голос погибели. Так или иначе ее сумасшествие не поддавалось лечению, и ее предали смерти.

Брол Хандар задумался. Появился офицер, явно желающий поговорить с атри-предой.

– Благодарю вас, – сказал наместник и повернулся.

– Наместник…

– Да? – Он снова повернулся к ней.

– Возможно, нам в самом деле понадобится помощь тисте эдур.

Он поднял брови:

– Разумеется, атри-преда.

И возможно, таким образом я сумею добраться до ушей императора и Ханнана Мосага… Проклятый Летур Аникт. Что он теперь нам несет?

Погоняя летерийскую лошадь, Красная Маска свернул с северной дороги к востоку, по недавно возделанным полям, бывшим когда-то оул’данскими пастбищными лугами. На него обращали внимание фермеры, а из последней деревушки, которую он объехал стороной, трое солдат, оседлав коней, пустились в погоню.

На дне оставшейся позади долины солдаты встретили смерть – в хоре звериных криков и человеческих воплей, яростных, но недолгих.

Над головой воина оулов раздавался рев риназанов, кружащихся беспорядочной тучей; их согнала с привычных мест обитания жестокость. Крылья хлопали, как крохотные барабаны, и зазубренные хвосты посвистывали в воздухе за спиной Красной Маски. Он давно уже привык к их постоянному присутствию.

Всадник придержал лошадь, поерзав от неудобства в непривычном летерийском седле. Он знал, что его уже никто не настигнет, и не было смысла загонять скакуна. Враг не сомневался в гарнизоне, увенчанном трофеями, и Красная Маска многое узнал, проведя в наблюдении ночь и день. Синецветские копейщики пользуются правильными стременами и просто летают на своих скакунах. Они куда опаснее, чем пешие воины прошлых лет.

Со времени возвращения он до сих пор видел лишь покинутые лагеря своего народа, следы перегона маленьких гуртов и круглые основания заброшенных хижин-типи. Его дом был опустошен, а выжившие бежали. И на единственном месте битвы, которое он нашел, лежали только чужие трупы.

Солнце за спиной клонилось к горизонту, когда он заметил первый сожженный лагерь оул. Сожженный год назад или больше. Белые кости, выступающие из травы, черные пни от остовов хижин, пыльный запах разорения. Никто не прибрал павших, не уложил изуродованные тела на плетеные платформы, освобождая души для танца со стервятниками. Сцена всколыхнула печальные воспоминания.

Спускалась темнота, риназаны потянулись прочь, и Красная Маска расслышал топот – справа и слева: два спутника, завершив кровавые труды, прикрывали его с флангов, еле заметные в сумерках.

Риназаны усаживались на горизонтальные, чешуйчатые спины к’чейн че’маллей, слизывая брызги крови и выдергивая клещей; порой, задрав голову, щелкали пастью и втягивали жужжащих насекомых, подобравшихся слишком близко.

Красная Маска полуприкрыл глаза – он не спал уже почти двое суток. Саг’Чурок, громадный самец, скользил по земле справа; юная Гунт Мах, только начинающая превращаться в самку, – слева… Гарантия полной безопасности.

Как и риназаны, два к’чейн че’малля, похоже, были довольны, даже в такой далекой дали от родни. Довольны сопровождать Красную Маску, защищать его и убивать летери.

И он понятия не имел почему.

В свете лампы глаза Силкаса Руина стали совсем драконьими – по мнению Сэрен Педак, очень уместно для палаты, в которой они находились. На каменных стенах, сходящихся наверху в свод, были вырезаны перекрывающиеся чешуйки. Непрерывный узор мешал сосредоточиться, вызывая тошноту. Сэрен уставилась в пол, моргая слезящимися глазами.

По ее прикидкам, было утро. Они шли по туннелям, поднимались по наклонным ходам почти целую ночь. Воздух был спертым, несмотря на постоянный встречный поток воздуха.

Она с усилием отвела взгляд от Силкаса Руина, негодуя на себя за очарованность этим диким неземным воином, тем, как он умел сдерживать себя – даже грудь при дыхании колыхалась едва заметно. Погребенный на тысячелетия, он все равно был, несомненно, жив. Кровь текла по венам, мысли оживали, запыленные от долгого бездействия. В его голосе ей слышалась тяжесть могильных камней. Трудно даже представить, как можно столько страдать и не сойти с ума.

Впрочем, что-то таилось глубоко внутри: или запрятанное по необходимости, или просто ждущее своего часа. Как убийца, он был тщателен и бесстрастен. Словно на жизнь смертных можно не обращать особого внимания, сводить все к хирургической оценке – препятствие или союзник. Остальное неважно.

Удобный взгляд на мир. Закрыть глаза на сложности – заманчиво. Но для нее – невозможно. Нельзя прятаться от сложностей. А для Силкаса Руина видимые сложности не имели значения. Он нашел для себя определенность, и она стала неоспоримой.

К сожалению, Фир Сэнгар не хотел признать безнадежность постоянных нападок на Силкаса Руина. Тисте эдур стоял у треугольного прохода, куда им вскоре предстояло шагнуть.

– Ты думаешь, – обратился он к Силкасу Руину, – что я вообще ничего не знаю о той древней войне, о вторжении в этот мир.

Альбинос тисте анди взглянул на Фира Сэнгара, но ничего не ответил.

– Наши женщины хранят память, – продолжил Фир. – Они передают сказания дочерям. Поколение за поколением. Да, я знаю, что Скабандари ударил кинжалом тебя в спину, там, на холме, над полем битвы. Но было ли это предательство первым?

Если он надеялся услышать ответ, его ждало разочарование. Удинаас, сидящий спиной к чешуйчатой стене, тихонько рассмеялся.

– Какая разница, кто кого предал? – сказал он. – Разве в этом дело? Нас ведь удерживает вместе не взаимное доверие. Скажите, Фир Сэнгар, мой бывший хозяин, представляет ли ваш брат, кто такой Руин? Откуда он? Полагаю, нет. Иначе он за нами погнался бы сам во главе десятитысячного войска. А вместо этого они с нами играют. И вам не любопытно почему?

Полдюжины ударов сердца все молчали, потом Кубышка хихикнула:

– Разумеется, хотят, чтобы мы сперва нашли то, что ищем.

– Тогда почему они перекрывают нам дорогу в глубь территории? – спросила Сэрен.

– Потому что знают, что мы идем не туда.

– Откуда им знать?

Чумазые ручки Кубышки взметнулись во мгле, как летучие мыши.

– Им сказал Увечный бог, вот откуда. Увечный бог сказал, что еще не время идти на восток. Он пока не готов к открытой войне. И хочет, чтобы мы прошли в дикие земли, где ждут все тайны.

Сэрен Педак уставилась на девочку:

– Во имя Странника, кто такой Увечный бог?

– Тот, кто дал Руладу его меч, аквитор. Настоящая сила, что стоит за тисте эдур. – Кубышка всплеснула ладошками. – Скабандари мертв. Договаривался Ханнан Мосаг, а все досталось Руладу Сэнгару.

Фир оскалился, уставившись на Кубышку с ужасом:

– Откуда ты знаешь?

– Мертвые рассказали. Они много рассказывали. И те, кто был под деревьями, пойманные. Например, что громадное колесо вот-вот повернется в последний раз. Оно закроется, потому что должно, потому что он так устроил. Чтобы сказать все, что он хочет знать. Сказать ему правду.

– Сказать кому? – Сэрен непонимающе поморщилась.

– Ему, тому, кто придет. Увидите. – Кубышка подбежала к Фиру, ухватила за руку и потащила за собой. – Надо торопиться, или нас догонят. Тогда Силкасу Руину придется всех убить.

Убила бы эту девчонку.

Удинаас смеялся.

Его Сэрен тоже убила бы.

– Силкас, – сказала она, подойдя поближе. – Ты понимаешь, о чем говорила Кубышка?

– Нет, аквитор. Но я, – добавил он, – намерен слушать дальше.

Глава третья

Мы натолкнулись на демона на восточном склоне Радагарского хребта. Он лежал в мелком болоте, образованном сильным паводком, и вонь, наполнившая горячий воздух, говорила о гниющей плоти. Проверка, выполненная со всеми предосторожностями на следующий день после нападения неизвестных на наш лагерь, показала, что демон смертельно ранен. Как его описать? Он мог балансировать на мощных мускулистых задних лапах, напоминая нелетающую птицу шаба, обнаруженную на островах Драконийского архипелага, только намного крупнее. Тазовая кость демона, вставшего на ноги, оказалась бы на уровне глаз взрослого человека. Вес длиннохвостого чудовища приходится на бедренную часть, голова вытянута на длинной шее вперед, так что позвоночник расположен горизонтально. Две передние конечности, туго набитые мышцами и покрытые чешуей, представляющей естественную броню, заканчивались не когтями, не лапами, а громадными мечами, стальными клинками, будто сплавленными с костями запястья. Морда вытянутая, как у крокодилов из болот на южном берегу Синецветского моря, только опять-таки значительно крупнее. Высохшие губы открывали ряды острых клыков с кинжал длиной. Глаза, затуманенные близкой смертью, оставались странными и чужими для нас.

Атри-преда со свойственным ей мужеством шагнула вперед, чтобы избавить демона от мучений, нанесла удар мечом по мягкой части горла. Получивший последнюю рану демон издал смертный крик, поразивший нас болью: звук был недоступен человеческому уху, однако врывался внутрь черепа с такой яростью, что у нас кровь потекла из ноздрей, глаз и из ушей.

Стоит отметить еще одну деталь, прежде чем переходить к подробному описанию упомянутых повреждений. Видимые раны демона были необычны. Длинные, изогнутые разрезы, словно от каких-то щупалец, причем щупалец с острыми зубами; а другие раны – короче, но глубже – от ударов по жизненно важным для движения участкам конечностей или другим местам, они перебивали сухожилия и тому подобное…

Управитель Бренеда Аникт, «Экспедиция в дикие земли». Официальная летопись Пуфанана Ибириса

В постели он не был мужчиной. То есть тело функционировало вполне нормально, но во всем прочем император Тысячи смертей оставался ребенком. А хуже всего то, что происходило потом, когда он впадал то ли в сон, то ли в какое-то другое странное состояние: его руки и ноги подергивались, невнятные слова неслись потоком жалоб и прерывались отчаянными всхлипами, раздирающими ароматический воздух в палате. Нисалл вставала с кровати, накидывала на себя халат и, примостившись у нарисованной на декоративном окне картины в пяти шагах от постели, наблюдала; а он сползал на пол и хромал, как человек с больным позвоночником, с неизменным мечом в руке через комнату в угол, где проводил остаток ночи, свернувшись клубком, запертый в каком-то вечном кошмаре.

Тысяча смертей, ночь за ночью. Тысяча.

Преувеличение, конечно. Максимум несколько сотен.

Мучения императора Рулада не родились из клубка тревог. Его одолевала правда из прошлого. Нисалл могла разобрать кое-что из бормотаний, особенно связанных с постоянным кошмаром, ведь она была рядом. В тронном зале она видела Рулада – неубитого, скулящего на полу, скользком от его собственной крови, видела труп на троне и самого убийцу Рулада, умершего от яда.

Жалкие попытки Ханнана Мосага подобраться к трону были пресечены демоном, который явился за телом Бриса Беддикта и почти равнодушно, уходя, ткнул мечом Рулада, добив его.

От крика пробуждения императора ледяной глыбой застывало ее сердце, звериный вопль обжигал ее собственное горло.

Умереть только для того, чтобы вернуться, – значит не иметь возможности сбежать. Сбежать от… чего угодно.

Раны закрылись, он поднялся на четвереньки, все еще сжимая проклятый меч, оружие, которое не отпускает. Скуля и прерывисто дыша, пополз к трону и снова обмяк, добравшись до помоста.

Нисалл вышла из угла, где пряталась мгновениями раньше. Ум оцепенел – от самоубийства короля, ее любовника, и евнуха Нифадаса, от ударов, следующих один за другим в этом жутком тронном зале, от смертей, валящихся одна за другой, как могильные камни на затопленном поле. Трибан Гнол, как всегда прагматичный, преклонил колени перед новым императором, предложив свои услуги – с легкостью угря, прячущегося под новый камень. Первый консорт тоже был всему свидетелем, но теперь Турудала Бризада не было видно, а Рулад, в блестящих от свежей крови монетах, развернулся на ступеньках и оскалился на Ханнана Мосага.

– Не твой, – прохрипел он.

– Рулад…

– Император!.. А ты, Ханнан Мосаг, мой седа. Больше нет колдуна-короля. Мой седа.

– Твоя жена…

– Мертва. Да. – Рулад взобрался на помост и выпрямился, глядя на мертвого летерийского короля, Эзгару Дисканара. Потом ухватил свободной рукой ворот парчовой рубашки короля и стащил труп с трона – тот повалился на бок, голова ткнулась в плитки пола. Словно дрожь пробежала по телу Рулада. Он сел на трон и огляделся; взгляд вновь уперся в Ханнана Мосага.

– Седа, здесь, в нашей палате, ты впредь будешь обращаться к нам, лежа на животе, как сейчас.

Из тени в дальнем углу тронного зала послышался вялый смешок.

Рулад вздрогнул.

– А теперь оставь нас, седа. И забери эту ведьму Джаналл с ее сыном.

– Император, прошу, вы должны понять…

– Убирайся!

Крик поразил Нисалл, и она застыла, борясь с желанием убежать. Покинуть дворец, город…

Но тут Рулад махнул свободной рукой и, не оборачиваясь, сказал ей:

– Только не ты, шлюха. Ты останься.

Шлюха.

– Это слово неприемлемо, – сказала она и съежилась от страха, пораженная собственной опрометчивостью.

Он уставил не нее лихорадочные глаза. Потом ни с того ни с сего махнул рукой с неожиданной усталостью:

– Разумеется. Мы приносим извинения. Имперская наложница… – Его блестящее лицо скривилось в полуусмешке. – Твоему королю следовало забрать и тебя. Он или был эгоистом, или так любил, что не посмел.

Она промолчала, не имея ответа.

– Ага, мы видим сомнение в твоих глазах. Наложница, мы сочувствуем тебе. Знай, что мы не будем жестоки. – Рулад замолчал, глядя, как Ханнан Мосаг с трудом переваливается через порог зала. Появились еще полдюжины тисте эдур; они двигались неуверенно, дрожа, не веря в то, чему стали свидетелями. Ханнан Мосаг прошипел команду, и двое, войдя в зал, захватили мешки с искалеченными телами Джаналл и Квилласа, ее сына.

– Имей в виду, – продолжил император, – титул и прилагающиеся привилегии… остаются, если пожелаешь.

Нисалл моргнула, словно чувствуя под ногами зыбкий песок.

– Я вольна выбирать, император?

Мутные красные глаза устремились на дверь:

– Удинаас. Предатель. Ты-то… не был волен выбирать. Раб, мой раб… нельзя доверять тьме, нельзя… – Рулад поежился на троне, глаза блеснули. – Он идет.

Нисалл не поняла, кого имеет в виду император, но дикие эмоции в его голосе снова ее напугали. Что еще готовит жуткий день?

Голоса снаружи, один прозвучал горько, потом робко. В тронный зал вошел воин тисте эдур. Брат Рулада. Один из братьев. Тот, кто оставил Рулада, распростертого на плитках. Молодой, красивый – как бывает у эдур, непривычный и идеальный. Нисалл попыталась вспомнить, слышала ли она его имя…

– Трулл, – хрипло пробормотал император. – Где он? Где Фир?

– Он… ушел.

– Ушел? Оставил нас?

– Нас. Да, Рулад… Или называть тебя императором?

Гримаса пробежала по покрытому монетами лицу Рулада, затем он поморщился и произнес:

– Ты тоже оставил меня, брат. Бросил истекать кровью на полу. Думаешь, ты не такой, как Удинаас? Не такой предатель, как летерийский раб?

– Рулад, если бы передо мной был мой прежний брат…

– Тот, над которым ты насмехался?

– Если, по-твоему, так было, то прошу прощения.

– Да, теперь ты хочешь извиниться?

Трулл Сэнгар шагнул вперед:

– Это все меч. Он проклят. Прошу, отбрось его. Уничтожь. Трон теперь у тебя, и меч больше не нужен…

– Ты ошибаешься. – Рулад оскалился, словно в припадке ненависти к себе. – Без него я всего лишь Рулад, младший сын Томада. Без меча, брат, я никто.

Трулл склонил голову:

– Ты повел нас на войну. Я встану рядом с тобой. Встанет и Бинадас, и наш отец. Ты завоевал трон, Рулад, тебе нечего бояться Ханнана Мосага…

– Этого жалкого червяка? Ты думаешь, я его боюсь? – Кончик меча щелкнул, отскочив от плиток. Рулад уставил оружие в грудь Трулла. – Я император!

– Нет, не ты, – ответил Трулл. – Твой меч – император; меч и та сила, что стоит за ним.

– Лжешь! – взвизгнул Рулад.

Трулл отшатнулся.

– Докажи. – Глаза императора расширились.

– Разбей меч! Сестра благослови, да просто выпусти его из рук! Хотя бы так, Рулад. Просто пусть упадет!

– Нет! Я знаю, чего ты хочешь, брат! Ты заберешь его – я вижу, как ты напряжен, как готов прыгнуть за ним. Я вижу правду! – Меч дрожал между ними, словно жаждал крови.

Трулл покачал головой:

– Я хочу разбить его, Рулад.

– Не смей стоять рядом со мной! – прошипел император. – Я вижу предательство в твоих глазах – ты оставил меня! Раненого, на полу! – Его голос окреп. – Где мои воины? Сюда!

Неожиданно появились полдюжины воинов эдур, с мечами наголо.

– Трулл, – прошептал Рулад. – Я вижу, у тебя нет меча. Тогда брось свое любимое оружие – копье. И ножи. Что? Боишься, что я убью тебя? Окажи мне доверие, о котором говорил. Веди меня своей честью, брат.

Нисалл ничего не понимала; недостаточно знакомая с образом жизни эдур, она прочитала что-то на лице Трулла – капитуляцию, но гораздо более сложную и глубокую, чем просто готовность разоружиться перед братом. Слои смирения, один под другим, избавление от невероятной тяжести; и знание, объединяющее двух братьев, о смысле этой капитуляции. К чему приведет ответ Трулла, что последует, чем закончится – не для самого Трулла, но для Фира?..

Трулл отстегнул копье и положил его на плитки; расстегнул пояс с ножами и отбросил в сторону.

Никакого торжества не появилось в измученных глазах Рулада. Напротив, смущение затуманило его взгляд, заставило отвернуться, словно в поисках помощи. Император уставился на шестерых воинов, взмахнул мечом и проговорил надломанным голосом:

– Трулл Сэнгар пройдет Острижение. Он перестанет существовать для нас и для всех эдур. Взять его. Связать. Убрать.

Вольная выбирать, Нисалл решила остаться, однако причины выбора не могла бы назвать даже самой себе. Жалость? Возможно. Амбиции? Безусловно, ведь она понимала звериным чутьем, необходимым для жизни при дворе, что к нему можно пробиться и заменить – без долгой предшествующей истории – тех, кто уже не рядом с Руладом. У него вообще никого нет. Даже брат, Бинадас, подобно Труллу, стал слишком близок и потому слишком опасен для императора, – и его отослали искать разбросанных по свету представителей племен эдур. Отец императора, Томад, тоже не справился с соблазнительной ролью. Из выживших к’риснан Ханнана Мосага половину отправили сопровождать Томада и Бинадаса, чтобы ослабить нового седу.

И пока решения выполнялись, пока проходило Острижение – тайком, вдали от глаз летерийцев, – пока Нисалл, маневрируя, подбиралась к постели императора, канцлер, Трибан Гнол, наблюдал полуприкрытыми, как у рептилии, глазами.