Текст книги "Куджо. Цикл оборотня (сборник)"

– Ага, – сказал он. – И завтра старый Куджо начнет выдавать из задницы золотые слитки. – Он ткнул вилкой в сторону пса, без устали расхаживающего по двору. Бретт не взял его с собой: его приятель держал кроликов.

Черити полезла в карман халата, достала копию бланка и протянула Джо.

Кэмбер взял листок и посмотрел на него. Его глаза сосредоточились на цифре.

– Пять… – начал он и осекся.

Черити молча следила за ним. Он не улыбался. Он не кинулся ее целовать. «Для таких людей, – подумала она с горечью, – удача всегда кажется слишком маленькой».

Наконец он поглядел на нее:

– Ты выиграла пять тысяч?

– Минус налоги.

– И как давно ты играешь?

– Я тратила пятьдесят центов каждую неделю… и это гораздо меньше, чем ты тратил на пиво.

– Заткнись, Черити, – сказал он. Глаза его сузились. – Заткнись, или я сам тебя заткну. – Он снова начал есть, и она немного расслабилась. Впервые в жизни она дернула тигра за усы, и он не укусил ее. Пока, во всяком случае. – Когда придут деньги?

– В течение двух недель. Я заплатила за кран из сбережений.

– Ты что, поехала и купила эту штуку?

– Я спросила Бретта, что тебе нужно. Это подарок.

– Ну, спасибо, – буркнул он, продолжая есть.

– Я сделала тебе подарок, Джо. Теперь ты мне сделай. Хорошо?

Он ел и смотрел на нее, ничего не отвечая. Глаза его казались безучастными. Он ел, не снимая шляпы, только сдвинув ее на затылок. Она медленно проговорила, зная, как важна здесь даже интонация:

– Я хочу уехать на недельку с Бреттом. Навестить Холли с Джимом в Коннектикуте.

– Нет, – ответил он кратко.

– Мы поедем на автобусе. Это очень дешево. Не больше трети стоимости этого крана. Останется еще куча денег. Я уже звонила на станцию и узнавала.

– Нет. Бретт нужен мне здесь.

Она сцепила руки под столом, борясь с гневом, но лицо ее оставалось спокойным.

– Ты же обходился без него во время уроков.

– Я сказал: нет, – отрезал он, и она с горечью увидела, что он доволен. Он знал, как ей этого хочется. Ему нравилось причинять ей боль.

Она встала и подошла к раковине, не потому, что ей там что-то было нужно, но чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ей в глаза глядела первая вечерняя звезда; она включила воду.

Раковина давно пожелтела – вода у них была жесткой. Как Джо. Почуяв ее замешательство, Джо приободрился:

– Пора прививать парню чувство ответственности. Пускай помогает мне вместо того, чтобы все время таскаться к Дэви Бержерону.

– Это я его отправила.

– Ты? Зачем?

– Потому что я ждала этого, – сказала она, поворачиваясь к нему. – Но я уже сказала ему, что ты согласен.

– Раз уж ты сказала, объясняйся с ним сама. В следующий раз думай. – Он улыбнулся ей с набитым ртом и потянулся за хлебом.

– Поехали с нами, если хочешь.

– Ну конечно. Только скажу Ричи Симмсу: забудь, старина, что я тебе обещал. И кто сказал, что я хочу глядеть на их рожи? Они сразу показались мне сволочами. Ты любишь их только потому, что сама хотела бы быть такой. – Он постепенно повышал голос. Изо рта у него начали вылетать крошки. Обычно это пугало ее, но не сейчас. Хватит! – И ты хотела бы, чтобы и парень стал такой же сволочью. Ты настраиваешь его против меня. Разве не так?

– Почему ты никогда не зовешь его по имени?

– Ты хочешь, чтобы он не слушался отца, так ведь? – продолжал он, в упор глядя на нее. Его лоб и щеки покраснели. – Так что заткнись.

– Нет. Это еще не все.

– Что-о? – Он даже выронил вилку от изумления. – Что ты сказала?

Она подошла к нему, впервые за годы замужества позволив гневу вырваться на волю. Гнев клокотал внутри – она просто чувствовала, как он обжигает там все. Но говорила она тихо:

– Да, ты так думаешь о моей сестре и о ее муже. Конечно! Посмотри на себя, как ты сидишь вот тут и жрешь, не сняв шляпы. Ты не хочешь, чтобы он видел, как живут другие люди. А я не хочу, чтобы он глядел на тебя и твоих друзей, когда вы ведете себя как скоты. Потому я и не хочу отпускать его с вами на охоту осенью.

Она прервалась. Он так и сидел за столом с недоеденным куском хлеба в руке. Она подумала, что он не кидается на нее только из удивления тем, что она вообще решилась открыть рот.

– Вот я и решила заключить с тобой сделку, – продолжила она. – Забирай этот кран и остаток денег. Я отпущу его с вами на охоту, а ты за это отпусти его со мной в Коннектикут. – Она чувствовала озноб, как будто заключала сделку с дьяволом.

– Ишь ты, – проговорил он удивленно. Он говорил с ней теперь, как с ребенком, которому приходится объяснять самые простые вещи. – Я возьму его на охоту, когда захочу. Или ты не знаешь? Он мой сын, клянусь Богом. Когда захочу и куда захочу. – Он улыбнулся этим своим словам.

– Нет, – сказала она.

Он наконец встал. Стул упал на пол.

– Я тебе не позволю, – сказала она. Она хотела отступить, но уперлась в стену. Одно неверное движение, и он ее схватит.

Он медленно вытягивал ремень из брюк.

– Я тебя сейчас выдеру, Черити, – сказал он.

– Я тебе не позволю. Любыми способами. Пойду в школу и скажу, что ты не позволяешь ему учиться. Обращусь к шерифу. И еще… Я сделаю так, что он сам не захочет поехать.

Он уже вынул ремень и теперь легонько помахивал им туда-сюда.

– Пока ему не исполнится пятнадцать, ты можешь утащить его к своим пьяным скотам только с моего разрешения. Давай, бей, если тебе так хочется. Это ничего не изменит.

– Неужели?

– Я тебе это говорю.

Внезапно ей показалось, что он забыл о ней. Так уже бывало раньше. Какая-то мысль неожиданно увлекла его. Она молила Бога, чтобы это обратило его настроение в нужную сторону. Она никогда раньше не вела себя так с ним, и она боялась.

Внезапно Кэмбер улыбнулся:

– Злишься?

Она ничего не ответила.

Он начал всовывать ремень обратно. Потом прошел через комнату своей быстрой походкой, и она содрогнулась при мысли о том, как быстро он мог бы кинуться на нее и пустить в ход ремень. И кто бы мог его остановить? Муж может делать с женой все, что ему вздумается. Она никому бы не пожаловалась. Из-за Бретта. Из-за своей гордости.

Он положил руку ей на плечо, потом провел ниже. Сдавил ей грудь.

– Пошли, – сказал он. – Я тебя хочу.

– Бретт…

– Он не вернется раньше девяти. Пошли, говорю. Должна же ты как-то меня отблагодарить.

Из ее рта внезапно вырвалась совершенно абсурдная фраза:

– Шляпу сними.

Он, улыбаясь, потянул ее за собой. Он улыбался желтыми зубами. На двух передних стояли пломбы.

– Теперь мы можем трахаться на ковре из долларов. Как в каком-то фильме.

Он завел ее наверх, и она ожидала, что он будет груб с нею. Но хотя он, как обычно, любил ее жадно и быстро, груб он не был. Она даже испытала оргазм, в десятый или одиннадцатый раз за время их брака. Потом она лежала рядом с ним, закрыв глаза, чувствуя, как его подбородок касается ее лба. Она с трудом удерживала слезы. Если бы она расплакалась, он мог что-то заподозрить. Она не была уверена в том, что он действительно понял, что случилось.

Позже (за час до того, как вернулся Бретт) он ушел, не сказав куда. Она подумала, что он отправился пить с Гэри Педье. Она лежала в постели, по-прежнему боясь заплакать и думая обо всем этом. Когда скрип двери и лай Куджо возвестили о возвращении Бретта, в небе уже вставала яркая холодная луна. «Луне все равно», – подумала Черити, и эта мысль показалась ей горькой.

– В чем дело? – спросила Донна.

Голос ее был сердитым, почти агрессивным. Они сидели в комнате вдвоем. Вик не успел вернуться вовремя, и Тэд уже спал наверху со Словами от монстров, повешенными над кроватью.

Вик встал и подошел к окну, глядящему в темноту. «Она знает», – подумал он мрачно. Всю дорогу он пытался решить, стоит ли затевать с ней разговор и устраивать скандал… или лучше просто сделать вид, что ничего не случилось. Письмо он порвал и по дороге выкинул обрывки в окно машины. Теперь он мог выбирать. Он видел в темном стекле бледное пятно – отражение ее лица.

Он повернулся к ней, совершенно не зная, что ему говорить.

«Он знает», – поняла Донна.

Эта мысль не особенно удивила ее потому, что последние три часа показались ей самыми долгими в ее жизни. Она услышала знание в его голосе, еще когда он позвонил и сказал, что будет поздно. Сначала она испытала панику – беспомощную панику птицы, залетевшей в гараж. Мысль выделялась жирным шрифтом, как восклицания в книгах: он знает! Он знает! ОН ЗНАЕТ!! Она кормила Тэда ужином вне себя от страха, пытаясь представить, что будет дальше. «Дальше я вымою посуду, – думала она. – Потом вытру. Потом поставлю на полку. Потом почитаю Тэду сказки. Потом… Не знаю».

Паника постепенно сменилась чувством вины. Потом пришла апатия, сквозь которую пробивались какие-то случайные мысли. Она думала, сделал ли это Стив, или Вик сам догадался. Ей казалось, что скорее всего это Стив, но разве это важно? Еще она радовалась, что Тэд уже спит. Но она не знала, что ждет его утром. И эта мысль вызвала у нее новый приступ паники. Все повторилось.

Он повернулся к ней и сказал:

– Я сегодня получил письмо. Без подписи.

Он не мог продолжать. Опять прошелся по комнате. Она вдруг подумала, как он красив и почему она раньше этого не замечала. Жаль, что он рано поседел. Более молодому это бы даже шло, но Вик уже не молод и…

…и о чем, собственно, она думает? Неужели нет других причин для беспокойства?

И тут она очень тихо, дрожащим голосом, выложила все, как горькое, но необходимое лекарство:

– Это Стив Кемп. Тип, который чинил твой стол. Пять раз. Но не в нашей постели, Вик. Нет.

Вик взял пачку «Уинстона» на столе и уронил ее на пол. Потом поднял, вытащил сигарету и закурил. Руки у него дрожали. Они не глядели друг на друга. «Это плохо, – пронеслось в голове у Донны. – Нужно посмотреть друг другу в глаза». Но она не могла. Ей было стыдно, и она боялась. Он же просто боялся.

– Но почему?

– Это важно?

– Для меня важно. Если ты не хочешь разрыва. Если хочешь, то не важно. Я просто с ума схожу, Донна. Это нужно… потому что, если мы не поговорим об этом сейчас, это может произойти снова. Неужели ты хочешь все разорвать?

– Погляди на меня, Вик.

С трудом он поднял голову. Может, он действительно сходил с ума, как говорил, но она видела в его глазах только страх. Внезапно, как удар кулаком в лицо, до нее дошло, насколько ему сейчас трудно. Его дело погибло, и тут, как гнусный десерт к тухлому главному блюду, угрожал погибнуть и его брак. Она почувствовала прилив тепла и любви к этому человеку, которого порой ненавидела, а в последние три часа боялась. Она надеялась, что он в самом деле думает, что сходит с ума, а не… не то, что отражается у него на лице.

– Я не хочу ничего разрывать, – сказала она. – Я люблю тебя. Может быть, я как следует поняла это только в последние несколько недель.

На минуту она испытала облегчение. Вик опять подошел к окну, потом вернулся. Он сел на диван и посмотрел на нее:

– Тогда почему?

Ее любовь мгновенно перешла в досаду. Почему? – вот по-настоящему мужской вопрос. Его диктуют представления о мужественности, возобладавшие в конце двадцатого века. Я хочу знать, почему ты это сделала. Как будто я машина с неисправным клапаном или робот, у которого перегорели клеммы, и он теперь готовит бифштекс на завтрак, а яичницу – на ужин. Быть может, женщины сходят с ума вовсе не от сексуальных проблем, а из-за этого вот прямого мужского «почему?».

– Не знаю, смогу ли я объяснить. Боюсь, что это прозвучит слишком глупо и тривиально.

– Все же попробуй. Неужели… – Он попытался унять дрожь в руках и наконец выдавил: – Я что, не удовлетворял тебя? В этом причина?

– Нет.

– Тогда в чем? – спросил он безнадежно. – Ради бога, в чем?

Ну что ж… раз ты спросил…

– Страх, – сказала она. – Думаю, что это страх.

– Страх?

– Когда Тэд уходил в сад, мне становилось страшно. Он… ну, как это сказать… оживлял дом.

– При чем тут Тэд? – досадливо спросил Вик, и она увидела, что эта апелляция к Тэду рассердила его, он думает, что это обычная женская уловка, чтобы не выкладывать ему действительной причины. Положение накалялось. Они словно передавали друг другу из рук в руки что-то очень хрупкое, что в любую минуту могло упасть и разлететься вдребезги.

– При том, – упрямо сказала она. – Конечно, большую часть дня он был со мной, но тем заметнее контраст. Потому я и начала бояться. Я думала: на следующий год его не будет уже полдня три раза в неделю. Потом весь день. Это время нужно было заполнять. И я боялась.

– И ты решила заполнить часть этого времени, трахаясь на стороне? – спросил он с горечью.

Это больно укололо ее, но она продолжала говорить тихо, не повышая голоса. Он спросил. Нужно было ответить.

– Я не хотела вступать в какой-нибудь дурацкий Больничный комитет и стряпать запеканки для их субботних обедов. Представляю эти лица и одни и те же городские сплетни – круглый год. Неохота было убивать время таким способом.

Теперь слова просто лились из нее. Она не могла их остановить, даже если бы и хотела.

– Мне не нравится ни продавать всякий хлам на распродажах, ни устраивать вечеринки, ни бегать трусцой. Ты… – Она передохнула секунду, чувствуя, что задыхается. – Ты ничего не знаешь о пустоте, Вик. Ты мужчина, и ты работаешь. Мужчины работают, а женщины сидят дома и слушают, как снаружи воет ветер. Иногда кажется, что он воет внутри, понимаешь? Иногда я ставила записи. И все равно слышала этот ветер и думала про всякое. Или мыла раковину и смотрела на глиняный горшочек, который там стоит, и вспоминала, что у моей матери были такие же горшочки, и у тетки, и у моей бабушки, понимаешь?

Он глядел на нее с таким недоумением, что она почувствовала настоящее отчаяние:

– Это чувства, а не факты, пойми!

– Да, но почему…

– Я и говорю тебе почему! Говорю, что я достаточно времени провожу у зеркала, чтобы заметить, как меняется мое лицо, и никто уже не примет меня за школьницу и не спросит, имею ли я права. И я боялась. Ведь Тэд пойдет в подготовительный класс, потом в школу, потом…

– Так ты хочешь сказать, что завела любовника из-за того, что чувствуешь себя старой? – Он смотрел на нее с удивлением, и ей это нравилось. Стив Кемп находил ее привлекательной, и, несомненно, так и было. Но Вик тоже был прав.

Она взяла его за руки и выговорила прямо в его лицо, думая – зная, – что она еще никогда не говорила так откровенно ни с одним человеком:

– Не только. Я поняла, что ждать от жизни уже нечего. Возможностей с каждым годом все меньше. Для женщины очень важна ее роль. Жена, чудесно. Но ты ведь постоянно на работе, и дома ты тоже работаешь. Ну, еще мать. А еще что? Пойми, каждый год отрезает от жизни новые куски.

Мужчины знают, чего хотят. У них есть к чему стремиться, и, может быть, поэтому так много мужчин умирает в несчастье и раньше срока, но они знают, чего хотят. У них есть дело и в тридцать лет, и в сорок, и в пятьдесят. Они не слышат этого ветра, а если и слышат, то берут копье и кидаются на него, думая, что это ветряная мельница или какой-нибудь чертов великан.

А женщина всегда боится чем-то стать. И пугается вещей. Вот и я боялась всех этих звуков, когда оставалась одна дома. Знаешь, однажды я перестилала постель в комнате у Тэда и думала о своих школьных подругах – где они да что с ними. И тут дверца шкафа вдруг открылась и… Я закричала и выбежала оттуда. Не знаю почему. Мне вдруг представилось, что сейчас оттуда выйдет Джоан Брейди, вся в крови, и скажет: «Я погибла в катастрофе, возвращаясь из пиццерии, когда мне было девятнадцать, а теперь пришла за тобой».

– О боже, Донна, – сказал Вик.

– Я боялась, вот и все. Боялась, когда смотрела на этот горшочек; боялась, когда думала о прошлом. Ведь единственное место, куда можно сбежать из будущего, – это прошлое. Вот я… Вот я и завела с ним роман.

Она потупилась и внезапно закрыла лицо руками. Ее слова звучали глухо, но разборчиво:

– Это было так глупо. Как будто я опять в колледже. Как сон. Он отгонял этот ветер. Что касается секса, то… мне не было хорошо. Он хороший любовник, но мне не было с ним хорошо. Не могу сказать почему, но знаю, что все равно люблю тебя и понимаю, как я гнусно поступила. – Она опять посмотрела на него, уже плача. – Он поэт… Во всяком случае, так говорил. Я ничего не поняла в тех вещах, что он мне показывал. Он тоже такой… Воображает, что он все еще в колледже и протестует против войны во Вьетнаме. Наверное, потому это и оказался он. Теперь я сказала тебе все. Это не очень приятно, но это так.

– Хотел бы я разбить ему рожу, – сказал Вик. – Наверное, от этого мне стало бы получше.

Она слегка улыбнулась.

– Он уехал. Мы с Тэдом проезжали мимо, и на его витрине не было ничего поэтического, – сказал Вик. Он быстро посмотрел на нее, потом отвел глаза. Она дотронулась до его лица, и он отпрянул. Это было больнее всего, больнее, чем она ожидала. Страх и чувство вины нахлынули опять. Но она больше не плакала. Она думала, что не будет опять плакать еще долго. Шок оказался слишком велик.

– Вик, – сказала она. – Прости меня. Тебе больно, я вижу. Мне очень жаль.

– Когда ты порвала с ним?

Она рассказала ему про тот день, опустив только упоминание о страхе, что Стив мог в самом деле изнасиловать ее.

– Выходит, этой запиской он хотел отомстить тебе?

Она кивнула, слегка покраснев:

– Похоже, что так.

– Пошли наверх, – сказал он. – Уже поздно. Мы оба устали.

– Хочешь меня?

Он медленно покачал головой:

– Не сегодня.

– Ладно.

Они вместе поднялись по ступенькам. Уже наверху Донна спросила:

– Вик, что будет дальше?

– Не знаю.

– Ну хочешь, я напишу: «Обещаю никогда больше не делать этого» – пятьсот раз? Или нам развестись? Что? – Она просто очень устала, но ее голос начал повышаться до опасных пределов. Хуже всего был стыд, и она ненавидела и себя, и его за то, что он заставил ее пережить этот стыд.

– Нам нужно пройти через это вместе, – сказал он, не смотря на нее. Потом поднял глаза, почти умоляюще. – Он ведь был один, правда?

Этот невозможный вопрос он не имел права задавать. Этот вопрос только замутнил ту кристальную ясность, которая возникла было между ними. Она быстро, почти бегом, оставив его сзади, прошла в комнату.

В ту ночь они почти не спали. Меньше всего Вик думал о том, что он забыл позвонить Джо Кэмберу и узнать у него насчет «пинто».

Что до самого Джо Кэмбера, то он сидел с Гэри Педье на одном из его полуразвалившихся стульев. Они пили водку с мартини из тех же стаканов «Макдоналдса». В темноте мерцали светляки, и жимолость, заполонившая двор Гэри, наполняла воздух тяжелым ароматом.

Куджо обычно во время таких вечеринок ходил вокруг, гоняясь за светляками и временами погавкивая. Но сегодня он просто лежал рядом, положив морду на лапы. Они думали, что он спал, но это было не так. Он просто лежал, чувствуя, как боль пронизывает все его тело и снова и снова отдается в голове. Ему было трудно осмыслить то, что выходило за рамки его простой собачьей жизни. Ему снились странные, поразительно реальные сны. В одном из них он кинулся на Мальчика, разорвал ему горло и выгрыз из живота слипшиеся в комок кишки. Он проснулся, скуля и подвывая.

Ему постоянно хотелось пить, но, когда он подходил к своей миске, вода напоминала на вкус ржавое железо. От воды у него ныли зубы, и вспышки боли отдавались в глазах и в голове. Теперь он лежал в траве, не думая ни о светляках, ни о чем другом. Голоса доходили до него откуда-то издалека и не заглушали нарастающей в нем боли.

– Бостон! – Гэри Педье хмыкнул. – Бостон! Что ты собираешься там делать и что там делать мне, скажи, пожалуйста? И на какие шиши мне ехать?

– А ты поройся в своем матрасе, – посоветовал Джо, уже порядком пьяный.

– Там нет ничего, кроме клопов. Зато их хватает. Ну и черт с ним. Налить еще?

Джо протянул ему стакан, и Гэри наполнил его в темноте смесью двух напитков со сноровкой бывалого пьяницы.

– Бостон! – сказал он опять. – Остынь, Джой. – Никто больше в Касл-Роке не называл его «Джой». – Остынь. Ты, наверное, никогда не забирался дальше Портсмута.

– Я был в Бостоне раза два, – настаивал Джо. – Соглашайся, педик, а то я напущу на тебя пса.

– Этого пса не удастся напустить даже на черномазого жулика, – ответил Гэри, наклонившись вперед и потрепав Куджо по голове. – Что говорит твоя жена?

– А она не знает, что мы поедем. Зачем ей знать?

– Ну?

– Она едет с парнем в Коннектикут к своей сестре и к этому козлу, ее мужу. На целую неделю. Она выиграла в лотерею.

– Да-а? И сколько?

– Пять тысяч долларов.

Гэри присвистнул. Куджо в ответ недовольно повел ушами.

Джо изложил Гэри свой разговор с женой и предложенную ей сделку: неделя в Коннектикуте в обмен на неделю охоты с ним осенью.

– И ты хочешь поехать в Бостон и прокутить там денежки, старый кобель, – сказал Гэри. Он хлопнул Джо по плечу и засмеялся.

– А почему бы нет? Знаешь, когда у меня в последний раз был выходной? Я не знаю. Не могу вспомнить. Я собирался дня полтора возиться с трактором Ричи, но с этим краном я управлюсь за четыре часа. Завтра отдам ему машину – и свободен. Была еще кой-какая работа, но она подождет. Скажу всем, что решил немного отдохнуть.

– Ну что ж, если так, я не против. Если только ты одолжишь мне деньжат, пока я не подчищу свои запасы.

– Ладно, – сказал Джо. Гэри был пьяница, но к долгам относился серьезно.

– Я уже года четыре не имел баб, – сказал Гэри мечтательно. – Я ведь оставил свой спермозавод во Франции. А то, что уцелело, иногда работает, иногда нет. Интересно было бы проверить.

– Ага, – сказал Джо, усмехаясь. – И не забывай про бейсбол. Знаешь, когда я в последний раз был на стадионе?

– Ну?

– Девять-сот шесть-десят восьмой год, – проговорил раздельно Джо, наклонившись вперед. Во время этого он разлил большую часть своего стакана. – Еще до рождения парня. Тогда они играли с «Тиграми» и продули «шесть – четыре», кретины.

– Когда ты хочешь ехать?

– Думаю, в понедельник после трех. Утром жена с парнем укатят. Отвезу их на автобус в Портленд. Как раз хватит времени закончить работу.

– На грузовике поедешь или на машине?

– На машине.

Глаза Гэри в полутьме слегка блестели.

– Бабы, бухло и бейсбол, – сказал он. – Черт, это мне нравится.

– Поедешь?

– Ага.

Они рассмеялись, не заметив, как Куджо снова недовольно поднял голову и слегка зарычал.

Утром в понедельник лег туман, такой густой, что Бретт Кэмбер не мог разглядеть из окна старый дуб на другой стороне двора, хотя до него было не больше тридцати ярдов.

Дом еще спал, но ему спать не хотелось. Он отправлялся в путешествие, и все его существо трепетало от этой новости. Он с матерью. Это будет хорошее путешествие, он это чувствовал и в глубине души был рад, что отец не едет с ними. По крайней мере, его никто не станет донимать, прививая некий туманный идеал мужественности. Нет, он чувствовал себя очень хорошо. Ему было жалко всех, кто этим чудесным туманным утром не может отправиться в путешествие. Он рассчитывал усесться в автобусе у окна и не упустить из виду ничего, от станции на Спринг-стрит до самого Стрэтфорда. Вечером он долго не мог уснуть, и сейчас, в пять утра, был уже на ногах. Он так боялся проспать… или еще что-нибудь.

Тихо, как только мог, он натянул джинсы, рубашку и кеды. Потом он сошел вниз и налил себе какао. Ему показалось, что бульканье обязательно перебудит весь дом. Наверху его отец повернулся с боку на бок на их с матерью большой двуспальной кровати. Бретт замер и, когда все стихло, поспешил во двор.

В густом тумане особенно четко ощущались все запахи лета, а сам воздух уже был теплым. На востоке, над зубчатой линией сосен, вставало маленькое, серебристое, как луна, солнце. К восьми-девяти часам туман рассеется.

Но сейчас Бретт видел белый призрачный мир, полный тайн, пропитанный запахами свежего сена, навоза и маминых роз. Он различал даже запах жимолости Гэри Педье, почти поглотившей уже ограду на границе их участков под своими белыми гроздьями.

Он медленно пошел в направлении сарая. На полпути он оглянулся и увидел, что дом уже растаял в белесой дымке. Еще несколько шагов, и дом исчез. Он остался один среди тумана и запахов.

Тут раздалось рычание.

Сердце у него подпрыгнуло в груди, и он чуть отступил назад. Первой его панической мыслью, как у ребенка в сказке, было «волк», и он дико огляделся по сторонам. Кругом был один туман.

Из тумана вышел Куджо.

Бретт издал горлом свистящий звук. Пес, с которым он вырос, который безропотно возил пятилетнего Бретта на спине по двору, который терпеливо ждал каждый день школьного автобуса, стоя у почтового ящика… Этот пес лишь отдаленно напоминал призрак, возникший сейчас из тумана. Большие печальные глаза сенбернара теперь были воспаленными и бессмысленными, скорее свиными, чем собачьими. Шерсть его перепачкалась в зеленоватой грязи, будто он бродил по болотам. На морде кривилась ужасная ухмылка, ужаснувшая Бретта. Мальчик почувствовал, как сердце прыгает у него в груди.

Из пасти Куджо стекала длинная лента слюны.

– Куджо? – прошептал Бретт. – Куджо?

Куджо смотрел на Мальчика, не узнавая его – ни лица, ни одежды, ни запаха. То, что он видел, было двуногим монстром. Куджо болел, и все окружающее для него представало в чудовищном обличье. В голове его тупо вращались мысли об убийстве. Ему хотелось рвать, терзать, кусать. Перед ним вставал туманный образ Мальчика, лежащего на земле с разорванным горлом, из которого хлещет теплая вкусная кровь.

Тут монстр заговорил, и Куджо узнал голос. Это же Мальчик, его Мальчик, который никогда не обижал его. Он все еще любил Мальчика и готов был умереть за него. Одного звука его голоса оказалось достаточно, чтобы образы убийства растаяли в окружающем тумане.

– Куджо! Что с тобой?

В последний раз пес, которым он был до роковой встречи с летучей мышью, и нынешний больной пес слились воедино. Куджо неуклюже повернулся и исчез в тумане. Слюна из его пасти стекала в траву. Он перешел на скачущий бег, пытаясь убежать от своей боли, но она побежала вместе с ним, опять наполняя его мыслью об убийстве. Он начал кататься по высокой траве, жалобно скуля.

Мир превратился в безумное море запахов. Куджо чуял их все разом.

Потом он зарычал. Он напал на нужный ему след. Громадный пес, весивший двести фунтов, убежал в туман.

Бретт простоял во дворе еще минут пятнадцать после исчезновения Куджо. Куджо заболел. Съел какую-нибудь отраву. Бретт знал о бешенстве, и если бы он увидел лису или ондатру с такими же симптомами, то сразу распознал бы эту болезнь. Но он не мог даже допустить мысли, что его любимый пес взбесился. Скорее всего это отрава.

Нужно сказать отцу. Отец позвонит ветеринару или сам что-нибудь придумает, как два года назад, когда он плоскогубцами вынул из носа Куджо иглы дикобраза, стараясь не сломать их, чтобы не вызвать воспаления. Да, нужно обязательно сказать отцу.

Но как же путешествие?

Ему не нужно было объяснять, что мать выторговала им эту поездку посредством то ли хитрости, то ли везения, то ли того и другого вместе. Как большинство детей, он чувствовал настроение родителей и знал его возможные колебания, как опытный лодочник мели на реке. Бретт знал, что отец согласился нехотя и поездку можно считать состоявшейся, лишь когда они сядут в автобус. Если он скажет отцу, что Куджо заболел, то не захочет ли он под этим предлогом оставить их дома?

Он неподвижно стоял посреди двора. Впервые в жизни он был в таком недоумении. Потом он начал искать Куджо вокруг сарая, приглушенным голосом повторяя его имя. Родители еще спали, и он знал, как четко слышатся звуки в утреннем тумане. Он не нашел Куджо… и, может быть, к лучшему для себя.

Будильник поднял Вика без четверти пять. Он вскочил и пошел в ванную, про себя проклиная Роджера Брикстона, которому обязательно нужно было явиться в аэропорт за двадцать минут до первого нормального пассажира. Роджер был предусмотрителен и всегда оставлял время про запас.

Он побрился, умылся, проглотил витамин и вернулся в спальню, чтобы одеться. Большая двуспальная кровать была пуста, и он вздохнул. Они провели не очень приятный уик-энд… Фактически ему не хотелось бы еще когда-нибудь пережить такой же. Лица их были обычными – для Тэда, – но Вик чувствовал себя ряженым на бале-маскараде. Ему никогда не нравилось заставлять себя улыбаться.

Они спали в общей кровати, и она впервые показалась Вику маленькой. Они теснились по краям, оставив посередине ничейную полосу. Обе ночи он почти не спал, вслушиваясь в каждый скрип кровати под телом Донны, в шуршание ее ночной рубашки. Он думал, спит ли она на своей стороне пустоты, которая пролегла между ними.

В прошлую ночь они попытались как-то заполнить это пустое место. Секс был умеренно удачным; во всяком случае, никто из них не расплакался. Но Вик был не вполне уверен, что это можно назвать сексом.

Он надел светло-серый летний костюм и взял два чемодана. Один был намного тяжелее другого и содержал документацию по заказам Шарпа. Другая ее часть была у Роджера.

Донна на кухне пекла вафли. Чайник как раз начал шипеть. На ней был старый фланелевый халатик, лицо опухло, как будто сон не снял усталость, а, наоборот, усилил ее.

– А самолеты в такую погоду летают? – спросила она.

– Конечно. Уже видно солнце. – Он указал на довольно бледное солнце и поцеловал ее в шею. – Зря ты так рано поднялась.

– Ничего. – Она раскрыла вафельницу и извлекла оттуда очередную порцию вафель. – Жаль, что ты уезжаешь. Особенно сейчас. После этой ночи.

– Она была не такая уж плохая, правда?

– Не хуже, чем предыдущие. – Горькая улыбка промелькнула на ее лице и тут же исчезла. Она взбила тесто и плеснула его в вафельницу, захлопнув ее крышкой. Пссс. Потом поставила на стол две чашки – на одной написано «Вик», на другой «Донна».

– Ешь вафли. Еще есть клубничное варенье, если хочешь.

Он взял варенье и сел. Варенье он любил. Полил вафли и смотрел, как оно растекается по тарелке. Прекрасно. Но есть ему не хотелось.

Она села напротив со своей порцией вафель. Без варенья. Немного цветочного сиропа, и все. «Как же мы друг друга знаем!» – подумал он.

– Во сколько ты договорился заехать за Роджером?

После продолжительной паузы рассмеялись. Редкий момент, еще более редкий, чем вчерашний странный секс. Он увидел, какие у нее чудесные глаза – серые, как туман за окном.

– Иди быстрее, пока он Тэдди не разбудил, – сказала она.

Он пошел. Конечно же, это был Роджер. Он успокоил его, что он встал, оделся и вот-вот выедет. Он повесил трубку, думая, говорить ли Роджеру про Донну и Стива Кемпа. Наверное, не надо. Не потому, что Роджер плохой советчик, просто он обязательно расскажет все Элсии. А у него было подозрение, что Элсия порядочная сплетница. Мысль об этом снова повергла его в депрессию.

– Старина Роджер, – сказал он, возвращаясь к столу. Улыбка вышла натянутой. Момент искренности был упущен.