Текст книги "Чужак"

Ральф повернулся к «эскалейду» Хоуи и предостерегающе поднял руку ладонью вперед. Он надеялся, что Хоуи и Алек Пелли поймут его и удержат Марси в машине, пока Терри не проведут внутрь. Пока не успокоится разгоряченная толпа. Но это не помогло. Задняя дверца открылась, и Марси выскочила на тротуар, увернувшись от Хоуи Голда так же легко, как увернулась от Бетси Риггинс в вестибюле окружной тюрьмы. Она бросилась следом за Терри, и Ральф обратил внимание на ее туфли на низком каблуке и порез от бритвы на ноге. Видимо, у нее дрожали руки, подумал он. Когда она выкрикнула имя Терри, все телекамеры повернулись к ней. Всего камер было пять, их объективы напоминали огромные остекленевшие глаза. Кто-то швырнул в Марси книгу. Ральф не смог разглядеть названия, но узнал зеленую суперобложку. «Пойди поставь сторожа» Харпер Ли. Его жена читала этот роман для обсуждения в книжном клубе. В полете суперобложка слетела с одного края. Книга попала Марси в плечо и отскочила. Марси, кажется, ничего не заметила.

– Марси! – закричал Ральф, бросившись ей навстречу со своего места у крыльца. – Марси, сюда!

Она растерянно огляделась, может быть, высматривая его, а может, и нет. Она как будто спала наяву. Услышав имя жены, Терри резко остановился и обернулся к ней. Шериф Дулин потянул его за собой, но Терри стоял как вкопанный.

Хоуи добрался до Марси раньше Ральфа. Когда он взял ее под руку, здоровенный мужик в комбинезоне автомеханика опрокинул ограждение и выскочил на дорожку перед Марси.

– Ты его покрывала, сука? Ты, гадина, его покрывала?

Хотя Хоуи уже исполнилось шестьдесят, он был в хорошей физической форме. К тому же излишней робостью он не страдал. Ральф наблюдал, как Хоуи пригнулся и со всей силы ударил здоровяка в правый бок, отшвырнув его в сторону.

– Давай помогу, – сказал Ральф.

– Я сам о ней позабочусь, – отозвался Хоуи. Его лицо побагровело до самых корней редеющих волос. Он приобнял Марси за талию. – Нам не нужна твоя помощь. Лучше быстрее заведите его в помещение. Быстрее! Господи, вы о чем вообще думали? Это же цирк какой-то.

Ральф хотел было ответить, что цирк затеял не он, а шериф, но промолчал. Потому что отчасти он тоже приложил к этому руку. А Сэмюэлс? Возможно, он это предвидел? Возможно, даже надеялся, что так и будет, потому что сегодняшние события гарантированно получат широкое освещение в СМИ?

Он обернулся как раз в ту секунду, когда какой-то мужик в ковбойской рубашке ловко обогнул одного из полицейских, пытавшихся сдержать толпу, подлетел к Терри и смачно плюнул ему в лицо. Ральф не дал мужику убежать: успел поставить ему подножку, и тот грохнулся на асфальт. Ральф сумел прочитать, что написано на ярлыке у него на джинсах: «ЛЕВАЙС БУТКАТ». Сумел разглядеть на правом заднем кармане бледный кружок, протертый жестянкой со снюсом[7]7
  Сосательный табак, который не курят, а держат во рту, и никотин всасывается со слюной.


[Закрыть]. Он подозвал к себе ближайшего полицейского из оцепления.

– Арестуйте его и посадите в патрульную машину.

– Все н-н-наши машины стоят с д-д-другой стороны, – ответил полицейский. Он был из управления шерифа, на вид немногим старше сына Ральфа.

– Тогда посадите его в автозак!

– Я не могу бросить пост и…

Ральф его не дослушал, потому что увидел нечто невероятное. Пока Дулин и Гилстрап таращились на толпу, Терри помог мужику в ковбойской рубашке подняться на ноги и что-то сказал ему. Ральф не расслышал, что именно, хотя его обострившийся слух, казалось, улавливал все звуки Вселенной. Ковбойская Рубашка кивнул и пошел прочь, зажимая плечом кровоточащую ссадину на щеке. Потом Ральф будет не раз вспоминать этот крошечный эпизод большого спектакля. Будет прокручивать его в голове вновь и вновь долгими бессонными ночами: Терри в наручниках помогает подняться на ноги мужику, который плюнул ему в лицо. Прямо сцена из Библии.

Толпа – страшная штука. Особенно – агрессивно настроенная толпа. Несколько человек уже прорвались на крыльцо, и полицейским никак не удавалось согнать их с гранитных ступеней. Двое судебных приставов – тучный мужчина и высокая сухопарая женщина – вышли из здания, чтобы помочь полицейским очистить крыльцо. Кто-то поддался на уговоры и ушел сам, но на место ушедших тут же ринулись новые поборники справедливости.

Теперь – Боже, храни королеву – Гилстрап с Дулином затеяли спор. Гилстрап кричал, что Терри надо отвести обратно в машину и дождаться, пока не восстановят порядок. Дулин не соглашался. Он был за то, чтобы вести Терри в здание, причем немедленно. И Ральф был согласен с шерифом.

– Идите внутрь, – сказал он. – Мы с Юном вас прикроем.

– Достаньте оружие, – выпалил Гилстрап. – Тогда они сами освободят нам проход.

Это было не только грубое нарушение всех служебных инструкций, но и чистой воды безумие, что понимали и Дулин, и Ральф. Шериф и помощник ОП опять взяли Терри за локти и повели к зданию. Хорошо хоть дорожка к крыльцу была свободна. Ральф видел кусочки слюды, блестевшие в сером асфальте. Эти искры теперь отпечатаются на сетчатке, подумал он. И будут стоять у меня перед глазами, как маленькие созвездия.

Синий автозак закачался на рессорах. Ликующие арестанты раскачивали его изнутри, продолжая кричать: «Казнить! Казнить!» – вместе с толпой. Сработала автомобильная сигнализация: два молодых парня вскарабкались на чей-то «камаро» и принялись плясать, один – на крыше, второй – на капоте. Ральф видел, что камеры снимают толпу, и точно знал, как будут выглядеть жители Флинт-Сити в глазах всего штата, когда эти кадры пройдут в шестичасовых новостях: как стая гиен. Он различал каждого человека в толпе. Каждый был четкой, рельефной и гротескной фигурой. Ральф видел, как блондинку-ведущую с «Канала 7» снова огрели по голове плакатом с иглой. Видел, как она покачнулась и упала на колени. Видел, как она встала. Видел, как ее хорошенькое лицо изумленно перекосилось, когда она прикоснулась рукой к голове и недоверчиво уставилась на свои пальцы, испачканные кровью. Ральф видел мужчину с татуировками на руках, желтой банданой на голове и лицом, сплошь покрытым рубцами, напоминавшими шрамы от давних ожогов, с которыми не смогли справиться хирурги. Загоревшийся жир, подумал Ральф. Наверное, он был в изрядном подпитии и пытался поджарить себе отбивную. Ральф видел мужчину, который размахивал ковбойской шляпой, будто пришел на родео. Ральф видел, как Хоуи ведет Марси к крыльцу. Оба идут, склонив головы, словно навстречу сильному ветру. Какая-то женщина перегнулась за ограждение и показала Марси средний палец. Ральф это видел. Он видел мужчину с холщовой почтальонской сумкой через плечо, в вязаной шапке, натянутой до самых бровей, несмотря на жару. Он видел, как кто-то толкнул тучного судебного пристава, и тот чуть не грохнулся с лестницы. И грохнулся бы, если бы широкоплечая чернокожая женщина не схватила его за ремень. Ральф видел молоденького парнишку, посадившего к себе на плечи подругу. Девушка потрясала кулаками и громко смеялась. Одна бретелька ее бюстгальтера упала на локоть. Бретелька была ярко-желтой. Ральф видел мальчика с заячьей губой. Мальчик был в футболке с портретом улыбающегося Фрэнка Питерсона и надписью: «ПОМНИ О ЖЕРТВЕ». Ральф видел, как люди размахивают плакатами. Видел раскрытые, вопящие рты – сплошные белые зубы и красная атласная подкладка. Он слышал, как кто-то сигналит велосипедным клаксоном: уу-уу-уу. Ральф посмотрел на Сабло, который стоял, широко раскинув руки, и пытался сдержать толпу. На лице детектива полиции штата ясно читалось: Вот говно.

Дулин с Гилстрапом наконец подвели Терри к крыльцу. К ним присоединились Хоуи и Марси. Хоуи что-то крикнул помощнику окружного прокурора, потом наорал на шерифа. Из-за рева толпы Ральф не слышал, что он им сказал, но сказанное явно придало им ускорения. Марси рванулась к мужу. Дулин ее оттолкнул. Кто-то выкрикнул: «Умри, Мейтленд, умри!» – и толпа подхватила эту новую речовку и принялась скандировать ее на все лады, пока провожатые Терри вели его вверх по крутым ступенькам.

Ральф вновь натолкнулся взглядом на человека с холщовой почтальонской сумкой с выцветшей, словно смытой дождем надписью красными буквами: «ЧИТАЙТЕ “ГОЛОС ФЛИНТ-СИТИ”». На человека, почему-то надевшего вязаную шапку в это жаркое летнее утро, когда температура еще до полудня перевалила за восемьдесят. На человека, который зачем-то полез в свою сумку. Внезапно Ральф вспомнил беседу с миссис Стэнхоуп, пожилой дамой, видевшей, как Фрэнк Питерсон садился в белый микроавтобус к Терри Мейтленду. Вы уверены, что это был именно Фрэнк Питерсон? – спросил тогда Ральф. О да, сказала она, это был Фрэнк. У Питерсонов двое сыновей, и оба рыжие, как морковки. Волосы, выбивавшиеся из-под вязаной шапки, были рыжими. Рыжими, как морковка.

Раньше он разносил газеты у нас в квартале, сказала миссис Стэнхоуп.

Человек в вязаной шапке вынул руку из сумки, и в руке была не газета.

Ральф резко втянул в себя воздух, одновременно выхватив из кобуры табельный «глок».

– У него пистолет! ПИСТОЛЕТ!

Люди, стоявшие рядом с Олли, заорали и бросились врассыпную. Помощник ОП Гилстрап, державший Терри за локоть, увидел направленный в их сторону старомодный длинноствольный «кольт», тут же выпустил руку Терри, как-то по-жабьи присел и попятился. Шериф тоже отпустил Терри, но лишь для того, чтобы достать свой пистолет… вернее, попытаться достать. Он забыл расстегнуть страховочный ремешок, и пистолет так и остался в кобуре.

Ральф был не в лучшей позиции для стрельбы. Блондинка-ведущая с «Канала 7», еще не опомнившаяся после удара по голове, стояла почти на прямой линии между Олли и Ральфом. По ее левой щеке текла тоненькая струйка крови.

– Ложитесь, дамочка, ложитесь! – крикнул ей Сабло. Он уже стоял на одном колене, держа свой собственный «глок» в вытянутой правой руке и поддерживая ее левой.

Терри схватил жену за плечи – насколько позволила цепь наручников – и оттолкнул от себя за долю секунды до того, как Олли выстрелил поверх плеча блондинки-ведущей. Та пронзительно взвизгнула и зажала ладонью ухо, несомненно, оглохшее. Пуля чиркнула по голове Терри – сбоку, чуть выше уха. Его волосы взметнулись, кровь хлынула на плечо, заливая пиджак, который Марси так тщательно выгладила вчера днем.

– Брата тебе было мало, ты убил и маму тоже! – выкрикнул Олли и выстрелил снова. В этот раз пуля попала в «камаро» на другой стороне улицы. Парни, плясавшие на машине, с воплями бросились прочь.

Сабло взлетел вверх по лестнице, схватил блондинку-ведущую, повалил на ступени, а сам упал сверху.

– Ральф, давай! – крикнул он.

Теперь ничто не загораживало обзор, но именно в ту секунду, когда Ральф сделал выстрел, на него налетел кто-то из зрителей, спешивших убраться подальше от лестницы. Пуля, предназначавшаяся Олли Питерсону, разбила вдребезги камеру на плече у кого-то из операторов. Тот уронил камеру и отпрянул, прижав руки к лицу. Сквозь пальцы текла кровь.

– Гад! – крикнул Олли. – Убийца!

Он выстрелил в третий раз. Терри пошатнулся и сошел с лестницы на дорожку. Он подпирал подбородок скованными руками, словно ему вдруг пришла в голову мысль, требовавшая серьезных раздумий. Марси подбежала к нему и обхватила за талию. Дулин все еще возился с упрямым страховочным ремешком, никак не желавшим расстегиваться. Гилстрап мчался по улице, только пятки сверкали. Фалды уродского клетчатого пиджака развевались у него за спиной. Ральф прицелился и выстрелил снова. В этот раз его никто не толкал, и лоб Олли Питерсона провалился, будто по нему со всей силы ударили молотком. Девятимиллиметровая пуля разорвала парню мозг, его глаза вылезли из орбит, точно у изумленного мультяшного человечка, колени подогнулись, и Олли упал на свою почтальонскую сумку. Револьвер выскользнул из обмякшей руки и пролетел несколько ступенек, прежде чем замереть.

Теперь мы можем спокойно подняться, подумал Ральф, так и застыв в стойке стрелка. Путь свободен. Все чисто. Вот только крик Марси: «Кто-нибудь, помогите ему! Господи, да помогите же моему мужу!» – подсказывал, что им больше незачем подниматься по этим ступеням. Ни сегодня, ни, возможно, уже никогда.

4

Первая пуля Олли Питерсона лишь слегка оцарапала Терри голову: рана кровавая, но поверхностная, из тех, что оставляют шрамы и темы для разговоров. Но третья пуля вошла в грудь слева, и белая рубашка под синим пиджаком покраснела.

Его бы спас бронежилет, подумал Ральф. Если бы он не отказался его надеть.

Терри лежал на асфальте. Его глаза были открыты. Губы шевелились. Хоуи попытался присесть на корточки рядом с ним, но Ральф резко выбросил руку и оттолкнул адвоката. Хоуи упал на спину. Марси вцепилась в мужа и причитала:

– Все не так плохо, Тер, все будет хорошо, не уходи.

Ральф уперся ладонью в упругую грудь Марси и оттолкнул ее тоже. Терри Мейтленд еще был в сознании, но времени оставалось в обрез.

На него упала чья-то тень: кто-то из этих чертовых операторов с какого-то чертова телеканала. Юн Сабло схватил оператора за пояс и оттащил прочь. Оператор не удержался на ногах и упал на асфальт, держа камеру на вытянутых руках, чтобы не разбилась.

– Терри, – сказал Ральф. Он видел, как капли пота срываются с его лба, падают на лицо Терри и смешиваются с кровью из раны на голове. – Терри, сейчас ты умрешь. Ты меня понимаешь? Он тебя застрелил. Сейчас ты умрешь.

– Нет! – закричала Марси. – Ему нельзя умирать! Девочкам нужен отец! Ему нельзя умирать!

Она снова рванулась к Терри, и на этот раз ее удержал Алек Пелли, очень бледный и очень серьезный. Хоуи поднялся на колени, но уже не пытался вмешаться.

– Куда… он попал?

– Пуля вошла в грудь, Терри. Прямо в сердце. Может, чуть выше. Тебе надо сделать предсмертное заявление. Надо признаться, что ты убил Фрэнка Питерсона. Давай, облегчи свою совесть.

Терри улыбнулся, и из уголков его рта потекла струйка крови.

– Но я его не убивал, – произнес он. Тихо, почти шепотом, но его было хорошо слышно. – Я его не убивал, и скажи-ка мне, Ральф… как ты облегчишь свою совесть?

Его глаза закрылись и тут же вновь распахнулись. В них что-то промелькнуло и исчезло. Ральф поднес пальцы ко рту Терри. Ничего.

Он обернулся к Марси Мейтленд. Это было непросто, потому что его голова почему-то вдруг сделалась очень тяжелой, как будто весила тысячу фунтов.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Ваш муж скончался.

Шериф Дулин уныло проговорил:

– Если бы он надел бронежилет… – И покачал головой.

Новоиспеченная вдова пораженно уставилась на Дулина, но набросилась на Ральфа Андерсона, вырвавшись от Алека Пелли, у которого в левой руке остался только кусок ее блузки.

– Это ты виноват! Если бы ты не затеял этот арест на глазах всего города, они бы здесь не собрались! С тем же успехом ты мог бы и собственноручно его застрелить!

Ральф позволил ей расцарапать ему левую щеку и только потом схватил за руку. Он позволил ей пустить ему кровь, потому что, быть может, заслужил это… и, быть может, здесь не было никаких «быть может».

– Марси, – сказал он. – В него стрелял брат Фрэнка Питерсона, и он был бы здесь в любом случае. Независимо от того, где мы арестовали бы Терри.

Алек Пелли и Хоуи Голд помогли Марси подняться на ноги, стараясь случайно не наступить на тело ее мужа.

– Может, и так, детектив Андерсон, – сказал Хоуи. – Но он бы не смог затеряться в толпе, если бы здесь не собралась хренова туча народу.

Алек лишь молча посмотрел на Ральфа с холодным, как камень, презрением. Ральф обернулся к Юнелу, но Юн отвел взгляд и нагнулся, чтобы помочь встать на ноги рыдающей блондинке-ведущей с «Канала 7».

– Что ж, по крайней мере ты получил предсмертное заявление, – сказала Марси и продемонстрировала Ральфу свои ладони, испачканные в крови мужа. – Да? – Не дождавшись ответа от Ральфа, она отвернулась и увидела Билла Сэмюэлса. Тот наконец вышел на крыльцо и теперь стоял на верхней ступеньке вместе с двумя судебными приставами. – Он сказал, что никого не убивал! – крикнула ему Марси. – Сказал, что он невиновен! Мы все это слышали, сукин ты сын! Уже умирая, мой муж сказал, ЧТО ОН НЕВИНОВЕН!

Сэмюэлс ничего не ответил, просто развернулся и ушел обратно в здание.

Сирены. Сигнализация «камаро». Возбужденный гул голосов. Стрельба закончилась, и толпа собиралась вновь. Люди хотели увидеть тело. Сфотографировать его и выложить на свои страницы в «Фейсбуке». Пиджак Хоуи, который адвокат набросил на руки Терри, чтобы скрыть наручники от прессы и телекамер, лежал на земле, весь в грязи и крови. Ральф поднял его и накрыл лицо Терри. Марси взвыла, как раненый зверь. Потом он подошел к лестнице, сел на ступеньку и уткнулся лбом в колени.

Следы на песке и канталупа
18–20 июля

1

Ральф не сказал Дженни о своих самых черных подозрениях относительно окружного прокурора – что тот, возможно, надеялся на праведный гнев горожан, собравшихся в понедельник у здания суда, – поэтому Дженни не указала Биллу Сэмюэлсу на дверь, когда тот пришел к Андерсонам в среду вечером, но все же дала понять, что не особенно рада его появлению.

– Он на заднем дворе, – сказала она и вернулась в гостиную, где Алекс Требек как раз объявил следующий вопрос участникам телеигры «Рискуй!». – Ты знаешь дорогу.

Сэмюэлс, который сегодня был в джинсах, кроссовках и простой серой футболке, пару секунд потоптался в прихожей, размышляя, как лучше поступить, и пошел следом за Дженни в гостиную. Перед телевизором стояло два кресла. Одно сейчас пустовало – то, которое было больше и казалось более уютным. Сэмюэлс взял с журнального столика пульт и приглушил звук. Дженни продолжала смотреть на экран, где участники викторины перешли к категории «Литературные злодеи». На экране высветился вопрос: Она хотела, чтобы Алисе отрубили голову.

– Это легкий вопрос, – сказал Сэмюэлс. – Червонная Королева. Как он, Дженни?

– А ты как думаешь?

– Мне очень жаль, что все так обернулось.

– Наш сын узнал, что его отца отстранили от службы, – сказала она, по-прежнему глядя на экран. – Прочел в Интернете. Он, конечно, расстроился. И еще он расстроился из-за того, что его любимого тренера застрелили перед зданием суда. Он хочет вернуться домой. Я попросила его подождать пару дней, вдруг передумает. Я не хотела говорить ему правду. Что его отец еще не готов с ним встречаться.

– Его не отстранили от службы. Это внеочередной отпуск. Оплачиваемый. Так положено после любого инцидента со стрельбой.

– Одно и то же, как ни назови. – Теперь на экране высветился вопрос: Эта сестра была гнусной. – Он говорит, что сможет вернуться на службу только через полгода, да и то если согласится пройти обязательное психологическое обследование.

– С чего бы ему не согласиться?

– Он подумывает об отставке.

Сэмюэлс поднес руку к макушке, но сегодня его хохолок не торчал и приглаживать было нечего.

– В таком случае мы сможем открыть свой бизнес. В городе не хватает приличных автомоек.

Дженни все-таки обернулась к нему:

– В каком смысле?

– Я решил не выставлять свою кандидатуру на следующих выборах.

Она одарила его бледной улыбкой, которую можно было назвать улыбкой только с очень большой натяжкой.

– Хочешь уйти по собственному желанию, пока тебя не прокатили на выборах?

– Можно и так сформулировать, – ответил он.

– Да, именно так я и сформулирую, – сказала Дженни. – Иди к нему, мистер Пока-Еще-Окружной-Прокурор, и не стесняйся предложить партнерство. Но будь готов увернуться, когда в тебя запустят чем-нибудь тяжелым.

2

Ральф сидел в шезлонге с банкой пива в руке. Рядом стоял пенопластовый термоконтейнер. Когда хлопнула дверь из кухни во двор, Ральф обернулся, увидел Сэмюэлса и вновь уставился на черемуху, росшую за забором.

– Поползень, – сказал он, ткнув пальцем. – Сто лет не видел поползней.

Шезлонг был только один, и Сэмюэлс присел на скамейку за длинным столом для пикников. Прежде он не раз сиживал за этим столом, но при более радостных обстоятельствах. Он посмотрел на дерево за забором.

– Я не вижу.

– Вон, полетел, – сказал Ральф, когда птичка вспорхнула с ветки.

– По-моему, это воробей.

– Тебе надо проверить зрение. – Ральф достал из контейнера банку «Шайнера» и протянул Сэмюэлсу.

– Дженни сказала, ты думаешь уйти в отставку.

Ральф пожал плечами.

– Если ты переживаешь за психологическое обследование, то ты пройдешь его влет. Ты выполнял свой служебный долг.

– Дело не в этом. И даже не в операторе. Ты знаешь, что с ним случилось? Когда пуля разбила камеру – моя первая пуля, – один осколок попал ему в глаз.

Сэмюэлс это знал, но ничего не сказал, лишь отпил пива, хотя ненавидел «Шайнер».

– Возможно, он потеряет глаз, – сказал Ральф. – Офтальмологи в клинике в Оки-Сити пытаются его спасти, но пока непонятно, получится или нет. Как ты думаешь, одноглазый оператор сможет работать? Вероятно, возможно или без шансов?

– Ральф, тебя толкнули, когда ты стрелял. И послушай, если бы тот оператор не держал камеру перед лицом, то, возможно, был бы мертв. Это уже большой плюс.

– Да вообще до хрена всяких плюсов. Я звонил его жене, хотел извиниться. Она сказала: «Мы подадим в суд на полицейское управление Флинт-Сити, а когда отсудим у города десять миллионов долларов, предъявим иск лично вам». После чего бросила трубку.

– У них ничего не получится. У Питерсона был пистолет, и ты просто делал свою работу.

– А тот оператор делал свою.

– Это разные вещи. У него был выбор.

– Нет, Билл, – Ральф резко обернулся к нему, – у него была работа. И это был поползень, черт побери. Не воробей.

– Ральф, послушай меня. Мейтленд убил Фрэнка Питерсона. Брат Питерсона убил Мейтленда. Да, это был самосуд. Но многие люди считают, что справедливый. Правосудие фронтира. И почему нет? Не так давно этот штат был фронтиром.

– Терри сказал, что он его не убивал. Он так сказал перед смертью.

Сэмюэлс поднялся из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед.

– А что он должен был говорить, когда рядом рыдала его жена? «Да, все верно: я изнасиловал мальчика, искусал его до смерти – не обязательно в таком порядке, – а потом облил его спермой»?

– Там было много свидетелей. И они все подтвердят, что именно сказал Терри.

Сэмюэлс подошел к Ральфу и встал над ним.

– В образце спермы – его ДНК, а ДНК перекрывает все. Мальчика убил Терри. Не знаю, как он сумел провернуть все остальное, но убил мальчика он.

– Ты пришел убедить в этом меня или себя самого?

– Мне не надо себя убеждать. Я пришел, чтобы сказать, что нам известно, кто первым угнал белый микроавтобус «эконолайн».

– Разве теперь это важно? – спросил Ральф, но Сэмюэлс наконец-то увидел в его глазах проблески интереса.

– Если ты спрашиваешь о том, стало ли что-то понятнее в этом деле, то нет. Но история удивительная. Ты хочешь послушать?

– Ну да.

– Его угнал двенадцатилетний парнишка.

– Двенадцатилетний? Ты шутишь?

– Нет, не шучу. И он был в бегах несколько месяцев. Доехал аж до Эль-Пасо, где его обнаружил полицейский патруль. Он спал на стоянке у «Уолмарта» в украденном «бьюике». В общей сложности он угнал четыре машины, но микроавтобус был первым. Он доехал на нем до Огайо, а там уже бросил и увел другую машину. Ключи он оставил в замке зажигания, как мы и предполагали. – Последнюю фразу Сэмюэлс произнес не без гордости, и Ральф подумал, что это и вправду приятно: хоть один из их домыслов подтвердился.

– Но нам по-прежнему неизвестно, как этот микроавтобус попал в наши края? – спросил Ральф. Что-то свербило у него в мозгу. Какая-то маленькая деталь.

– Нет, – сказал Сэмюэлс. – Это просто еще одна загадка, которая разрешилась. Я подумал, ты захочешь узнать.

– Ну вот, теперь знаю.

Сэмюэлс отпил пива и поставил банку на стол.

– Я решил не выставлять свою кандидатуру на следующих выборах.

– Нет?

– Нет. Пусть этот ленивый ублюдок Ричмонд получит должность, и посмотрим, как людям понравится, что он преспокойно кладет под сукно восемьдесят процентов всех дел, поступающих в прокуратуру. Я сказал о своем решении твоей жене, но она не проявила сочувствия.

– Если ты думаешь, будто я ей говорил, что это только твоя вина, Билл, то ты ошибаешься. Я не сказал о тебе ни единого дурного слова. Да и с чего бы? Это я предложил арестовать его на стадионе, и в пятницу я так и скажу паразитам из отдела внутренних расследований.

– Ничего другого я и не ожидал.

– Но как я, возможно, уже отмечал, ты не пытался меня отговорить.

– Мы были уверены в его виновности. Я по-прежнему уверен в его виновности, несмотря на предсмертное заявление. Мы не стали разбираться, есть ли у него алиби, потому что он знает всех в этом городе, и мы боялись его спугнуть…

– И просто не видели в этом смысла, но, как оказалось, мы сильно ошиблись…

– Ладно, я понял. И мы были убеждены, что он очень опасен, особенно для несовершеннолетних мальчишек, а в субботу они его окружали со всех сторон.

– Надо было вести его в суд через заднюю дверь, – сказал Ральф. – Я должен был настоять, чтобы его провели через заднюю дверь.

Сэмюэлс так решительно покачал головой, что его присмиревший было хохолок снова вскочил.

– Не взваливай на себя чужую ответственность. Доставка заключенных в суд – это обязанность окружного шерифа.

– Меня бы Дулин послушал. – Ральф допил пиво, бросил пустую банку в контейнер и посмотрел на Сэмюэлса в упор: – И тебя тоже. Думаю, ты и сам знаешь.

– Все, дело прошлое. Или давно минувших дней. Или как там оно говорится? Да один хрен. Дело закрыто. То есть, как понимаю, официально оно остается открытым, но…

– Официально оно ОНП, открыто, но приостановлено. И останется таковым, даже если Марси Мейтленд предъявит гражданский иск к полицейскому управлению города и заявит, что ее муж был убит в результате нашей халатности. И это дело она может выиграть.

– Она собирается подавать в суд?

– Я не знаю. Мне не хватает смелости ей позвонить. Возможно, Хоуи знает.

– Надо будет с ним поговорить. Попробовать урегулировать ситуацию. Так сказать, успокоить бурные воды.

– Ты сегодня прямо кладезь народной мудрости.

Сэмюэлс взял со стола банку пива, поморщился и поставил на место. Он увидел, что Дженни Андерсон наблюдает за ними из кухни. Просто стоит у окна и смотрит, с непроницаемым лицом.

– Моя мама верила в «Судьбу».

– Я тоже, – мрачно произнес Ральф. – Терри – яркий тому пример. Этот Питерсон появился буквально из ниоткуда. Из ниоткуда.

Сэмюэлс улыбнулся.

– Я имею в виду не судьбу в смысле предопределения, а бульварный журнал, где печатались разные истории о привидениях, НЛО и все в таком духе. Когда я был маленьким, мама читала мне некоторые рассказы. Мне особенно запомнилась одна история. Она называлась «Следы на песке». Там говорилось о молодоженах, которые отправились в свадебное путешествие в пустыню Мохаве. Поход с палаткой, романтика, все дела. И вот как-то ночью они поставили палатку в тополиной роще, а утром молодая жена проснулась, и мужа не было рядом. Она вышла из рощи, за которой уже начинались пески, и увидела его следы. Она его позвала, но он не ответил.

Ральф провыл, как в фильме ужасов: Оооооуу-ооооуу.

– Она пошла по следам. К первой дюне, потом ко второй. Следы становились свежее. Она подошла к третьей дюне…

– Потом к четвертой и пятой! – перебил его Ральф. – И она до сих пор бродит в пустыне и ищет пропавшего мужа! Билл, мне жаль прерывать твою увлекательную историю, но я, пожалуй, пойду съем кусок пирога, приму душ и лягу спать.

– Нет, послушай меня. На третьей дюне следы обрывались. На дальнем склоне, прямо посреди спуска. Обрывались – и все. Дальше был лишь нетронутый песок. С тех пор она его больше не видела.

– И ты в это веришь?

– Нет, я знаю, что так не бывает. Но дело не в вере. Это метафора. – Сэмюэлс попытался пригладить упрямый хохолок, а тот, разумеется, не послушался. – Мы шли по следам Терри, потому что это наша работа. Наш долг, если тебе больше нравится это слово. Мы шли по следам, пока они не оборвались в понедельник утром. Остались ли в этом деле загадки? Да. Мы их когда-нибудь разгадаем? Скорее всего нет. Если только вдруг не обнаружится новая информация. Иногда так бывает. Нам до сих пор неизвестно, что стало с Джимми Хоффой. Нам неизвестно, что стало с командой «Марии Целесты». Нам неизвестно, были ли у Освальда сообщники, когда он стрелял в Джона Кеннеди. Иногда следы обрываются, и приходится с этим жить.

– Но есть большая разница, – возразил Ральф. – Женщина в твоей истории о следах на песке может верить, что ее муж еще жив. Она может верить до самой старости. А когда оборвались следы Терри, он сам никуда не исчез. В конце цепочки следов, по которым шла Марси, обнаружился ее мертвый муж. Завтра она его хоронит. В сегодняшней газете был некролог. Как я понимаю, на похоронах будут только она с дочерьми. Не считая полсотни стервятников-репортеров за кладбищенской оградой, которые станут их фотографировать и выкрикивать свои вопросы.

Сэмюэлс вздохнул.

– Ладно, я еду домой. Про парнишку, угнавшего микроавтобус, я тебе рассказал – кстати, его зовут Мерлин Кессиди, – а остальное ты слушать не хочешь.

– Нет, подожди. Сядь, – сказал Ральф. – Ты рассказал мне историю, теперь моя очередь. Но это будет история не из журнала, где печатают всякие выдумки. Это история из жизни. Из моей собственной жизни. Это чистая правда.

Сэмюэлс снова уселся за стол.

– Когда я был маленьким, – начал Ральф, – лет в десять-одиннадцать, примерно в возрасте Фрэнка Питерсона, мама иногда покупала канталупы на фермерском рынке. Тогда я любил канталупы. У них был насыщенный, сладкий вкус, с которым арбузу не сравниться. И вот как-то раз мама приносит три или четыре штуки в авоське, а я спрашиваю: «Можно, я съем кусочек?» И она говорит: «Да, конечно. Только вычисти семечки в раковину». Про семечки можно было и не напоминать, потому что я знал, как чистят и режут дыни. Ты меня слушаешь?

– Да. Как я понимаю, ты сильно порезался?

– Нет. Но мама подумала, что порезался, потому что я так заорал, что, наверное, меня было слышно в соседнем доме. Она прибежала на кухню, а я даже не мог говорить. Просто стоял, открыв рот, и показывал пальцем на разрезанную пополам канталупу, лежавшую на разделочном столе. Там внутри копошились личинки и мухи. Действительно копошились. Я никогда в жизни не видел столько личинок. Мама схватила баллончик со средством от насекомых, обрызгала дыню, потом завернула в бумажные полотенца и сразу вынесла на помойку. С тех пор я не ем канталупы, даже смотреть на них не могу. Вот тебе моя метафора о Терри Мейтленде, Билл. С виду та канталупа была абсолютно нормальная. Не рыхлая, не гнилая. Кожура была целой. Но эти личинки как-то проникли внутрь.

– В жопу твою канталупу, – сказал Сэмюэлс, – и в жопу метафору. Я еду домой. А ты все же подумай, Ральф. Не торопись подавать в отставку. Твоя жена мне сказала, что я спешу уйти с должности, пока меня не прокатили на выборах, и, возможно, она права. Но ты не зависишь от мнения избирателей. Только от трех старых копов из отдела внутренних расследований и психолога, чья частная практика явно дышит на ладан, и он вынужден работать за гроши на государство. И еще одно: если ты выйдешь в отставку, люди еще сильнее укрепятся в мысли, что мы облажались.