Текст книги "Дорожные работы"

– Они не виноваты, Барт, – вздохнула Мэри, устремив печальный взгляд на экран телевизора. – Они же просто комментаторы. Гонец ведь за послание не отвечает.

– Возможно, – поспешил согласиться он, а сам подумал: Ну и скотина же ты, Фредди.

Фредди назидательно повторил ему, что гонец за послание не отвечает.

Некоторое время они молча слушали выпуск новостей. По его окончании показали рекламный ролик про новое средство от простуды – в нем участвовали двое мужчин, головы которых из-за диких соплей превратились в полупрозрачные ледяные кубы. Однако стоило только одному из них принять пилюлю, как серо-зеленый каркас вокруг головы начал опадать здоровенными кусками, словно штукатурка.

– Сегодня ты уже лучше говоришь, – заметил он. – Совсем не гундосишь.

– Да. Послушай, Барт, как фамилия этого риэлтера?

– Монахан, – машинально ответил он.

– Нет, не того, что тебе фабрику продает. Я имею в виду продавца дома.

– Олсен, – быстро сказал он, выбрав первую попавшуюся фамилию из внутренней мусорной корзины.

Выпуск новостей возобновился. Передали про быстро ухудшающееся состояние Бен-Гуриона. Похоже, что он уже совсем скоро собирался отправиться следом за Гарри Трумэном. Составить ему компанию на том свете.

– А как Джеку там нравится? – спросила она наконец.

Он уже собирался ответить, что Джеку там не нравится вовсе, но вдруг услышал собственный голос:

– Да вроде не жалуется.

Джон Чанселлор закончил выпуск, пошутив насчет летающих тарелок в небе над Огайо.

Он лег спать в половине одиннадцатого и, должно быть, сразу уснул, потому что, проснувшись, увидел, что на кварцевых часах высвечиваются цифры:

11:22.

Во сне он снова был в Нортоне. Стоял на перекрестке Веннер-авеню и Райс-стрит. Прямо под уличным указателем. Неподалеку от него, прямо напротив кондитерской лавки, остановился розовый пижонский автомобиль, капот которого был увенчан рогатыми карибу. Отовсюду высыпали ребятишки поглазеть на это чудо.

А напротив, с другой стороны улицы, возле обшарпанного кирпичного дома, сидел на цепи здоровенный черный пес. Один из мальчишек приближался к нему.

Он хотел крикнуть: Не трогай эту собаку! Беги за конфеткой! Но слова никак не вылетали изо рта. Словно при замедленном воспроизведении, пижон в белом костюме и в плантаторской шляпе повернулся, чтобы посмотреть. Конфет у него были полные пригоршни. И детишки вокруг тоже все повернулись. Все они были чернокожие, лишь тот мальчик, что так храбро подходил к собаке, был белый.

Оттолкнувшись задними лапами, пес черной стрелой прыгнул прямо на него, словно выпущенный из катапульты. Мальчик взвизгнул и опрокинулся навзничь, схватившись ручонками за горло. Хлынула кровь, обагрив его пальцы и грудь. Вдруг он обернулся. Это был Чарли.

И вот тогда он проснулся.

Сны. Проклятые кошмары.

Его сын умер три года назад.

28 ноября 1973 года

Когда он встал, шел снег, но к тому времени как он добрался до прачечной, снегопад почти прекратился. Навстречу ему выбежал запыхавшийся Том Грейнджер в рубашке с закатанными рукавами. По лицу Тома он сразу догадался, что ничего хорошего сегодня ждать не придется.

– У нас неприятности, Барт!

– Вот как? Что-то серьезное?

– Очень серьезное. Джонни Уокер угодил в аварию, возвращаясь из «Холидей инн». Какой-то «понтиак» пытался проскочить на красный свет и въехал прямо в него. Возле «Дикмена»… – Том запнулся и осмотрелся блуждающим взором. – По словам полицейских, Джонни сильно пострадал.

– Черт побери!

– Я был там уже через четверть часа. Ты ведь знаешь этот перекресток…

– Да, гнусное место.

Том потряс головой:

– Не будь все так скверно, ты бы посмеялся. Как будто кто-то прачку бомбой подорвал. Повсюду валяются простыни и полотенца с вышивками «Холидей инн». Кто-то даже потихоньку пытался их разворовывать – вурдалаки чертовы! Представляешь, до чего люди докатились? А фургончик наш… Барт, от кабины со стороны водителя вообще ни черта не осталось. Один лом. Джонни выбросило прямо на проезжую часть.

– Он в центральной больнице?

– Нет, в больнице Девы Марии. Джонни ведь у нас католик, ты не знал?

– Поедешь со мной?

– Нет, мне лучше остаться здесь. Рон требует, чтобы я за бойлером следил, а то там давления не хватает. – Он смущенно пожал плечами. – Ты ведь знаешь Рона. Представление состоится при любой погоде.

– Ладно, я сам поеду.

Он вернулся к машине и покатил в больницу Девы Марии. Черт знает что, ведь Джонни Уокер единственный, кроме него самого, кто работал в «Блю Риббон» еще в 1953 году. Собственно говоря, Джонни пришел на работу даже раньше, в 1946-м. Ему эта мысль показалась предзнаменованием; застряла в горле, словно кость. Насколько он знал из газет, по сравнению с новой автомагистралью перекрестки наподобие дикменовского покажутся детскими игрушками.

Кстати, звали Уокера вовсе не Джонни. Его полное имя было Кори Эверетт Уокер – он это знал наверняка, поскольку не раз видел на разных анкетах и формах. Тем не менее даже двадцать лет назад его называли Джонни. Его жена умерла в 1956 году во время отпуска в Вермонте. С тех пор Джонни жил вдвоем с братом, водителем ассенизаторской машины. В «Блю Риббон» было не счесть работников, которые за глаза прозывали Рона «Железным хреном», но только Джонни мог назвать его так прямо в лицо, не поплатившись за это.

Он подумал: если Джонни умрет, то я стану старейшим работником в нашей прачечной. Двадцатый год без перерыва лямку тяну. Как тебе это, Фред?

Но Фреду было не до сантиментов.

Брат Джонни сидел в приемной отделения «Скорой помощи»; на нем были оливковый рабочий комбинезон и черная куртка. Вертя в руках оливковую же шапочку, он неотрывно смотрел в пол.

Услышав шаги, он поднял голову.

– Вы из прачечной? – спросил он.

– Да. А вы… – Он сам не ожидал, что вспомнит имя, но оно вдруг само всплыло в памяти. – Вы Эрни, да?

– Да. Эрни Уокер. – Он перехватил вопросительный взгляд и медленно покачал головой. – Не знаю, мистер…

– Доус.

– Не знаю, что вам и сказать, мистер Доус. Я видел его в операционной. Он забинтован с ног до головы. Грустное зрелище.

– Мне страшно жаль, – сказал он.

– Скверный это перекресток. Причем тот парень, что в него врезался, не так уж и виноват. Он просто затормозить не сумел на скользкой дороге. Так что я его и не виню. Говорят, он нос сломал, а в остальном не пострадал. Удивительно, что в мире происходит, да?

– Да.

– Помню, в начале шестидесятых мне довелось водить грузовик для одной конторы, и я ехал по индианской трассе…

Хлопнула наружная дверь, и вошел священник. Стряхнув снег с ботинок, он поспешил по коридору, едва не сбиваясь на бег. Увидев его, брат Джонни Уокера перепугался не на шутку. Глаза его молитвенно закатились, а губы вдруг мелко-мелко задрожали. Эрни попытался привстать, но он обхватил его за плечи и удержал.

– О Господи! – выкрикнул Эрни. – Он с требником! Вы видели? Собирается отходную прочитать… а может, он вообще уже мертв. Джонни!

В приемной сидели и другие люди: подросток со сломанной рукой, престарелая женщина с эластичным бинтом на ноге, мужчина с огромной повязкой вокруг большого пальца. Все они как по команде приподняли головы, посмотрели на Эрни и тут же потупились, уставившись кто на пол, кто в журнал.

– Вы не волнуйтесь, – тупо произнес он.

– Отпустите меня, – сказал Эрни. – Я должен знать…

– Послушайте…

– Отпустите меня!

Он разжал пальцы и выпустил брата Джонни. Эрни Уокер поспешно вскочил и кинулся по коридору за угол, куда скрылся священник.

Он с минуту посидел на жестком пластиковом стуле, не зная, что предпринять. Посмотрел на пол, испещренный грязными отпечатками подошв ботинок и черными разводами. Посмотрел на пост дежурной медсестры, где девушка в белом халате разговаривала по телефону. Посмотрел в окно и заметил, что снегопад прекратился.

Вдруг из коридора со стороны операционной донесся нечеловеческий вопль.

Все снова приподняли головы, на каждом лице была написана скорбь, перемешанная с ужасом.

Нечеловеческий вопль повторился, а потом кто-то громко, ну совсем по-щенячьи, заскулил.

Все опять поспешили уткнуться в журналы. Только подросток со сломанной рукой шумно вздохнул и шмыгнул носом.

Он встал и, не оборачиваясь, быстро направился к выходу.

При его появлении тут же сбежались работники прачечной; Рон Стоун даже не пытался их останавливать.

– Ничего не знаю, – сказал он. – Мне так и не удалось выяснить, жив он или мертв. Скоро узнаете. Не знаю я ничего – и все тут.

Он помчался наверх, смятенный и разбитый.

– Вам удалось узнать, как дела у Джонни, мистер Доус? – первым делом спросила его Филлис.

Он впервые заметил, что Филлис, несмотря на причудливо выкрашенные волосы, выглядит жутко старой.

– Дела хуже некуда, – ответил он. – Священник пришел читать над ним последнюю молитву.

Филлис всплеснула руками:

– Господи, какой кошмар! И надо же такому случиться, да еще перед самым Рождеством!

– Кто-нибудь позаботился о белье, что рассыпалось на перекрестке?

Филлис посмотрела на него с укоризной:

– Да, Том посылал за ним Гарри Джонса. Он уже минут пять как вернулся.

– Хорошо, – сказал он, хотя ничего хорошего тут и близко не было. Все обстояло прескверно. Будь на то его воля, он бы залил во все стиральные машины сильную кислоту, чтобы сжечь это поганое белье к чертовой матери. Вот это и вправду было бы хорошо.

Филлис сказала что-то еще, но он не расслышал.

– Что? Извините, я отвлекся.

– Я сказала, что звонил мистер Орднер. Просил вас перезвонить ему как можно быстрее. И еще звонил некий Гарольд Суиннертон. Просил передать, что патроны уже доставили.

– Гарольд… – И тут он вспомнил. Оружейная лавка Гарви. Хотя Гарви уже давно лежал в гробу. – Ах да, верно.

Он вошел в свой кабинет и прикрыл за собой дверь. На столе по-прежнему красовалась табличка с призывом:

ДУМАЙ ГОЛОВОЙ!

Возможно, познаешь новые ощущения

Он схватил ее и швырнул в корзинку для мусора. Плюх!

Усевшись за стол, он раскрыл папку с входящими бумагами и не глядя вывалил их все в ту же корзинку. Затем осмотрелся по сторонам. Стены кабинета были облицованы деревянными панелями. На левой стене висели два диплома в рамках: первый – колледжский, а второй – свидетельство об окончании курсов службы быта, которые он посещал летом в 1969 и 1970 годах. На стене за столом красовалась увеличенная фотография, на которой он сам пожимал руку Рэю Таркингтону по случаю открытия новой автомобильной стоянки. Оба они улыбались на фоне здания прачечной. Выкрашенная им труба до сих пор еще сверкала яркой белизной.

Кабинет этот он занимал с 1967 года, уже больше шести лет. Он въехал сюда еще до печальных событий в Кентском университете[3]3
  4 мая 1970 г. в Кентском университете, штат Огайо, при разгоне студенческой демонстрации солдаты национальной гвардии открыли огонь и убили четверых студентов.


[Закрыть], до открытия знаменитого Вудстокского фестиваля[4]4
  Знаменитый рок-фестиваль, состоявшийся с 15 по 17 августа под открытым небом в присутствии 400 тысяч зрителей и закончившийся грандиозным разгулом.


[Закрыть], до убийств Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, до избрания Никсона. Годы его жизни потрачены в этих четырех стенах. Миллионы вдохов и выдохов, миллионы сердечных сокращений. Он еще раз осмотрелся, пытаясь понять, чувствует ли хоть что-нибудь. Он испытывал лишь легкую грусть. И все.

Выпотрошив ящики стола, он отправил в корзинку личные бумаги и личные учетные книги. Написал на обратной стороне стандартного бланка прошение об отставке и опустил его в фирменный конверт с эмблемой «Блю Риббон». Всякую ерунду – скрепки, липкую ленту, чековую книгу и бланки – он оставил на столе.

Затем встал, снял со стены дипломы в рамках и швырнул их в корзинку. Стекло, прикрывающее свидетельство об окончании курсов службы быта, со звоном разбилось. На месте, где висели дипломы, остались два пустых квадратика, которые выделялись на более темном фоне стены. И все.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку, думая, что это Орднер. Однако звонил Рон Стоун, снизу.

– Барт?

– Да.

– Джонни скончался полчаса назад. Похоже, он так и не пришел в сознание.

– Жаль парня. Извини, Рон, но я уже ухожу.

– Возможно, это и к лучшему, – вздохнул Рон. – Но только не достанется ли вам за это от наших боссов?

– Я больше не служу у наших боссов, Рон. Я только что написал прошение об отставке. – Вот. Проговорился. Значит, все – обратного пути нет.

На другом конце линии воцарилось мертвое молчание. Он слышал жужжание стиральных машин и гулкое шипение гладильного пресса. Человека, ненароком затянутого в этот агрегат, ждала примерно такая же участь, как беднягу, попавшего под паровой каток.

– Должно быть, я ослышался, – произнес наконец Рон. – Мне показалось, что вы сказали…

– Нет, Рон, вы не ослышались. Все кончено. Я был счастлив работать бок о бок с вами, Томом и даже Винни, когда он еще умел держать язык на привязи. Но теперь все.

– Но послушайте, Барт. Успокойтесь. Я понимаю, что вы потрясены…

– Это вовсе не из-за Джонни, – перебил он, сам не зная, правда это или нет. Может быть, он еще попытался бы схватиться за спасительную соломинку, чтобы сохранить то тягучее и бесцветное существование, под защитной завесой которого они с Мэри прожили последние двадцать лет. Но, увидев священника, который почти бегом кинулся по коридору в операционную, где умирал (или уже умер) Джонни, и услышав затем нечеловеческий вопль Эрни Уокера, он сдался. Наверное, подобное происходит, когда ведешь автомобиль по виражу, а в последнюю секунду выпускаешь из рук руль и закрываешь ладонями глазами.

– Да, это вовсе не из-за Джонни, – повторил он.

– Но послушайте, Барт… послушайте… – Рон казался совершенно удрученным.

– Рон, давайте поговорим позже, – предложил он, сам даже не зная, хочет того или нет.

– Хорошо. Но только…

Он тихонько положил трубку.

Затем выдвинул ящик стола, достал телефонный справочник и отыскал раздел «Оружие». Набрал номер оружейной лавки Гарви.

– Алло, лавка Гарви.

– Это Бартон Доус, – представился он.

– А, хорошо, что вы позвонили. Патроны вчера вечером доставили. Я же пообещал вам, что до Рождества успеем. Двести штук.

– Отлично. Вы знаете, сегодня днем я страшно занят. Вы вечером работаете?

– Да, вплоть до самого Рождества я закрываюсь в девять.

– Тогда постараюсь к восьми подскочить. В крайнем случае – завтра днем.

– Хорошо. Послушайте, вам не удалось выяснить у своего кузена – речь и в самом деле идет о Бока-Рио?

– Бока… – Ах да, Бока-Рио, куда собрался на охоту его кузен Ник Адамс. – Да, похоже, что он едет именно в Бока-Рио.

– Господи, до чего же я ему завидую. В жизни больше ничего подобного не испытывал.

– Зыбкое прекращение огня, – промолвил вдруг он. И внезапно представил голову Джонни Уокера, приколоченную в виде охотничьего трофея над камином Стивена Орднера с маленькой бронзовой табличкой внизу:

ХОМО ПРАЧЕЧИЕНС

Добыт на перекрестке возле «Дикмена»

28 ноября 1973

– Что-что? – озадаченно переспросил Гарри Суиннертон.

– Я сказал, что тоже ему завидую, – поспешно ответил он и зажмурился. К горлу вдруг подступила тошнота. Я разваливаюсь, подумал он. Это именно так и называется – разваливаться.

– Что ж, тогда до встречи.

– Да. Спасибо большое, мистер Суиннертон.

Он положил трубку, открыл глаза и снова обвел взглядом стены своего кабинета. Нажал кнопку внутренней связи.

– Филлис?

– Да, мистер Доус?

– Джонни умер. Мы закрываемся.

– Да, я так и поняла, когда увидела, что наши люди уже расходятся.

По тону Филлис он догадался, что она только что плакала.

– Филлис, вы сможете перед уходом связать меня с мистером Орднером?

– Да, конечно.

Он развернулся в кресле и выглянул в окно. Ярко-оранжевый грейдер с огромными, опутанными цепями колесами, медленно полз по дороге. Это все их вина, Фредди. Пока эти сволочи из муниципалитета не приняли решение, которое искалечило мою жизнь, я был в полном порядке и не рыпался. Я ведь был в порядке, да, Фредди?

Фредди?

Фред?

Зазвонил телефон, и он снял трубку.

– Доус слушает.

– Вы, наверное, рехнулись, – с места в карьер заявил Стив Орднер. – Совсем умом тронулись.

– Что вы имеете в виду?

– Сегодня утром в половине десятого я сам позвонил мистеру Монахану. Представитель Макана подписал контракт на уотерфордскую фабрику в девять утра. Что, черт побери, случилось, Бартон?

– Мне кажется, нам лучше переговорить об этом с глазу на глаз.

– Это точно. И зарубите себе на носу: вы должны предъявить мне более чем веские причины, если хотите удержаться на работе.

– Да бросьте трепаться, Стив.

– Что?!

– Вы и в мыслях не держите оставить меня на работе, пусть даже уборщиком. Я уже написал прошение об увольнении. Оно запечатано в конверте, но я его наизусть помню. «Я увольняюсь». И подпись: «Бартон Джордж Доус».

– Но почему? – Орднер казался потрясенным. Однако он не скулил, как Эрни Уокер. Он сомневался, чтобы Стив Орднер вообще хоть раз скулил или хныкал после того, как ему исполнилось одиннадцать лет. Хныканье и нытье – удел слабых.

– В два часа вас устроит? – спросил он.

– Вполне.

– До свидания, Стив.

– Барт…

Он положил трубку и уставился на стену. Вскоре Филлис всунула голову в кабинет; выглядела она совсем измученной, несмотря даже на свою развеселую прическу. Вид босса, сидящего с мрачным видом в оголившемся кабинете, тоже не прибавил ей настроения.

– Мистер Доус, я пойду, ладно? – робко спросила она. – Впрочем, если хотите, могу и остаться…

– Нет, Филлис, ступайте. Езжайте домой.

Видно было, что она борется с собой, собираясь что-то спросить, но так и не решилась. Он отвернулся и посмотрел в окно, избавляя тем самым ее и себя от щекотливой ситуации. Несколько секунд спустя он услышал, как дверь тихонько закрыли.

Бойлер внизу зарычал и затих. Со стоянки один за другим отъезжали автомобили.

Он сидел в пустом кабинете опустевшей прачечной долго, пока не настала пора ехать к Орднеру. Так он прощался со своим прошлым.

Контора Орднера располагалась в самом центре, в одном из новехоньких небоскребов, которые энергетический кризис грозил превратить в никчемные и ненужные коробки. Семьдесят этажей стекла и бетона, с трудом обогревающиеся зимой и почти не охлаждающиеся летом. Офисы компании «Амроко» расположились на пятьдесят четвертом этаже.

Он оставил машину в подземном гараже, поднялся на лифте в вестибюль, миновал вращающуюся дверь и прошел к лифтам в правом крыле здания. Вместе с ним в лифте поднималась темнокожая женщина в джемпере, с длинными, красиво подстриженными волосами. В руках у нее был блокнот для стенографии.

– У вас красивая прическа, – сказал он вдруг, без всякой причины.

Женщина смерила его холодным взглядом, но не ответила. Вообще бровью не повела.

Приемная Стива Орднера была обставлена современными стульями; прямо под репродукцией ван-гоговских «Подсолнухов» восседала за столом красивая рыжеволосая секретарша. Пол был устлан косматым ковром перламутрового цвета. Мягкое освещение. Негромкая музыка. Что-то из Мантовани.

Рыженькая секретарша приветливо улыбнулась. Она была в черном джемпере; волосы подвязаны сзади золотистой ленточкой.

– Мистер Доус?

– Да.

– Заходите, пожалуйста.

Он открыл дверь и вошел. Орднер сидел за столом и что-то писал.

Огромное окно за его спиной выходило на запад.

Подняв голову, Орднер отложил ручку.

– Привет, Барт, – негромко поздоровался он.

– Привет, Стив.

– Присаживайтесь.

– Неужели наш разговор будет таким долгим? – не удержался он.

Орднер вперил в него пристальный взгляд.

– Я бы с удовольствием залепил вам пощечину, – процедил он. – Увесистую. Не избил бы, нет – просто отхлестал по щекам. Со страстью.

Он кивнул:

– Я знаю. – Он и правда знал это.

– Вы, наверное, даже не представляете, что потеряли, – продолжил Орднер. – Должно быть, ребята Макана подкупили вас. Думаю, вы получили достаточно. А ведь я лично собирался рекомендовать вас в вице-президенты корпорации. Для начала вам положили бы тридцать пять тысяч в год. Надеюсь, что вам уплатили больше.

– Мне не заплатили ни цента.

– Это правда?

– Да.

– Тогда почему вы это сделали, Барт? Что вас побудило?

– А почему я должен перед вами объясняться, Стив? – Он уселся на стул напротив массивного письменного стола Орднера.

Мгновение Орднер казался растерянным. Он потряс головой, словно боксер, пропустивший сильный, но не слишком опасный удар, затем промолвил:

– Потому что вы мой подчиненный. Хотя бы.

– Это ерунда.

– В каком смысле?

– Послушайте, Стив, я работал у Рэя Таркингтона. Вот это была личность. Его могли не любить, но зато все уважали. Порой во время разговора он мог «пустить ветры», рыгнуть или поковырять в ушах. Но ему все прощали. Ему вообще все с рук сходило. Как-то раз, когда я попал впросак с одним мотелем в Крейгер-Плаза, он мне такую оплеуху залепил, что я в дверь врезался. Вот так он за дело болел. А вы совсем другой, Стив. По большому счету вам ведь начхать на «Блю Риббон». Да и на меня тоже. Вас только собственная карьера волнует. Вот так-то.

На лице Орднера не отразилось ровным счетом ничего. С таким же успехом оно могло быть высечено из гранита.

– Вы верите в то, что говорите? – только и спросил он.

– Да. «Блю Риббон» волнует вас ровно настолько, насколько это важно для вашего положения в корпорации. Так что нечего мне тут лапшу на уши вешать. Вот, держите.

И он протянул Орднеру заклеенный конверт с прошением об отставке.

Орднер покачал головой.

– А как насчет людей, которых вы так подставили, Барт? Простых людей. Что ни говорите, но ведь вы вертели их судьбами. – Он на мгновение приумолк, словно наслаждаясь сказанным. – Они тоже лишатся работы, ведь прачечную теперь перевести некуда. Вашими стараниями, – мстительно прибавил Орднер.

Доус хрипло расхохотался и сказал:

– Дешевка вы, Стив. И так высоко вознеслись, что дальше своего спесивого носа не видите.

Орднер побагровел. Затем, тщательно подбирая слова, произнес:

– Объяснитесь, Барт.

– Каждый работник нашей прачечной, от Тома Грейнджера до самой низкооплачиваемой уборщицы, застрахован на случай безработицы. Деньги на страховку регулярно вычитают из жалованья. И теперь им эту страховку выплатят. – Он презрительно фыркнул: – Вот так-то, дешевка.

Пальцы Орднера сжались. Сцепив руки, словно собираясь читать молитву перед сном, он промолвил:

– Вы забываетесь, Барт.

– Нисколько. Вы сами меня пригласили. Потребовали объяснений. Что, интересно, вы хотели от меня услышать? Как мне жаль, что я сел в лужу? Что я все искуплю? Если я и облажался, то это мое личное дело. Мое и Мэри. А она никогда об этом не узнает. Может, вы собираетесь мне сказать, что я подвел корпорацию? Это тоже было бы враньем – когда корпорация так раздувается, ей ничто уже не может повредить. Если дела идут неплохо, она извлекает сверхприбыль, если плохо, она все равно получает прибыль, а когда дела вообще катятся в пропасть, она списывает убытки за счет налогов. И вы это прекрасно знаете.

– Чем вы теперь займетесь? – спокойно спросил Орднер. – И что будет с Мэри?

– А вам какое дело? Или вы рассчитываете таким образом на меня надавить? Через нее? Ответьте и мне на один вопрос, Стив. Лично вам от этой истории будет хуже? Отразится ли провал на вашем жалованье? На дивидендах? Или хотя бы на пенсии?

Орднер покачал головой из стороны в сторону.

– Ступайте домой, Барт. Вы что-то не в себе.

– Почему? Из-за того, что говорю о вас, а не только о долларах?

– Вы нездоровы, Барт.

– Возможно. А вы?

– Езжайте домой, Барт.

– Домой я не поеду, но вас, так и быть, оставлю – вы ведь этого добиваетесь? Но только ответьте на один вопрос. На секунду забудьте о том, что работаете на корпорацию, и – ответьте. Положа руку на сердце скажите: вам есть хоть какое-то дело до всего этого?

Орднер ответил не сразу. За его спиной расстилалась панорама города: целое царство небоскребов, укутанных серой дымкой. Наконец он сказал:

– Нет.

– Я так и думал, – кивнул он, а затем добавил, глядя на Орднера без малейших признаков враждебности: – Я поступил так вовсе не для того, чтобы насолить вам. Или вашей корпорации.

– Но тогда почему? Я ведь на ваш вопрос ответил. Теперь ответьте вы. Ведь вы могли подписать уотерфордский контракт, верно? А дальше была бы уже не ваша забота. Что вам стоило это сделать?

– Не могу объяснить, – ответил он. – Я прислушивался к себе, к своему внутреннему голосу; однако порой случается так, что сам себя не понимаешь. Я понимаю, звучит это дико и неправдоподобно. Но это правда.

Орднер смотрел на него не мигая.

– Что же будет с Мэри?

Он молчал.

– Езжайте домой, Барт, – вздохнул Орднер.

– А что вы хотите, Стив?

Орднер нетерпеливо потряс головой.

– Я выяснил все, что хотел, Барт. Если хотите поболтать еще с кем-нибудь, то ступайте в бар.

– Но что вы от меня хотите?

– Только одного: чтобы вы ушли отсюда и отправились домой.

– Тогда скажите, чего вы вообще от жизни добиваетесь? У вас есть хоть какая-то цель?

– Оставьте меня, Барт.

– Отвечайте! – прогремел он. – Что вам нужно? – Он смотрел на Орднера в упор.

Орднер ответил спокойным тоном:

– Я хочу того же, что и все остальные. Отправляйтесь домой, Барт.

Он ушел не оборачиваясь. И больше никогда в этот дом не приезжал.

Когда он поехал к Мальоре, опять повалил снег и большинство машин катили с включенными фарами. Щетки на ветровом стекле размеренно двигались взад-вперед, а растаявшие снежинки стекали вниз, словно слезинки.

Уже привычно оставив машину за гаражом, он обогнул его и прошел прямо к офису Мальоре. Прежде чем войти, посмотрел на свое отражение в стеклянной дверной панели и смахнул с губы тонкую розовую пленку. Разговор с Орднером здорово выбил его из колеи. Он купил в аптеке склянку пептобисмола и по дороге опустошил ее почти наполовину. Небось, Фред, на неделю теперь запор обеспечен. Однако Фредди дома не оказалось. Должно быть, отправился в Бомбей навестить родню Монахана.

Женщина с арифмометром улыбнулась ему немного загадочно и жестом разрешила войти.

Мальоре в одиночестве читал «Уолл-стрит джорнэл». Увидев его, он через весь стол метко швырнул журнал в корзинку для мусора и буркнул себе под нос, словно продолжая обсуждать что-то с самим собой:

– Черт знает что творится! Верно говорит Пол Харви: все маклеры – просто старые бабы. И когда наконец президент подаст в отставку? Да и подаст ли вообще? Или нет? И разорится ли «Дженерал электрик» из-за энергетического кризиса? Меня уже мутит от всей этой галиматьи.

– Да, – кивнул он, не будучи слишком уверенным, с чем именно соглашается. Он чувствовал себя не в своей тарелке и даже не подумал, а помнит ли еще Мальоре, кто он такой. Что ему сказать? С чего начать? Помните – я тот самый, который вас вчера мудозвоном обозвал? Нет, черт возьми, так нельзя.

– Что, опять снег идет?

– Да.

– Терпеть не могу снег. Вот мой братец каждый год в ноябре отваливает в Пуэрто-Рико и остается там до пятнадцатого апреля. Вот что значит сорок процентов акций местного отеля прихватить. Уверяет, что таким образом присматривает за своими вложениями. Чушь собачья. Он и за собственной задницей присмотреть не в состоянии, даже если ему рулон туалетной бумаги дать. Что вам надо?

– А? – Он даже слегка подскочил от неожиданности и тут же почувствовал себя виноватым.

– Вам ведь что-то от меня нужно, верно? Как я могу вам помочь, если не знаю, о чем идет речь.

Теперь, когда вопрос был задан прямо в лоб, ему вдруг стало трудно говорить. Нужное слово никак не хотело слетать с языка. Внезапно он припомнил одну свою детскую выходку и улыбнулся.

– Чего веселитесь-то? – развязно спросил Мальоре. – Бизнес сейчас в такой заднице, что я тоже не прочь посмеяться над хорошей шуткой.

– Однажды, в далеком детстве, я умудрился засунуть себе в рот йо-йо, – сказал он.

– И что тут смешного?

– Я никак не мог его вытащить – в этом была самая потеха. Хотя мне было не до шуток. Мама отвела меня к врачу, который сумел извлечь йо-йо. Он внезапно пребольно ущипнул меня за задницу, а когда я раскрыл рот, чтобы заорать, ловко выдрал игрушку.

– Я вовсе не собираюсь щипать вас за задницу, – сказал Мальоре. – Что вы от меня хотите, Доус?

– Взрывчатку, – брякнул он.

Мальоре вытаращился на него. Закатил глаза. Раскрыл было рот, но затем хлопнул себя по отвисшей щеке.

– Взрывчатку, я не ослышался?

– Нет.

– Я знал, что этот парень чокнутый, – пробурчал себе под нос Мальоре. – Сразу после вашего ухода я так и сказал Питу: «Этот парень ищет неприятностей себе на голову». Так вот прямо и сказал.

Он промолчал. При упоминании о неприятностях ему сразу вспомнился Джонни Уокер.

– Ладно, допустим, что я вам поверил. А зачем вам понадобилась взрывчатка? Египетскую торговую выставку взорвать хотите? Самолет угнать? Или от любимой тещи избавиться?

– На тещу я бы взрывчатку тратить не стал, – проскрипел он.

Оба рассмеялись, но напряжение не спало.

– Итак? На кого у вас зуб?

– Да ни на кого я зла не держу, – ответил он. – Задумай я кого-нибудь убить, то ружье бы купил. – И тут он вспомнил, что уже купил ружье, даже целых два. К горлу снова подступила тошнота.

– Ну так зачем вам тогда взрывчатка?

– Я хочу дорогу взорвать.

Мальоре взглянул на него с нескрываемым недоумением. Почему-то любые его эмоции казались преувеличенными; как будто линзы очков, увеличивающие остроту зрения, заодно усиливали и остальные чувства.

– Вы хотите взорвать дорогу, – с расстановкой произнес он. – А какую?

– Ее еще не построили. – Разговор этот уже начал доставлять ему какое-то извращенное удовольствие. Вдобавок благодаря ему откладывалась неизбежная ссора с Мэри.

– Итак, вы хотите взорвать еще не построенную дорогу. Нет, мистер, я в вас ошибся. Вы вовсе не чокнутый. Вы психопат. Вы не способны изъясняться понятнее?

Тщательно подбирая слова, он ответил:

– Я имею в виду дорогу, которая служит продолжением автострады номер семьсот восемьдесят четыре. По ее окончании наш город будет рассечен автомагистралью почти напополам. В силу определенных причин, вдаваться в которые я не буду – и не могу, – эта дорога отобрала у меня двадцать лет жизни. Она…

– Потому что она пройдет на месте прачечной, где вы работаете, и дома, в котором вы живете?

– Откуда вы знаете?

– Я же говорил, что собираюсь навести о вас справки. Или вы решили, что я пошутил? Я даже выяснил, что вы вот-вот потеряете работу. Возможно, узнал об этом даже быстрее, чем вы.

– Нет, я знал об этом еще месяц назад, – машинально ответил он.

– И как вы собираетесь свершить задуманное, хотел бы я знать? – насмешливо фыркнул Мальоре. – Проезжая мимо на машине, поджигать запалы сигаретой и швырять динамитные шашки из окошка?

– Нет. По праздничным дням они оставляют все машины прямо на дороге. Вот их я и хочу взорвать. А также три новые эстакады.

Брови Мальоре поползли на лоб. Довольно долго он таращился, не в силах оторвать от него глаз. Затем вдруг запрокинул голову назад и расхохотался. Брюшко его затряслось, а пряжка ремня вздымалась и опадала, словно щепка в бурных волнах. Вдоволь насмеявшись, Мальоре извлек из кармана неправдоподобно огромный носовой платок (такими пользуются цирковые клоуны) и утер слезы.