Текст книги "Черный дом"

– Понятно, – кивает Джек. – Ронни, благодарю тебя. Ты мне очень помог. Выйди из комнаты и подожди в коридоре с Эбби и патрульным Дюлаком. А я хочу поговорить с Ти-Джи. Больше пяти минут наш разговор не займет.

– Я могу идти? – Джек кивает, Ронни осторожно поднимается. Когда он добирается до двери, Ти-Джи вдруг вскрикивает. Он откидывается на спинку стула, сжимается в комок, смотрит на Джека блестящими круглыми глазами.

– Ти-Джи, – говорит Джек, – волноваться тебе не о чем, обещаю. – Теперь он наедине с мальчиком, который доказал, что что-то знает, устало заснув в комнате для допросов, и Джек прежде всего хочет отпустить ему грехи. Он уже догадывается о секрете Ти-Джи, и секрет этот – пшик, пользы от него никакой. – Что бы ты мне ни сказал, арестовывать тебя я не собираюсь. Это я тебе точно обещаю. Тебе ничего не грозит, сынок. Более того, я рад, что ты и твои друзья приехали и помогли нам разобраться, что к чему.

В том же духе он говорит еще три или четыре минуты, в течение которых Ти-Джи Ренникер, только что приговоренный к смерти и уже стоявший перед расстрельной командой, понимает, что его помиловали и скоро он увидит и друзей, и родных. Кровь постепенно приливает к лицу, взгляд уже не такой запуганный.

– Скажи мне, что сделал Эбби, – добавляет Джек. – Это останется между нами. Я никому не скажу. Честное слово. Я тебя не выдам.

– Он хотел, чтобы Тай купил нам еще по колоде карт «Магия», – отвечает Ти-Джи, нащупывая путь по незнакомой территории. – Если бы Тай был с нами, он бы купил. Эбби умеет добиваться своего. Вот… вот он и велел мне поехать вниз и привезти копушу, а не то я получил бы индейский ожог.

– И ты сел на велосипед и поехал обратно по Чейз-стрит.

– Да. Смотрел, но Тайлера нигде не видел. Я думал, что увижу, понимаете? Потому что куда он мог деться?

– И?.. – Джек чувствует, что секрет вот-вот откроется.

– И я все равно не увидел его. Добрался до Куин-стрит, на которой расположен дом для стариков за густой зеленой изгородью. Вот там я и заметил велосипед. На тротуаре рядом с изгородью. Рядом лежала его кроссовка. И листья из изгороди.

Вот он, бесполезный секрет. Может, не такой уж бесполезный. Достаточно точно установлено время исчезновения мальчика: четверть девятого, может, восемь двадцать. Велосипед простоял на тротуаре рядом с кроссовкой практически четыре часа, прежде чем их обнаружил Дэнни Щеда. «Центр Макстона» занимает весь квартал по Куин-стрит, и до начала Клубничного фестиваля по этой улице, возможно, никто не проходил и не проезжал.

Ти-Джи рассказывает о своих страхах: если Рыбак утянул Тая в изгородь, он мог вернуться и за ним! В ответ на последний вопрос Джека мальчик говорит:

– Эбби велел нам говорить, что Тай уехал от нас у «Универмага», чтобы люди не винили нас, что мы его бросили. На случай, что его убили. Но Тая не убили, правда? Таких, как Тай, не убивают.

– Я на это надеюсь, – отвечает Джек.

– И я. – Ти-Джи вытирает ладонью нос.

– Ну, тебе пора домой. – Джек поднимается.

Ти-Джи тоже встает, направляется к двери.

– Ой! Я вспомнил!

– Что?

– Я видел на тротуаре перья.

Пол под ногами Джека наклоняется сначала влево, потом вправо, словно палуба корабля. Он удерживает равновесие, схватившись за спинку стула.

– Правда? – Берет себя в руки, прежде чем посмотреть на мальчика. – Какие перья?

– Черные. Большие. Похоже, вороньи. Одно лежало рядом с велосипедом, второе – в кроссовке.

– Это любопытно. – Джек выигрывает время, чтобы прийти в себя после встряски, вызванной неожиданным упоминанием перьев Ти-Джи Ренникером. До чего же нелепая реакция. На мгновение ему показалось, что он вот-вот грохнется в обморок. Его перышки были иллюзией, перышками нереальных малиновок, не существовавших в действительности. Джек твердит и твердит себе об этом, и наконец ему удается совладать с нервами, но нам следует помнить, что до конца этого дня и большую часть следующего слово «перья» плавает в его голове, иной раз выскакивая на поверхность со сверканием молнии и раскатами грома.

– Странно это, – говорит Ти-Джи. – Каким образом перо могло попасть в его кроссовку?

– Может, принес ветер. – Джек сознательно игнорирует отсутствие ветра в этот день. Убедившись, что пол под его ногами выровнялся, знаком руки предлагает Ти-Джи открыть дверь в коридор, идет за ним.

Эбби Уэкслер отлепляется от стены. Он стоит рядом с Бобби Дюлаком. Бобби по-прежнему напоминает мраморную глыбу. Ронни Мецгер отступает на шаг.

– Мы можем отпустить мальчиков, – говорит Джек. – Они выполнили свой долг.

– И что сказал вам Ти-Джи? – мрачно спрашивает Эбби.

– Он ясно дал понять, что вы ничего не знаете об исчезновении вашего друга, – отвечает Джек.

Эбби расслабляется, но сердито зыркает по сторонам. Последний взгляд достается Джеку, который в недоумении изгибает бровь.

– Я не плакал, – говорит Эбби. – Я испугался, но не плакал.

– Ты испугался, понятное дело, – кивает Джек. – В следующий раз не лги мне. У тебя был шанс помочь полиции, но ты его упустил.

Эбби пожимает плечами:

– Может, и так, но палец я показывал не вам, а этой дурацкой музыке.

– Мне она тоже не нравилась. На том, чтобы прослушать ее, настоял мой пассажир. Вы знаете, кто он? – Эбби недоверчиво смотрит на Джека, и тот сам отвечает на свой вопрос: – Джордж Рэтбан.

С тем же успехом он мог сказать «Супермен» или «Арнольд Шварценеггер». От подозрительности Эбби не остается и следа, лицо трансформируется. Теперь на нем написан благоговейный восторг.

– Вы знаете Джорджа Рэтбана?

– Он – один из моих самых близких друзей, – отвечает Джек, не добавляя, что и остальные его лучшие друзья, в принципе, тоже Джордж Рэтбан.

– Круто, – вырывается у Эбби.

– Круто, – доносится голос Ти-Джи.

– Джордж – крутой парень, – кивает Джек. – Я передам ему, что вы это знаете. А теперь вниз и на велосипеды.

В восторге от того, что они краем глаза смогли увидеть самого Джорджа Рэтбана, мальчишки седлают велосипеды, крутят педалями по Самнер-стрит, сворачивают на Вторую.

– Удачная выдумка, насчет Джорджа Рэтбана, – говорит Бобби Дюлак. – Они уехали счастливыми.

– Это не выдумка.

Бобби застывает как вкопанный:

– Джордж Рэтбан – ваш друг?

– Да, – кивает Джек. – Но иногда он совершенно несносен.

Дейл и Фред Маршалл сразу поворачиваются к Джеку, когда тот входит в кабинет. Во взгляде Дейла – жажда новой информации, Фреда Маршалла – надежда.

– Ну? – спрашивает Дейл.

(перья)

– Ты не ошибся, они кое-что скрывали, но ничего особенного.

Фред Маршалл тяжело откидывается на спинку стула, часть надежды на счастливый исход выходит из него, как воздух из проколотого колеса.

– Вскоре после того, как они вышли из магазина «С семи до одиннадцати», Уэкслер отправил Ти-Джи за вашим сыном, – рассказывает Джек. – Доехав до Куин-стрит, Ти-Джи увидел на тротуаре велосипед и кроссовку. Разумеется, они сразу же подумали о Рыбаке. Эбби Уэкслер смекнул, что вину за похищение Тайлера могут возложить и на них, все-таки они его бросили, и придумал версию, которую вы слышали, будто Тайлер уехал от них, а не наоборот.

– Если вы видели всех четверых примерно в восемь десять, значит, Тайлер исчез буквально через несколько минут. Что же делал этот псих, прятался за изгородью?

– Возможно, что и прятался, – кивает Джек. – Твои люди проверили изгородь?

(перья)

– Детективы полицейского управления тщательно осмотрели и саму изгородь, и землю под ней. Нашли только листья и грязь.

Фред Маршалл вскакивает и с силой врезает кулаком по столу:

– Мой сын пропал за четыре часа до того, как кто-то заметил велосипед. Сейчас уже половина восьмого вечера! Его нет уже целый день! Чего я здесь сижу? Мне надо ездить по городу, искать его!

– Все ищут твоего сына, Фред, – отвечает ему Дейл. – Мои парни, детективы из полицейского управления, даже ФБР.

– Я на них не надеюсь, – качает головой Фред. – Они до сих пор не могут найти Ирму Френо, не так ли? Как они найдут моего сына? Насколько я понимаю, у меня только один шанс. – Он поворачивается к Джеку, его глаза ярко вспыхивают. – Этот шанс – вы, лейтенант. Вы мне поможете?

Третья и наиболее тревожная мысль, которая утаивалась до сих пор, обусловленная опытом полицейского, заставляет его сказать:

– Я бы хотел поговорить с вашей женой. Полагаю, вы намереваетесь навестить ее завтра. Не будете возражать, если я поеду с вами?

Дейл моргает:

– Может, нам следует это обсудить? Ты думаешь, от этого будет толк?

– Возможно, – отвечает Джек.

– Ей наверняка станет полегче, если она увидит вас, – уверенно заявляет Фред. – Вы ведь живете в Норвэй-Вэлли? Это по пути в Арден. Я могу заехать за вами около девяти.

– Увидимся в девять, – отвечает Джек, игнорируя взгляд друга, красноречиво говорящий, что он считает эту поездку ненужной, и внутренний голос, нашептывающий:

(перья).

– Потрясающе! – восклицает Генри Лайден. – Не знаю, благодарить тебя или поздравлять. Пожалуй, уместно и первое, и второе. Мне представляется, что ты рад, что все так обернулось.

– Не говори глупостей. Я поехал туда только для того, чтобы отец мальчика не приезжал ко мне домой.

– Это не единственная причина.

– Ты прав. Я немного нервничал. И решил, что смена обстановки пойдет мне на пользу.

– Но была также и другая причина.

– Генри, ты по самые яйца в свином навозе, ты это знаешь? Ты думаешь, что я так поступил из чувства гражданского долга, или из сострадания, или из альтруизма, или чего-то там еще, но это не так. Мне не хочется этого говорить, но у меня далеко не такое доброе сердце и не столь развитое чувство ответственности, как тебе кажется.

– По самые яйца в свином навозе? Ты попал в десятку. Я не то что по яйца в свином навозе, а по грудь, а то и по подбородок, и не только сейчас, но большую часть моей жизни.

– Приятно слышать, что ты это признаешь.

– Однако ты неправильно меня понял. Ты прав, я думаю, что ты хороший, порядочный человек. Я не просто так думаю, я это знаю. Ты скромный, сострадательный, честный, ответственный… каким бы ты сам себя ни считал. Но я-то говорю не об этом.

– Тогда о чем?

– Другая причина, по которой ты решил поехать в полицейский участок, связана с той проблемой, тревогой, заботой, как ни назови, которая донимает тебя последнюю пару недель. Все это время ты ходишь как в воду опущенный.

– Ха! – вырывается у Джека.

– Эта проблема, этот твой секрет, отнимает у тебя половину времени и внимания, ты существуешь только наполовину. Сладенький, неужели ты думаешь, что я не замечаю, когда ты встревожен или поглощен своими мыслями? Я, возможно, слепой, но уж это я вижу.

– Хорошо. Положим, в последнее время что-то меня тяготило. Но при чем здесь моя поездка в полицейский участок?

– Варианта два. Или ты поехал, чтобы схлестнуться с тем, что тяготило тебя, или ты от этого убегал.

Джек молчит.

– Отсюда предположение: эта проблема должна иметь отношение к полицейскому периоду твоей жизни. Возможно, связана с каким-то давним делом. Может, преступник, которого ты засадил за решетку, недавно освободился и теперь грозится убить тебя. А может, дело совсем в другом: выяснилось, что у тебя рак печени и жить тебе осталось три месяца.

– У меня нет рака печени, и, насколько мне известно, никто из освободившихся преступников не собирается меня убивать. Все мои дела, во всяком случае большинство, спокойно хранятся в архиве УПЛА. Разумеется, кое-что меня в последнее время тревожило, и мне следовало ожидать, что ты это заметишь. Но я не хотел, ну, грузить тебя этой проблемой, пока не разобрался с ней сам.

– Скажи мне только одно. Ты собираешься схлестнуться с ней или убежать от нее?

– На этот вопрос ответа нет.

– Это мы еще поглядим. Еда наконец готова? Я умираю, просто умираю с голоду. Ты слишком медленно готовишь. Я бы уже десять минут как все закончил.

– Придержи лошадей, – отвечает Джек. – Осталось немного. Все дело в твоей идиотской кухне.

– Самая рациональная кухня в Америке. Может, и во всем мире.

Быстро ретировавшись из полицейского участка, чтобы избежать бесполезного разговора с Дейлом, Джек вдруг решил позвонить Генри с предложением приготовить обед для них обоих. Пара хороших стейков, бутылка доброго вина, жареные грибы, овощной салат. Все необходимое он мог купить во Френч-Лэндинге. Раньше Джек три или четыре раза готовил обед для Генри, а один раз Генри приготовил несъедобный обед (домоправительница взяла все баночки с травами и приправами, чтобы помыть их, а потом поставила не на те места). В половине девятого он подъехал к просторному белому дому Генри, поприветствовал хозяина и с продуктами и «Холодным домом» прошел в кухню. Положил книгу на дальний край стола, открыл бутылку вина, налил по стакану хозяину и себе и принялся за готовку. Но поначалу несколько минут привыкал к особенностям кухни Генри, в которой все лежало не по видам, сковородки – со сковородками, кастрюли – с кастрюлями, а по назначению, в соответствии с блюдами, для которых требовались те или иные кухонные принадлежности. Если Генри хотел пожарить форель и картофель, от него требовалось лишь открыть определенный шкафчик и воспользоваться всем, что там лежало. Кухонные принадлежности делились на четыре основные группы (мясо, рыба, птица и овощи), с многочисленными подгруппами и подподгруппами в каждой категории. Эта система классификации сбивала Джека с толку, и иной раз ему приходилось заглядывать в несколько ящиков, прежде чем он находил нужную сковородку или лопаточку. Пока Джек рубит овощи, Генри накрывает на стол, ставит тарелки и столовые приборы и садится, чтобы расспросить своего отягощенного заботами друга.

Наконец стейки перемещаются на тарелки, к ним присоединяются грибы, а середину стола занимает большая деревянная салатница. Генри заявляет, что еда отменная, пригубливает вино.

– Раз уж ты не хочешь говорить о том, что тебя тяготит, расскажи, что произошло в полицейском участке. Я полагаю, сомнений в том, что похищен еще один ребенок, уже нет.

– К сожалению, практически нет. Это мальчик, Тайлер Маршалл. Его отец – Фред Маршалл, он работает в «Гольце». Ты его знаешь?

– Прошло уже много лет с тех пор, как я покупал у него комбайн, – отвечает Генри.

– Прежде всего меня приятно удивило, что Фред Маршалл – очень хороший человек, – продолжает Джек и во всех подробностях рассказывает о том, как он провел время в полицейском участке, опустив лишь один момент, свою третью, невысказанную мысль.

– Ты действительно сказал, что хочешь навестить жену Маршалла? В отделении для психических больных Лютеранской больницы?

– Да, – кивает Джек. – Я еду туда завтра.

– Не понимаю. – Генри ест, придавливая стейк ножом, накалывая на вилку, отрезая узкую полоску и отправляя ее в рот. – Почему ты захотел повидаться с матерью?

– Потому что думаю, что она так или иначе задействована в этом.

– Да перестань. Мать мальчика?

– Я не говорю, что она – Рыбак, потому что, конечно же, это не так. Но, по словам ее мужа, поведение Джуди Маршалл начало меняться до того, как исчезла Эми Сен-Пьер. Ей становилось все хуже по мере того, как убивали детей, а в день исчезновения сына она окончательно свихнулась. И Фреду пришлось отправить ее в больницу.

– Ты не считаешь, что у нее был отличный повод для того, чтобы свихнуться?

– Она свихнулась до того, как ей сказали об исчезновении сына. Ее муж думает, что она – эспер! Он говорит, что она заранее знала об убийствах, о появлении Рыбака. И знала о том, что случилось с сыном до обнаружения велосипеда. Когда Фред Маршалл пришел домой, она уже ободрала стены и несла какой-то бред. Совершенно не контролировала себя.

– Известно множество случаев, когда матери внезапно узнают об опасности или травме, угрожающих их детям. Телепатическая связь. Наука, естественно, это отрицает, но такое случается.

– Я не верю в сверхъестественные способности и не верю в совпадения.

– Тогда о чем ты говоришь?

– Джуди Маршалл что-то знает, и то, что ей известно, очень важно. Фред не может этого понять, он слишком заклинен на происходящем, Дейл – тоже. Ты бы слышал, как Фред о ней говорил.

– Что же она может знать?

– Я думаю, она знает, она знает Рыбака. Я думаю, это достаточно близкий ей человек. Кем бы он ни был, она знает его имя, и это сводит ее с ума.

Генри хмурится и, пользуясь привычным приемом, отправляет в рот кусок стейка.

– Так ты едешь в больницу, чтобы убедить ее сказать правду.

– Да. В принципе.

В кухне повисает загадочная тишина. Генри неторопливо пережевывает мясо, потом запивает его каберне.

– Как прошло твое шоу? Все нормально?

– Как по маслу. Это милое старичье так и рвалось на танцплощадку, даже в инвалидных креслах. Только один старик мне очень не понравился. Нагрубил женщине, которую зовут Элис, попросил меня завести «Кошмар леди Магоуэн», такой мелодии не существует, возможно, ты знаешь.

– Есть «Сон леди Магоуэн». Вуди Эрман.

– Молодец. Но главное, ужасный голос у этого старика. Словно из ада. Так или иначе, но пластинки Вуди Эрмана у меня не было, тогда он попросил «Мне не терпится начать» Банни Беригэна. Так уж вышло, что это была любимая мелодия Роды. С учетом моих галлюцинаций меня словно ударило обухом по голове. Не знаю почему.

Несколько минут они молча ели.

– И что все это значит, Генри? – спрашивает Джек.

Генри склоняет голову набок, прислушиваясь к внутреннему голосу. Хмурится, кладет вилку на стол. Внутренний голос продолжает требовать внимания. Он поправляет черные очки и поворачивается к Джеку:

– Что бы ты ни говорил, ты по-прежнему думаешь как коп.

Джек чувствует, что эти слова – не комплимент.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Копы все видят несколько в ином свете, чем те, кто не служит в полиции. Когда коп смотрит на человека, он сразу задается вопросом, в чем тот виновен. Мысль о возможной невиновности просто не приходит ему в голову. Для копа, который отслужил десять или больше лет, все, кроме копов, виновны. Только большинство еще не успели поймать.

Генри точно описал жизненное кредо десятков людей, с которыми когда-то работал Джек.

– Генри, откуда ты это знаешь?

– Я могу это видеть в их глазах, – отвечает Генри. – Так полисмены воспринимают мир. Ты – полисмен.

– Я – копписмен, – вырывается у Джека. Устыдившись, он краснеет. – Извини, эта глупая фраза вертелась у меня в голове и вдруг выскочила наружу.

– Почему бы нам не помыть посуду и не приняться за «Холодный дом»?

После того как тарелки установлены в сушку, Джек берет книгу с дальнего края стола и идет за Генри в гостиную, по пути, как обычно, бросив взгляд в студию своего друга. Дверь с большой стеклянной панелью ведет в комнатку со звуконепроницаемыми стенами, заставленную электронным оборудованием: микрофон и проигрыватель вернулись из «Макстона» и теперь стоят перед вращающимся стулом Генри. Под рукой и музыкальный центр для лазерных дисков, и пленочный магнитофон, и пульт для микширования. Большое окно выходит на кухню. Когда Генри проектировал студию, Рода потребовала прорубить это окно, потому что хотела видеть, как он работает. Все провода скрыты от глаз. Аккуратностью и порядком студия напоминает капитанскую каюту на корабле.

– Похоже, ты собирался поработать этим вечером, – замечает Джек.

– Я хотел закончить две программы Генри Шейка, и я готовлю праздничный салют в честь дня рождения Лестера Янга и Чарли Паркера.

– Они родились в один день?

– Практически. Двадцать седьмого и двадцать девятого августа. Что скажешь, зажигать свет или нет?

– Пожалуй, зажги.

Генри Лайден зажигает две лампы у окна, Джек Сойер садится в большое кресло у камина, включает торшер и наблюдает, как Генри садится на удобный диван, зажигает два торшера по его сторонам. Ровный свет наполняет длинную комнату, кресло Джека стоит в наиболее освещенном месте.

– «Холодный дом», Чарльз Диккенс, – объявляет он. Откашливается. – Ну что, Генри, поехали?

– «Лондон. Михайлова сессия[58]58
  Михайлова сессия – осенняя, октябрь – декабрь, сессия Высокого суда правосудия, начинается в Михайлов день (29 сентября).


[Закрыть] близится к завершению… – читает он и уходит в мир грязи и сажи. Грязные собаки, грязные лошади, грязные люди, день без света. Скоро он добирается до второго абзаца. – Туман везде. Туман в верховьях Темзы, где он плывет над зелеными островками и лугами; туман в низовьях, где он клубится среди леса мачт и над отбросами большого (и грязного) города. Туман на Эссексских болотах, туман на Кентских высотах. Туман заползает в камбузы угольных бригов; туман лежит на верфях и плывет сквозь снасти больших кораблей; туман оседает на бортах барж и маленьких суденышек».

Голос смолкает, действительность смешивается с вымыслом. Атмосфера удивительно напоминает Френч-Лэндинг, Самнер-стрит и Чейз-стрит, свет в окнах гостиницы «Дуб», Громобойную пятерку с Нейлхауз-роуд, серый склон, поднимающийся от реки, Куин-стрит и зеленую изгородь «Макстона», маленькие дома, рассыпанные вдоль шоссе… Все упомянутое задушено невидимым туманом, который накрывает своим пологом и потрепанный временем и непогодой щит с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», и бар «Сэнд», после чего ползет дальше, по холмам и долинам.

– Извини, – говорит Джек. – Задумался…

– Я тоже, – отвечает Генри. – Продолжай.

Джек, понятия не имеющий о существовании за щитом «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» черного дома, в который со временем ему придется войти, сосредоточивается на «Холодном доме». За окнами темнеет, свет ламп становится ярче. Дело Джарндайса и Джарндайса плетется по судам, ускоряемое или замедляемое стараниями адвокатов Чиззла, Миззла и Дриззла; леди Дедлок оставляет сэра Лейсестера Дедлока одного в их огромном поместье с обветшалой часовней, застывшей рекой и «дорожкой призрака»; Эстер Саммерсон начинает рассказ от первого лица. Наши друзья решают, что в честь появления Эстер недурно и выпить, раз уж ее рассказ затягивается. Генри поднимается с дивана, идет на кухню, возвращается с двумя низкими широкими стаканами, на треть наполненными виски «Болвени даблвуд», и стаканом чистой воды для чтеца. Пара глотков, несколько слов одобрения, и Джек вновь читает. Эстер, Эстер, Эстер. За розовыми очками, через которые она смотрит на мир, история набирает ход, увлекая и чтеца, и слушателя.

Дочитав очередную главу, Джек закрывает книгу и зевает. Генри встает и потягивается. Они идут к двери, Генри выходит вместе с Джеком под бескрайнее, усыпанное звездами небо.

– Хочу задать тебе один вопрос, – нарушает тишину Генри.

– Валяй.

– Попав в полицейский участок, ты действительно почувствовал себя копом? Тебе казалось, что ты им прикидываешься?

– Знаешь, меня самого это удивило, – отвечает Джек. – Едва переступив порог, я снова стал копом.

– Хорошо.

– Почему хорошо?

– Потому что твои слова означают, что ты бежишь навстречу своему таинственному секрету, а не от него.

Качая головой и улыбаясь, сознательно не отвечая Генри, Джек садится за руль и уже из кабины прощается с хозяином. Двигатель кашляет и заводится, вспыхивают фары, Джек едет домой.