Текст книги "Талисман"

Джек до такой степени сосредоточился на словах Спиди, что даже прищурился, вглядываясь в морщинистое лицо старика. Мужчина со шрамом. Капитан Внешней стражи. Королева. Морган Слоут, который бросится за ним, как хищник. Нехорошее место на другом побережье страны. Ноша.

– Ладно. – И вдруг ему очень захотелось вернуться в «Чай с вареньем», под материнское крыло.

Спиди весело, тепло улыбнулся.

– Да. Старина Странник Джек готов отправиться в путь. – Улыбка стала шире. – Пора тебе глотнуть этого удивительного сока, что скажешь?

– Пожалуй, да. – Джек вытащил темную бутылку из кармана, свинтил крышку. Посмотрел на Спиди, чьи светлые глаза не отрывались от его глаз.

– Спиди поможет тебе при первой же возможности.

Из бутылки поднимался сладковатый запах гнили. Джек почувствовал, как горло сжал непроизвольный спазм. Он кивнул, моргнул, поднес бутылку к губам, наклонил. Неприятный вкус наполнил рот. Желудок дернулся. Джек глотнул, и обжигающая жидкость потекла по горлу.

Задолго до того, как Джек открыл глаза, он понял – по разнообразию и интенсивности запахов, – что прыгнул в Долины. Лошади, трава, дурманящий запах сырого мяса, пыль; и чистейший воздух.

Интерлюдия
Слоут в этом мире (I)

– Я знаю, что работаю слишком много, – в тот вечер говорил Морган Слоут своему сыну Ричарду. Они общались по телефону, Ричард – стоя у автомата в коридоре первого этажа общежития, его отец – сидя за столом в своем кабинете, расположенном на последнем этаже здания в Беверли-Хиллз, приобретение которого стало одной из первых и самых удачных сделок компании «Сойер и Слоут». – Но вот что я скажу тебе, малыш. Очень часто, чтобы получилось как надо, приходится все делать самому. Особенно если дело касается семьи моего умершего партнера. Надеюсь, поездка будет короткой. Вероятно, я все улажу в этом чертовом Нью-Хэмпшире менее чем за неделю. Когда будет поставлена точка, я тебе позвоню. Может, отправимся покататься на поезде в Калифорнию, как в прежние времена. Справедливость еще восторжествует. Верь своему старику.

Сделку по этому зданию Слоут вспоминал с чувством глубокого удовлетворения, потому что в ней в полной мере отразилось его стремление делать все самому. Уладив связанные с покупкой проблемы – сначала с краткосрочными арендаторами, потом (после серии судебных разбирательств) с долгосрочными, – они с Сойером зафиксировали арендную плату за квадратный фут, провели необходимый ремонт и дали объявления, приглашая новых арендаторов. Им не удалось избавиться только от одного – китайского ресторана на первом этаже, платившего треть той суммы, которую могло приносить это помещение. Слоут попытался договориться с китайцами по-хорошему, но едва разговор касался повышения арендной платы, они разом утрачивали способность говорить по-английски и понимать хоть слово, сказанное на этом языке. Так прошло несколько дней, а потом Слоут случайно увидел, как кухонный рабочий выносит бак с растопленным жиром через заднюю дверь. У Слоута тут же поднялось настроение. Он последовал за рабочим в темный узкий тупик. Увидел, как тот выливает жир в мусорный контейнер. Этого ему хватило с лихвой. Днем позже проволочный забор отделил тупик от ресторана, а еще через день инспектор отдела здравоохранения нагрянул в ресторан с проверкой и наложил немалый штраф. Теперь кухонным рабочим приходилось выносить мусор, в том числе и жир, через обеденный зал, а потом по отгороженному Слоутом узкому проходу вдоль витрины. Дела у ресторана пошли хуже некуда: раз понюхав отбросы, клиенты отправлялись в другие заведения. К владельцам вернулось знание английского, они предложили удвоить арендную плату. Слоут ответил благодарственной речью безо всякой конкретики. В тот же вечер, подкрепившись тремя бокалами мартини, он приехал к ресторану, достал из багажника бейсбольную биту и разбил витрину. Прежде из нее открывался приятный вид на улицу, но теперь она выходила на забор, огораживавший узкий проход, в конце которого стояли металлические мусорные баки.

Он делал все это… но если на то пошло, в такие моменты он был не совсем Морганом Слоутом.

Наутро владельцы китайского ресторана попросили еще об одной встрече и предложили увеличить арендную плату в четыре раза. «Теперь вы говорите дело, – ответил Слоут каменнолицему китайцу. – И вот что я вам скажу. Чтобы доказать, что мы в одной команде, наша компания оплатит половину расходов по замене вашей витрины».

Через девять месяцев, после того как здание перешло компании «Сойер и Слоут», арендная плата настолько возросла, что первоначальные расчеты окупаемости уже казались слишком пессимистическими. Теперь это здание рассматривалось как один из самых скромных их проектов, но Морган Слоут гордился им ничуть не меньше, чем небоскребами, которые они построили в центре города. Когда он проходил мимо того места, где стоял забор – а проходил он там каждое утро, – настроение у него поднималось от одной мысли о том, как много он вложил в компанию «Сойер и Слоут». И его желание стать ее единоличным владельцем выглядело вполне логичным.

Осознание собственной правоты с новым жаром вспыхнуло во время разговора с Ричардом… в конце концов, ради Ричарда он хотел заполучить долю Фила Сойера. Именно Ричард был продолжателем рода, гарантией его бессмертия. Ему предстояло окончить одну из лучших бизнес-школ, получить юридический диплом, а потом присоединиться к компании. И тогда, полностью подготовленный, в следующем веке Ричард сможет управлять сложной и требующей тонкой настройки махиной «Сойер и Слоут». Нелепое стремление мальчишки стать химиком не могло выдержать решимости отца подавить его в зародыше: Ричард достаточно умен, чтобы увидеть: отцовская работа гораздо интереснее, не говоря уже о том, что приносит больше денег, чем экспериментирование с пробиркой над бунзеновской горелкой. Эта «исследовательско-химическая» блажь быстро пройдет, едва парень повидает настоящий мир. А если Ричарда заботит справедливое отношение к Джеку Сойеру, отец объяснит ему, что пятьдесят тысяч в год плюс гарантия обучения в колледже – не просто справедливо, а великодушно. Прямо королевская щедрость. Да и кто сказал, что Джек захочет заниматься этим бизнесом, к которому у него, вполне вероятно, нет никакой склонности?

Кроме того, нельзя забывать про несчастные случаи. Как знать, может, Джек не доживет до двадцати лет?

– Что ж, вопрос в том, чтобы уладить наконец все проблемы с собственностью, получить все акции, – говорил Слоут сыну. – Лили слишком долго пряталась от меня. Теперь у нее в голове не мозги, а творог, можешь мне поверить. Жить ей осталось меньше года. Если я не помчусь к ней сейчас, зная, где она, и не подпишу все документы, она будет и дальше тянуть резину, чтобы отдать принадлежащие ей акции опекуну… или в доверительный фонд, и я не думаю, что мама твоего друга назначит меня директором-распорядителем. Ладно, не хочу докучать тебе своими проблемами. Просто хотел сказать, что несколько дней меня не будет дома, на случай если ты позвонишь. Пришли мне, скажем, письмо. И помни про поезд, хорошо? Мы это повторим.

Мальчик пообещал написать письмо, прилежно учиться и не тревожиться о своем отце, или Лили Кавано, или Джеке.

И со временем, когда послушный сын будет учиться на последнем курсе Стэнфорда или Йеля, Слоут намеревался познакомить его с Долинами. Ричарду будет на шесть или семь лет меньше, чем ему, если брать за точку отсчета день, когда Фил Сойер, накурившись травки в их первом маленьком офисе в Северном Голливуде, сначала удивил его, потом рассердил (Слоут не сомневался, что Фил насмехается над ним) и, наконец, заинтриговал (Фил так обдолбался, что, конечно же, не мог выдумать всю эту научно-фантастическую муть о другом мире). А когда Ричард увидит Долины – уж они-то расставят в его голове все по местам, если он прежде сам до этого не додумается. Само наличие Долин не оставит камня на камне от его уверенности во всемогуществе науки.

Слоут прошелся ладонью по сверкающей лысине, потом покрутил усы. Голос сына всегда вселял в него уверенность: пока сын шагает с ним в ногу, все хорошо и лучше быть не может. В Спрингфилде, штат Иллинойс, уже стемнело, и в Нелсон-Хаусе, одном из общежитий школы Тэйера, Ричард Слоут возвращался по зеленому коридору к своему столу, возможно, думая о том, как хорошо они проводили время вместе и как будут проводить, сидя в вагончике игрушечной железной дороги Моргана, построенной на побережье Калифорнии. Он уже заснет, когда реактивный самолет его отца пронесется высоко над землей в сотне миль к северу, но Морган Слоут поднимет шторку иллюминатора в салоне первого класса и выглянет в надежде увидеть лунный свет и разрыв в облаках.

Он бы хотел сразу поехать домой – дом находился в тридцати минутах от офиса, – переодеться, перекусить, может, нюхнуть кокаина, прежде чем отправиться в аэропорт. Вместо этого предстояло мчаться по автостраде в Марину: встреча с клиентом, который после устроенного скандала находился на грани вылета из фильма, и собрание защитников окружающей среды, заявлявших, что текущий проект компании «Сойер и Слоут» в Марина-дель-Рей загрязняет пляж. Дела важные и не терпящие отлагательств. Впрочем, Слоут пообещал себе, что начнет сужать список клиентов, едва только уладит все вопросы с Лили Кавано и ее сыном: он собирался поймать рыбу покрупнее. Теперь речь шла о целых мирах, а не о жалких десяти процентах. Оглядываясь назад, Слоут уже не мог понять, почему он так долго терпел Фила Сойера. Его партнер играл не для того, чтобы сорвать большой куш, и никогда не считал их дело чем-то важным. Ему не позволяли развернуться сентиментальные идеи верности и чести, он воспринимал всерьез те глупости, что говорили вступающим на путь цивилизации детям, прежде чем сорвать шоры с их глаз. Ерунда, конечно, учитывая ставки, по которым он нынче играл, – но Слоут не мог забыть, что Сойеры у него в долгу, это точно… При мысли, сколь велик этот долг, изжога прихватила его, словно инфаркт, и, еще не дойдя до своего автомобиля на залитой солнцем стоянке за зданием, он сунул руку в карман пиджака и вытащил уже ополовиненную упаковку «Ди-джела».

Фил Сойер недооценивал его способности, и обида никуда не ушла. Поскольку Фил видел в нем дрессированную гремучую змею, которую следовало выпускать из клетки лишь при определенных, полностью контролируемых обстоятельствах, так же воспринимали его и другие. Дежурный на стоянке, деревенщина в мятой ковбойской шляпе, смотрел на него, пока он оглядывал свой маленький автомобиль в поисках царапин и вмятин. «Ди-джел» справился со жжением в груди. Слоут чувствовал, как воротник пропитывается потом. Дежурный знал, что со Слоутом лучше не заговаривать. Несколькими неделями раньше он обругал его, обнаружив маленькую царапину на дверце «БМВ». По ходу выволочки Слоут заметил, как зеленые глаза деревенщины потемнели от ярости, и его охватила такая радость, что он, не умолкая, шагнул к дежурному в надежде, что тот посмеет его ударить. Но запал у деревенщины уже иссяк, и он извиняющимся тоном предположил, что этот «пустячок» на дверце появился где-то еще. Скажем, на стоянке у ресторана. Вы же знаете, как там относятся к автомобилям, и видно вечером не так хорошо, как днем, и…

«Заткни свой вонючий рот, – осадил его Слоут. – Этот пустячок, как ты его называешь, обойдется мне в твое двухнедельное жалованье. Мне следовало бы уволить тебя, ковбой, и не делаю я этого только по одной причине: есть вероятность, примерно два процента, что ты прав. Вчера вечером, уезжая от «Чейзена», я, возможно, не посмотрел под дверную ручку. Может, ПОСМОТРЕЛ, а может, и НЕТ, но если ты заговоришь со мной снова, если произнесешь хотя бы: «Привет, мистер Слоут» или «До свидания, мистер Слоут», – я уволю тебя так быстро, что ты подумаешь, будто тебе отрубили голову».

Поэтому деревенщина молча наблюдал, как Слоут осматривает автомобиль, точно зная, что любой дефект на глянце обрушит ему на голову топор. И естественно, не пытался подойти поближе ради ритуального «до свидания». Иногда из окна, выходившего на автомобильную стоянку, Слоут видел, как дежурный что-то яростно стирает с капота «БМВ», возможно, птичий помет или пятнышко грязи. Вот это и называется эффективное управление, дружок.

Выезжая со стоянки, он посмотрел в зеркало заднего вида и отметил на лице деревенщины то самое выражение, которое появилось на лице Фила Сойера в последние секунды его жизни, в далекой Юте. Слоут улыбался до самого выезда на автостраду.

Фил Сойер недооценивал способности Моргана Слоута с их первой встречи, когда они учились на первом курсе Йеля. Вполне возможно, размышлял Слоут, что недооценить его не составляло труда… пухлый восемнадцатилетний паренек из Акрона, неуклюжий, снедаемый тревогами и честолюбивыми замыслами, впервые выбравшийся за пределы Огайо. Слушая непринужденные разговоры сокурсников о Нью-Йорке, о ресторане «21», о «Сторк-клаб», о том, что они видели Брубека на Бейсн-стрит и Эрролла Гарнера[12]12
    Дейв Брубек (1920–2012) и Эрролл Гарнер (1921–1977) – американские джазовые пианисты.


[Закрыть] в «Вангарде», он потел, пытаясь скрыть свое невежество. «Мне нравится центральная часть города», – говорил он с нарочитой небрежностью, с мокрыми от пота ладонями, судорожно стиснув пальцы в кулаки. (По утрам Слоут не раз и не два обнаруживал на ладонях синяки от ногтей.) «Какая центральная часть?» – как-то спросил Том Вудбайн. Остальные засмеялись. «Ты знаешь, Бродвей и Виллидж. Те места». Опять смех, еще более пренебрежительный. Он не блистал красотой и ужасно одевался. Его гардероб состоял из двух костюмов, темно-серых и сшитых на человека с плечами пугала. Лысеть он начал еще в старших классах, и розовая кожа просвечивала сквозь короткие прилизанные волосы.

Нет, красавчиком Слоут никогда не был, и это тоже бесило его. В присутствии остальных он чувствовал себя сжатым кулаком. И эти утренние синяки казались маленькими смазанными фотографиями его души. Другие, все, кто интересовался театром, как он и Сойер, могли похвастаться красивым профилем, плоским животом, легкостью манер. Они небрежно устраивались в шезлонгах в «люксе» в Давенпорте, тогда как Слоут, весь в поту, оставался на ногах, чтобы не помять брюки и иметь возможность не гладить их еще несколько дней. Они иногда напоминали ему молодых богов – кашемировые свитера, наброшенные на плечи, казались золотым руном. Они намеревались стать актерами, драматургами, поэтами-песенниками. Слоут видел себя режиссером: только он, объединив усилия, мог привести их к успеху, преодолев все трудности.

Сойер и Том Вудбайн, казавшиеся Слоуту невероятно богатыми, в студенческом общежитии занимали одну комнату. Вудбайн к театру относился весьма прохладно и на занятия драматического кружка приходил за компанию с Филом. Еще один представитель золотой молодежи, выпускник частной школы, Томас Вудбайн отличался от остальных абсолютной серьезностью и прямотой. Он собирался стать адвокатом и, похоже, уже обладал неподкупностью и беспристрастностью судьи. (Если на то пошло, большинство знакомых Вудбайна утверждали, что карьера приведет его в Верховный суд, чем смущали юношу.) По шкале Слоута, Вудбайн обладал нулевым честолюбием: ему гораздо больше хотелось жить правильно, чем жить хорошо. Разумеется, у него и так все было, а если вдруг чего-то не оказывалось, так люди тут же давали ему недостающее. И откуда, скажите на милость, взяться честолюбию, если ты донельзя избалован природой и друзьями? Слоут презирал Вудбайна на подсознательном уровне и не мог заставить себя называть его «Томми».

За четыре года обучения в Йеле Слоут поставил две пьесы: «Нет выхода», которую студенческая газета охарактеризовала как «яростный кавардак», и «Хитрого лиса»[13]13
    Пьесы Жана Поля Сартра (1944) и Бена Джонсона (1606), соответственно.


[Закрыть]. Об этой пьесе написали, что она «бурлящая, циничная, мрачная и невероятно суетливая». Все это привнес в пьесы, конечно же, Слоут. Может, на режиссера он все-таки не тянул. Его видение спектакля получалось чересчур напряженным и путаным. Честолюбия у него не поубавилось, сместился лишь вектор. Если он не мог стоять за камерой, ничто не мешало ему стоять за людьми, которые находились перед ней. Примерно такие же мысли пришли в голову и Филу Сойеру: Фил никак не мог определить, куда его может завести любовь к театру, и в какой-то момент подумал, что его призвание – представлять интересы актеров и драматургов. «Давай поедем в Лос-Анджелес и откроем агентство, – предложил он Слоуту на последнем году обучения. – Это, конечно, безумная затея, и наши родители ее не одобрят, но, возможно, у нас получится. В худшем случае – поголодаем пару лет».

Фил Сойер – об этом Слоут узнал за годы учебы – к богачам отношения не имел. Он просто выглядел богатым.

– А когда сможем себе это позволить, возьмем Томми юристом. К тому времени он уже окончит юридическую школу.

– Да, конечно, – кивнул Слоут, думая, что Вудбайна он к их компании близко не подпустит. – И как мы себя назовем?

– Как тебе нравится «Слоут и Сойер»? Или наоборот?

– «Сойер и Слоут», конечно, лучше, – ответил Слоут, но внутри у него все кипело от ярости, словно будущий партнер и тут намекнул, что ему вечно придется стоять позади Сойера.

Как и предполагал Сойер, ни тем ни другим родителям идея не приглянулась, но партнеры новорожденного агентства еще не признанных талантов отправились в Лос-Анджелес на старом «десото» (автомобиль принадлежал Моргану – еще одно свидетельство неоплатного долга Сойера), открыли офис в одном из зданий Северного Голливуда, населенном крысами и блохами, и принялись ходить по ночным клубам, раздавая только что отпечатанные визитки. На протяжении почти четырех месяцев все их усилия шли прахом. К ним обратились: комик, обычно слишком пьяный, чтобы кого-то рассмешить, писатель, который не умел писать, и стриптизерша, которая настаивала на оплате наличными, чтобы не отдавать агентам их долю. Но как-то во второй половине дня, под воздействием виски и марихуаны, Фил Сойер, идиотски хихикая, рассказал Слоуту о Долинах.

Знаешь, что я могу, ты, честолюбивый сукин сын? Я могу путешествовать, партнер. Далеко-далеко.

Вскоре после этого – теперь они оба путешествовали – Фил Сойер на вечеринке в студии встретил перспективную актрису, и часом позже у них появился первый важный клиент. У актрисы нашлись три подруги, также недовольные своими агентами. Бойфренд одной из подруг написал действительно приличный сценарий, и ему требовался агент. А один приятель бойфренда… Еще не закончился третий год их совместной работы, а они уже обжились в большом офисе, снимали хорошие квартиры, имели свой кусок голливудского пирога. Долины – Слоут это признавал, не понимая, как такое могло быть, – их благословили.

Сойер занимался клиентами, Слоут – деньгами, инвестициями, финансовой стороной деятельности агентства. Сойер тратил деньги – ленчи, билеты на самолет, – Слоут их экономил, и другого оправдания для того, чтобы прикарманивать часть прибыли, ему не требовалось. Именно Слоут настаивал на том, чтобы агентство расширяло сферу деятельности, занялось строительством, сделками с недвижимостью, вкладывалось в постановку фильмов. К тому времени, когда Томми Вудбайн прибыл в Лос-Анджелес, оборот агентства «Сойер и Слоут» составлял многие миллионы.

Слоут обнаружил, что по-прежнему терпеть не может бывшего однокурсника. Томми Вудбайн располнел на тридцать фунтов и своим видом – синие костюмы-тройки – и поведением еще больше походил на судью. Его щеки всегда пылали румянцем (Слоут задавался вопросом, а не алкоголик ли он), говорил он доброжелательно и весомо, как и прежде. Прошедшие годы оставили на нем свою метку: в уголках глаз появились маленькие морщинки, а сами глаза стали куда более настороженными, чем у золотого мальчика из Йеля. Слоут едва ли не сразу понял (и знал, что Фил Сойер этого не заметит, пока ему не скажут), что Томми Вудбайн хранил жуткую тайну: кем бы ни был золотой мальчик из Йеля, теперь Томми – гомосексуалист. Или гей. И это все сразу упростило… а впоследствии он смог без труда избавиться от Томми.

Потому что пидоров всегда убивают, верно? И мог ли кто-нибудь действительно хотеть, чтобы двухсотдесятифунтовый педик нес ответственность за воспитание подростка? Можно сказать, что Слоут всего лишь спас Фила Сойера от посмертных последствий серьезной ошибки, которой стало принятое им решение. Если бы Сойер назначил Слоута исполнителем завещания и опекуном сына, не возникло бы никаких проблем. А так убийцы из Долин – те, что ранее провалили похищение мальчика, – проехали на красный свет, и их едва не арестовали до того, как они успели вернуться домой.

Все было бы гораздо проще, уже, наверное, в тысячный раз говорил себе Слоут, если бы Фил Сойер не женился. Нет Лили – нет Джека, нет Джека – нет проблем. Фил скорее всего и не заглянул в заботливо собранные Слоутом сведения о прежней жизни Лили Кавано: там подробно описывалось, с кем, когда и как часто, и эта информация должна была убить романтику с той же легкостью, с какой черный фургон размазал Томми Вудбайна по асфальту. Если Сойер и прочитал эти тщательно подобранные материалы, они не произвели на него никакого впечатления. Он хотел жениться на Лили Кавано – и женился. Как его чертов двойник женился на королеве Лауре. Еще один просчет. Но отплаченный той же монетой, что представлялось вполне уместным.

А это означало, удовлетворенно подумал Слоут, что после утряски последних деталей все встанет на свои места. По прошествии стольких лет его мечта воплотится: из Аркадия-Бич он вернется единственным владельцем компании «Сойер и Слоут». И в Долинах ситуация близится к разрешению: балансирующая на краю страна готова свалиться в руки Моргана. Как только королева умрет, власть перейдет к помощнику ее усопшего супруга, и он тут же введет все изменения, уже обговоренные им и Слоутом. А потом деньги потекут рекой, подумал Слоут, сворачивая с автострады в Марина-дель-Рей. Потом все потечет рекой.

Его клиент, Ашер Дондорф, жил в нижней половине нового кондоминиума на одной из тесных улочек у самого моря. Дондорф, старый характерный актер, в конце семидесятых приобрел необычайную популярность благодаря одному телесериалу: он сыграл роль домовладельца, сдающего квартиру молодой паре – частным детективам, милым, как детеныши панды, – звездам сериала. После появления в первых сериях Дондорф получил столько писем, что сценаристы расширили его роль, прописав ему отцовскую заботу о молодой паре, позволили найти разгадку двух или трех убийств, подвергли смертельной опасности и так далее. Его жалованье удвоилось, утроилось, учетверилось, а когда через шесть лет сериал закончился, ему пришлось вернуться в кино. И в этом заключалась проблема. Дондорф полагал себя звездой, но студии и продюсеры видели в нем характерного актера – популярного, да, но не представляющего особой ценности. Дондорф требовал цветы в гримерной, собственного парикмахера и специалиста по сценической речи, хотел больше денег, больше уважения, больше любви, больше всего. Короче, вел себя как идиот.

Поставив автомобиль на крохотную стоянку, Слоут вылез из кабины, следя за тем, чтобы не поцарапать дверцу о кирпичную стену. И внезапно осознал: если в ближайшие дни он выяснит, даже заподозрит, что Джеку Сойеру известно о существовании Долин, мальчишке не жить. Потому что есть такое понятие, как неприемлемый риск.

Слоут улыбнулся сам себе, бросил в рот еще одну таблетку «Ди-джела» и постучал в дверь кондоминиума. Он уже знал наверняка: Ашер Дондорф покончит с собой. Сделает это в гостиной, чтобы создать максимум проблем. Такой темпераментный говнюк, как уже почти бывший клиент Слоута, придумает максимально грязный способ самоубийства, чтобы по полной программе отомстить банку, в котором лежит его закладная. Когда бледный, трясущийся Дондорф открыл дверь, Слоут поприветствовал его с искренней теплотой.