Текст книги "Талисман"

– Что ж, неплохо, – кивнул Апдайк. – Ты, конечно, маловат для такой работы и, возможно, наживешь гребаную грыжу, но тебя никто не неволил.

Он сказал Джеку, что начинать тот будет в полдень и работать до часа ночи («Во всяком случае, пока сможешь»), а платить ему будут каждый вечер при закрытии. Наличными.

Они вернулись в зал и там увидели Лори, в темно-синих баскетбольных шортах, таких коротких, что из-под них виднелись края вискозных трусиков, и блузке без рукавов, которую она наверняка приобрела в «Маммот-марте» в Батавии. Ее жидкие светлые волосы удерживали пластмассовые заколки, и она курила «Пэлл-Мэлл», густо измазав фильтр помадой. Большой серебряный крест болтался между грудями.

– Это Джек, – представил своего нового работника Апдайк. – Можешь убрать объявление.

– Беги, малыш, – посоветовала ему Лори. – Еще есть время.

– Закрой хлебало.

– Заставь меня.

Апдайк шлепнул ее по заду, достаточно сильно, чтобы она отлетела к стойке. Джек моргнул, вспомнив, как щелкал кнут Осмонда.

– Мужлан. – Глаза Лори заблестели от слез… но выглядела она очень довольной, словно считала, что так и должно быть.

Тревога Джека теперь ощущалась отчетливее, резче… перешла в страх.

– Не обращай на нас внимания, малыш. – Лори направилась к желтому прямоугольнику объявления. – Все будет хорошо.

– Его зовут Джек – не малыш. – Смоуки вернулся в кабинку, где проводил «собеседование» с Джеком, и начал собирать счета. – Малыш – это гребаный козленок. Или тебя не учили этому в школе? Приготовь парню пару бургеров. Он будет начинать работу в полдень.

Лори сняла с окна объявление и положила за музыкальный автомат с таким видом, будто проделывала это многократно. Проходя мимо Джека, подмигнула ему.

Зазвонил телефон.

Все трое посмотрели на него, вздрогнув от резкого звука. Джеку показалось, что к стене прилип большой черный слизняк. Мальчик словно выпал из времени. Успел заметить бледность Лори – цветом выделялись только поблекшие пятнышки прыщей. Успел всмотреться в жесткое, скрытное лицо Апдайка, увидеть выпирающие вены на его длинных кистях. И прочесть пожелтевшее объявление над телефонным аппаратом: «ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ РАЗГОВОР ТРЕМЯ МИНУТАМИ».

В повисшей тишине телефон звонил и звонил.

Джек, охваченный внезапным ужасом, подумал: Это меня. Издалека… из далекого, ОЧЕНЬ далекого далека.

– Ответь, Лори, – бросил Апдайк, – чего стоишь?

Лори пошла к телефону.

– «Бар Апдайка в Оутли». – Ее тихий голос дрожал. Она послушала. – «Бар Апдайка в Оутли». Алло? Алло?.. Твою мать.

И с треском повесила трубку.

– Никого. Мальчишки, наверное. Иногда хотят знать, есть ли у нас «Принц Альберт» в жестянке. Какие ты любишь бургеры, малыш?

– Джек! – взревел Апдайк.

– Джек, хорошо, хорошо, Джек. Какие ты любишь бургеры, Джек?

Джек ответил, что не сильно прожаренными, с коричневой горчицей и бермудским луком. Он расправился с едой в мгновение ока и выпил стакан молока. Тревога ушла вместе с голодом. Мальчишки, сказала она. Но его глаза то и дело возвращались к телефону, и он задавался вопросом, действительно ли это были мальчишки?

5

Ровно в четыре пополудни дверь открылась, словно пустота бара служила хитро расставленной западней, призванной привлечь его (как «ловчий кувшин» привлекает невинным видом и сладким запахом), и в зал вошли мужчины в рабочей одежде. Лори включила музыкальный автомат и автоматы для игры в пинбол и «Космических захватчиков». Несколько человек громко поприветствовали Смоуки, который сухо улыбнулся в ответ, продемонстрировав купленные по почте вставные челюсти. Большинство заказало пиво. Двое или трое – «Черного русского». Один – член «Клуба хорошей погоды», Джек в этом практически не сомневался – бросал в музыкальный автомат четвертаки, вызывая голоса Микки Джилли, Эдди Рэббита, Уэйлона Дженнингса и других. Смоуки велел Джеку взять в кладовой ведро и швабру и вымыть танцплощадку перед эстрадой, которая пустовала в ожидании пятницы и «Парней из Дженни-Вэлли». А после того как площадка просохнет, сказал Смоуки, надо взять «Пледж» и натереть ее. «Ты поймешь, что все сделано по правилам, когда увидишь в ней свою улыбающуюся физиономию», – объяснил он.

6

Так Джек начал работать в «Баре Апдайка в Оутли».

В четыре-пять часов мы начинаем вертеться.

Что ж, Смоуки ему не солгал. До того момента, как Джек отодвинул тарелку и начал зарабатывать деньги, бар практически пустовал. К шести часам собралось человек пятьдесят, и на работу пришла официантка Глория, девушка крепкого сложения. Некоторые посетители встретили ее радостными воплями и криками «Ур-р-ра». Глория присоединилась к Лори, разнося вино, множество «Черных русских» и океаны пива.

Помимо бочонков «Буша», Джек таскал из кладовой бутылочное пиво – «Будвайзер», само собой, а также местных фаворитов – «Дженеси», «Утика-клаб» и «Роллинг рок». На руках появились волдыри, заболела спина.

Между походами в кладовую за ящиками с пивом и походами в кладовую после команды: «Привези мне бочонок, Джек» (эта фраза уже вызывала у него дрожь ужаса), – он возвращался на танцплощадку со шваброй и большой бутылкой «Пледж». Один раз пустая пивная бутылка пролетела мимо его головы, разминувшись с ней на несколько дюймов. Он пригнулся, с гулко забившимся сердцем, и бутылка разбилась о стену. Смоуки выгнал пьяного хулигана вон, его вставные челюсти обнажились в крокодильей улыбке. Выглянув в окно, Джек увидел, как хулиган ударил парковочный счетчик с такой силой, что выскочила красная табличка «НАРУШЕНИЕ».

– Иди сюда, Джек, – нетерпеливо позвал его Смоуки, вернувшийся за стойку. – Она пролетела мимо, так? Убери осколки.

Полчаса спустя Смоуки отправил его в мужской туалет. Мужчина средних лет с прической а-ля Джо Пайн стоял, покачиваясь, у одного из писсуаров. Одной рукой он держался за стену, другой тряс огромный необрезанный член. Между его стоптанными рабочими ботинками дымилась лужа блевоты.

– Приберись здесь, малыш. – Мужчина, покачиваясь, двинулся к двери, по пути так хлопнув Джека по спине, что едва не свалил мальчика с ног. – Нужно освобождать место любым доступным способом, верно?

Джек сумел дождаться, пока за мужчиной закроется дверь, а потом его вырвало.

Ему удалось воспользоваться единственной кабинкой, где в унитазе плавала несмытая зловонная рвота предыдущего посетителя. Джек выблевал остатки обеда и пару раз судорожно вдохнул, после чего его вырвало вновь. Трясущейся рукой он нащупал кнопку слива, нажал. Через стену доносились приглушенные голоса Уэйлона и Вилли, поющих о Лакенбахе, штат Техас.

Внезапно перед Джеком возникло лицо матери, более прекрасное, чем на экране, с огромными глазами, потемневшими и печальными. Он увидел ее одну, сидящую в их номере в «Альгамбре», забытая сигарета дымилась в пепельнице. Она плакала. Плакала о нем. Его сердце заболело очень сильно, и он подумал, что сейчас умрет от любви к ней и желания быть рядом… от стремления к жизни, где нет тварей, затаившихся в тоннелях, нет женщин, радующихся отвешенным им оплеухам, после которых они могли поплакать, нет мужчин, которые блюют между ног, пока отливают. Ему хотелось вернуться в «Альгамбру», и он ненавидел Спиди Паркера черной ненавистью за то, что тот убедил его пойти этой ужасной дорогой на запад.

В этот самый момент последние остатки самоуверенности исчезли, окончательно и бесповоротно. Здравомыслие сменил идущий изнутри первобытный детский крик: Я хочу к маме пожалуйста Господи я хочу к МАМЕ…

Из кабинки он выходил на ватных ногах, думая: Ладно с меня хватит пошел ты Спиди этот мальчик отправляется домой, где бы он ни находился. В этот момент его не тревожила умирающая мать. В этот момент невыносимой боли он думал только о себе, его волновало только самосохранение, будто он превратился в преследуемое хищником животное – оленя, кролика, белку, бурундука. В этот момент он соглашался на смерть матери от рака с расползающимися по всему телу метастазами, если только перед смертью она сможет обнять его и поцеловать. Пожелать ему спокойной ночи и сказать, чтобы он не слушал в кровати чертов транзисторный приемник и полночи не читал под одеялом при свете карманного фонарика.

Он оперся рукой о стену и мало-помалу пришел в себя. Сознательным этот процесс Джек бы не назвал, просто он медленно, но верно брал себя в руки. Это он унаследовал от Фила Сойера и Лили Кавано. Он допустил ошибку, да, но назад не пойдет. Долины существовали, и Талисман скорее всего тоже. Он не собирался убить мать своей слабохарактерностью.

Джек наполнил ведро горячей водой из крана в кладовой и смыл блевоту.

Когда он вернулся в зал, часы показывали половину одиннадцатого, и толпа начала редеть: Оутли был рабочим городком, и выпивохи-трудяги по будням расходились рано.

Смоуки отослал его в кладовую за бочонком пива.

– Ты бледный как тесто, Джек, – заметила Лори. – Все нормально?

– Как думаешь, могу я выпить имбирного эля? – спросил он.

Она принесла ему стакан, и он выпил эль, заканчивая натирать танцевальную площадку. Без четверти двенадцать Смоуки велел ему привезти бочонок пива. Джек справился – но на пределе. В четверть первого Смоуки начал кричать на оставшихся посетителей, предлагая им разойтись. Лори отключила музыкальный автомат – Дик Керлесс с протяжным стоном замолк под вялые крики протеста. Глория отключила игровые автоматы, надела свитер (розовый, как пастилки «Канада минт», которые постоянно сосал Смоуки, как десны его вставных челюстей) и ушла. Смоуки начал выключать лампы и подталкивать к двери оставшихся четверых или пятерых клиентов.

– Молодец, Джек, – похвалил он мальчика, когда зал окончательно опустел. – Ты поработал хорошо. Еще есть к чему стремиться, но начало достойное. Ты можешь лечь спать в кладовой.

Вместо того чтобы попросить заработанные деньги (Смоуки их ему не предложил), Джек поплелся к кладовой. Он так устал, что шатался, словно уменьшенная копия пьяниц, которых недавно попросили за дверь.

В кладовой он увидел Лори, сидевшую в углу на корточках – баскетбольные шорты задрались до неприличия высоко, – и с притупленной тревогой подумал, что она роется в его рюкзаке. Потом понял, что она расстилает пару одеял на джутовых мешках из-под яблок. Лори положила с одного конца маленькую атласную подушку с надписью «НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА».

– Я подумала, что устрою тебе уютное гнездышко, малыш.

– Спасибо. – Это доброе дело не представляло собой ничего особенного, но Джек едва не разрыдался. Он сдержал слезы и сумел улыбнуться. – Огромное спасибо, Лори.

– Пустяки. Все будет хорошо, Джек. Смоуки не такой уж плохой. Как только ты узнаешь его, поймешь, что он совсем неплохой. – В голосе Лори слышалась подсознательная тоска, будто ей хотелось, чтобы так оно и было.

– Наверное, неплохой, – ответил Джек, а потом импульсивно добавил: – Но завтра я уйду. Пожалуй, Оутли не для меня.

– Может, и уйдешь, Джек… а может, решишь немного задержаться. Почему не отложить решение до утра? – В ее маленькой речи звучало что-то натужное и неестественное, и ничего не осталось от искренней улыбки, с которой она сказала: «Я подумала, что устрою тебе маленькое гнездышко, малыш». Джек это заметил, но слишком устал, чтобы делать какие-то выводы.

– Ладно, посмотрим.

– Конечно, – согласилась Лори, направившись к двери. Послала ему воздушный поцелуй с грязной ладони. – Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи.

Он начал снимать рубашку… оставил ее, решив, что снимет лишь кроссовки: в кладовой было очень холодно и промозгло. Сел на мешки, развязал узлы, снял одну кроссовку, потом вторую. И уже собрался улечься на принесенную Лори подушку-сувенир с «НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ВСЕМИРНОЙ ЯРМАРКИ» – и заснул бы, еще прежде чем голова коснулась ее, – когда в баре зазвонил телефон, пронзая тишину, ввинчиваясь в нее, заставляя подумать о колышущихся серых корнях, и кнутах с косичками из сыромятной кожи, и двухголовых пони.

Дзы-ынь, дзы-ынь, дзы-ынь – в тишину, в мертвую тишину.

Звонок, звонок, звонок, в час, когда мальчишки, интересующиеся «Принцем Альбертом» в жестянке, давно уже спят. Дзы-ынь, дзы-ынь, дзы-ынь. Привет, Джеки, это Морган, и я почувствовал твое присутствие в моих лесах, маленький шустрый говнюк, я УЧУЯЛ тебя в моих лесах, и с чего ты взял, что в своем мире ты будешь в безопасности? Там тоже мои леса. Это твой последний шанс, Джеки. Возвращайся домой, а не то я вышлю войска. Против них тебе не устоять. Ты не…

Джек поднялся и в носках пересек кладовую. Холодный пот, от которого бросало в дрожь, казалось, покрывал все его тело.

Он приоткрыл дверь.

Звонок, звонок, звонок, звонок.

И наконец:

– Алло. «Бар Апдайка в Оутли». И лучше бы вам звонить по делу. – Голос Смоуки. Пауза. – Алло? – Еще пауза. – Твою мать! – Смоуки с грохотом повесил трубку, и Джек услышал, как тот идет к двери, а потом поднимается по лестнице в маленькую квартирку на втором этаже, которую он занимал с Лори.

7

Джек, не веря своим глазам, переводил взгляд с листка зеленой бумаги в левой руке на несколько банкнот – по одному доллару – и мелочь в правой. Пришло утро четверга, и он попросил с ним расплатиться.

– Это что? – спросил он, по-прежнему не в силах поверить увиденному.

– Читать ты умеешь, – ответил Смоуки, – и считать тоже. На работе ты, конечно, еще тормозишь, Джек, во всяком случае, пока, но ума тебе хватает.

Теперь он сидел с зеленым листком в одной руке и деньгами в другой. Тупая злость начала пульсировать по центру лба, как вена. «ЧЕК ГОСТЯ» – значилось на зеленом листке. Точно такие же миссис Банберри выдавала клиентам «Золотой ложки». Далее шел заказ:

1 гамбургер $1.35

1 гамбургер $1.35

1 большой стакан молока.55

1 имбирный эль.55

Налог.30

Внизу крупными цифрами – общая сумма, $4.10, обведенная ручкой. Джек заработал девять долларов, начав работу в четыре часа дня и закончив в час ночи. Смоуки вычел почти половину. У него осталось четыре доллара девяносто центов. Он поднял голову, охваченный яростью. Посмотрел сначала на Лори, которая вроде бы смутилась, потом на Смоуки, который невозмутимо встретил его взгляд.

– Это обман, – пискнул Джек.

– Джек, это неправда. Посмотри на цены в меню…

– Я про другое, и вы это знаете!

Лори поморщилась, словно ожидала, что Смоуки ударит Джека… но Смоуки лишь терпеливо смотрел на мальчика.

– Я не взял с тебя за постель, правда?

– Постель! – крикнул Джек, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Та еще постель! Мешки из-под яблок на бетонном полу! Та еще постель! Не хватало брать с меня и за это, грязный обманщик!

Лори испуганно ахнула и бросила взгляд на Смоуки… но тот спокойно сидел в кабинке напротив Джека, а между ними вился густой синеватый сигарный дым. На узкой голове Смоуки красовался новый бумажный поварской колпак, как обычно, сдвинутый на левую бровь.

– Вчера мы говорили о твоем ночлеге, – напомнил Смоуки. – Ты спросил, получишь ли его вместе с оплатой. Я ответил, что да. О твоей еде речи не было. Если бы ты задал этот вопрос, думаю, мы бы что-нибудь придумали. Может, и нет. Но ты этого не коснулся, так что пока получаешь только то, о чем мы договаривались.

Джека трясло, слезы беспомощной злости стояли в глазах. Он попытался что-то сказать, но с губ сорвался только сдавленный стон. От ярости он лишился дара речи.

– Разумеется, если ты хочешь сейчас обсудить скидку на еду и питье для сотрудников…

– Идите к черту! – наконец выдавил он из себя, поднял руку с четырьмя долларами и мелочью. – Хотелось бы, чтобы это стало хорошим уроком следующему мальчишке, который придет сюда наниматься на работу. Я ухожу!

Он направился к двери, но, несмотря на злость, знал – не просто думал, а знал наверняка, – что до тротуара ему не дойти.

– Джек.

Он взялся за дверную ручку, собираясь повернуть ее и выйти… но голос, наполненный скрытой угрозой, не допускал возражений. Джек разжал пальцы и обернулся, злость уходила. Внезапно он почувствовал себя ссохшимся и старым. Лори ушла за стойку и, напевая, подметала пол. Судя по всему, она решила, что Смоуки не пустит в ход кулаки, а поскольку остальное значения не имело, получалось, что все хорошо.

– Ты же не хочешь оставить меня в сложном положении накануне уик-энда.

– Я хочу отсюда уйти. Вы меня обманули.

– Нет, сэр, – ответил Смоуки. – Я все объяснил. Если кто и обсчитал тебя, так это ты сам. Теперь мы можем обсудить твой стол – пятидесятипроцентная скидка на еду, пожалуй, и бесплатная газировка. Раньше я не шел на такие уступки молодым работникам, которых время от времени нанимаю, но в этот уик-энд народу будет особенно много, учитывая сезонных рабочих, которые появляются здесь при сборе яблок. И ты мне нравишься, Джек, поэтому я и не врезал тебе, когда ты поднял на меня голос, хотя, наверное, и следовало. Но на этот уик-энд ты мне нужен.

Джек почувствовал, как ярость вспыхнула вновь, но тут же угасла.

– А если я уйду? – спросил он. – Я все равно заработал пять долларов, а уход из этого маленького говняного городка вполне можно считать премией.

Глядя на Джека, Смоуки сухо улыбнулся.

– Ты помнишь, как вчера вечером пошел в туалет, чтобы прибраться за парнем, который похвалился харчишками?

Джек кивнул.

– Помнишь, как он выглядел?

– Короткие волосы. Хаки. И что?

– Это Землекоп Этуэлл. Вообще-то его имя Карлтон, но он десять лет проработал на городских кладбищах, и все называют его Землекопом. Это было… да, двадцать или тридцать лет назад. Он пошел в городскую полицию примерно в то время, когда Никсона избрали президентом. Теперь он начальник полиции.

Смоуки поднял сигару, затянулся, посмотрел на Джека.

– Мы с Землекопом давнишние друзья, – продолжил он. – И если ты просто уйдешь отсюда, Джек, я не могу гарантировать, что у тебя не возникнет проблем с Землекопом. Все может закончиться тем, что он отправит тебя домой. А может, тебе придется собирать яблоки в садах, принадлежащих городу… у нас, если не ошибаюсь, их сорок акров. А может, тебя изобьют. Или… я слышал, старине Землекопу нравятся бродячие детки. Особенно мальчики.

Джек подумал о пенисе размером с дубинку. Его замутило. Внутри все похолодело.

– Здесь ты, как говорится, под моим крылышком. А как только шагнешь за порог… как знать? Землекоп часто кружит по улицам. Ты можешь уйти из города без проблем, но, с другой стороны, рядом с тобой в любой момент может остановиться большой «плимут», на котором он ездит. Землекоп не так уж и умен, но нюх у него есть, а иногда… кто-то может ему и позвонить.

За стойкой бара Лори расставила вымытые тарелки, вытерла руки, включила радио и начала подпевать старой песне «Степпенволф».

– Вот что я тебе скажу. Задержись здесь, Джек. Поработай выходные. Потом я посажу тебя в свой пикап и сам вывезу из города. Ты уедешь отсюда в полдень воскресенья с тридцатью баксами в кармане, которых у тебя не было, когда ты сюда пришел. И после этого ты не будешь думать, что Оутли такое уж плохое место. Что скажешь?

Джек посмотрел в эти карие глаза с желтыми склерами и маленькими красными точками. Отметил широкую, искреннюю улыбку Смоуки, открывшую вставные челюсти. Даже испытал странное, пугающее чувство дежавю, увидев, что муха вернулась на бумажный поварской колпак и моет тонкие лапки.

В том, что Смоуки лжет, он не сомневался. И подозревал, что Смоуки об этом знает. Закончив работу далеко за полночь, в воскресенье Джек вполне мог проспать до двух часов дня. И Смоуки откажется везти его, потому что Джек проспал, а он, Смоуки, теперь хочет посмотреть футбольный матч «Кольтов» и «Патриотов». А Джек не пойдет пешком не только потому, что все тело будет болеть от усталости, но и из страха, что Смоуки сможет оторваться от игры на минуту-другую, чтобы позвонить своему хорошему другу Землекопу Этуэллу и сказать: «Землекоп, старина, он сейчас идет по Милл-роуд, почему бы тебе не забрать его? А на вторую половину игры приезжай сюда. Пиво бесплатно, но, пожалуйста, не блюй в писсуар, пока не вернешь мне парня».

Таким представлялся ему один сценарий. Он мог придумать и другие, отличающиеся в мелочах, но с одинаковым исходом.

Улыбка Смоуки Апдайка стала шире.

Глава 10
Элрой

1

Когда мне было шесть…

Два предыдущих вечера «Бар Апдайка» к этому времени начинал затихать, но нынче гулянка только набирала ход, словно посетители рассчитывали встретить здесь зарю. Джек увидел, что два стола исчезли – пали жертвами кулачного боя, который начался перед его походом в сортир. Теперь на том месте, где они стояли, танцевали люди.

– Самое время, – пробурчал Смоуки, когда Джек протащил вдоль стойки ящик с бутылками и поставил у холодильника. – Поставь их на полку и возвращайся с гребаным «Бадом». Тебе следовало принести его первым.

– Лори не сказала…

Обжигающая, нестерпимая боль пронзила ногу Джека, когда Смоуки опустил на нее тяжелый ботинок. Подросток сдавленно вскрикнул и почувствовал, как от слез защипало в глазах.

– Заткнись. Лори не отличит говна от гуталина, а ты достаточно умен, чтобы это знать. Бегом в кладовую и притащи мне ящик «Бада».

Он пошел, прихрамывая, морщась от боли в ноге, которую отдавил Смоуки, гадая, не сломаны ли пальцы. Вполне возможно. Голова трещала от дыма, и шума, и бьющего по ушам визга «Парней из Дженни-Вэлли», двое из которых едва держались на ногах. Только одна мысль четко просматривалась в застилающем разум тумане: нельзя ждать до закрытия. Он просто не выдержит так долго. Если Оутли был тюрьмой, а «Бар Апдайка» – камерой в ней, то усталость являлась не менее суровым надзирателем, чем Смоуки Апдайк.

Несмотря на все тревоги, связанные с Долинами и тем, что могло его там поджидать, волшебный сок начал казаться единственным способом вырваться. Он мог сделать глоток и прыгнуть… а потом, если бы ему удалось пройти милю, максимум две на запад, он бы глотнул еще и вернулся бы в США, далеко-далеко к западу от административной границы этого жуткого маленького городка, быть может, возле Бушвилла или даже Пемброука.

Когда мне было шесть, когда Джеки было шесть, когда…

Он поднял ящик «Бада», вынес в коридор и потащил к двери в зал… а там стоял и смотрел на него высокий худощавый ковбой с длинными руками, который выглядел как Рэндолф Скотт.

– Привет, Джек, – поздоровался он, и подросток почувствовал, как его захлестывает волна ужаса, потому что глаза мужчины были желтыми, словно куриные лапки. – Разве тебе не говорили, что надо уйти? Ты не очень внимательно слушаешь, верно?

Джек застыл с ящиком «Бада», оттягивающим руки вниз, глядя в эти желтые глаза, и внезапно страшная мысль ворвалась в разум: а ведь это он мог затаиться в тоннеле – этот человек-нежить с мертвыми желтыми глазами.

– Оставьте меня в покое. – Слова сорвались с губ едва слышным шепотом.

Ковбой шагнул вперед.

– Тебе уже следовало уйти.

Джек попятился… но уперся в стену, и ковбой, который выглядел как Рэндолф Скотт, наклонился к нему. Джек ощутил в его дыхании запах гниющего мяса.

2

В четверг, между полуднем, когда Джек начал работу, и четырьмя часами дня, когда в «Баре Апдайка» появились первые посетители, у которых рабочий день закончился, телефон-автомат с надписью «ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ РАЗГОВОР ТРЕМЯ МИНУТАМИ» звонил дважды.

Когда это произошло в первый раз, Джек нисколько не испугался – и действительно, позвонил адвокат из «Юнайтед фонд».

Двумя часами позже, когда Джек укладывал в мешок последние пустые бутылки, оставшиеся после вчерашнего вечера, раздался второй звонок. На этот раз Джек резко вскинулся, словно животное, почувствовавшее огонь в сухом лесу… только пахнуло на него не жаром, а холодом. Он повернул голову к телефонному аппарату, отделенному от места его работы какими-то четырьмя футами, услышал, как хрустнули позвонки в шее. Ожидал увидеть, что телефонный аппарат набит льдом, талая вода проступает на черном пластмассовом корпусе, капает из отверстий трубки, сосульки свисают с наборного диска и торчат из лотка для возврата монет.

Но увидел обычный телефонный аппарат, а холод и смерть прятались внутри.

Мальчик смотрел на него как загипнотизированный.

– Джек! – рявкнул Смоуки. – Ответь на этот гребаный звонок! Какого хрена я плачу тебе деньги?

Джек обернулся к Смоуки с отчаянными, как у загнанного в угол зверька, глазами… но Смоуки смотрел, поджав губы; такое же выражение – «мое-терпение-на-исходе» – появилось у него на лице перед тем, как он вмазал Лори. Джек направился к телефону, едва отдавая себе отчет, что ноги двигаются. Он все глубже и глубже входил в пещеру холода, чувствуя мурашки, бегущие по рукам, ощущая, как влага замерзает в ноздрях.

Он протянул руку и взялся за трубку. Кисть онемела.

Поднес трубку к уху. Оно онемело.

– «Бар Апдайка в Оутли», – сказал он в мертвую черноту, и у него онемел рот.

Из трубки донесся не голос, а надломленный, хриплый скрежет чего-то давно умершего, какого-то существа, которого не видел никто из ныне живущих. Один его вид свел бы живого человека с ума или убил, оставив со свисающими с губ сосульками и вытаращенными глазами, покрытыми катарактами льда.

– Джек, – прошептал этот дребезжащий, скрипучий голос из телефонной трубки, и лицо мальчика онемело, как бывает, когда предстоит провести тяжелый денек в кресле дантиста и тот впрыскивает двойную дозу новокаина. – Вали домой, Джек. Быстро.

Издалека, похоже, с расстояния в несколько световых лет, до Джека донесся собственный голос:

– Это «Бар Апдайка». Кто говорит? Алло?.. Алло?..

Холодно, как же холодно. Его горло окоченело. Он вдохнул – и почувствовал, как замерзли легкие. Скоро сердце превратится в лед, и он упадет мертвым.

А арктический голос прошептал:

– Плохое может приключиться с мальчиком, если он один на дороге, Джек. Спроси кого хочешь.

Джек резко повесил трубку. Убрал руку, постоял, глядя на телефонный аппарат.

– Тот самый говнюк, Джек? – спросила Лори, и ее голос тоже долетал издалека… но был чуть ближе, чем его собственный несколькими мгновениями ранее. Мир медленно возвращался. На трубке телефона-автомата отпечатался след руки Джека, окруженный сверкающей изморозью. У него на глазах изморозь таяла и каплями стекала по черному пластику.

3

В тот вечер – вечер четверга – Джек увидел мужчину, так похожего на Рэндолфа Скотта, но проживавшего, судя по всему, в округе Дженеси. Народу собралось меньше, чем в среду – оно и понятно, день перед выплатой жалованья, – но посетителей хватило, чтобы заполнить стойку и все столики и кабинки.

Эти люди обитали в городишке, расположенном в сельской местности, да только плуги давно уже ржавели в сараях. Местные жители, возможно, и хотели бы стать фермерами, но забыли, как это делается. Многие носили бейсболки с надписью «Джон Дир», однако, по мнению Джека, лишь считанные чувствовали бы себя свободно за рулем трактора. Среди них были мужчины, ходившие в серых чиносах, и коричневых чиносах, и зеленых чиносах; мужчины с вышитыми золотой нитью именами на нагрудных карманах синих рубашек, мужчины в крепких ковбойских сапогах «Динго» с квадратными мысами и большущих рабочих ботинках «Сервайверс». Эти мужчины носили ключи на поясных ремнях. На лицах этих мужчин хватало морщин, но только не от смеха. Эти мужчины отдавали предпочтение ковбойским шляпам, и, как подметил Джек, как минимум восемь посетителей за стойкой напоминали Чарли Дэниелса на рекламе жевательного табака. Но эти мужчины ничего не жевали. Они курили сигареты, и в большом количестве.

Джек протирал переднюю панель музыкального автомата, когда в зал вошел Землекоп Этуэлл. Музыкальный автомат не работал: по кабельному каналу показывали игру «Янкиз», и мужчины не отрывали глаз от экрана. Вчера Этуэлл оделся по местной спортивной моде (чиносы, рубашка цвета хаки с множеством авторучек в одном из двух больших нагрудных карманов, рабочие сапоги со стальными мысками). Сегодня он пришел в синей полицейской форме. Отделанная деревом рукоятка большого револьвера торчала из кобуры, которая покачивалась на поскрипывавшем широком кожаном ремне.

Землекоп Этуэлл посмотрел на Джека, которому сразу вспомнились слова Смоуки: «Я слышал, старине Землекопу нравятся бродячие детки. Особенно мальчики», – и мальчик съежился, будто почувствовал, что в чем-то провинился. Губы Землекопа Этуэлла неспешно разошлись в широкой улыбке.

– Решил еще какое-то время здесь поработать?

– Да, сэр, – пробормотал Джек и брызнул «Уиндексом» на переднюю панель музыкального автомата, которая и так уже сверкала чистотой. Он просто ждал, когда Этуэлл уйдет. И через какое-то время тот ушел. Джек повернулся, чтобы проводить взглядом массивного копа, направляющегося к стойке… и в этот момент мужчина, который сидел с левого края, обернулся и посмотрел на него.

Рэндолф Скотт, подумал Джек, вылитый Рэндолф Скотт.

Но, несмотря на глубокие, въевшиеся в щеки морщины, в лице настоящего Рэндолфа Скотта проступал неоспоримый героизм, и пусть оно казалось суровым, не вызывало сомнений, что морщины могут сложиться в обаятельную улыбку. А этот мужчина в «Баре Апдайка» выглядел скучающим и немного безумным.

Джек испугался по-настоящему, осознав, что мужчина смотрит именно на него, на Джека. Не просто отвернулся от телевизора во время рекламной паузы, чтобы оглядеть сидящих в баре. Обернулся, чтобы посмотреть на Джека. Джек это знал.

Телефон. Звонящий телефон.

С невероятным усилием Джеку удалось отвести глаза. Он уставился на музыкальный автомат и увидел свое испуганное лицо, призраком зависшее над пластинками.

На стене зазвонил телефон-автомат.

Мужчина, сидевший у левого края стойки, посмотрел на телефон… вновь перевел взгляд на Джека, который застыл как истукан с бутылкой «Уиндекса» в одной руке и тряпкой – в другой. Волосы мальчика встали дыбом, кожа похолодела.

– Если снова этот говнюк, Смоуки, я достану себе свисток и буду свистеть в трубку всякий раз, как он наберет этот номер, – сказала Лори, с решительным видом направляясь к телефону-автомату. – Клянусь Богом, достану.

Она могла быть актрисой в пьесе, а все посетители бара – членами массовки, получавшими стандартные тридцать пять долларов в день. В реальном же мире существовали только два человека: Джек и этот ужасный ковбой с большими руками и глазами, которые Джек… не мог… разглядеть.

Внезапно ковбой одними губами произнес те самые слова: Вали домой, Джек. И подмигнул.

Телефон перестал звонить, как только Лори подняла руку, чтобы снять трубку.

Рэндолф Скотт повернулся к стойке, допил пиво и крикнул:

– Принеси мне еще стакан бочкового, лады?

– Будь я проклята, – фыркнула Лори. – В телефоне завелся призрак.

4

Позже, в кладовой, Джек спросил Лори, кто этот парень, похожий на Рэндолфа Скотта.

– Похожий на кого?

– На старого актера, игравшего ковбоев. Он сидел у края стойки.