Текст книги "Волки Кальи"

– Слушайте его! – воскликнул Фредди Росарио с соседней фермы. – Слушайте его внимательно! – У Фредди тоже были близнецы, но, возможно, им ничего не грозило, потому что они еще сосали грудь.

– Ты говоришь, – Тиан смотрел на Оуверхолсера, – что они убьют нас и сожгут всю Калью от востока до запада, если мы не отдадим наших детей и сразимся с ними?

– Ага, – кивнул Оуверхолсер. – Я так говорю. И не я один. – Сидевшие вокруг него одобрительно загудели.

– Однако каждый раз, когда мы стоим, опустив головы и с пустыми руками, и смотрим, как у нас забирают детей, они еще глубже вгрызаются в ядровую древесину дерева, которое зовется нашей деревней. – Теперь голос Тиана гремел, он стоял, высоко подняв над головой перышко. – Если мы не предпримем попытки сразиться с Волками и защитить наших детей, мы все равно что умрем! Вот что говорю я, Тиан Джеффордс, сын Люка! Если мы не предпримем попытки сразиться с Волками и защитить наших детей, мы станем рунтами!

– Слушайте его! – раздались крики. Многие восторженно затопали сапогами. Кто-то даже зааплодировал.

Джордж Телфорд, еще один ранчер, что-то прошептал Эйзенхарту и Оуверхолсеру. Они выслушали его, кивнули. Телфорд поднялся. Седовласый, загорелый, с иссеченным ветром мужественным лицом, какие так нравятся женщинам.

– Ты все сказал, сынок? – по-доброму спросил он, как спрашивают ребенка, не наигрался ли он и не пора ли ему спать.

– Да, пожалуй. – Внезапно Тиана охватило отчаяние. По богатству и размерам ранчо Телфорд не мог тягаться с Воуном Эйзенхартом, но куда как превосходил его красноречием. И Тиан испугался, что упустит казавшуюся уже столь близкой победу.

– Так я могу взять перышко?

У Тиана возникла мысль не отдавать перышко, но какой в этом был толк? Он сказал все, что мог. Сделал все, что в его силах. Может, ему и Залии собрать пожитки и с детьми двинуться на запад, к Срединному миру? Все-таки до прихода Волков, если верить Энди, почти тридцать дней. А за тридцать дней уйти можно далеко.

Он передал перышко.

– Мы все глубоко ценим жар души молодого сэя Джеффордса и, разумеется, никто не сомневается в его личной храбрости, – заговорил Джордж Телфорд, прижимая перышко к левой половине груди, над сердцем. Оглядывая собравшихся, он старался встретиться взглядом, дружеским взглядом, с каждым. – Но мы должны думать о детях, которые останутся, так же как и о тех, которых заберут, не так ли? Другими словами, мы должны защищать всех детей, будь то двойни, тройни или одиночки, как Аарон сэя Джеффордса.

Тут Телфорд повернулся к Тиану.

– Что ты скажешь своим детям, когда Волки застрелят их мать и, возможно, подпалят прадедушку своими лучевыми трубками? Как ты объяснишь их крики, успокаивая детей? Как заткнешь носы, чтобы они не чувствовали запаха горящей кожи и горящих посевов? И это ты называешь спасением душ? Или ядровой древесины какого-то выдуманного тобой дерева?

Он замолчал, давая Тиану шанс ответить, но Тиан не знал, что сказать. Он понимал, что Телфорд переломил ситуацию… и чувствовал, что Телфорд ему не по зубам. Сладкоголосый сукин сын Телфорд, возраст которого позволял не беспокоиться о том, что Волки на своих серых конях прискачут к его дому.

Телфорд кивнул, как бы показывая, что ничего другого, кроме молчания, он от Тиана не ожидал, и вновь повернулся к скамьям.

– Когда Волки приходят, они приходят с оружием, стреляющим огнем, лучевыми трубками, вы знаете, и винтовками, и летающими металлическими штуковинами. Забыл, как они называются…

– Жужжащие шары, – подсказал один.

– Стрекотуны, – крикнул второй.

– Лопастники, – добавил третий.

Телфорд кивнул и мягко улыбнулся. Учитель, хвалящий хороших учеников.

– Как ни назови, они летают по воздуху, выискивая цель, а когда садятся, выпускают из себя вращающиеся лопасти, острые как бритва. В пять секунд они могут разрубить человека от головы до пят, оставив от него лишь круг крови и волос. Можете не сомневаться, я говорю правду, потому что видел такое своими глазами.

– Слушайте его, слушайте его внимательно! – закричали со скамей. Глаза мужчин округлились от испуга.

– Волки и сами страшные. – Телфорд плавно переходил от одной жуткой истории, какие рассказывают у костра, к другой. – Выглядят они как люди, но на самом деле они нелюди, огромные и ужасные. А те, кому они служат в Тандерклепе, еще страшнее. Вампиры, как я слышал. С телом человека и головами птиц и животных. Ходячие трупы. Воины Красного Глаза.

Мужчины зашушукались. Даже Тиан почувствовал, как холодок пробежал у него по спине при упоминании Глаза.

– Волков я видел сам, об остальном мне только говорили, – продолжал Телфорд. – И пусть я верю не всему, но многому я верю. А теперь оставим в стороне Тандерклеп и тех, кто живет там. Давайте ограничимся Волками. Волки – наша проблема, и проблема серьезная. Особенно когда они приходят, вооруженные до зубов! – Он покачал головой, мрачно улыбнулся. – Так что же нам делать? Может, нам удастся посшибать их с коней нашими вилами и мотыгами, сэй Джеффордс? Ты думаешь, удастся?

Презрительный смех поддержал его слова.

– У нас нет оружия, чтобы сражаться с ними. – Теперь Телфорд говорил сухо, по-деловому, как человек, подводящий итог. – Даже если бы и было, мы – ранчеры и фермеры, а не солдаты. Мы…

– Заканчивай со своими трусливыми речами, Телфорд. Тебе должно быть стыдно за них.

Многие ахнули, услышав столь резкую отповедь. Захрустели кости, когда мужчины поворачивались, чтобы посмотреть, кто посмел ее произнести. И увидели, как с одной из задних скамей медленно поднимается тот, кто пришел последним, седовласый мужчина в черном плаще и рубашке с воротником-стойкой. В свете керосиновых ламп на его лбу ярко выделялся шрам в форме креста.

Старик.

Телфорд достаточно быстро пришел в себя, но, когда заговорил, по голосу чувствовалось, что он окончательно не оправился от столь вопиющего нарушения традиции.

– Извини, отец Каллагэн, но перышко у меня…

– К черту твое божественное перышко и к черту твои трусливые советы, – отрезал Каллагэн. Прошел по проходу на плохо гнущихся ногах, сказывался артрит. Не такой старый, как старейшина Мэнни, гораздо моложе дедушки Тиана (который заявлял, что старше него никого нет даже в Калье Локвуде на юге), и, однако, он казался старше их обоих. Старше вечности. За это говорили и его глаза, смотревшие на мир из-под шрама на лбу (Залия утверждала, что он сам вырезал этот крест), в которых читалась мудрость веков, и, даже в большей степени, его голос. Хотя он прожил в Калье достаточно долго, чтобы построить церковь странному Человеку-Иисусу и обратить в свою веру половину жителей, даже незнакомец никогда бы не принял Пера Каллагэна за местного. Его инородность проявлялась и в произношении, и во многих словах, которые до него в Калье никто не слышал («уличный жаргон», как он их называл), знакомые же слова обретали в его устах новый смысл. Не вызывало никаких сомнений – он пришел из одного из других миров, о существовании которых постоянно твердили Мэнни, хоть сам никогда об этом не рассказывал, а Калья Брин Стерджис давно уже стала ему домом. И безоговорочное уважение, которым он пользовался, давало ему полное право говорить, когда у него возникало такое желание. И едва ли кто смел оспорить это право, с перышком или без.

Пусть и моложе дедушки Тиана, Каллагэн все равно был Стариком.

А теперь он смотрел на мужчин Кальи Брин Стерджис, не удостоив Джорджа Телфорда и взглядом. Перышко поникло в руке Телфорда. Он сел на скамью первого ряда, не отдав его ни Старику, ни Тиану.

Каллагэн начал с одного из жаргонных выражений, но перед ним сидели фермеры, так что объяснений не требовалось.

– Это все куриное дерьмо.

Он вновь оглядел сидящих. Многие не решились встретиться с ним взглядом. А мгновение спустя даже Эйзенхарт и Адамс опустили глаза. Оуверхолсер не опустил, но под тяжелым взглядом Старика ранчер как-то сжался, словно чувствуя за собой вину.

– Куриное дерьмо, – повторил человек в черном плаще, чеканя каждый слог. Маленький золотой крестик блестел у него под воротником. На лбу второй крест (Залия верила, что он вырезал его сам, искупая какой-то страшный грех) в свете керосиновых ламп выглядел как клеймо.

– Этот парень не принадлежит к моей пастве, но он прав, и я думаю, что вы все это знаете. Вы знаете это сердцем. Даже ты, мистер Оуверхолсер. И ты, Джордж Телфорд.

– Ничего такого я не знаю, – ответил Телфорд слабым, едва слышным голосом, напрочь потерявшим прежнюю убедительность.

– Ложь видна в глазах, вот что сказала бы тебе моя мать, – и Каллагэн сухо ему улыбнулся. Я бы не хотел, чтобы мне вот так улыбались, подумал Тиан, и тут же Старик повернулся к нему. – Никогда не слышал, чтобы кто-то мог сказать об этом лучше, чем ты сегодня, мой мальчик. Спасибо, сэй.

Тиану удалось поднять руку и выдавить из себя улыбку. Он вдруг превратился в персонажа глупого ярмарочного спектакля, который спасается в самый последний момент благодаря вмешательству сверхъестественной силы.

– Я кое-что знаю о трусости, можете мне поверить. – Каллагэн уже обращался к сидящим на скамьях мужчинам. Поднял правую руку, изуродованную, искривленную, напоминающую сухую ветку, посмотрел на нее, опустил. – Можно сказать, имею личный опыт. Знаю, как одно трусливое решение ведет к другому… третьему… четвертому… и так далее, пока не наступает момент, когда уже слишком поздно давать задний ход, когда уже невозможно что-либо изменить. Мистер Телфорд, уверяю вас, дерево, о котором говорил молодой мистер Джеффордс, не выдуманное. Калья в смертельной опасности. Ваши души в смертельной опасности.

– Славься Мария благодатная, – воскликнул кто-то с левой стороны прохода, – и Господь с тобой. Да благословен будет плод твоего чрева, и…

– Завязывай, – рявкнул Каллагэн. – Прибереги эти слова до воскресенья. – Его глаза, синие искорки в темных глубинах глазниц, перебегали с одного лица на другое. – В этот вечер надо забыть о Боге, Марии и Человеке-Иисусе. Надо забыть про лучевые трубки и жужжащие шары Волков. Вы должны сражаться. Вы – мужчины Кальи, не так ли? Вот и будьте мужчинами. Хватит вести себя как собаки, ползущие на животе, чтобы вылизать сапоги жестокого хозяина.

Оуверхолсер густо покраснел и начал подниматься. Диего Адамс схватил его за руку и что-то шепнул на ухо. На мгновение Оуверхолсер застыл, зависнув над скамьей, потом опустился на нее.

– Звучит красиво, падре, – заговорил Адамс с сильным акцентом. – Звучит смело. Однако есть несколько вопросов. Один уже задал Хейкокс. Как ранчеры и фермеры смогут противостоять вооруженным до зубов убийцам?

– Наняв своих вооруженных убийц, – ответил Каллагэн.

На мгновение воцарилась полная, абсолютная тишина. Казалось, ответ Старика прозвучал на никому не знакомом языке. Наконец Адамс решился:

– Я не понимаю.

– Разумеется, не понимаешь, – ответил ему Старик. – Поэтому слушай и набирайся мудрости, ранчер Адамс, и вы все слушайте и набирайтесь мудрости. В шести днях пути к северо-западу от нас трое стрелков и один подмастерье идут по Тропе Луча на юго-восток. – Он улыбнулся их изумленным взглядам. Повернулся к Слайтману. – Подмастерье немногим старше твоего сына Бена, но он уже быстр, как змея, и смертельно опасен, как скорпион. Остальные еще быстрее и куда опаснее. Я узнал об этом от Энди, который их видел. Вам нужны могучие защитники? Они у меня есть. Я это гарантирую.

На этот раз Оуверхолсер поднялся в полный рост. Лицо его горело, как в лихорадке. Толстый живот дрожал.

– Что это еще за вечерняя сказка для малышей? – прорычал он. – Если такие люди и существовали, они канули в небытие вместе с Гилеадом. А Гилеад уже тысячу лет, как превратился в пыль.

Никто не поддержал Оуверхолсера, не попытался оспорить его слова. Никто не раскрыл рта. Все словно окаменели, превращенные в статуи одним магическим словом: стрелки.

– Ты ошибаешься, – спокойно ответил Каллагэн, – но нам нет нужды спорить об этом. Лучше поехать и увидеть все собственными глазами. Я думаю, хватит маленького отряда. Джеффордс… я… как насчет тебя, Оуверхолсер? Хотите поехать?

– Нет никаких стрелков! – взревел Оуверхолсер.

За его спиной поднялся Эстрада.

– Отец Каллагэн, да снизойдет на тебя благодать Божья…

– …и ты Джордж.

– …но если даже стрелки и есть, как они втроем смогут противостоять сорока или шестидесяти? И эти сорок или шестьдесят не обычные люди – Волки!

– Слушайте его, дело говорит, – воскликнул Эбен Тук, хозяин магазина.

– И с чего им сражаться за нас? – продолжил Эстрада. – Мы из года в год едва сводим концы с концами. Что мы можем им предложить, кроме горячей пищи? Разве кто-нибудь согласится умирать за обед?

– Слушайте его, слушайте его! – хором воскликнули Телфорд, Оуверхолсер и Эйзенхарт. Другие ритмично застучали каблуками по доскам пола.

Старик подождал, пока шум прекратится.

– У меня есть книги. С полдюжины.

И хотя многие слышали о книгах, сама мысль, что они действительно существуют, что до них, до бумаги, даже можно дотронуться, вызвала вздохи изумления.

– Согласно одной из них, стрелкам запрещено брать вознаграждение за свои услуги. Вроде бы потому, что они ведут свой род от Артура из Эльда.

– Эльд! Эльд! – зашептали Мэнни, и несколько кулаков поднялись в воздух, с оттопыренными мизинцем и указательным пальцем. «На рога их, – подумал Старик. – Вперед, Техас[6]6
  «На рога их! Вперед, Техас!» – боевой клич болельщиков техасских профессиональных команд.


[Закрыть]». Ему удалось подавить смешок, но отнюдь не улыбку, искривившую губы.

– Ты говоришь о крепких парнях, что бродят по земле и творят добрые дела? – насмешливо спросил Телфорд. – Ты слишком стар, чтобы верить в такие байки, Пер.

– Не о крепких парнях, – терпеливо поправил его Каллагэн. – О стрелках.

– Как смогут трое мужчин выстоять против шестидесяти Волков? – услышал Тиан свой голос.

Энди поведал, что одним из стрелков была женщина, но Каллагэн понимал: не стоит утомлять собравшихся в зале такими подробностями (хотя сидящему в нем проказнику и хотелось сказать об этом).

– Это вопрос к их лидеру, Тиан. Мы его спросим. И сражаться они будут не только за горячие обеды, знаете ли. Совсем не за обеды.

– Тогда за что же? – спросил Баки Хавьер.

Каллагэн думал, что они захотят заполучить некий предмет, лежавший под половицами его церкви. И Каллагэн тому только радовался, потому что предмет этот проснулся. Старик, который когда-то бежал из города Салемс-Лот, расположенного в другом мире, хотел от него избавиться. Ведь не избавься он от этого предмета в самом скором времени, его ждала неминуемая смерть.

Ка пришла в Калью Брин Стерджис. Ка – как ветер.

– Всему свое время, мистер Хавьер, – ответил Каллагэн. – Всему свое время, сэй.

В Зале собраний зашептались. Словно ветер надежды и страха зашелестел над скамьями.

Стрелки.

Стрелки на западе, пришедшие из Срединного мира.

И если это правда, да поможет им Бог. Последним детям Артура из Эльда, идущим к Калье Брин Стерджис по Тропе Луча. Ка – как ветер.

– Время становиться мужчинами, – сказал им Каллагэн. Под шрамом на лбу глаза горели, как лампы. Однако в голосе слышалось и сострадание. – Время подняться с колен, господа. Подняться с колен и ступить на путь истинный.

Часть 1
Прыжок

Глава 1
Лицо на воде

«Время – лицо на воде». Поговорка из далекого прошлого, из далекого Меджиса. Эдди Дин никогда там не был.

И одновременно был, в определенном смысле. Однажды ночью, когда они встали лагерем на А-70, канзасской платной автостраде, в Канзасе, которого не было в его мире, Роланд своим рассказом перенес туда всех четверых: Эдди, Сюзанну, Джейка и Ыша. Той ночью он рассказал им историю Сюзан Дельгадо, своей первой возлюбленной. Возможно, единственной возлюбленной. Историю о том, как он ее потерял.

Поговорка, возможно, соответствовала действительности в те времена, когда Роланд был чуть старше Джейка Чемберза, но Эдди полагал, что она стала еще вернее сейчас, когда мир скручивался, как заводная пружина в древних часах. Роланд сказал им, что в Срединном мире больше нельзя доверять даже таким аксиомам, как направление стрелки компаса. Сегодняшний запад завтра может стать юго-западом – безумие, да и только. И с временем происходили аналогичные странности. Некоторые дни, Эдди мог в этом поклясться, растягивались часов на сорок, а некоторые ночи (вроде той, когда Роланд перенес их в Меджис) казались еще длиннее. А потом приходил день, когда вечер наступал чуть ли не после полудня, темнота буквально рвалась из-за горизонта тебе навстречу. Конечно же, Эдди задавался вопросом, а не заблудилось ли время в этих краях.

Они выехали из города Лад на Блейне, монорельсовом поезде. И этот Блейн Моно доставил им немало хлопот, потому что управляющий им компьютерный мозг окончательно и бесповоротно свихнулся. Эдди удалось убить его своей алогичностью («В этом ты мастер, сладенький. Это у тебя от природы», – сказала ему тогда Сюзанна), и из поезда они выгрузились в Топике, расположенной совсем не в том мире, откуда Роланд «извлек» Эдди, Сюзанну и Джейка. Наверное, им следовало радоваться, что они в нем не жили, ибо мир этот, где профессиональная баскетбольная команда Канзас-Сити называлась «Монархс», «Кока-кола» – «Нозз-А-Ла», большой японский автомобильный концерн – «Такуро», а не «Хонда», поразила какая-то страшная болезнь, прозванная «супергриппом» и выкосившая практически все население. «Так что засунь эти мысли в свою «такуро спирит» и езжай дальше», – подумал Эдди.

Раньше он четко ощущал бег времени. Страх, конечно, практически ни на секунду не отпускал его, он полагал, они все боялись, за исключением, возможно, Роланда. Но в том, что он держит руку на пульсе времени, сомнений не было. Ощущения, что время ускользает от него, не возникало, даже когда они шагали по А-70 с патронами в ушах, глядя на застывшие автомобили и слушая ноющее дребезжание того, что Роланд называл червоточиной.

Но после встречи в стеклянном дворце с приятелем Джейка Тик-Таком и давним знакомцем Роланда (Флеггом… или Мортеном… или, возможно, Мэрлином) время изменилось.

«Не сразу, конечно. Мы попали в этот чертов розовый шар… увидели, как Роланд по ошибке убил мать… и когда вернулись…»

Да, именно в тот момент все и случилось. Они проснулись на опушке, милях в тридцати от Зеленого дворца. По-прежнему могли его видеть. Но сразу поняли, что стоит он уже в другом мире. Кто-то… или какая-то сила… перенесла их над или сквозь червоточину и оставила на Тропе Луча. Кто-то или что-то позаботилось и о том, чтобы обеспечить им ленч: банки с газировкой «Нозз-А-Ла» и куда более знакомое печенье «Киблер».

Рядом они обнаружили насаженную на сучок записку от того типа, которого Роланд едва не убил во дворце: «Отступитесь от Башни. Это мое последнее предупреждение». Нелепость, иначе и не скажешь. Разве мог Роланд отступиться от Башни? С тем же успехом можно было попросить его убить прирученного Джейком путаника, освежевать и зажарить к ужину. Ни один из них уже не мог отступиться от Темной Башни Роланда. Да поможет им Бог – каждый хотел пройти этот путь до конца.

«До темноты еще есть время, – сказал Эдди в тот день, когда они нашли записку-предупреждение Флегга. – Ты хочешь использовать его, не так ли?»

«Да, – ответил Роланд из Гилеада. – Давайте его используем».

Что они и сделали, следуя Тропе Луча, шагая по бескрайним полям, разделенным полосами колючего кустарника. Нигде и ни в чем не обнаруживая присутствия человека. День за днем, ночь за ночью низкие облака затягивали небо. Но поскольку шли они Тропой Луча, над их головами облака порой расходились, обнажая островки синевы, жаль лишь, что ненадолго. Однажды ночью они увидели полную луну, а на ней – лицо с неприятным прищуром и хитрой ухмылкой торговца-мешочника. По подсчетам Роланда получалось, что сейчас позднее лето, но Эдди склонялся к тому, что глубокая осень: трава пожухла и пожелтела, с редких деревьев облетела листва, да и кусты стояли голые. Дичь попадалась все реже, и впервые за долгие недели, с тех пор, как они покинули лес Шардика, медведя-киборга, им приходилось ложиться спать на пустой желудок.

Но все это, думал Эдди, раздражало куда меньше, чем ощущение утраты времени: оно больше не делилось на часы, дни, недели, времена года. Луна могла подсказывать Роланду, что лето заканчивается и грядет осень, но окружающий мир выглядел как в первую неделю ноября, дремал, готовясь впасть в зимнюю спячку.

Время, к такому выводу пришел Эдди в тот период, по большей части создается внешними событиями. Когда случается много всякого и разного, оно вроде бы бежит быстро. Если же не случается ничего, кроме привычной рутины, оно замедляется. А когда вообще ничего не происходит, время просто исчезает. Собирает вещички и отправляется поразвлечься на Кони-Айленд. Странная, но правда.

«Неужто ничего не происходит?» – задавался вопросом Эдди (а поскольку не было у него другого занятия, кроме как толкать перед собой коляску Сюзанны, пересекая одно пустынное поле за другим, времени для поиска ответа ему хватало). Единственной странностью, которая имела место быть после возвращения из Магического кристалла, это, как назвал его Джейк, Загадочное число, но, возможно, оно ничего и не значило. Им пришлось решать математическую загадку в Колыбели Лада, чтобы получить доступ к Блейну, и Сюзанна предположила, что Магическое число – отрыжка той самой загадки. Эдди сомневался в ее правоте, но, черт побери, соглашался принять предположение как одну из версий.

Ну действительно, что могло быть такого особенного в числе девятнадцать? Это ж надо, Загадочное число. После некоторого раздумья Сюзанна сказала, что это простое число, как и те числа, что открыли ворота между ними и Блейном Моно. Эдди добавил, что это единственное число, стоящее между восемнадцатью и двадцатью всякий раз, когда он считал до двадцати. Джейк рассмеялся и предложил ему не нести чушь. Эдди, сидевший у самого костра и свежевавший кролика (этому кролику предстояло присоединиться к уже освежеванным кошке и собаке в его заплечном мешке), попросил Джейка не насмехаться над его единственным талантом.