Текст книги "Волки Кальи"

Подсобка оказалась гораздо просторнее, чем ожидал Джейк, размерами она напоминала большой склад, и везде лежали книги. Стопки книг, зажатых между вертикальными стойками, иной раз достигали высотой и четырнадцати, и шестнадцати футов. В проходах между ними заметил пару лесенок на колесиках, конструкцией напоминавших трапы, используемые в маленьких аэропортах. Как и в магазине, в подсобке пахло старыми книгами, только здесь запах многократно усиливался, забивал все остальные. Редкие, развешанные под потолком лампы давали желтоватый, неровный свет. Тени Тауэра, Балазара и двух его телохранителей, причудливо изогнутые, падали на левую стену. Тауэр вел гостей в угол, видимо, заменявший ему кабинет. Там стоял стол с пишущей машинкой и калькулятором, три бюро. Стены оклеены обоями, на одной – календарь. Майскую страничку украшал портрет какого-то господина из девятнадцатого века. Поначалу Джейк не понял, кто это… потом узнал. Роберт Браунинг. Джейк цитировал его в своем экзаменационном сочинении.

Тауэр сел за стол и, похоже, сразу же об этом пожалел. Джейк мог ему только посочувствовать. Оставшаяся троица хищно нависла над ним, что едва ли вызывало положительные эмоции. Их тени, прыгающие на стене за его спиной, напоминали тени горгулий.

Балазар сунул руку во внутренний карман пиджака, достал сложенный лист бумаги. Развернул и положил на стол перед Тауэром.

– Узнаете?

Эдди двинулся к столу. Джейк схватил его за руку. «Не подходи близко! Они тебя засекут!»

– Плевать, – отмахнулся Эдди. – Я должен увидеть, что это за бумага.

Джейк пошел следом. А что еще он мог сделать? Ыш вертелся у него на руках и скулил. Джейк шикнул на него. Ыш моргнул. «Извини, дружище, – сказал ему Джейк, – но тебе придется сидеть тихо».

Его двойник из 1977 года уже добрался до пустыря? Попав туда, тот Джейк на чем-то поскользнулся, обо что-то ударился и потерял сознание. Это уже произошло? Гадать смысла не имело. Эдди был прав. Джейку это не нравилось, но и ему пришлось признать: их место здесь, а не там, в Нью-Йорк 1977 года они попали, чтобы увидеть не розу, а ту самую бумагу, которую Балазар сейчас показывал Келвину Тауэру.

Эдди успел прочитать две первые строчки, когда Джек Андолини подал голос: «Босс, мне это не нравится. Что-то здесь не так».

Балазар кивнул.

– Согласен. Мистер Торен, в подсобке, кроме нас, кто-нибудь есть? – Голос по-прежнему звучал спокойно и вежливо, но глаза уже бегали по сторонам: если кому-то захотелось бы тут спрятаться, укромных местечек хватало.

– Нет, – ответил Тауэр. – Разве что Серджио, магазинный кот. Полагаю, он где-нибудь спит…

– Это не магазин, – фыркнул Бьонди. – Эта дыра, куда вы выбрасываете ваши деньги. Разве нужна обычному книжному магазину такая вот подсобка? Небось архитектору пришлось поломать голову, чтобы при сооружении крыши обойтись без поддерживающих колонн. Кому вы дурите голову?

«Себе, кому же еще, – подумал Эдди. – Он дурил голову себе».

И, словно мысль эта послужила толчком, вдруг зазвучала ужасная и прекрасная мелодия. Бандиты, сгрудившиеся у стола Тауэра, ее не услышали, а Джейк и Ыш – да. Эдди увидел это по тому, как они напряглись. А в подсобке, где и так не хватало света, вдруг стало еще темнее.

«Мы возвращаемся назад, – подумал Эдди. – Господи, мы возвращаемся назад. Но сначала…»

Просунулся между Андолини и Балазаром, отдавая себе отчет, что оба чувствуют его присутствие и настороженно стреляют глазами по сторонам. Его это не волновало. Он хотел увидеть бумагу. Кто-то нанял Балазара, чтобы тот сначала подписал ее (возможно), а потом, когда придет срок, сунул под нос Тауэру/Торену (наверняка). В большинстве подобных случаев Il Roche[16]16
  Il Roche – Утес (фр.).


[Закрыть] ограничивался тем, что посылал пару своих громил, или «джентльменов», как он их называл. Но визиту к Тауэру придавалось столь важное значение, что он поехал сам. Эдди хотелось знать почему.

СОГЛАШЕНИЕ

Этот документ представляет собой Соглашение между мистером Келвином Тауэром, жителем штата Нью-Йорк, владельцем недвижимости, которая представляет собой незастроенную территорию, обозначенную как участок № 298 в квартале № 19, расположенную…

Мелодия в голове зазвучала вновь, отдавшись дрожью во всем теле. На этот раз громче. И тени сгустились, полностью скрыв стены. Темнота, которую Эдди чувствовал на улице, рвалась внутрь. Их могло унести в любой момент, и это было плохо. Темнота могла поглотить их, и это было еще хуже, естественно, хуже, это же ужасно, утонуть в темноте.

А ведь там могли таиться всякие твари. Голодные твари вроде стража-привратника.

«Они и таятся». Голос Генри. Впервые за почти что два месяца. Такое Эдди мог легко представить себе: Генри стоит за спиной с тупой улыбкой наркомана. С налитыми кровью глазами и желтыми, не знающими ухода зубами. «Ты знаешь, они и таятся. Но, когда ты слышишь эту мелодию, эти колокольца, то должен идти, братец; полагаю, ты и сам знаешь».

– Эдди! – крикнул Джейк. – Опять эта музыка! Ты слышишь?

– Схватись за мой ремень, – ответил Эдди. Его глаза бегали по бумаге, которую Тауэр держал пухлыми пальцами. Балазар, Андолини и Большой Нос продолжали оглядываться. Бьонди даже вытащил пистолет.

– Твой…

– Может, мы не расцепимся. – Музыка зазвучала еще громче, он застонал. Текст «Соглашения» расплывался перед глазами. Эдди прищурился, слова вновь обрели четкость:

…обозначенную как участок № 298 в квартале № 19, расположенную на Манхэттене, Нью-Йорк-Сити, на 46-й улице и 2-й авеню, и «Сомбра корпорейшн», корпорацией, зарегистрированной и занимающейся бизнесом в штате Нью-Йорк.

В этот день, 15 июля 1976 г., «Сомбра» выплачивает невозвращаемую сумму в размере ста тысяч (100 000) долларов Келвину Тауэру как владельцу вышеуказанной недвижимости. Принимая эти деньги, Келвин Тауэр соглашается не…

15 июля 1976 г. Почти год назад.

Эдди чувствовал, как темнота окутывает их, и, напрягая зрение, пытался ухватить остальной текст как глазами, так и разумом: хотя бы большую часть, достаточную, чтобы понять, о чем, собственно, речь. Если бы это удалось, они по крайней мере на шаг приблизились к ответу на вопрос: а как все это связано с ними?

Если эта музыка, эти колокольца не сведут меня с ума. Если твари, таящиеся в темноте, не сожрут нас на обратном пути.

– Эдди! – крикнул Джейк. Голос переполнял ужас. Эдди не отреагировал.

…Келвин Тауэр соглашается не продавать, не сдавать в аренду, никоим образом не использовать вышеуказанную недвижимость в течение одного года, начинающегося с ранее указанной даты и заканчивающегося 15 июля 1977 г. Обе стороны исходят из того, что «Сомбра корпорейшн» первой получает право на покупку вышеозначенной недвижимости, на условиях, приведенных ниже.

В этот период Келвин Тауэр в полной мере учитывает и защищает заявленные интересы «Сомбра корпорейшн» в приобретении вышеозначенной собственности, не отдает ее в залог и не допускает никаких посягательств на нее третьих лиц…

На том текст не заканчивался, но мелодия, звучащая в голове, просто разрывала ее на куски. И тут Эдди понял, более того, на мгновение увидел, каким тонким стал этот мир. А может, и все миры. Тонким и выношенным, как ткань его джинсов. Его взгляд выхватил последнюю фразу соглашения: «…при выполнении всех этих условий получает право продать или передать иным способом вышеозначенную недвижимость «Сомбра корпорейшн» или любой третьей стороне». А потом слова исчезли, все исчезло, завертевшись смерчем в черной воронке. Джейк одной рукой держался за ремень Эдди, второй – прижимал к себе Ыша. Зверек отчаянно тявкал, а перед глазами Эдди опять мелькнула Дороти, уносимая ураганом в страну Оз.

В темноте действительно обитали какие-то твари, громадные, бесформенные, с фосфоресцирующими глазами, таких иной раз можно увидеть в фильмах об исследованиях расщелин на океанском дне. Только в фильмах исследователи всегда находились за крепкими стенками батискафа, тогда как они с Джейком…

Музыка, этот колокольный звон, эти удары рвали барабанные перепонки. Казалось, головой его засунули в часы Биг-Бен, в тот самый момент, когда они отбивали полночь. Он кричал, не слыша себя. А потом оборвались вообще все звуки, он больше не видел ни Джейка, ни Ыша, ни Срединного мира, парил где-то за звездами и галактиками.

«Сюзанна! – закричал он. – Где ты, Сюзи?»

Нет ответа. Только тьма.

Глава 3

Давным давно, где-то в шестидесятых (до того, как мир сдвинулся), жила-была женщина по имени Одетта Холмс, милая, осознающая ответственность перед обществом, молодая, богатая, симпатичная, жаждущая встретить достойного парня (или девушку). Сама того не осознавая, эта женщина делила тело с куда менее приятной особой, Деттой Уокер. Детта плевать хотела на достойного парня (или девушку). Риа с Кооса раскрыла бы Детте объятия, признав в ней свою сестру. Роланд из Гилеада, последний стрелок, «извлек» эту «раздвоенную» женщину в Срединный мир и создал третью, которая оказалась куда лучше, куда сильнее, чем две первые. В эту третью женщину и влюбился Эдди Дин. Она назвала его мужем, взяла его фамилию. Не будучи знакомой с воинствующим феминизмом последующих десятилетий, сделала это с радостью. И не только бы радовалась, но и гордилась, называя себя Сюзанной Дин, если б в голове не засело поучение матери: гордыня ведет к падению.

Теперь она стала четвертой женщиной. Которая родилась на новом этапе напряженности и перемен. Которая плевать хотела на Одетту, Детту или Сюзанну; плевать хотела на всех, за исключением еще не появившегося на свет нового человечка, которого ласково называла малым. Малому требовалась еда. Банкетный зал находился рядом. Только это и имело значение, все остальное – нет.

Эта четвертая женщина, по-своему столь же опасная, как Детта Уокер, звалась Миа. Фамилии у нее не было, поскольку никого в мире она не могла считать своим отцом, а слово это на Высоком Слоге имело только одно значение: мать[17]17
  В романе «Бесплодные земли» давалось другое значение имени Миа, правда, на языке древних людей – «мир под покровом другого мира».


[Закрыть].

Она медленно шагала по длинным каменным коридорам к тому месту, где ее ожидало роскошное угощение, мимо пустых нефов и ниш, мимо заброшенных анфилад, мимо покоев, где давно уже никто не жил. В этом замке где-то стоял старый трон, в запекшейся древней крови. Где-то лестницы вели к устланным костями тоннелям, уходившим в неведомые глубины. И однако в замке была жизнь; жизнь и еда, сытная, вкусная еда. Миа точно это знала, как знала и то, что идет на собственных ногах, о которые при каждом шаге трутся тяжелые юбки. Насыщающая еда. Жизнь для тебя и твоего будущего ребенка. А она здорово проголодалась. Понятное дело! Ей же приходилось кормить двоих.

Она подошла к широкой лестнице. До ушей донеслось едва слышное, но мощное гудение: работали двигатели, смонтированные в недрах земли, под самыми глубокими тоннелями. Миа не было дела ни до двигателей, ни до компании «Северный центр позитроники», которая построила их и запустила в работу десятки тысяч лет назад. Не было ей дела ни до диполярных компьютеров, ни до дверей-порталов, ни до Лучей, ни до Темной Башни, стоявшей в центре всего.

Что ее заботило, так это запахи. Они наплывали на нее, густые, дразнящие, восхитительные. Курица, жаркое, жирные свиные отбивные с хрустящей корочкой. Сочащиеся каплями крови бифштексы, разнообразные сыры, большущие креветки, розовое мясо которых так и просилось в рот. Фаршированные рыбины, дымящийся плов. А еще разные фрукты, множество сладостей. И это только начало! На закуску! Чтобы только заморить червячка!

Миа быстро сбежала по центральной лестнице, ладонь плавно скользила по полированным перилам, маленькие ступни так и порхали по ступенькам. Однажды ей приснился сон, будто какой-то ужасный человек столкнул ее под колеса подземного поезда, и ей отрезало обе ноги по колено. Но сны всегда такие глупые. Ступни при ней, а над ними – ноги, не так ли? Да! Как и ребенок в животе. Малой, который ждал, что его накормят. Он проголодался, как и она.

От подножия лестницы широкий коридор, выложенный черным мрамором, длиной в девяносто шагов, вел к высоким двойным дверям. Миа направилась к ним. Видела, как рядом с ней плывет и ее отражение. В глубине мраморных стен горели электрические фонари, напоминая подводные факелы. Она не замечала мужчины, который следом за ней спускался по лестнице, не в нарядных туфлях, а в старых, ободранных сапогах. И его вылинявшие джинсы и синяя рубашка из шамбре[18]18
  Шамбре – плательная и рубашечная ткань.


[Закрыть] никак не тянули на наряд придворного. У левого бедра висела кобура, из которой торчала отделанная сандаловым деревом рукоятка револьвера. На загорелом, иссеченном ветром лице мужчины хватало морщин. В его черных волосах кое-где уже пробивалась седина. Но внимание прежде всего привлекали глаза. Синие, холодные, с твердым взглядом. Детта Уокер не боялась мужчин, даже этого, однако вот эти глаза стрелка нагоняли на нее страх.

Перед двойными дверями коридор вливался в небольшое фойе. На полу черные квадратные плиты чередовались с красными. Деревянные панели стен украшали выцветшие портреты прежних хозяев и их жен. В центре стояла статуя из розового мрамора и хрома. Восседающий на коне рыцарь поднимал над головой то ли шестизарядный револьвер, то ли короткий меч. И хотя лицо оставалось гладким, скульптор лишь наметил черты, Миа знала, кто перед ней. Во всяком случае, догадывалась.

– Я приветствую тебя, Артур из Эльда. – Она сделала реверанс. – Пожалуйста, благослови еду, которую я собираюсь взять и съесть. Чтобы накормить меня и моего малого. Доброго тебе вечера. – Она не могла пожелать ему долгих дней на земле, потому что отсчет и его дней, и дней большинства таких же, как он, оборвался в незапамятные времена. Поэтому она лишь коснулась кончиками пальцев своих улыбающихся губ и послала ему воздушный поцелуй. Отдав долг вежливости, прошла в обеденный зал.

Огромный, шириной в сорок ярдов и длиной в семьдесят. Яркие электрические лампы в хрустальных плафонах горели вдоль стен. Сотни стульев стояли у огромного, из железного дерева, стола, уставленного блюдами с холодными и горячими деликатесами. Перед каждым стулом стояла большая белая тарелка с голубой каемкой. Но на стульях никто не сидел, на тарелках не лежала еда, были пусты и стаканы для вина, хотя в последнем тоже не было недостатка. Оно стояло в золотых кувшинах, охлажденное, готовое к употреблению. Все было как она и ожидала, как видела в своих грезах, четких и ясных; она вновь и вновь приходила в этот зал и знала – будет приходить и дальше, пока ей (и малому) требовалось то, что она могла здесь найти. Куда бы ни заносила ее судьба, замок всегда высился неподалеку. А если в нем пахло сыростью и гнилью, что с того? Если из-под стола доносилось какое-то шебуршание, может, там возились крысы или мыши, что ей до этого? Ведь то, что ей требовалось, в изобилии стояло на столе. А тени под столом… пусть живут своей жизнью. Не ее это дело, совершенно не ее.

– Вот идет Миа, дочь, не знающая отца! – радостно крикнула она огромному молчаливому залу, заполненному сотнями ароматов закусок, горячих блюд, соусов, фруктов. – Я голодна и я собираюсь наесться! И накормить моего малого! Если кто-то возражает, пусть выступит вперед! Чтобы я получше рассмотрела его, а он – меня!

Никто, разумеется, не выступил. Те, кто пировал здесь, давно уже ушли в небытие. И тишину нарушало лишь далекое гудение двигателей под дворцом да неприятное шебуршание из-под стола. За ее спиной спокойно стоял стрелок, наблюдая за ней. И не в первый раз. Он не видел замка, но видел ее; видел ее очень хорошо.

– Молчание – знак согласия! – воскликнула она. Прижала руку к животу, который уже начал выдаваться вперед. Округляться. – Вот славненько! Миа пришла, чтобы попировать вволю! Пусть эти яства хорошо послужат и ей, и малому, который растет в ее животе! Пусть хорошо им послужат!

И она начала пировать, пусть и не села на стул, и не воспользовалась большой белой тарелкой с голубой каемкой. Тарелок она терпеть не могла. Не знала почему и не хотела знать. Ее интересовала только еда. Она шла вкруг стола, брала еду пальцами, отправляла в рот, срывала мясо с костей, бросая последние на блюда. Иногда промахивалась – кости падали на белую скатерть. Одна перевернула пиалу с соусом, вторая разбила хрустальную чашу с клюквенным желе, третья скатилась на пол, и Миа услышала, как кто-то уволок ее под стол. Оттуда донеслись звуки борьбы, потом вопль боли, словно одна тварь вогнала свои зубы в другую. И наступила тишина. Длилась, правда, недолго, взорванная смехом Миа. Она вытерла жирные пальцы о грудь, медленно, с толком. Нравилось ей смотреть, как пятна жира и соуса расползаются по дорогому шелку. Нравилось ощущать налившуюся грудь, чувствовать, как от прикосновений твердеют и встают торчком соски.

Она продолжила путь вкруг стола, разговаривая сама с собой на разные голоса, прямо-таки пациентка дурдома.

Как они тебе, сладенькая?

Высший класс, спасибо, что спросила, Миа.

Ты действительно веришь, что Освальд в одиночку убил Кеннеди?

Ни в коем разе, дорогая… само собой, к этому приложило руку ЦРУ. Они и эти чертовы миллионеры из Алабамского стального полумесяца.

Из Бомбингхэма, штат Алабама, сладенькая, не правда ли?

Ты слышала последний альбом Джоан Баэз?

Господи, конечно, она поет, как ангел, да? Мне говорили, что она и Боб Дилан собираются пожениться…

И так далее, и так далее, о чем угодно и ни о чем. Роланд слышал и культурный голос Одетты, и грубый, сыплющий ругательства – Детты. Он слышал голос Сюзанны и много, много других голосов. Сколько же женщин жили в ее голове? Сколько личностей, уже сформировавшихся и еще только формирующихся? Он наблюдал, как она перегибалась через пустые тарелки, которых не было, и пустые стаканы (которые также отсутствовали), ела прямо с блюд, жадно жевала, лицо все сильнее блестело от жира, а лиф платья (он его не видел, но чувствовал) темнел по мере того, как она раз за разом вытирала об него пальцы, не забывая при этом поглаживать груди и пощипывать соски (движения ее рук трактовались однозначно). И на каждой остановке, перед тем как двинуться дальше, она хватала воздух перед собой и бросала воображаемую тарелку или на пол к своим ногам, или через стол в стену, которая, должно быть, тоже существовала в ее воображении.

– Вот тебе! – кричала она воинственным голосом Детты Уокер. – Вот тебе, мерзкая старая Синяя тетка. Я опять разбила твою гребаную тарелку! И как тебе это нравится? Говори, как тебе это нравится?

Потом, пройдя пару шагов, она могла радостно рассмеяться и спросить у воображаемой собеседницы, как идут дела у ее мальчика, как он привыкает к новой частной школе, воскликнуть, ну до чего же хорошо, что теперь цветные могут отправлять детей в такие прекрасные школы… очень здорово, просто великолепно! И как самочувствие твоей мамы, дорогая? Да, я так огорчилась, узнав об этом. Мы все молимся о ее скорейшем выздоровлении.

Перегнувшись через еще одну пустую тарелку, она взяла вазочку с черной икрой. Уткнулась в нее лицом, начала жрать, как свинья из корыта. Вновь подняла голову, нежно улыбнулась блеску электрических ламп, рыбьи яйца, словно капельки черного пота, выступившего на коричневой коже, прилепились к ее щекам и носу, забили ноздри, будто запекшиеся кровавые корки… О да, я думаю, мы добились впечатляющих успехов, люди вроде Булла Коннора доживают последние годы, у них, можно сказать, закат жизни, и лучшая месть для них, что они об этом знают. Они видят, как… И тут она бросила вазочку через голову, словно волейбольный мяч, часть икринок высыпалась на волосы (Роланд буквально это видел), вазочка вдребезги разбилась о камень, а вежливая улыбка на лице сменилась злобным оскалом Детты Уокер, с губ сорвался дикий вопль: «Получай, старая мерзкая Синяя тетка, как тебе это нравится? Хочешь засунуть эту черную икру в свою сухую манду? Нет проблем, собирай с пола и засовывай! У тебя все получится! Берись за дело, сраная коза!»

И она переходила к следующему стулу. И к следующему. И к следующему. Пировала в огромном банкетном зале. Ела сама и кормила своего малого. Ни разу не повернулась, чтобы посмотреть на Роланда. Не осознавая, что зала этого, строго говоря, не существует.

В этот вечер, когда они улеглись спать, наевшись жареных сдобных шаров, из всех четверых (пяти, если считать Ыша) Эдди и Джейк в наименьшей степени занимали мысли Роланда. Больше всего его тревожила Сюзанна. Стрелок не сомневался, что она уйдет от костра и в эту ночь, а ему придется следовать за ней. Не для того чтобы посмотреть, что она будет делать: он и так это знал.

Нет, чтобы охранять ее.

Еще до заката солнца, примерно в то время, когда Джейк принес сдобные шары, Сюзанна начала выказывать уже знакомые Роланду признаки: речь стала отрывистой, фразы – короткими, движения – резкими. Она рассеянно потирала висок или лоб над левой бровью, словно у нее там что-то болело. «Неужто Эдди не замечает всех этих признаков?» – спрашивал себя Роланд. Действительно, когда они встретились, с наблюдательностью у Эдди было хуже некуда, но с тех пор произошли разительные изменения в лучшую сторону, и…

И ведь он любил ее. Любил. Как же он мог не видеть того, что видел Роланд? Конечно, признаки эти были не столь очевидными, как на берегу Западного моря, когда Детта готовилась к решающему удару, чтобы перехватить контроль над телом у Одетты, но ведь они были, да и отличались не очень.

С другой стороны, он помнил слова матери: «От любви глупеют». Может, Эдди очень уж сблизился с ней, чтобы что-либо замечать. «Или не хочет замечать, – подумал Роланд. – Просто отгоняет саму мысль, что нам грозит повторение пройденного. Как в тот раз, когда мы заставили ее увидеть себя и свою раздвоенную личность».

Да только теперь дело было не в ней. Роланд давно это подозревал, собственно, первые подозрения возникли еще до их долгой беседы со стариками Речного Перекрестка, а теперь знал наверняка. Нет, дело не в ней.

Вот он и лежал, прислушиваясь к их сонному дыханию. Они заснули один за другим: сначала Ыш, потом Джейк, Сюзанна. Последним – Эдди.

Ну… не совсем последним. Роланд мог уловить едва слышный шепоток людей по другую сторону холма к югу от них, тех самых, что шли следом и наблюдали за ними. Скорее всего они не решались приблизиться и обнаружить свое присутствие. Слух у Роланда был очень острым, но люди эти находились слишком далеко, чтобы он мог разобрать слова. До него донеслось с десяток реплик, потом кто-то громко икнул. И воцарилась тишина, если не считать легкого шороха ветра в кронах деревьев. Роланд лежал тихо, вглядываясь в темное небо, на котором не светилось ни одной звезды, ожидая, когда встанет Сюзанна. Она и встала.

Но еще раньше Джейк, Эдди и Ыш ушли в Прыжок.