Текст книги "Жребий Салема"

Глава вторая
Сьюзен (I)

1

Бен сидел на скамейке в парке, когда заметил, что за ним наблюдают. Девушка очень привлекательная, с шелковым шарфиком на мягких светлых волосах. В руках у нее была книга, а рядом лежали этюдник и какой-то предмет, похожий на уголь для рисования. Был вторник, 16 сентября – первый день занятий в школе, – и парк, как по волшебству, вдруг притих, лишившись самых шумных своих завсегдатаев. Здесь осталось лишь несколько стариков, коротавших время на скамейках возле военного мемориала, да кое-где гуляли матери с малышами. И еще эта девушка, устроившаяся в тени старого сучковатого вяза.

Она, перехватив его взгляд, смутилась. Девушка посмотрела в книгу, потом на него и смутилась еще больше. Явно не зная, как лучше поступить, она сначала встала, но потом снова села.

Бен поднялся и направился к ней, держа в руках свою книгу – вестерн в мягкой обложке.

– Здравствуйте, – приветливо произнес он. – Мы знакомы?

– Нет, – ответила она. – А вы… вы ведь Бенджамен Миерс, верно?

– Верно, – не скрывая удивления, подтвердил он.

Она нервно засмеялась, лишь на мгновение задержав его взгляд в надежде распознать его намерения. Она явно не принадлежала к тем, кто заговаривает в парке с незнакомыми мужчинами.

– Я уже решила, что мне мерещится. – На коленях у нее лежал его второй роман, «Воздушный танец», со штампом городской библиотеки. Она показала на фотографию четырехлетней давности на задней сторонке обложки. На мальчишеском лице с пугающе серьезным выражением светились темные глаза.

– С таких, на первый взгляд необъяснимых, случайностей и берут начало династии, – заметил он, и эта шутливая фраза вдруг повисла в воздухе как пророчество. За ними, громко вереща, плескались в воде малыши, а мать просила Родди не раскачивать сестренку так высоко. Сестренка же раскачивалась все выше и выше, стараясь достать до самого неба. Ее развевающееся платьице Бену суждено было запомнить на долгие годы, будто эта картинка оказалась вырезана из огромного пирога времени. Такие сцены сохраняются в памяти, только если в этот момент между двумя людьми вдруг пробегает искра.

Девушка засмеялась и протянула ему книгу.

– А можно получить ваш автограф?

– На библиотечном экземпляре?

– Я его выкуплю и заменю другим.

Бен достал из кармана автоматический карандаш, открыл книгу на форзаце и спросил:

– А как вас зовут?

– Сьюзен Нортон.

Он быстро написал: «Сьюзен Нортон, самой красивой девушке в парке. С наилучшими пожеланиями, Бен Миерс». Потом подписался и поставил число.

– Теперь вам придется ее украсть, – сказал он, возвращая книгу. – «Воздушный танец», увы, больше не издается.

– Я достану книгу у букинистов в Нью-Йорке. – Девушка помолчала и, поколебавшись, добавила, задержав взгляд чуть дольше: – Это очень хороший роман.

– Спасибо. Когда я достаю эту книгу и пролистываю, то сам удивляюсь, как ее напечатали.

– А вы часто ее берете в руки?

– Да, но стараюсь избавиться от дурной привычки.

Девушка улыбнулась, и они оба рассмеялись, сразу почувствовав себя легко и непринужденно. Вспоминая позже, как естественно все произошло, Бен неизменно ощущал беспокойство. Как будто ими двигал рок, замысливший перемолоть людские судьбы в жерновах мироздания с одному ему ведомой целью.

– Я читала и «Дочь Конвея». Она мне очень понравилась. Вам, наверное, это все говорят.

– К сожалению, крайне редко, – честно признался он. Миранде эта книга тоже нравилась, но его приятели особого восторга не проявили, а критики разнесли в пух и прах. Причем не по существу, а так, из профессиональной вредности. На то они и критики – чего с них взять?!

– А мне понравилось.

– А последнюю вы читали?

– «Билли просит продолжать»? Пока еще нет. Мисс Куган из аптекарского магазина говорит, что она неприличная.

– Черт, да она почти что пуританская! – возмутился Бен. – Да, язык там грубоват, но если описывать необразованных деревенских парней, то… Послушайте, а как насчет содовой с мороженым? Я бы с удовольствием угостил вас, да и сам полакомился!

Она заглянула ему в глаза в третий раз. И тепло улыбнулась.

– Я согласна. У Спенсера она просто восхитительная!

Так все началось.

2

– Это и есть та самая мисс Куган? – тихо спросил Бен, глядя на высокую дородную женщину в белой униформе с красным нейлоновым передником. Ее подкрашенные синим волосы обрамляли голову ступенчатыми завитками.

– Она самая. Вечером каждого четверга она наведывается в библиотеку с маленькой тележкой и заказывает столько книг, что мисс Старчер буквально лезет на стенку.

Они сидели на обтянутых красной кожей табуретах возле сатуратора и пили каждый свой напиток: он – содовую с шоколадом, она – с клубникой. Заведение Спенсера служило заодно местным автовокзалом, и через старомодную арку им было видно зал ожидания, в котором одиноко сидел молодой человек в форме ВВС. У его ног стоял чемодан, лицо было угрюмым.

– Судя по виду, он не очень-то рад, что надо ехать, – сказала Сьюзен, проследив за взглядом Бена.

– Наверное, отпуск кончился, – предположил Бен и подумал, что сейчас она наверняка спросит, служил ли он сам. Но ошибся.

– Скоро и я уеду на одном из таких автобусов рейсом в десять тридцать. И – прощай, Салемс-Лот! И на моем лице, наверное, радости будет не больше, чем у этого парня.

– А куда?

– Думаю, что в Нью-Йорк. Посмотрю, удастся ли мне наконец стать самостоятельной.

– А чем здесь плохо?

– В Лоте? Я его обожаю! Но тут живут мои родители, и я все время чувствую себя под их неусыпным контролем. А это не жизнь! К тому же Лот мало что может предложить молодой честолюбивой девушке. – Сьюзен пожала плечами и наклонила голову, чтобы отпить содовую через соломинку. На загорелой шее красиво проступили мышцы. Цветастое платье подчеркивало изящную фигуру.

– А чем бы вы хотели заняться?

Сьюзен снова пожала плечами.

– Я получила степень бакалавра в Бостонском университете… правда, толку от него мало. Специализация – искусство, да еще английский как непрофилирующая дисциплина. Полный набор для образованных дурочек. Меня не научили даже оформлять офис. Некоторые из моих школьных подруг устроились секретаршами и сейчас отлично зарабатывают, а я же умею только печатать на машинке.

– И что же тогда остается?

– Ну… может, какое-нибудь издательство, – неуверенно предположила она. – Или журнал… а может, рекламный бизнес. Там нужны люди, которые смогут нарисовать по указке. А это я сумею. У меня подготовлен портфолио с образцами моих работ.

– А у вас уже есть предложения от кого-то? – мягко поинтересовался Бен.

– Нет… нет. Но…

– Ехать в Нью-Йорк без предложений не имеет смысла, – заметил он. – Уж поверьте – в поисках работы вы там стопчете каблуки.

– Я вам верю. – Сьюзен натянуто улыбнулась.

– А тут вам удается продать свои работы?

– О да! – Сьюзен неожиданно рассмеялась. – На сегодня моей самой большой удачей была сделка с корпорацией «Синекс». Та перед открытием в Портленде нового кинотеатра купила оптом двенадцать картин, чтобы украсить фойе. Заплатили семьсот долларов. И я смогла внести первый взнос за свою маленькую машину.

– В Нью-Йорке вам надо снять в гостинице номер на неделю, может, больше, и показать ваш портфолио в каждом издательстве, которое удастся найти. Договоритесь о встрече за полгода, чтобы редакторы и нужные сотрудники не оказались заняты. Но Бога ради, не питайте иллюзий насчет большого города!

– Ну а вы? – спросила она, вынув изо рта соломинку и переключившись на креманку с мороженым. – Что вас привело в процветающий город Джерусалемс-Лот, штат Мэн, с населением в тысячу триста человек?

Бен пожал плечами.

– Пытаюсь написать роман.

Она оживилась.

– В нашем городе? А о чем? И почему здесь? Вы…

Бен с серьезным видом посмотрел на девушку.

– У вас мороженое капает.

– Правда? Ой, извините. – Сьюзен вытерла стакан салфеткой. – Я вовсе не хотела ничего выпытывать. Вообще-то я не такая несдержанная.

– Вам не за что извиняться, – успокоил Бен. – Писатели любят говорить о своих книгах. Иногда, лежа в кровати, я представляю себе, как даю интервью «Плейбою». Пустая трата времени! Они берут интервью только у тех, чьи книги популярны среди студентов.

Молодой человек в форме ВВС поднялся. Возле здания, шипя пневматическими тормозами, остановился междугородний автобус.

– В детстве я прожил четыре года в Салемс-Лоте. На Бернс-роуд.

– На Бернс-роуд? Но там же сейчас ничего нет, кроме маленького кладбища. Его называют Хармони-Хилл.

– Я жил там со своей тетей Синди, Синтией Стоуэнс. Мой отец умер, а мать… с ней случилось нечто вроде нервного срыва. И она отправила меня к тете Синди, пока не сумеет прийти в себя. Тетя Синди посадила меня в автобус и отправила к матери примерно через месяц после большого пожара. – Бен посмотрел на себя в зеркало, висевшее на стене за сатуратором. – Я плакал, когда автобус увозил меня от матери и когда он же увозил меня из Джерусалемс-Лота, от тети Синди.

– А я родилась как раз в тот год, когда случился большой пожар, – сказала Сьюзен. – Самое важное событие, произошедшее в этом городе, я благополучно проспала!

– Выходит, вы на семь лет старше, чем мне показалось в парке, – засмеялся Бен.

– Правда? Спасибо… – Она выглядела польщенной. – А дом вашей тети, наверное, сгорел?

– Да, – подтвердил он. – Ту ночь я отлично помню. К нам постучались люди с ранцевыми огнетушителями и сказали, что надо уходить. Это было нечто! Тетя Синди суетилась, собирая вещи и укладывая их в свою машину. Господи, что за ночь!

– У нее имелась страховка?

– Нет, но дом она снимала и все ценное мы успели перенести в машину. Кроме телевизора. Мы пытались его поднять, но не смогли даже оторвать от пола. У него был семидюймовый экран с увеличительной линзой перед кинескопом. Чертовски искажал изображение. К тому же он показывал всего один канал, по которому в основном гоняли музыку кантри да фермерские новости.

– И вы приехали сюда писать книгу? – удивилась Сьюзен.

Бен ответил не сразу. Мисс Куган распаковывала блоки сигарет, чтобы выставить образцы на витрине возле кассы. Аптекарь мистер Лабри сновал за высоким прилавком с лекарствами как привидение. Парень в форме ВВС ждал у двери автобуса, когда водитель вернется из туалета.

– Да, – подтвердил Бен и, повернувшись, впервые открыто посмотрел на нее. Очень миловидное лицо с открытым взглядом голубых глаз и чистым высоким загорелым лбом. – Ваше детство прошло здесь?

– Да.

– Тогда вы меня поймете, – кивнул он. – Я тут вырос, и Салемс-Лот навсегда поселился у меня в душе. Когда я вернулся, то чуть не проехал мимо, потому что боялся, что здесь все изменилось.

– Тут ничего не меняется, – сказала Сьюзен. – Или почти ничего.

– С мальчишками Гарденеров я играл в войну на болотах, в пиратов – на пруду, в захват флага и прятки – в парке. После моего отъезда из Салемс-Лота нам с матерью довелось пожить в разных неблагополучных местах. Когда мне было четырнадцать, мама покончила с собой, и я остался сиротой. Но жизнь перестала быть волшебством уже задолго до этого. И все, что от этого волшебства осталось, находилось – и продолжает находиться – здесь, в Салемс-Лоте. Город мало изменился. И Джойнтер-авеню выглядит так, будто на нее смотришь сквозь тонкую ледяную пластинку, как если бы в ноябре в баке с водой образовалась корка льда, которую, аккуратно постучав по бокам, можно освободить из плена и вытащить, а потом поглядеть сквозь нее на детство. Изображение расплывчатое и нечеткое, в каких-то местах вообще ничего не видно, но все равно общую картину разобрать можно.

Он замолк, удивляясь, что произнес целую речь.

– Вы говорите в точности так, как пишете! – произнесла восхищенно Сьюзен.

Бен засмеялся.

– Раньше я никогда не произносил ничего подобного. Во всяком случае, вслух.

– А что вы делали после того, как ваша мама… после ее смерти?

– Так, болтался, – ответил он коротко. – Ешьте мороженое.

Она послушалась, и какое-то время оба молчали. Наконец Сьюзен снова заговорила:

– Кое-что все-таки изменилось. Мистер Спенсер умер. Вы помните его?

– Еще бы! Каждый четверг тетя Синди выбиралась в город за покупками в магазине Кроссена и отправляла меня сюда выпить шипучки из корнеплодов. Тогда тут продавали настоящую, бочковую. Тетя давала мне пятицентовик, завернутый в носовой платок.

– А в мое время шипучка стоила уже десять центов. А вы помните, что Спенсер всегда приговаривал?

Бен сгорбился, вывернул одну руку, будто пальцы скрючены артритом, и, скривив кончик рта, прошамкал полушепотом:

– Ох, парень! Угробишь ты свой мочевой пузырь!

Звонкий смех Сьюзен взметнулся к лопастям вентилятора, медленно вращавшимся под потолком. Мисс Куган подозрительно покосилась на парочку.

– Точно! Только меня он называл подругой.

Они обменялись довольными взглядами.

– А как насчет того, чтобы сходить вечером в кино? – предложил Бен.

– Я – с удовольствием.

– И где тут ближайший кинотеатр?

Она хихикнула:

– «Синекс» в Портленде. Тот самый, где фойе украшено бессмертными полотнами Сьюзен Нортон.

– Так я и думал! А какие фильмы вам нравятся?

– Приключенческие, с погонями на автомобилях.

– Ладно! А вы помните кинотеатр «Нордика»? Он был прямо в городе.

– Да, но в шестьдесят восьмом году он закрылся. Я ходила туда на свидания вчетвером, когда училась в старшей школе. Если фильм был дрянной, мы бросались в экран коробками из-под поп-корна. – Она снова хихикнула. – А таких фильмов было много!

– Там часто крутили старые фильмы с продолжением. «Человек-ракета». «Возвращение человека-ракеты». «Молот-Каллахэн и бог смерти Вуду».

– Я этого не застала.

– А что сейчас в этом здании?

– Агентство недвижимости Ларри Крокетта, – ответила Сьюзен. – Думаю, что «Нордика» закрылась, не выдержав конкуренции с кинотеатром под открытым небом для автомобилистов в Камберленде. И, конечно, телевидением.

Они немного помолчали, задумавшись каждый о своем. Часы на стене показывали 10:45.

Потом оба одновременно произнесли: «А помните…» – и расхохотались так громко, что мисс Куган принялась так откровенно их разглядывать и даже мистер Лабри удивленно приподнял брови.

Они поболтали еще минут пятнадцать, пока Сьюзен вдруг не вспомнила, что ей надо еще кое-что сделать, но заверила, что к половине восьмого обязательно освободится. Они разошлись в разные стороны, оба удивляясь тому, как легко и естественно чувствовали себя в обществе друг друга.

Бен направился по Джойнтер-авеню и на углу Брок-стрит задержался, чтобы еще раз бросить взгляд на Марстен-Хаус. Он вспомнил, как большой лесной пожар 1951 года дошел до самого дома, но потом вдруг ветер переменился.

Может, ему следовало сгореть, подумал Бен. Может, так было бы лучше.

3

Нолли Гарденер вышел из здания муниципалитета и присел на ступеньки рядом с Паркинсом Гиллеспи как раз в тот момент, когда Бен и Сьюзен входили в кафе Спенсера на автовокзале. Паркинс курил сигарету и чистил пожелтевшие от никотина ногти перочинным ножом.

– Этот парень вроде писатель? – поинтересовался Нолли.

– Да.

– А с ним была Сьюзи Нортон?

– Да.

– Интересно, – заметил Нолли, подтягивая форменный ремень. На груди у него важно поблескивала звезда помощника шерифа. Он специально заказывал ее на складе, поскольку город не располагал средствами на приобретение жетонов для своих блюстителей порядка. У Паркинса такая звезда тоже была, но носил он ее в бумажнике, что не укладывалось у Нолли в голове. Конечно, все в городе знали, что он констебль, но ведь существует же традиция, не говоря уже об ответственности!

И блюститель закона обязан постоянно об этом помнить. Вот Нолли помнил постоянно, хотя и занимал должность помощника шерифа всего на полставки.

От неловкого движения лезвие ножа соскользнуло и Паркинс порезался.

– Вот черт! – тихо ругнулся он.

– Ты думаешь, он настоящий писатель, Парк?

– Уверен. У нас в библиотеке есть три его книжки.

– Он пишет про то, что было на самом деле, или выдумывает?

– Выдумывает! – Паркинс убрал нож и вздохнул.

– Флойду Тиббитсу не понравится, что кто-то заигрывает с его девчонкой.

– Они не женаты, а она совершеннолетняя.

– Флойду это точно не понравится.

– Флойд может нагадить себе в шляпу и носить ее задом наперед – мне до лампочки, – отозвался Паркинс. Он раздавил докуренную сигарету на ступеньках, достал из кармана коробочку из-под пастилок от кашля и убрал окурок в нее.

– А где этот писатель обосновался?

– В пансионе Евы, – ответил Паркинс, изучая порез. – Он на днях наведывался к Марстен-Хаусу и разглядывал его. Со странным выражением лица.

– Странным? Это каким?

– Просто странным! – Паркинс достал пачку сигарет. Солнце приятно ласкало лицо. – А потом отправился к Ларри Крокетту. Хотел снять дом.

– Дом Марстена?

– Да.

– Он что – псих?

– Кто его знает?! – Паркинс согнал муху с колена и проводил ее взглядом. – У старины Ларри Крокетта хватало работы в последнее время. Я слышал, что он продал прачечную.

– Старую прачечную самообслуживания?

– Да.

– Да что в ней можно устроить?

– Понятия не имею.

– Ладно. – Нолли поднялся и снова поправил ремень. – Пойду-ка пройдусь по городу.

– Давай, – отозвался Паркинс, закуривая новую сигарету.

– Не хочешь составить компанию?

– Нет, я еще посижу здесь.

– Ладно, увидимся.

Нолли спустился по ступенькам, размышляя (уже не в первый раз), когда же наконец Паркинс решит уйти на пенсию и освободит для Нолли полную ставку. Как, черт возьми, можно искоренить преступность, если все время сидеть на ступеньках муниципалитета?

Паркинс с усмешкой наблюдал за удаляющейся фигурой. Нолли неплохой парень, но уж больно ретивый. Затем он снова достал нож и принялся обрабатывать ногти.

4

Джерусалемс-Лот был образован в 1765 году, за целых пятьдесят пять лет до Миссурийского компромисса, по которому штат Миссури был принят в Союз как рабовладельческий, а штат Мэн – как свободный. Двухсотлетний юбилей города торжественно отпраздновали в парке фейерверком и праздничным шествием. Тогда от отлетевшей искры бенгальского огня на маленькой Дебби Форестер загорелся маскарадный костюм индийской принцессы, а шесть перебравших спиртного горожан оказались в кутузке, куда Паркинс Гиллеспи отправил их протрезветь.

Своим названием Джерусалемс-Лот был обязан весьма прозаическому событию. Один из первых поселенцев – суровый долговязый фермер по имени Чарлз Белкнап Таннер – разводил свиней, и у него был боров по кличке Джерусалем. Однажды во время кормежки этот боров вырвался из загона и сбежал в лес, где одичал и стал опасным. Таннер годами отваживал детишек от своих угодий. Перегнувшись через ограду, он кричал зловещим, каркающим голосом: «Не ходите, дети, в лес – там вас боров страшный съест!» Предупреждение подействовало, и название прижилось. Это свидетельствует в общем-то только об одном: в Америке даже свинья может обрести бессмертие – ведь первоначально под Джерусалемс-Лотом имелся в виду лес, где хозяйничал сбежавший боров[2]2
  Английское слово «lot» имеет несколько значений, в т. ч. «участок земли», «жребий», «судьба» и др.


[Закрыть].

Главная улица называлась раньше Портленд-Пост-роуд, а в 1896 году была переименована – в честь Элиаса Джойнтера, который на протяжении шести лет являлся членом палаты представителей (пока в пятьдесят восемь не умер от сифилиса). Он был одним из трех знаменитостей, которыми и мог похвастаться город за всю свою историю. Другими являлись боров Джерусалем и Красотка Энн Баттс, сбежавшая в 1907 году в Нью-Йорк и пробившаяся в знаменитое бродвейское шоу «Девушки Зигфилда».

Джойнтер-авеню пересекала Брок-стрит ровно посередине, а сам город имел почти круглые очертания (лишь на востоке его граница казалась слегка приплюснутой руслом реки Ройал). На карте пересекающиеся главные улицы напоминали перекрестие оптического прицела.

Северо-западная часть города, сплошь покрытая деревьями, лежала на возвышенности, которую счел бы существенной разве что уроженец Среднего Запада. Гряда старых и усталых холмов, испещренных дорогами, спускалась к городу, и на последнем из них стоял Марстен-Хаус.

На северо-востоке местность была открытой, здесь через сенокосы несла свои воды река Ройал, за долгие годы смывшая берега почти до основания. Через нее был перекинут небольшой деревянный мост, за которым река, неспешно изгибаясь, текла на север, где у границы города под тонким слоем земли находились залежи гранита. За сотни тысяч лет река образовала здесь ущелье высотой почти в пятьдесят футов, которое мальчишки прозвали Пьяным Прыжком. Много лет назад Томми Ратбан – любивший выпить брат Вирджа Ратбана – искал, где бы справить малую нужду, и свалился тут в воду. Река Ройал снабжала водой насыщенный фабриками округ Андроскоггин, но сама всегда была чистой. Единственным производством, когда-либо имевшимся в Джерусалемс-Лоте, являлась лесопилка, да и ту давно закрыли. В летние месяцы на мосту всегда можно было застать рыболовов, которые практически никогда не уходили с пустыми руками.

Юго-восточная часть города была самой живописной. Пожар сюда не добрался и не оставил после себя уродливых отметин. По обе стороны Гриффен-роуд земля принадлежала Чарлзу Гриффену – владельцу крупнейшей молочной фермы к югу от Меканик-Фоллс. Со Школьного холма был виден гигантский коровник, чья блестящая алюминиевая крыша сверкала на солнце, как чудовищный гелиограф. В этой части города имелись и другие фермы, а также немало домов, купленных клерками, ездившими на работу в Портленд или Льюистон. Осенью до Школьного холма доносился запах гари с выжженных после сбора урожая полей. Внизу стояли наготове машины добровольной пожарной охраны, с высоты казавшиеся игрушечными. Урок 1951 года не прошел впустую и запомнился надолго.

А юго-запад оккупировали дома на колесах, образуя некий своеобразный пояс астероидов со всем, что этому сопутствует: автомобильные свалки; связки покрышек; пустые банки из-под пива; сохнущее белье на веревках между импровизированными столбами; стойкий запах нечистот из наспех оборудованных септических резервуаров. Стационарные дома там больше смахивали на сараи, но при этом почти из каждого торчала сверкающая антенна от цветного телевизора, купленного в кредит. Во дворах лачуг и домов на колесах было полно детей, игрушек, пикапов, мотосаней и мотоциклов. Некоторые передвижные жилища содержались в порядке, однако большинство владельцев считали уборку пустой тратой времени. Густым зарослям одуванчиков и пырея никто не мешал расти до щиколоток. Возле городской черты, там, где Брок-стрит переходила в Брок-роуд, стояла закусочная «У Делла», в которой по пятницам играла рок-группа, а по субботам – небольшой оркестр. В 1971 году здание сгорело, но было отстроено заново. Для большинства местных ковбоев и их подружек это было единственным местом, куда можно прийти развлечься, выпить пива и подраться.

Большинство телефонных линий обслуживало по два, четыре или даже шесть абонентов, поэтому недостатка в пище для сплетен не ощущалось. Во всех маленьких городках скандалы никогда не затухают надолго, они тлеют постоянно, как угли в жаровне, готовые в любой момент ярко вспыхнуть. Большинство скандалов рождалось именно в этой части города, хотя свою лепту изредка вносили и жители более престижных районов.

Городское правление избиралось общим собранием. С 1965 года постоянно поднимался вопрос о переходе к выборному городскому совету, который бы дважды в год отчитывался перед жителями по финансовым вопросам, однако эта идея неизменно проваливалась. Город не рос достаточно быстро для того, чтобы неэффективность старых методов управления бросалась в глаза, хотя столь допотопная форма демократии и приводила в отчаяние новых поселенцев. На собрании избирали трех членов городского управления, констебля, попечителя по призрению бедных, попечителя учебных заведений, а также секретаря муниципалитета (чтобы зарегистрировать машину, нужно было отправиться в самый конец Тэггарт-Стрим-роуд и не испугаться двух бегавших по двору злющих псов). Добровольному пожарному депо город выделял символические ассигнования в размере трехсот долларов год, но оно в основном служило клубом по интересам для городских пенсионеров. Впечатлений, полученных во время сезона сжигания травы, им с избытком хватало для обсуждения в течение целого года. В городском правлении не имелось отдела коммунальных служб, поскольку в ведении города не было ни водоснабжения, ни газопровода, ни канализации, ни электричества. Линии электропередачи спускались к городу по широкой просеке, проложенной через лесные массивы на холмах, и одна из опор стояла совсем близко к Марстен-Хаусу, охраняя его, будто инопланетный часовой.

О событиях в мире, о войнах и правительственных кризисах Салемс-Лот узнавал в основном от Уолтера Кронкайта[3]3
  Бессменный ведущий вечернего выпуска новостей Си-би-эс с 1962 по 1981 г.


[Закрыть]. Да, конечно, Поттеры потеряли во Вьетнаме своего мальчика, а сын Клода Боуи наступил на пехотную мину и вернулся домой на протезе, но он устроился работать на почте, где помогал Кенни Дэйнису, так что с ним все было в порядке. Мальчишки носили волосы длиннее, чем их отцы, и не так часто причесывались, но на этом, пожалуй, все видимые перемены и заканчивались. Когда старшеклассники отказались от предписанной традицией формы одежды на выпускном балу, Эгги Корлисс написала об этом в камберлендский «Леджер», но она писала туда каждую неделю, в основном бичуя пьянство и восхваляя принятие Иисуса как своего Спасителя.

Кое-кто из молодежи принимал наркотики. В августе сын Горация Килби Фрэнк предстал перед судьей и был оштрафован на пятьдесят долларов (судья согласился, что он выплатит штраф из денег, которые заработает доставкой газет), но главной проблемой являлось спиртное. Как только возрастной ценз на употребление алкоголя снизили до восемнадцати лет, молодые люди стали пропадать в заведении Делла. Они возвращались домой, едва держась на ногах, и время от времени даже разбивались насмерть. Так, в частности, произошло с Билли Смитом, который убил себя и свою подружку Лаверн Дьюб, врезавшись в дерево на Дип-Кат-роуд на скорости девяносто миль в час.

Но во всем остальном горожане имели весьма приблизительное представление о ситуации в стране. Время обходило город стороной. В таком чудесном месте не могло произойти ничего плохого. Только не в Салемс-Лоте!

5

Энн Нортон гладила белье, когда в дом влетела дочь с пакетом овощей и, сунув ей под нос книгу с худощавым парнем на задней стороне обложки, начала взахлеб что-то рассказывать.

– Давай помедленнее, – сказала мать. – Выключи телевизор и начни сначала.

Сьюзен так и сделала, и с экрана исчез Питер Маршалл, раздававший тысячи долларов в телеигре «Проще простого». Слушая рассказ дочери о знакомстве с Беном Миерсом, миссис Нортон заставляла себя понимающе и доброжелательно кивать, хотя в голове сразу замигал предупреждающий желтый сигнал светофора, включавшийся каждый раз, когда Сьюзен рассказывала о новом ухажере. Мать никак не могла поверить, что Сьюзи уже выросла и может интересовать мужчин, но сегодня желтый сигнал мигал ярче обычного.

– Интересно, – произнесла она, расправляя на гладильной доске рубашку мужа.

– Он такой милый, – сказала Сьюзен. – И очень естественный.

– Надо же! – Миссис Нортон поставила утюг на подставку, и тот недовольно зашипел. Сама же она взяла сигарету с журнального столика и опустилась в кресло-качалку у окна. – А ты уверена, что с ним все в порядке, Сьюзи?

Сьюзен вызывающе улыбнулась.

– Конечно, я уверена! Он похож… даже не знаю… на учителя колледжа или кого-то вроде этого.

– Говорят, Безумный Бомбист[4]4
  Джордж Метески – маньяк, устроивший в 1950-е гг. десятки взрывов в общественных местах Нью-Йорка. Пресса окрестила его Безумным Бомбистом.


[Закрыть] был похож на садовника, – задумчиво заметила миссис Нортон.

– Глупости! – жизнерадостно отреагировала Сьюзен, использовав выражение, которое неизменно возмущало мать.

– Покажи мне книгу! – Миссис Нортон протянула руку.

Сьюзен передала ей роман, неожиданно вспомнив описанную там сцену гомосексуального изнасилования в тюремной камере.

– «Воздушный танец», – прочитала миссис Нортон название и начала листать.

Сьюзен обреченно ждала. Она не сомневалась, что мать обязательно раскопает эту сцену. Так всегда бывало.

Легкий полуденный ветерок шевелил желтые занавески на кухне, которую мать называла буфетной, будто они жили в роскошном особняке. Их уютный кирпичный дом было непросто обогреть зимой, зато летом в нем царила приятная прохлада. Дом стоял на небольшом склоне возле Брок-стрит, и из окна, возле которого сидела миссис Нортон, открывался живописный вид на город. Он особенно впечатлял зимой, когда на заснеженные просторы падали длинные тени домов, казавшиеся желтыми от света электрических ламп.

– Мне кажется, я читала рецензию на эту книгу в портлендской газете. Не особо хвалебную.

– А мне роман нравится! И автор тоже! – упрямо произнесла Сьюзен.

– Может, Флойду он тоже понравится, – проговорила миссис Нортон как бы между прочим. – Тебе надо их познакомить.

Сьюзен почувствовала, что начинает злиться. Она-то уже решила, что все выяснения отношений, связанные с ее взрослением, остались в прошлом, и вот на тебе! Мать снова пыталась навязать ей свои представления о жизни, совершенно не воспринимая ее как самостоятельную личность, имевшую право жить и поступать по-своему.

– Мы уже говорили о Флойде, мама! И тебе отлично известно, что еще ничего не решено.

– В газете говорилось, что в романе есть описание жутких тюремных сцен. О сексе между парнями.

– Ради Бога, мама! – Сьюзен нервно вытащила себе сигарету из пачки.

– И злиться тут нечего, – хладнокровно заметила миссис Нортон. Она вернула книгу дочери и стряхнула пепел с сигареты в керамическую пепельницу в форме рыбы. Эта пепельница, подаренная матери какой-то подругой по женскому клубу, всегда вызывала в Сьюзен необъяснимое раздражение. В сбрасывании пепла рыбе в рот было что-то противоестественное.

– Я уберу овощи, – сказала Сьюзен, поднимаясь.

– Я просто имела в виду, что если вы с Флойдом собираетесь пожениться… – невозмутимо продолжила миссис Нортон.

Теперь раздражение переросло в настоящий приступ ярости.

– С чего ты взяла?! Я когда-нибудь такое говорила?!

– Я подумала…

– Ты подумала неправильно! – горячо возразила Сьюзен, хотя и понимала, что это не совсем так. Однако в последние недели она чувствовала, что охладевает к Флойду.

– Я подумала, что если ты встречаешься с парнем полтора года, – продолжила, не сдаваясь, мать, – то ваши отношения уже миновали ту невинную стадию, когда просто гуляют, взявшись за руки.

– Мы с Флойдом больше, чем друзья, – согласилась Сьюзен ровным голосом: пусть теперь поломает голову, что это значит!

Дальнейшая беседа происходила уже без слов, хотя ее содержание не вызывало сомнений у обеих.

– Ты спала с Флойдом?

– Не твое дело.

– Что тебе до этого Бена Миерса?

– Не твое дело.

– Ты что – собираешься в него влюбиться и наделать глупостей?