Текст книги "Жребий Салема"

Он был горбуном с искривленной шеей, как будто Господь раздраженно дернул его за голову, прежде чем позволил появиться на свет. Длинные руки, свисавшие, как у обезьяны, почти до колен, обладали невероятной силой. Когда ремонтировали магазин скобяных товаров, четыре человека с трудом затащили старый сейф в кузов автофургона, а Дад в одиночку сумел не только опустить его на землю, но и дотащить до восточной части свалки. От напряжения жилы на руках тогда вздулись, как переплетенные канаты, а набухшие на лбу и шее вены походили на толстую проволоку в синей оплетке.

Дад любил свалку. Ему нравилось гонять мальчишек, приходивших бить бутылки, и направлять машины на разгрузку в нужное место. Ему нравилось копаться в мусоре, что было его законным правом. Наверное, над ним смеялись, завидев шагающим по горам мусора в сапогах и резиновых перчатках, с пистолетом в кобуре, рюкзаком за плечами и ножом в руке. Пускай смеются! На свалке попадалась медная проволока, а иногда даже медные кожухи в пришедших в негодность двигателях, а за медный лом в Портленде давали неплохие деньги. На свалке встречались старые комоды, стулья и диваны, которые еще можно было отремонтировать, а потом продать антикварам. Дад надувал антикваров, антиквары надували туристов, и все были в выигрыше: разве не так устроен весь мир? Пару лет назад он нашел кровать со сломанной рамой и продал какому-то педику из Уэллса за двести баксов. Этот педик чуть с ума не сошел от радости, что приобрел настоящий раритет из Новой Англии, не зная, как тщательно Дад оттирал шкуркой надпись на передней спинке кровати «Сделано в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган».

На дальнем конце была свалка старых автомобилей: «бьюиков», «фордов», «шевроле» и всяких прочих. Господи, чего только люди не оставляли в брошенных машинах! Самым ценным там были радиаторы, но и карбюраторы, предварительно вымочив в керосине, можно было продать по семь долларов за штуку. А чего стоили ремни вентилятора, фонари заднего хода, крышки прерывателя-распределителя, ветровые стекла, рулевые колеса, коврики…

Да, свалка – это чудесное место! Диснейленд и Шангри-Ла в одном флаконе. Но самым лучшим на свалке были даже не деньги, вырученные от продажи хлама и спрятанные в черной коробке, которую он закопал под креслом.

Самым лучшим был огонь и… крысы!

Утром по воскресеньям и четвергам и вечером по понедельникам и пятницам Дад жег мусор на отдельных участках свалки. Особенно красиво разведенный огонь выглядел вечерами. Даду нравились неяркие с розовым отливом языки пламени, которые вспыхивали на зеленых пластиковых пакетах с мусором, пачках старых газет и картонных коробках. Но утренние процедуры были лучше из-за крыс.

Дад устроился в кресле и наблюдал, как огонь постепенно распространялся и в небо, прогоняя чаек, устремлялись клубы черного дыма. Скоро побегут крысы, и Дад ждал их появления с пистолетом двадцать второго калибра в руке.

Крысы появлялись полчищами. Огромные, грязно-серые, с розовыми глазами. Бока усеяны блохами и клещами, а хвосты похожи на толстую розовую проволоку. Дад обожал стрелять крыс.

– Ты покупаешь много патронов, Дад, – говорил Джордж Миддлер из магазина скобяных товаров своим противным голосом, выкладывая на прилавок коробки с боеприпасами. – Счет опять выставишь городу?

Это была старая шутка. Несколько лет назад Дад предъявил Биллу Нортону квитанцию об оплате двух тысяч патронов «дум-дум» и попросил возместить расходы, но в ответ тот просто выставил его за дверь.

– Ты же понимаешь, Джордж, – отвечал Дад, – это все ради блага общества!

Ну вот, показалась первая толстая крыса. Это будет Джордж Миддлер. Крыса слегка приволакивала заднюю лапу, и во рту у нее торчал сморщенный кусок куриной печенки.

– Привет, Джордж, и прощай! – произнес Дад и нажал на курок.

Звук выстрела был негромким и совсем не впечатлял, но крыса дважды перевернулась и осталась лежать, дергая лапками. Пули «дум-дум» знали свое дело. Когда-нибудь он обзаведется «магнумом» сорок пятого калибра или триста пятьдесят седьмого калибра и посмотрит, что тогда будет за эффект.

А теперь следующая. Эта будет потаскушка Рути Крокетт – та самая, что всегда ходит в школу без лифчика и, завидев Дада на улице, пихает локтем подружку и хихикает. Бах! Прощай, Рути.

Крысы опрометью бросились искать спасения на дальнем краю свалки, но Даду удалось подстрелить еще шесть штук. Неплохой результат для одного утра – ничего не скажешь! Если пойти и поглядеть, то клещи будут разбегаться с их остывающих тел как… как крысы с тонущего корабля!

Эта мысль показалась Даду на редкость забавной, и он, запрокинув назад нелепо повернутую голову, разразился громким раскатистым смехом, а огонь продолжал плясать на мусоре неровными языками пламени.

Жизнь удивительно хорошая штука!

11

Полдень.

Долгий гудок городской сирены возвестил начало перемены во всех трех школах и наступление полудня. Второй член городского правления и владелец фирмы «Страхование и недвижимость Южного Мэна» Лоренс Крокетт отложил книгу, которую читал («Сексуальные рабыни сатаны») и проверил, правильно ли ходят наручные часы. Затем подошел к двери и повесил табличку «Вернусь в час». Его распорядок дня никогда не менялся. Он отправится в кафе «Экселлент», возьмет два чизбургера с овощами и приправой, чашку кофе и выкурит сигару, любуясь ножками официантки Паулин.

Подергав за ручку и убедившись, что дверь заперта, он направился по Джойнтер-авеню. Остановившись на углу, бросил взгляд на Марстен-Хаус. Перед входом в дом, сверкая на солнце, стоял автомобиль. Лоренс снова почувствовал смутное беспокойство. Больше года назад он продал в одном пакете Марстен-Хаус и заброшенную городскую прачечную. За всю его жизнь это была самая необычная сделка, хотя чего-чего, а сомнительных сделок на счету Лоренса было предостаточно. Машина скорее всего принадлежала некоему Стрейкеру, Р. Т. Стрейкеру, от которого только сегодня утром он получил письмо.

Человек с таким именем появился в офисе Крокетта июльским вечером чуть больше года назад. Прежде чем войти, он немного постоял на тротуаре. Несмотря на жару, мужчина был одет в темную тройку, однако на лысом, как бильярдный шар, черепе не было заметно ни малейших следов испарины. На резко очерченном лице глазные впадины казались высверленными под черными как смоль бровями. В руке мужчина держал тонкий черный портфель. В тот момент Ларри находился в офисе один. Секретарша – девушка из Фалмута, с выдающейся во всех отношениях грудью – работала у него только до обеда, а вторую половину дня трудилась в офисе адвоката в Гейтс-Фоллс.

Лысый мужчина опустился в кресло для клиентов, положил портфель на колени и молча уставился на Ларри Крокетта. Прочитать что-нибудь в его глазах было невозможно, и Ларри это не понравилось. Он любил заранее определять по глазам, чего именно хотелось клиенту, еще до того как тот открывал рот. Этот же мужчина не остановился перед доской с фотографиями выставленных на продажу домов, не протянул руки, не представился и даже не поздоровался.

– Чем могу служить? – поинтересовался Ларри.

– Меня направили приобрести в вашем чудесном городе недвижимость для жилья и бизнеса, – ответил тот. Он говорил таким же бесстрастным и лишенным жизни голосом, каким сообщают прогноз погоды в справочной службе по телефону.

– Так это замечательно! – воскликнул Ларри. – У нас есть несколько отличных домов, которые вас наверняка заинтере…

– В этом нет необходимости, – прервал его лысый, поднимая руку. Ларри поразился невероятной длине его пальцев: средний был не меньше четырех дюймов. Может, даже все пять. – Для бизнеса нас вполне устроит помещение за зданием муниципалитета. То, что выходит в парк.

– Да, оно продается. Раньше там была прачечная самообслуживания, но год назад она закрылась. Она вполне подойдет вам, если вы…

– А для жилья, – снова прервал его лысый мужчина, – мы хотели бы приобрести дом, который в городе известен как Марстен-Хаус.

Ларри был ошеломлен, но он слишком долго занимался этим бизнесом, чтобы ничем не выдать своего изумления.

– Вот как?

– Да. Меня зовут Стрейкер. Ричард Трокетт Стрейкер. Все бумаги должны быть оформлены на мое имя.

– Отлично! – отозвался Ларри. В серьезности намерений клиента сомневаться не приходилось. – За Марстен-Хаус просят четырнадцать тысяч долларов, хотя, возможно, мне удастся убедить владельцев немного снизить цену. Что касается старой прачечной…

– Так не пойдет. Я уполномочен заплатить один доллар.

– Один?.. – Ларри чуть повернул голову, как обычно делают, когда не уверены, что расслышали.

– Да. Одну минуту.

Длинные пальцы Стрейкера скользнули по замку портфеля, расстегнули его и вытащили голубую прозрачную папку с бумагами.

Ларри нахмурился и молча ждал.

– Пожалуйста, прочитайте. Так будет быстрее.

Откинув пластиковую обложку, Ларри посмотрел на первый лист с видом человека, который делает одолжение сумасшедшему. Его взгляд скользнул по документу и, выхватив какие-то строчки, остановился на них.

Стрейкер тонко улыбнулся, достал из кармана золотой портсигар и выбрал сигарету. Постучав ею по крышке, он чиркнул спичкой, и кабинет наполнил резкий аромат турецкого табака.

Следующие десять минут в кабинете царило молчание, нарушаемое только тихим гулом вентилятора и доносившимся с улицы приглушенным шумом проезжавших машин. Докурив сигарету до конца, Стрейкер раздавил пальцами тлеющий окурок и закурил новую.

Потрясенный Ларри поднял голову – на его лице не было ни кровинки.

– Это какая-то шутка! Кто вас прислал? Джон Келли?

– Я не знаю никакого Джона Келли. И это не шутка.

– Эти бумаги… Акт отказа от права, скрепленный печатью… Земля… Господи, да вы знаете, что этот участок стоит полтора миллиона долларов?!

– Не смешите меня! – холодно заметил Стрейкер. – Он стоит четыре миллиона. А когда построят торговый центр, станет еще дороже.

– И чего вы хотите? – спросил Ларри внезапно охрипшим голосом.

– Я уже говорил вам, чего хочу. Мы с партнером собираемся открыть в этом городе бизнес. А жить намереваемся в Марстен-Хаусе.

– Какой еще бизнес? «Убийство инкорпорейтед»?

Стрейкер холодно улыбнулся.

– Боюсь, что речь идет о самом обыкновенном мебельном магазине. С упором на антиквариат для ценителей. Мой партнер является в этом настоящим докой.

– Чушь! – уже не сдерживался Ларри. – Марстен-Хаус вы могли бы купить за восемь с половиной кусков, а прачечную – за шестнадцать. Ваш партнер наверняка это знает. И вам обоим отлично известно, что в городе нет рынка для эксклюзивной мебели и антиквариата.

– Мой партнер весьма сведущ во всех вопросах, представляющих для него интерес, – заверил Стрейкер. – Он знает, что ваш город стоит на шоссе, по которому ездят туристы и дачники. Они и составят основную клиентуру. Но вас это совершенно не касается. Вы убедились, что с бумагами все в порядке?

Ларри постучал по столу голубой папкой.

– Похоже, что так. Но меня вам провести не удастся, что бы вы там ни говорили.

– Разумеется, нет! – Стрейкер говорил подчеркнуто вежливо, но в его тоне звучало презрение. – Насколько я знаю, у вас в Бостоне имеется адвокат. Некий Фрэнсис Уолш.

– Откуда вам это известно? – поразился Ларри.

– Это не важно. Покажите бумаги ему. Он подтвердит их законность. Земля, на которой собираются построить торговый центр, станет вашей, если вы выполните три условия.

– Ну вот, – с явным облегчением отозвался Ларри. – Есть условия! – Он откинулся на спинку кресла, выбрал сигару из керамической коробки на столе и, чиркнув спичкой о кожаную подошву ботинка, раскурил ее. – Похоже, теперь поговорим по существу. Выкладывайте!

– Первое. Вы продаете мне Марстен-Хаус и помещение для бизнеса за один доллар. Собственником дома является риелторская фирма в Бангоре, а здание прачечной принадлежит портлендскому банку. Я уверен, что оба продавца не станут возражать, если вы покроете разницу до минимально приемлемой цены. С учетом ваших комиссионных, разумеется.

– Откуда у вас эта информация?

– Это вас не касается, мистер Крокетт. Условие номер два. Вы никому не станете рассказывать о нашей сегодняшней сделке. Никому. Если возникнут вопросы, вы скажете только то, что я уже говорил: мы два партнера, которые собираются открыть бизнес, ориентированный на туристов и дачников. Это очень важно!

– Я не болтлив.

– И все же я хочу, чтобы вы осознали всю серьезность этого условия. Может так случиться, мистер Крокетт, что рано или поздно вам захочется рассказать кому-то, какую удачную сделку вы сегодня совершили. Если вы это сделаете, я об этом узнаю. И уничтожу вас. Это понятно?

– Звучит как цитата из дешевого шпионского фильма!

Хотя Ларри и отреагировал нарочито небрежно, но в душе он ощутил неприятный холодок страха. Обыденность, с которой прозвучала угроза, была похожа на небрежность кивка при встрече, что придавало угрозе зловещую достоверность. И откуда, черт возьми, этот тип узнал про Фрэнка Уолша? О нем не было известно даже жене!

– Вы понимаете меня, мистер Крокетт?

– Да, – сказал Ларри. – Я умею держать язык за зубами.

– Разумеется. Поэтому я и обратился к вам. – Губы Стрейкера тронула тонкая улыбка.

– А третье условие?

– В доме нужно кое-что подремонтировать.

– С этим трудно не согласиться, – кивнул Ларри.

– Мой партнер намеревается заняться этим лично. Но ему нужен помощник. Время от времени я буду обращаться с просьбой найти рабочих, которые доставят в дом или магазин определенные грузы. И вы никому не станете об этом рассказывать. Это понятно?

– Да, понятно. Но вы сами ведь не из этих краев, не так ли?

– А это имеет какое-то значение? – удивленно приподнял брови Стрейкер.

– Конечно! Здесь не Бостон и не Нью-Йорк. Я, конечно, буду держать рот на замке, но люди все равно начнут болтать. Чего стоит одна старая сплетница по имени Мейбл Уэртс, что живет на Рейлроуд-стрит. Она сутками напролет не выпускает из рук бинокля…

– Меня не беспокоят горожане. Не беспокоят они и моего партнера. Обыватели, как крикливые сороки на телефонных проводах, всегда перемывают косточки приезжим. Но скоро они привыкнут и потеряют интерес.

– Дело ваше, – пожал плечами Ларри.

– Вот именно, – согласился Стрейкер. – Вы будете сами оплачивать услуги, но сохраните чеки и квитанции, а мы компенсируем все затраты. Согласны?

Будучи по натуре человеком осторожным, Ларри имел репутацию одного из лучших игроков в покер в округе Камберленд. И хотя внешне он оставался спокойным, внутри у него все трепетало. Еще бы – этот псих предлагал ему сделку, которая бывает только раз в жизни, если вообще бывает! Наверное, его босс – сумасшедший миллиардер-затворник, который…

– Мистер Крокетт? Я жду ответа.

– У меня тоже есть два условия, – сказал Ларри.

– Вот как? – На лице Стрейкера отразился вежливый интерес.

– Во-первых, я хотел бы проверить эти бумаги. – Ларри постучал по голубой папке.

– Разумеется.

– Во-вторых, если вы затеваете здесь что-то незаконное, я не желаю об этом ничего знать. Под этим я подразумеваю…

Но он не договорил. Стрейкер откинул голову назад и разразился сухим безжизненным смехом.

– Я сказал что-то забавное? – поинтересовался Ларри без тени улыбки.

– О… а… нет, разумеется, мистер Крокетт. Прошу извинить меня за несдержанность. Ваши слова позабавили меня по причинам, не связанным с вами. Так что вы хотели сказать?

– Ваши ремонтные работы. Я не собираюсь участвовать в поставках, которые могут выйти мне боком. Если вы хотите гнать здесь спиртное, изготавливать ЛСД или взрывчатку для какой-нибудь радикальной группировки хиппи, то я в этом не участвую.

– Согласен, – заверил Стрейкер. Его лицо снова стало серьезным. – Так мы договорились?

– Если бумаги окажутся в порядке, полагаю, что да, – согласился Ларри, продолжая испытывать непонятное сомнение. – Хотя со стороны это выглядит слишком уж для меня выгодным.

– Сегодня понедельник, – сказал Стрейкер. – Договоримся о встрече в четверг после обеда?

– Лучше в пятницу.

– Хорошо, пусть будет пятница! – Он поднялся. – До свидания, мистер Крокетт.

С бумагами все оказалось в порядке. Бостонский адвокат Ларри подтвердил, что участок под строительство торгового центра был приобретен на имя подставной компании «Континентал лэнд энд риелти», имевшей офис в Кэмикал-бэнк-билдинг в Нью-Йорке. В самом офисе оказались только покрытые пылью картотечные шкафы.

Стрейкер вернулся в пятницу, и Ларри подписал все необходимые бумаги. Его не оставляло чувство, что он совершает большую ошибку, впервые нарушая правило, которое неукоснительно соблюдал всю жизнь, а именно: не гадить там, где живешь. Глядя, как Стрейкер убирает в портфель бумаги на собственность Марстен-Хауса и прачечной, он осознал, что, несмотря на щедрое вознаграждение, оказался обычной пешкой в руках нового владельца и его отсутствующего партнера мистера Барлоу.

За августом наступила осень, а затем пришла зима, и постепенно Ларри успокоился. К весне он уже почти не вспоминал о сделке, за которую получил бумаги, хранившиеся теперь в депозитной ячейке портлендского банка.

И тут стали происходить необычные события.

Полторы недели назад к нему заявился писатель по фамилии Миерс и поинтересовался, можно ли снять Марстен-Хаус в аренду, а узнав, что дом продан, как-то странно посмотрел на Ларри.

Вчера почтальон принес ему тубус и письмо от Стрейкера. Точнее, не письмо, а короткую записку: «Пожалуйста, повесьте объявление, которое находится в тубусе, в окне магазина. Р. Т. Стрейкер». Само объявление оказалось плакатом, причем довольно скромным: «Открытие через неделю. «Барлоу и Стрейкер». Стильная мебель. Антиквариат. Заходите посмотреть». Ларри тут же поручил Ройалу Сноу повесить его в витрине.

И вот теперь он смотрел на Марстен-Хаус, и вдруг кто-то взял его за локоть:

– Уснул на ходу, Ларри?

Вздрогнув от неожиданности, тот обернулся и увидел Паркинса Гиллеспи, закуривающего сигарету.

– Нет, – ответил Ларри и нервно засмеялся. – Просто задумался.

Паркинс взглянул на Марстен-Хаус, рядом с которым сверкал на солнце хромом дорогой автомобиль, и потом посмотрел на старую прачечную с новым объявлением в окне.

– Ты же встречался с ними, верно?

– Только с одним. В прошлом году.

– С мистером Барлоу или мистером Стрейкером?

– Стрейкером.

– И как он тебе?

– Трудно сказать, – ответил Ларри, чувствуя, как вдруг пересохли губы. – Мы говорили только о делах. Но с виду вполне приличный.

– Хорошо. Это хорошо. Пойдем, я провожу тебя до кафе.

Когда они переходили улицу, Лоренсу Крокетту почему-то пришла мысль о сделке с дьяволом.

12

Час дня.

Сьюзен Нортон вошла в салон красоты и, улыбнувшись Бэбс Гриффен – старшей сестре Хэла и Джека, – сказала:

– Я так рада, что у тебя нашлось время без предварительной записи.

– В середине недели клиентов не много, – отозвалась та, включая вентилятор. – Как же душно! Похоже, что будет гроза.

Сьюзен взглянула на безоблачно синее небо.

– Думаешь?

– Думаю. И как будем укладывать?

– Поестественней, – ответила Сьюзен, думая о Бене Миерсе. – Как будто я сюда и не заходила.

– Все об этом просят, – со вздохом призналась Бэбс.

С ее дыханием донесся запах фруктовой жвачки. Бэбс поинтересовалась, видела ли Сьюзен объявление об открытии нового мебельного магазина в здании старой прачечной. Судя по всему, довольно дорогой. И хорошо бы там нашелся фонарь в пару к тому, что у нее уже есть! И как здорово, что она уехала от родителей и теперь живет в городе! И правда лето было хорошим. Как жалко, что оно кончается!

13

Три часа дня.

Бонни Сойер лежала на огромной двуспальной кровати. Ее дом на Дип-Кат-роуд был не какой-то развалюхой на колесах, а настоящим солидным строением с фундаментом и подвалом. Муж Редж зарабатывал механиком хорошие деньги в автомастерской Джима Смита в Бакстоне.

На Бонни были только прозрачные голубые трусики, и она нетерпеливо посмотрела на часы на тумбочке – 15:02. Куда он запропастился? Как будто отвечая на этот немой вопрос, дверь едва заметно приоткрылась, и в щель боязливо заглянул Кори Брайант.

– Все в порядке? – шепотом спросил он. Кори исполнилось всего двадцать два года, и последние два он работал в телефонной компании. Его первый роман с замужней женщиной – особенно такой потрясающей, как обладательница титула «Мисс округ Камберленд 1973», – вселял в него нервный трепет и вожделение.

– Ну конечно, милый, – улыбнулась Бонни, показав безупречные зубки. – Иначе в тебе бы уже прострелили дырку, сквозь которую можно смотреть телевизор.

Он вошел на цыпочках, смешно позвякивая инструментами на монтерском поясе.

Бонни хихикнула и открыла объятия:

– Кори, ты просто прелесть! И ужасно мне нравишься!

Кори уставился на темное пятно, просвечивающее под голубым нейлоном трусиков, и желание захлестнуло его. Он бросился к Бонни, и их соитие сопровождалось громким стрекотом цикад в лесу.

14

Четыре часа пополудни.

Закончив на сегодня работу, Бен Миерс отодвинулся от стола. Он не стал делать традиционного перерыва на прогулку в парке, чтобы успеть выполнить свою дневную норму и отправиться к Нортонам на ужин с чистой совестью.

Взмокший от пота Бен поднялся и потянулся, прислушиваясь к хрусту косточек в спине. Он достал из шкафа у изголовья кровати свежее полотенце и отправился вниз принять душ, пока другие постояльцы не вернулись домой и там не выстроилась целая очередь.

Перебросив полотенце через плечо, он уже повернулся, чтобы уйти, но, поразмышляв, вернулся к окну, где краем глаза заметил что-то необычное. Причем необычное было не в городе, мирно дремавшем под лазурно-синим небом, которым так славится Новая Англия в последние погожие дни уходящего лета.

Ему были видны двухэтажные домики с плоскими темными крышами на Джойнтер-авеню, парк, в котором вернувшиеся из школы детишки играли, ссорились и катались на велосипедах, и северо-западная часть города, где Брок-стрит исчезала за отрогом холма, покрытого лесом. Его взгляд невольно остановился на прогалине, где Бернс-роуд упиралась в Брукс-роуд и поднималась к Марстен-Хаусу, возвышавшемуся над городом.

Отсюда дом казался игрушечным, и Бену это нравилось. Такой дом не представлял угрозы – его можно было просто взять в руку и раздавить ладонью.

На дорожке перед Марстен-Хаусом стояла машина.

Бен замер с полотенцем через плечо, чувствуя, как его охватывает необъяснимый ужас, и даже не пытаясь понять его природу. На двух окнах отвалившиеся ставни были заменены новыми, отчего дом стал выглядеть слепым и таинственным.

Губы Бена беззвучно шевелились, словно произнося какие-то неведомые ему самому слова.

15

Пять часов пополудни.

Мэтью Берк с портфелем в левой руке вышел из здания средней школы и направился на парковку, где стоял его старенький «шевроле», так и ездивший на зимней резине.

Хотя шестидесятитрехлетнему Мэтью оставалось всего два года до обязательного выхода на пенсию, он по-прежнему имел полную нагрузку аудиторных занятий по английскому и активно занимался внеклассной работой. Осенью эта работа заключалась в постановке школьного спектакля, и сейчас он как раз закончил чтение водевиля в трех актах под названием «Проблема Чарли» и определился с составом. Ему с трудом удалось отобрать с десяток учеников, которые способны хотя бы выучить роль (и произнести свои реплики – пусть и дрожащим голосом и с деревянным видом), да трех парнишек, не лишенных искры Божьей. В пятницу он окончательно решит с составом, а затем начнутся репетиции. Постановка должна быть готова к 30 октября. Мэтью полагал, что школьному спектаклю вполне достаточно походить на консервированный суп компании «Кэмпбелл» – безвкусный, но и не особенно противный. На спектакль придут родители, и они будут точно в восторге. Театральный критик из камберлендской газеты «Леджер» разразится хвалебной статьей, что исправно делал в отношении всех местных постановок, за что ему, собственно, и платили. Главная героиня (в этом году ее роль, наверное, исполнит Рути Крокетт) обязательно влюбится в какого-нибудь члена труппы и скорее всего потеряет невинность после торжественной вечеринки по поводу удачно прошедшего спектакля. А затем Мэтью возобновит работу «Дискуссионного клуба».

В шестьдесят три года Мэтью по-прежнему нравилось преподавать. Недостаток строгости не позволял ему продвинуться по служебной лестнице (для заместителя директора он обладал слишком мечтательным взглядом), но самому ему никогда не мешал. Он декламировал сонеты Шекспира в классах, в которых летали бумажные самолетики и плевались шариками жеваной бумаги. Не обращал внимания, что ему на стул подкладывали кнопки, и рассеянно смахивал их рукой, предлагая ученикам открыть учебник на четыреста шестьдесят седьмой странице. Находил в ящике письменного стола, куда лез за сочинениями, сверчков, лягушек, а однажды даже черного полоза длиной целых семь футов.

Он бороздил просторы английского языка подобно одинокому и на удивление смиренному Старому Моряку[6]6
  Здесь имеется в виду «Поэма о старом моряке» Сэмюэла Кольриджа, которая считается отправной точкой развития английского романтизма.


[Закрыть]: на первом уроке – Стейнбек, на втором – Чосер, на третьем – главное предложение, на четвертом, после которого шел перерыв на обед, – функции герундия. Его пальцы были вечно желтыми, но не от никотина, а от мела, чьи следы выдавали не менее стойкую зависимость.

Он не пользовался у детей особой симпатией. Он не был похож на мистера Чипса – учителя из романа Джеймса Хилтона, – который прозябает в забытом Богом уголке Америки в ожидании, когда Росс Хантер обратит внимание на его таланты. Однако его уважали, и многие ученики на его примере осознали, что преданность делу, какой бы эксцентричной и жалкой ни казалась, может быть достойна уважения. Мэтью Берк любил свою работу.

Он сел в машину, слишком сильно выжал педаль газа, и мотор заглох. Подождав, он снова завел двигатель и, настроив радио на портлендскую станцию с рок-н-роллом, прибавил звук почти до максимума. Ему нравился рок-н-ролл. Выезжая со стоянки задом, он снова заглох, и пришлось заводить двигатель по новой.

Мэтью жил в маленьком домике на Тэггарт-Стрим-роуд, и к нему редко заглядывали гости. Он никогда не был женат, а из родственников имелся только брат, который жил в Техасе, работал на нефтяную компанию и никогда не писал. Но Мэтью привык к одиночеству и ничуть им не тяготился.

Притормозив на пересечении Джойнтер-авеню с Брок-роуд, он повернул в сторону дома. Тени стали длинными, а дневной свет окрасился в ровные золотистые тона, как на картинах французских импрессионистов. Слева показался Марстен-Хаус, и Мэтью невольно задержал на нем взгляд.

– Ставни! – громко произнес он, стараясь перекричать радио. – Ставни снова на месте!

Взглянув в зеркало заднего вида, он заметил, что на дорожке возле дома стоял автомобиль. Мэтью преподавал в Салемс-Лоте с 1952 года, но никогда прежде не видел у входа машин.

– Неужели там кто-то поселился? – спросил он сам себя и продолжил путь.

16

Шесть часов вечера.

К удивлению отца Сьюзен Билла Нортона – первого члена городского правления Салемс-Лота, – Бен Миерс ему понравился. И даже очень.

Билл был крупным, крепко сложенным черноволосым мужчиной, который сумел не располнеть и после пятидесяти. В юности, не закончив последнего класса школы, он с благословения отца отправился служить на флот, а вернувшись, начал вставать на ноги, проявляя недюжинное упорство и целеустремленность. В двадцать четыре года он все-таки решил сдать экзамены за школьный курс и получил аттестат. Билл не относился к тем заносчивым трудягам, что отличаются крайней нетерпимостью к интеллектуалам в силу того, что по объективным причинам или по собственной лени они сами не получили достойного образования. Однако Билл терпеть не мог хлюпиков, как он называл некоторых длинноволосых одноклассников с телячьим взглядом, которых Сьюзен иногда приглашала домой. Особенно его раздражало в них отсутствие основательности. Он не разделял симпатии жены к Флойду Тиббитсу, с которым Сьюзи встречалась после окончания школы, но и особого раздражения тот в нем не вызывал. У Флойда имелась приличная работа, и Билл считал его умеренно серьезным. К тому же он был местным. Впрочем, к местным можно было отнести и Бена Миерса.

– Только не доставай его насчет легкомыслия, – попросила Сьюзен, услышав звонок и поднимаясь открыть дверь. На ней было легкое зеленое платье, а волосы собраны сзади и схвачены широкой лентой.

– Можешь на меня положиться, Сьюзи, – засмеялся Билл. – Когда это я тебя подводил?

Смерив его недоверчивым взглядом, она нервно улыбнулась и направилась к двери.

Парень оказался худощавым и подвижным, с приятным лицом и копной густых черных волос, явно недавно вымытых. Одежда Биллу тоже понравилась: новые джинсы и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами.

– Бен, это мои родители – Билл и Энн Нортон. Мама, папа, это Билл Миерс.

– Здравствуйте! Рад познакомиться.

Он сдержанно улыбнулся миссис Нортон, и та ответила:

– Здравствуйте, мистер Миерс. Мы впервые видим живого автора воочию. Для Сьюзен это настоящее событие!

Он снова улыбнулся.

– Все в порядке. Я вовсе не маститый классик и себя не цитирую.

– Здравствуйте, – произнес Билл и поднялся из кресла. Своим трудом он пробился в профсоюзные лидеры в портлендских доках, и его рукопожатие было крепким и сильным. Рука у Миерса оказалась твердой и вовсе не рыхлой, как бывает у домашних хлюпиков, и Биллу это понравилось. Тогда он перешел к следующему испытанию. – Хотите пива? У меня там есть охлажденное, – махнул он в сторону задней веранды, которую пристроил собственными руками. Хлюпики неизменно отказывались – большинство из них курили травку и не могли позволить себе испортить кайф.

– С удовольствием, – отозвался Бен с улыбкой. – Надеюсь, у вас его хватит.

Билл расхохотался.

– Наш человек! Пошли.

При звуке этого смеха с женщинами, так похожими друг на друга, произошла странная метаморфоза, как будто беспокойство одной из них телепатически перешло к другой: Энн Нортон нахмурилась, а лоб Сьюзен, наоборот, разгладился.

Билл провел Бена на веранду. На табуретке стоял ящик со льдом, в котором лежали банки с пивом. Вытащив одну, Билл бросил ее Бену, и тот ловко ее поймал, стараясь не взбалтывать.

– Хорошо у вас тут, – сказал Бен, разглядывая жаровню на заднем дворике. Она была сложена из кирпичей, и над ней струился раскаленный воздух.

– Я тут все делал своими руками, так что по-другому и быть не может, – пояснил Билл.

Бен не отрываясь сделал несколько больших глотков, после чего рыгнул. Еще один балл в его пользу.

– Вы понравились Сьюзи, – сказал Нортон.

– Она очень хорошая девушка.

– К тому же практичная, – добавил Нортон, тоже рыгнув. – Она говорит, что вы написали три книги. И их издали.