Текст книги "Ухожу в Stand Up! Полное руководство по осуществлению мечты от Американской школы комедии"

Комедия пороков

Скупой, взбалмошный, пошлый, неврастеник, нетактичный, самовлюбленный, нетерпимый, бестолковый, придурковатый – эти слова описывают человеческие недостатки. Когда сценический персонаж комика является олицетворением каких-нибудь из недостатков, такой вид стендапа называется комедией пороков.

Существует два ключевых момента при создании такого стендапа. Комик, выступающий в этом жанре, не должен знать о существовании своих пороков. Скупердяй не осознает, что он скуп, тупой не понимает, что он туп, и т. д. Стендапы Эми Шумер могут быть скабрезными – например, шуточки про то, как выглядят ее нестираные трусы. Но она знает, что это непристойно, потому нельзя считать это комедией пороков.

Второй нюанс таков: если недостаток оскорбительный, например нетерпимость, из материала должно быть ясно, что на нем специально сделан акцент, чтобы поглумиться. Его надо высмеять, а не принимать за реальную, пусть даже и противоречивую точку зрения. Иначе публика возненавидит такого комика.

Сара Сильверман – одна из самых искусных юмористов комедии пороков. Ее образ откровенно нетерпимый и нетактичный, и ей совершенно невдомек, что она этим грешна, а если ей намекают на подобное, это ее оскорбляет и озадачивает:

Я как-то встречалась с парнем, наполовину черным, и он бросил меня, потому что я чертова неудачница, сама не понимаю, как это вылетело у меня изо рта, такая я пессимистка – ох, неловкая ситуация вышла, – я сказала, что он наполовину белый. И он меня бросил. Сейчас, конечно, это просто смешно, но, оказалось, нужно быть предусмотрительнее. Сейчас-то мне совершенно ясно, почему он послал меня: да у него просто низкая самооценка. Понимаете? С этим тяжело тягаться. У всех есть такие знакомые, которые, ну вот что им не скажи, они перевернут и услышат все в самом негативном ключе. Понимаете, о чем я? А он? Да я ему комплимент отвесила, так? Другими словами, я предположила, что он был бы люксовым рабом. В старину ведь. Не сейчас же. И что же он сделал? Это все проходит через чудаковатую машину самооценки Руба Голдберга[16]16
  Голдберг более всего известен серией карикатур, в которых фигурирует так называемая «машина Руба Голдберга» – чрезвычайно сложное, громоздкое и запутанное устройство, выполняющее очень простые функции (например, огромная машина, занимающая целую комнату, цель которой – передвижение ложки с пищей от тарелки до рта человека).


[Закрыть], долетает до его ушей, и он слышит что-то херовое. Уж тут я бессильна. Я не могу контролировать то, что ему там слышится. Придется научиться себя любить. До того, как я смогу перестать ненавидеть эту братию. Всю целиком.

Подача этих шуток и образ непроходимой тупицы делают очевидным тот факт, что Сара Сильверман предлагает нам посмеяться и над ней, и над ее спесью. Если бы присутствовал хотя бы малейший намек на то, что эти размышления – реальная точка зрения рассудительного человека, мы были бы слишком заняты своей ненавистью, и времени посмеяться бы не осталось.

У комиков, которые предпочитают этот вид стендапа, в арсенале есть два вида оружия: они могут заставить аудиторию смеяться с ними и над ними. Как в случае с моей ученицей, актрисой и стендап-комиком Кейт Редвей. Ее порок вполне себе безобидный: девушку озадачивает то, что многие воспринимают как само собой разумеющееся. В этом замешательстве на Кейт находит озарение:

Я больше в церковь не хожу, потому что они все еще читают Библию, а я ее уже прочитала. И потом, в Библии есть кое-чего, что я никак в толк не возьму.

Например, почему у Господа был всего один сын? Разве Иисус был такой занозой в заднице, что Господь сказал: «О, нет уж, одного, пожалуй, будет достаточно». В Библии не сказано, что Иисус был таким проблемным ребенком. И потом, Мария делала всю грязную работу. Расскажите ей про равноправие в браке! Почему Господь занимался всем чем угодно, только не помогал ей по дому? И давайте признаем: Господь – не самый заботливый отец. Он почти никогда не разговаривал с Иисусом. Зато постоянно трепался с Моисеем. «Я тут, в кустах, у меня тут с десяток предписаний, бери ручку, записывай». Я думаю, за всю свою жизнь Иисус задал Господу всего один вопрос: «Почему ты оставил меня?» А Господь и на него-то не ответил. А ведь это чертовски хороший вопрос.

Стив Мартин, юморист комедии пороков, один из самых успешных комиков. Он перестал выступать со стендапами в 1981-м по той же причине, почему «Битлз» перестали давать живые концерты в 1966-м: его не было слышно даже через мощную звуковую систему стадиона, потому что восторженные поклонники вопили все выступление. Такая фанатская одержимость уничтожила успешную карьеру стендапера.

Сценический образ Мартина был пародией на разностороннего артиста шоу-бизнеса. Он делал все: был комиком, пародистом, фокусником, танцором и певцом. Самое поразительное, что он не был способен ни на что из вышеперечисленного. У его шуток часто не было явных панчлайнов, пародии напоминали лишь его самого, а когда он танцевал, складывалось ощущение, что его бьет током. Когда он показывал фокусы, ничего в итоге не получалось, а если и получалось, то выходило из-под контроля. Когда он скручивал животных из воздушных шариков, они не то что на животных не походили, они получались такими бесформенными, что и шарики-то едва напоминали. Сам же он слепо игнорировал свою неумелость и явно считал себя самым изысканным, самым улетным, самым сексуальным, самым крутым эксцентричным артистом, когда-либо ступавшим на сцену. Это и была его комедия пороков.

Вот отрывок из стендапа Мартина на тему того, как он знакомится с девушками:

А так я знакомлюсь с девушками. Секрет в том, что я круто выгляжу. Самое важное – это превосходный подкат: у тебя в руках напиток, подходишь к девушке и начинаешь (он «изысканно» отпивает из своего стакана, небрежной походкой подходит к девушке):

– Сам-то я зашибаю огромные деньги. (Делает еще глоток и смакует его) Я участник рынка ценных бумаг, если что. (Огромная самодовольная улыбка) Не уверен, разбираешься ли ты в ЦЕННЫХ бумагах или нет, но если ты в теме, то это ты оценишь… я купил картон, когда он стоил еще 14 центов за тонну. (Невероятно довольный собой, делает еще глоток и смакует его) Сейчас он подскочил аж до 16 центов, так что… (Невообразимо доволен собой) А я же купил-то 3 тонны, так что выходит… (Закрывает глаза, пытаясь подсчитать в уме. Долгая пауза. Делает еще глоток) Ну прикинула, да? Ага, вот взял тут себе новую машину, считай, есть повод для гордости. (Большая самодовольная ухмылка) Ну знаешь, как бывает, когда берешь себе новую тачку, никак не дождешься, чтоб выбраться на ней куда-нибудь… это имиджевая машина: автобус компании «Грейхаунд» 1965 года. Я в него сильно вложился: новую наклейку собаки на борт приклеил. Знаешь, что самое крутое ПОМИМО того, что в нем можно перевозить 30 тонн багажа? Катая девушек, можно предложить: «Не хочешь переместиться на заднее сиденье»? И у тебя будет где-то 30 попыток.

У образа Стива Мартина был комедийный архетип – идиот. Он имел огромный успех у своего поколения. (Первый фильм, в котором он снялся и был соавтором сценария, так и назывался – «Идиот».) Джерри Льюис был лучшим идиотом своего времени. Ларри Дэвид в сериале «Умерь свой энтузиазм» был прекрасным идиотом нового тысячелетия. Его из колеи выбивало то, что остальных лишь слегка и недолго раздражало. Он придавал глобальный характер самым банальным вещам. Создавал много шума из ничего. Он бы не стал ничего игнорировать. Он вцеплялся, словно собака в кость. Как заноза в заднице. За это мы его и любим.

Зрители обожают комиков, выступающих в жанре комедии пороков, отчасти потому, что их уязвимость настолько очевидна. Они даже не пытаются скрыть свои пороки, так как не осознают, что они у них есть. Потому персонаж получается такой человечный и узнаваемый. Боже, ему никогда не нравится, за какой столик его сажают в ресторанах. Ну прямо как мой дядя Чарли! А еще зрителям нравится чувство превосходства над комиками с пороками: мы знаем их лучше, чем они сами себя.

Если хочешь двигаться в направлении комедии пороков, ступай смело на этот путь. Ты идешь верным курсом.

Комедия персонажей

Если в стендапе сценический образ чрезмерно приукрашен, это уже комедия персонажей. Этот вид отличается от акт-аута. Когда Ричард Прайор изображает других героев своего рассказа, например владельца гангстерского клуба или футболиста Джима Брауна – это акт-аут. Но вот Гилберт Готтфрид, наоборот, всегда предстает перед зрителями в выдуманном им амплуа. Каждый раз, когда он выходит к публике, он перевоплощается в своего персонажа. Будучи гостем на ток-шоу, он в образе. Если он озвучивает рекламу или фильм, то делает это голосом своего персонажа. Все его творчество – сплошь выступления в этом амплуа. Вот что такое комедия персонажей. Зрители знают, что этот персонаж существует только на сцене. Подобный сценический образ не похож ни на одного реального человека. Он явно выдуманный. Пи-Ви Герман, Стив Мартин, Джеки «Момс» Мейбли и временами (объясню чуть позже) Энди Кауфман могут служить примером этого вида стендапа.

Обычно, когда вы читаете материал комиков, у вас складывается хорошая, хоть и неполная картинка относительно того, что происходит. Их сценический образ и эмоции ярко отражены в словах, которые они произносят со сцены. Чего не скажешь о комедии персонажей. Этот вид стендапа преимущественно реализуют визуальными факторами: то, как комик выглядит, что на нем надето, какая у него стрижка, какое он производит впечатление и что делает на сцене. Тут скорее важно не ЧТО он произносит, а КАК.

То, что вылетает изо рта Гилберта Готтфрида, намеренно выдается за банальные, старомодные, а частенько еще и похабные шуточки:

Домовладелец показывает семейной паре потенциальную квартиру. Муж смотрит наверх и говорит: «Секундочку, в этой квартире нет потолка». На что домовладелец отвечает: «Да подумаешь, соседи сверху не так уж часто тут и шастают».

Если бы мы судили о Гилберте Готтфриде, лишь читая его материал, мы бы решили, что он графоман. Но это не так, он смешной и оригинальный. И делает его таким придуманный им персонаж. Он не разговаривает с нами, а надрывает глотку. Он не смотрит на нас, а косится, словно ему невыносимо больно. Он агрессивен. Мы его раздражаем. Это наша вина, что ему приходится выкрикивать свои шутки, ведь если он их будет рассказывать спокойно, до нас просто не дойдет. Чем хуже эти шутки, тем сильнее мы смеемся, глядя на его изнурительные попытки донести их до нас.

Пи-Ви Герман – по-детски непосредственный персонаж, созданный Полом Рубенсом. Его коронная остроумная ответочка «Ты-то понятно, а я?» была в ходу в начальной школе где-то в 1950-х. Его игра – смесь комедии персонажей и комедии реквизита. В этом виде стендапа все шутки связаны с подручными предметами. Так, на шоу у Леттермана на Хэллоуин он вышел в костюме дьявола, полез в сумку и достал детское голубое платьишко. На немой вопрос Леттермана Пи-Ви объяснил: «Дьявол в голубом платье», что было отсылкой к рок-н-ролльному хиту Митча Райдера. Как и у Гилберта Готтфрида, шутки Пи-Ви заведомо неудачные. Комедия заключается не в словах, а в самом персонаже. Это карикатурный, непосредственный человечек в сереньком костюме и красной бабочке, с тонким детским голоском и маниакальным смехом, иногда он пользуется помадой, может быть милым, но внезапно способен превратиться в сорванца. Он таскает с собой сумку с игрушками, одеждой, забавными безделушками и другой ерундой и шутит про этот хлам. Что еще важно, он, словно ребенок, придумывает и погружается в собственные миры, и они становятся его детской игровой площадкой. И нас приглашают поиграть. Но он, словно тот мальчишка – хозяин мячика, дает нам понять: раз мяч его, то и правила за ним. Он, может, и ведет себя глупо и непосредственно, но все равно он тут главный. Его выступление не ограничивается одними лишь шутками. Нам выпадает возможность вернуться в детство с Пи-Ви. А это увлекательно.

Энди Кауфман был мастером комедии персонажей. Ну, по крайней мере, я более чем уверен, что так и было. Я так говорю потому, что у Энди Кауфмана больше, чем у какого-либо другого комика, стиралась та самая грань между реальностью и игрой. Порой сложно было сказать, играет ли он или что-то обескураживающее происходит в реальности.

Продюсеры передачи Saturday Night Live так и не смогли это понять, когда он проходил пробы. Нерешительно запинаясь вначале, он продолжил проникновенным чтением текста песни «Парк МакАртур», известной своим слезливым и претенциозным текстом. Вот припев:

 
Кто-то под дождем оставил пирог,
Не думаю, что взять его я бы смог.
Его так долго пришлось выпекать,
И рецепт мне потом где же взять?
 

Когда Кауфман читал эти бессодержательные строки, он выглядел так, словно ему доверили что-то важное. Когда он закончил, у него на лице отразилась победоносная и совершенно непосредственная улыбка. Он ничего не сказал, но выглядел так, словно думал про себя: «Я это сделал! Вам понравилось?» Человек, проводивший прослушивание, так и не смог понять, что он только что увидел – комедийное выступление или странного чувака, который каким-то образом попал на пробы и не понимал, что все то, что он только что исполнил, невольно вышло уморительным. Кауфмана попросили повторить все это. Тогда он спросил: «Точно так же?», ему ответили: «В точности, если получится». Кауфман проделал все то же самое, повторив свое неуверенное скомканное начало. Все его прослушивание целиком – не только часть с песней, но и когда казалось, что он общается с организаторами – все это было постановкой.

Кауфман придумал персонажа, страшно волнующегося и неуверенного в себе, но которому в итоге удалось набраться смелости и выступить. Он превращал свои номера в ожесточенную борьбу за жизнь. В своем легендарном выступлении первого выпуска Saturday Night Live он должен был под фонограмму исполнять песню из мультфильма «Могучая мышь». Собственно, исполнить-то нужно было лишь строчку: «А вот и я спешу помочь», которая всего дважды повторяется в почти двухминутной песне. Большую часть времени он просто стоял и с волнением ожидал момента, когда придет его черед. Его руки были напряжены. Они нервно подергивались. Его лицо было суровым и сосредоточенным. Он производил впечатление человека, который понимал, что облажается, если не будет крайне внимательным. Он мог вступить слишком рано или не начать вовремя. Он мог опростоволоситься. Полный провал был весьма вероятен. Он выглядел так, словно у него это все стояло перед глазами. Когда пришло время открывать рот под фонограмму, он собрал все свое мужество в кулак, будто бы перевоплотился в уверенного супергероя Могучую Мышь. Как только он закончил свою строчку, волнение тут же вернулось, и парень продолжал сосредоточенно готовиться вступить во второй раз. Такие резкие превращения из взволнованного артиста в уверенного героя Могучую Мышь были уморительными, вызывая взрывы хохота. Энди Кауфман превратил пение пары строчек из мультика под фонограмму на дешевом проигрывателе в вопрос жизни и смерти. И когда он проходил это испытание, аудитория безумствовала: он выжил!

Кауфман использовал комедию персонажей, чтобы разыграть странные на первый взгляд ситуации, которые по сути оказывались затяжными приколами. Было смешно смотреть, как он, или тот, кто оказывался с ним на сцене, или зрители реагировали на его нелепости. Его нервозность была сетапом. То, как он с ней справлялся, – панчем. Именно это происходит на утреннем шоу у Дэвида Леттермана. Кауфман выходит, видно, что парень сильно нервничает. Он пожимает Дэвиду руку, садится, и у него начинают течь сопли. Он вытирает нос, но сопли все равно текут. На крупных планах это отчетливо видно. Дэйв пытается вести интервью, но сопли у Энди все текут, и он слишком подавлен, чтобы что-то поделать. Зрители смеются. Он боязливо на них косится. Почему они смеются? Это было частью образа персонажа Кауфмана: он не понимал, почему люди смеются, когда он такой «искренний». Дэйву нужно что-то предпринять – у него не может сидеть гость, у которого из носа течет слизь. Он предлагает Энди салфетку, и кажется, что сейчас-то вся неловкость исчезнет. Но все только начинается.

Беседа на ток-шоу предполагает рассказы гостей о своих последних проектах. Поэтому, когда кажется, что проблема с носом решена, Дэвид спрашивает Энди о предстоящих проектах. Тот отвечает, что ничего не предвидится. И теперь им попросту не о чем говорить. Дэвид прерывает неловкое молчание, приглашая Энди выступить «кое с чем», что он приготовил. Энди встает со стула и проходит в концертную зону сцены. Он начинает с длинных, искренних, унылых и несмешных благодарностей Дэвиду за то, что его пригласили на шоу. Сопли больше не текут – но начался кашель.

Зрители смеются. Энди озадаченно и с обидой смотрит на них. Он продолжает рассказывать, кашляя, как лишился работы, как жена ушла от него, забрав детей и все сбережения. Зрители смеются. Энди просит их перестать.

Получается, из-за волнения Энди Дэвид оказался в неловкой ситуации, где ему не о чем беседовать с гостем. Зрители шоу также попали в затруднительное положение, не понимая, смеяться им или нет. Это смешное выступление или это все по-настоящему и невыносимо грустно?

Потом Энди просит у зрителей денег. И люди действительно начинают давать ему их, пока охрана не выводит его из зала. Не было сказано ни единого смешного слова, но смех в зале не смолкал, за исключением того момента, когда он просил аудиторию не смеяться и зрители решили, что он это всерьез.

Это комедия персонажей. Выступление Кауфмана не содержало шуток. Оно состояло из розыгрышей. Всем, кто становился свидетелем этого шоу – зрителям или профессионалам, с которыми он работал, – сразу сложно было сказать, иллюзия это или реальность.

Иногда Кауфман представал перед публикой в амплуа другого персонажа: Тони Клифтона, низкопробного артиста баров Вегаса, чье женоненавистничество было настолько очевидным, что у него нередко случались потасовки с дамами прямо в зале. В шутку. Но несмотря на то что Кауфман выступал в амплуа двух персонажей, он все равно считался юмористом комедии персонажей. А все потому, что он отказывался признавать себя Тони Клифтоном. В реальной жизни, например, он заставил своего менеджера Джорджа Шапиро заключить контракт именно с Тони Клифтоном, чтобы тот появился в нескольких эпизодах ситкома Кауфмана «Такси». Кауфман прикалывался и на сцене, и за ее пределами. Он из тех комиков, для кого «весь мир – театр».

В какой-то степени все комики продумывают сценический образ человека у микрофона. Иногда они переносят на сцену свои реальные черты. А иногда, как в комедии персонажей, это сплошь вымысел. И пока это вызывает беспрерывный смех, ты можешь быть у микрофона кем угодно. Разве это не круто?

Юмор на грани

Когда не следишь за языком, говоришь на темы, которые не принято обсуждать, используешь лексику, которую не услышишь в приличном обществе – это и есть юмор «на грани». Работать в этом стиле стремятся миллионы комиков, но добиться такого стиля становится все сложнее. И вот почему: мы живем в век, в котором «все идет в ход». Разве осталось то, о чем говорить не принято?

Когда-то секс был запретной темой. В 1927-м в Нью-Йорке на бродвейскую пьесу «Секс», где сценаристом и главной звездой была легендарная Мэй Вест, была устроена полицейская облава. В пьесе не было ни голого тела, ни ругательств, ни постельных сцен. Одного того, что название пьесы было «Секс», а среди персонажей фигурировали проститутки и сутенеры, хватило, чтобы к Вест и ее труппе заявилась полиция. Ее признали виновной в попрании моральных ценностей и приговорили к 10 дням тюремного заключения. (Мэй выпустили досрочно через два дня за хорошее поведение – собственно, за то, чего она старательно избегала на своем творческом пути.)

В 1968 году Ленни Брюс был арестован за непристойное поведение в Сан-Франциско, после того как употребил слово «хуесос». В том же году его арестовали в Лос-Анджелесе за слово «поц», что значит «член» на иврите. Аресты не прекращались. В 1964 году копы под прикрытием попали к нему на выступление и арестовали за непристойное поведение. Его судили, признали виновным и отправили в тюрьму на четыре месяца. Он подал апелляцию, но умер до того, как она была рассмотрена в суде.

Ох, друг мой, как же изменились времена.

В 2011-м на Бродвее вышла пьеса «Мудила в шляпе». Текст был просто потоком нецензурной ругани. У пьесы шесть номинаций на премию «Тони», включая «Лучшую пьесу». Единственным намеком на сомнения относительно лексики стала цензура заголовка в рекламе, где его печатали «Му**ла в шляпе».

Сегодня в комедийных клубах по всей Северной Америке можно услышать шутки, в которых отборным матом описывают половые акты, и все это – нон-стоп весь вечер всю неделю, включая Рождество, Рош Ха-Шана[17]17
  Еврейский Новый год.


[Закрыть] и Кванзу[18]18
  Африканский Новый год.


[Закрыть].

«Все идет в ход» – это не только про секс; это относится и к общественным, и к политическим проблемам, и к вопросам личного характера. В первой половине XX века расизм был запретной темой в индустрии развлечений. Отрывок выступления Сары Сильверман про ее афроамериканского бывшего парня, который я приводил в 14-й главе, еще совсем недавно был бы немыслим в стендапе. Как и все выступление Лизы Лампанелли. Будучи Королевой Зла, Лампанелли налево и направо сыпет расистскими, сексистскими и гомофобными шуточками… Если в двух словах – достается всем.

Дамы, никаких претензий к вашим белым мужьям. Но трахнитесь хоть разок с черным; далась вам эта верность… Я со многими черными трахаюсь. Это моя тема. Но мне и выбирать-то не приходится. Я еще не похудела настолько, чтоб меня трахнул белый. Я для них тяжелая ноша, вот в чем проблема… Есть у нас тут кто с Ближнего Востока? Я просто ничего не чую. Вы здесь, вонючие засранцы? Ну они ж воняют. Когда уже эти таксисты поймут, что карри не дезик. «Достаточно сильный для мужчины, но создан специально для индийской принцессы».

Судя по аплодисментам, могу смело заявить, что у нас тут в первом ряду большой грязный гомик. Обожаю этих жопоебов, ага. Вы б его, ребята, видели, он гомик настолько, что срет «Скиттлзом».

К сожалению, такое пренебрежение политкорректностью вышло за пределы комедийной сцены, где все подается в сатирическом ключе, и перешло в политику, где цель – власть, а не веселье.

Вот шутка Лампанелли про испаноговорящее население:

(Обращаясь к латиноамериканцу в зале.) Обожаю этих латиносов. Всегда хотелось потрахаться с этими мелкими выблядками. Но мои родители – старые добрые итальянские расисты. Помните, как в пословице: «К латиносам пойдешь – родителей с ума сведешь». Ведь начнешь подворовывать.

А вот что Трамп сказал о мексиканцах, когда объявил, что выдвигает свою кандидатуру на пост президента:

Когда приезжают люди из Мексики, приезжают далеко не самые лучшие. Не такие, как вы, к нам приезжают. И не такие, как вы. Приезжают люди, у которых куча проблем, и они тащат эти проблемы с собой. Они привозят наркотики. С ними приходит преступность. Они насильники. Хотя некоторые, как мне кажется, все же неплохие.

Многие считают, что выступления Трампа – расистские, его слова угрожают и тем, о ком он говорит, и американской демократии. Естественно, его речи ставят под угрозу и выступление Лизы Лампанелли. По шкале резкости то, что говорит Лампанелли про латиносов, меркнет по сравнению с высказываниями Трампа. Стало сложно привести публику в восторг своими озорными провокациями, после того как президент Соединенных Штатов высказался гораздо более оскорбительно.

Вот она – палка о двух концах в юморе на грани. Как можно развлекать публику, выходя за рамки того, что считается приемлемым, когда, по всей видимости, никаких границ не осталось в принципе. Луи С. К., которого приводили в бешенство собственные дети в 9-й главе, в эфире шоу Saturday Night Live хохмил про то, что педофилия, должно быть, хороша, если люди идут на риск загреметь в тюрьму. Если шутку про педофилию показывают на телевидении, разве мы не достигли дна?

К счастью, ответ – нет. У юмора на грани всегда есть будущее. Чтобы понять, почему, заглянем в прошлое. Десятки лет назад стендап существовал в гораздо более консервативном обществе. В отличие от современных артистов, в те времена комики рисковали карьерой, а иногда и жизнью, если касались провокационных тем и использовали ненормативную лексику. Они считали несправедливость и предрассудки недопустимыми и выражали свой протест в юмористичной форме.

Лоретта Мэри Айкен, афроамериканская юмористка комедии персонажей, была пионером юмора «на грани». Она придумала персонажа Джеки «Момс» Мэйбли и выступала со стендапами в роли Момс пятьдесят лет, с 1920-х по 1970-е. Артистка выходила на сцену в домашнем халате и в болтающемся вязаном чепчике, обращалась к зрителям «дорогие детки» и казалась беззубой.

Однако хватка у нее была еще та. Она рассуждала о женской сексуальности и расизме, когда обе эти темы были запретными. Из-за сиплого голоса, плохой дикции (якобы из-за недостающих зубов) и сильного уличного говора приходилось вслушиваться в то, что говорит Момс. Но твои усилия окупались с лихвой шуточками, которые никто из ее современников не осмеливался произносить со сцены.

Ее остроты про сексуальные потребности и желания звучали в эпоху, когда большинство не хотело признавать, что у женщин они вообще могут быть. Именно поэтому слышать такое от престарелой беззубой черной женщины было особенно провокационно:

Помогите мне пережить эту ночь. Если протянете хотя бы полчаса, меня устроит.

Не надо меня целовать, возможно, вы начинаете то, что не сможете закончить.

В те дни мужчина запросто мог появиться в обществе с юной девушкой или распинаться о том, что хочет девушку помоложе. Но женщина и подумать не могла про отношения с мужчиной младше себя. Вот что по этому поводу говорила Момс:

Знаете, Момс обвиняли в том, что ей нравятся молоденькие мужчины. И я виновна, признаю. Старики меня не волнуют. Передайте мне лучше весточку от молодчика. Это все, что мне светит.

Если увидите, как меня лапает старикан, это, по-любому, легавый.

А вот совет Момс всем старикам, которые хотят секса:

Выходите из игры, раз ничего от вас больше не зависит.

В отличие от своего персонажа, Лоретта Мэри Айкен была лесбиянкой. И, в отличие от многих своих современников и в шоу-бизнесе, и за его пределами, она этого не скрывала. Лоретта одной из первых начала писать про гомосексуалистов.

Два паренька шли по улице, встретили третьего и говорят ему: «Ох, королева». Тогда он обернулся и с первого удара вырубил одного из парней, сказав второму: «Когда он очнется, передай ему, что никакая я не королева. Мои родители еще живы… Я принцесска».

Желая иметь единую и сплоченную аудиторию, комики не выражают (и никогда прежде не выражали) неприязнь только к одному определенному региону. Если ты чернокожий артист в Америке середины XX века, последнее, что тебе придет в голову, это оскорблять южан: до 1960-х годов черных там просто линчевали. Ради своей карьеры и личной безопасности не шути про южан. Если только ты не Момс.

Это не преступление – быть родом с юга. Преступление – возвращаться туда.

…Как-то мне пришлось вернуться домой. Пришлось вернуться в те места. Народ там просто ужасный… Там опасно, детка. О да, места суровые. Клянусь, там все уверены, что мы должны их слушаться. Делать, что они скажут. Как-то мимо проходила парочка старых ку-клукс-клановцев, и мне крикнули: «Мамаша!» А я им: «Никакая я не мамаша, черт бы тебя побрал! Только Момс! Не знаю я ниче ни о какой хижине. Не видела ни одной. Вот такой вот раскол в пригородах, прикинь». Ага, один старикан клановский попросил поменять ему постельное дерьмо… в смысле белье. Я такая: «Я этой херней не стану заниматься. Совсем поехавший?» Сам пусть меняет себе все. Я сбежала оттуда. Из-за этих кровожадных псов я бежала, словно шавка, села на автобус и свалила.

Момс Мэйбли использовала юмор, чтобы обличать и высмеивать расизм всякий раз, когда имела с ним дело. В 1960-е своим выступлением в Филадельфии она на пять десятилетий предвосхитила движение Black Lives Matter[19]19
  Активистское движение «Черные жизни имеют значение» против насилия в отношении чернокожих.


[Закрыть]. В те времена отмененная судом школьная сегрегация вызвала расовые волнения по всей стране. Номер начинался с рассказа о том, как ее оштрафовал филадельфийский полицейский просто за то, что она стояла в белом квартале. На довод о том, что она не сделала ничего плохого, полицейский сказал, что задерживает ее за переход улицы в неположенном месте. Занервничав, Момс достала жвачку, а когда выбросила обертку, ей еще выписали штраф за то, что она мусорит. По дороге в участок они проходили пекарню, и полицейский разрешил Момс туда зайти и купить чизкейк:

Я без ума от чизкейков. Когда я вошла, там все жевать перестали и уставились прямо на меня. Я им сказала тогда: «Не парьтесь, я не собираюсь в школу с вами ходить, просто чизкейка захотелось. Вот и все».

В этой теме у Момс не было неприкасаемых ни среди регионов, ни среди людей:

Цветной паренек идет по улице и встречает еще одного цветного. А тот весь побитый. Тогда он спрашивает: «Чувак, что с тобой стряслось? Ку-клукс-клан? Местный совет белых? Кто тебя так отделал?» А тот ответил: «Нет, мужик. Свои меня так». – «А за что они тебя избили?» – «Да я продал дом пуэрториканцу».

До Момс Мэйбли выступления некоторых комиков, например Уилла Роджерса и Боба Хоупа, тоже изобиловали остроумными и смешными политическими шуточками. Но только они были безобидными.

Я не состою ни в одной политической партии. Я демократ.

…Чем больше изучаешь политику, тем больше убеждаешься, что одна партия хуже другой.

Уилл Роджерс

Мне нравится бывать в Вашингтоне. Словно я навещаю свои деньги… В Вашингтоне так холодно, что политики запускают руки в карманы.

Боб Хоуп

Момс Мэйбли своими шутками копала под власть Соединенных Штатов гораздо глубже, чем кто-либо до нее. Она использовала стендап в совершенно новых целях – открыто говорить о женской сексуальности и выступать против самого смертного греха нации, расизма. Именно поэтому Момс Мейбли – матерь юмора на грани.

Ленни Брюс – его отец.

Национальная слава настигла стендап-комика Ленни Брюса в 1950-х и 1960-х. Причем он всего добился, не пользуясь благами фабрики звезд – телевидения. Там он был в черном списке. Артист был слишком провокационным, чересчур чумовым и похабным для телевидения. Хью Хефнер пригласил его в свое телевизионное эстрадное шоу «Ночной плейбой», а Стив Аллен – в свое «Шоу Стива Аллена». На этом все. Выступая в клубах и концертных залах, он заработал себе репутацию и дурную славу. Как и у Момс, его выступления касались того, чего не касался никто прежде. В своих шутках он противостоял лицемерию столпов общества, включая политиков и религиозных деятелей. Плюс ко всему он прославился тем, что открыто высмеивал всю мерзость и нелогичность негативного отношения общества к сексу.