Текст книги "Горби. Крах советской империи"

Родрик Брейтвейт, Джек Мэтлок, Строуб Тэлботт
Горби. Крах советской империи

© Перевод с английского Т. Кудрявцевой, Н. Изосимовой, В. Исакович, В. Мисюченко, М. Немцова, 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Вместо предисловия

ИЗ ДОКЛАДА МАРГАРЕТ ТЭТЧЕР О РАЗВАЛЕ СССР

(США, Хьюстон, ноябрь 1991 г.)

В ноябре 1991 года состоялась поездка советских специалистов по нефтепереработке и нефтехимии в США, в Хьюстон (Техас). Центральным было участие в заседании Американского Нефтяного Института (АПИ). На заседание АПИ была приглашена в качестве почетного гостя Маргарет Тэтчер, – химик по образованию, – которая к ноябрю 1991 года уже была экс-премьером Англии.

М. Тэтчер произнесла политическую речь, которую можно было бы озаглавить «Как мы разрушали Советский Союз». До официальной ликвидации Советского Союза в результате Беловежского соглашения оставалось меньше месяца…

«Советский Союз – это страна, представлявшая серьезную угрозу для западного мира. Я говорю не о военной угрозе. Ее, в сущности, не было. Наши страны достаточно хорошо вооружены, в том числе ядерным оружием.

Я имею в виду угрозу экономическую. Благодаря плановой политике и своеобразному сочетанию моральных и материальных стимулов Советскому Союзу удалось достигнуть высоких экономических показателей. Процент прироста валового национального продукта у него был примерно в два раза выше, чем в наших странах. Если при этом учесть огромные природные ресурсы СССР, то при рациональном ведении хозяйства у Советского Союза были вполне реальные возможности вытеснить нас с мировых рынков.

Поэтому мы всегда предпринимали действия, направленные на ослабление экономики Советского Союза и создание у него внутренних трудностей.

Основным было навязывание гонки вооружений. Мы знали, что советское правительство придерживалось доктрины равенства вооружений СССР и его оппонентов по НАТО. В результате этого СССР тратил на вооружение около 15 % бюджета, в то время как наши страны – около 5 %. Безусловно, это негативно сказывалось на экономике Советского Союза. Советскому Союзу приходилось экономить на вложениях в сферу производства так называемых товаров народного потребления.

Мы рассчитывали вызвать в СССР массовое недовольство населения. Одним из наших приемов была якобы «утечка» информации о количестве вооружения у нас гораздо большем, чем в действительности, с целью вызвать дополнительные вложения СССР в эту экономически невыгодную сферу.

Важное место в нашей политике занимал учет несовершенства конституции СССР. Формально она допускала немедленный выход из СССР любой пожелавшей этого союзной республики (причем, практически путем решения простым большинством ее Верховного Совета). Правда, реализация этого права была в то время практически невозможна из-за цементирующей роли компартии и силовых структур. И все-таки в этой конституционной особенности были потенциальные возможности для нашей политики.

К сожалению, несмотря на наши усилия, политическая обстановка в СССР долгое время оставалась весьма стабильной. Серьезное место в формировании нашей политики (в основном, политики США) занимал вопрос о создании системы противоракетной защиты (СОИ). Должна признаться, что большинство экспертов было против создания СОИ, т. к. считали, что эта система будет чрезвычайно дорогой и недостаточно надежной, а именно щит СОИ может быть пробит при дополнительном вложении Советским Союзом гораздо меньших (в 5 – 10 раз) средств в «наступательные» вооружения.

Тем не менее, решение о развитии СОИ было принято в надежде, что СССР займется созданием аналогичной дорогостоящей системы. К нашему большому сожалению, советское правительство такого решения не приняло, а ограничилось политическими декларациями протеста.

Сложилась весьма трудная для нас ситуация. Однако вскоре поступила информация о ближайшей смерти советского лидера и возможности прихода к власти с нашей помощью человека, благодаря которому мы сможем реализовать наши намерения. Это была оценка моих экспертов (а я всегда формировала очень квалифицированную группу экспертов по Советскому Союзу и по мере необходимости способствовала дополнительной эмиграции из СССР нужных специалистов).

Этим человеком был М. Горбачев, который характеризовался экспертами, как человек неосторожный, внушаемый и весьма честолюбивый.

Определенные усилия были направлены на создание «Народного фронта»; они не потребовали больших средств: в основном это были расходы на множительную технику и финансовую поддержку функционеров…

Большие споры среди экспертов вызвал вопрос о выдвижении Б. Ельцина в качестве лидера «Народного фронта» с перспективой последующего избрания его в Верховный Совет Российской республики и далее руководителем Российской республики (в противовес лидеру СССР М. Горбачеву). Большинство экспертов были против кандидатуры Б. Ельцина, учитывая его прошлое и особенности личности.

Однако состоялись соответствующие контакты и договоренности, и решение о «проталкивании» Б. Ельцина было принято. С большим трудом Ельцин был избран Председателем Верховного Совета России, и сразу же была принята декларация о суверенитете России. Вопрос от кого, если Советский Союз был в свое время сформирован вокруг России? Это было действительно началом распада СССР.

Б. Ельцину была оказана существенная помощь и во время недавних событий августа 1991 года, когда руководящая верхушка СССР, блокировав Горбачева, попыталась восстановить систему, обеспечивающую целостность СССР. Сторонники Ельцина удержались, причем он обрел значительную (хотя и не полную) реальную власть над силовыми структурами.

Все союзные республики, воспользовавшись ситуацией, объявили о своем суверенитете (правда, многие сделали это в своеобразной форме, не исключавшей их членства в Союзе).

Таким образом, сейчас де-факто произошел распад Советского Союза, однако де-юре Советский Союз существует. Я уверяю вас, что в течение ближайшего месяца вы услышите о юридическом оформлении распада Советского Союза…»

По материалам С.Ю. Павлова

ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ БИЛЛА КЛИНТОНА НА ЗАКРЫТОМ СОВЕЩАНИИ ОБЪЕДИНЕННОГО КОМИТЕТА

НАЧАЛЬНИКОВ ШТАБОВ

(25 октября 1995 г.)

…Последние 10 лет политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность курса на устранение одной из сильнейших держав мира, а также сильнейшего военного блока. Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачева и его окружения, в том числе и тех, кто занял откровенно проамериканскую позицию, мы добились того, что собирался сделать президент Трумэн с Советским Союзом посредством атомной бомбы.

Правда, с одним существенным отличием – мы получили сырьевой придаток, не разрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создавать.

Да, мы затратили на это многие миллиарды долларов, но они уже сейчас близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью. За четыре года мы и наши союзники получили различного стратегического сырья на 15 млрд. долларов, сотни тонн золота, драгоценных камней и т. д.

Под несуществующие проекты нам переданы за ничтожно малые суммы свыше 20 тыс. тонн меди, почти 50 тыс. тонн алюминия, 2 тыс. тонн цезия, бериллия, стронция и т. д.

В годы так называемой перестройки в СССР многие наши военные и бизнесмены не верили в успех предстоящих операций. И напрасно. Расшатав идеологические основы СССР, мы сумели бескровно вывести из войны за мировое господство государство, составляющее основную конкуренцию Америке…

Из архива В.И. Илюхина

С. Тэлботт
США и «перестройка». Взгляд из государственного департамента
(из книги С. Тэлботта, М. Бешлосса «На самом высоком уровне. Закулисная история окончания «холодной войны»)

Приход Горбачева к власти

…Когда в марте 1985 года умер Константин Черненко, по пути в Москву вице-президент Буш узнал, что новым руководителем будет Горбачев. Роберт Блэкуэлл, встретивший вице-президента в Москве, напомнил, что ЦРУ многие месяцы предсказывало приход Горбачева к власти: Горбачев ведь уже был вторым человеком в советской коммунистической партии; начальником его был Андропов.

Американцы, сопровождавшие Буша, шутили, что они теперь уже досконально знают церемонию похорон: сначала надо пройти перед гробом, затем будет военный парад на Красной площади, затем прием в Георгиевском зале и, наконец, ужин со спагетти в Спасо-хаус, приготовленный превосходным итальянским поваром.

Вице-президент и Блэкуэлл были потрясены тем, что москвичи, казалось, с радостью избавлялись от своих «немощных старцев». Они видели, как всего через полчаса после похоронной процессии рабочие срывали портреты Черненко и бросали их. Буш заметил, что их хозяева, похоже, едва могли дождаться захоронения старика, чтобы скорее вручить судьбу своей страны новому, пятидесятичетырехлетнему лидеру.

Горбачев принял Буша и госсекретаря Шульца в Екатерининском зале. В своем сорокапятиминутном монологе он сказал, что Советский Союз не заинтересован в конфронтации с Соединенными Штатами. Он выразил надежду, что Вашингтон будет вести с Советским Союзом серьезные переговоры в Женеве по поводу ядерных вооружений. После этой встречи Блэкуэлл предсказал Бушу, что Горбачев будет действовать быстро. На это указывала, в частности, его самоуверенность, а кроме того, военные стали реже, чем прежде, появляться на советском телевидении. Вице-президент согласился, что они имеют тут дело с «чем-то другим». В противоположность Брежневу, Андропову и Черненко Горбачев – «очень обходителен»…

В октябре 1986 года Рейган встретился с Горбачевым в Рейкьявике, где советский лидер, к всеобщему удивлению, внес предложение о существенном сокращении атомных арсеналов обеими странами. В декабре 1987 года Горбачев прибыл с визитом в Вашингтон, где они с Рейганом подписали договор о ликвидации ядерных ракет среднего радиуса действия. В один из трех дней, в течение которых проходила встреча в верхах, Буш прибыл в советское посольство на Шестнадцатой улице – на завтрак с блинами и икрой. На завтрак Буша сопровождали его сторонники по предстоящей кампании по выборам президента, в том числе Джон Сунуну, боевой, крайне антисоветски настроенный губернатор Нью-Гемпшира, регулярно отмечавший День венгерских борцов за свободу и День освобождения Литвы – в 1987 году отмечать это еще было чудаковатым донкихотством. Стремясь избежать полемики, Сунуну восхвалял перед Горбачевым научные достижения американцев и русских.

После встречи Горбачев предложил Бушу подвезти его в Белый дом на своем лимузине.

«Располагайтесь в моем танке!» – сказал он, когда они сели. Тогда вице-президент сказал: «Как жаль, что вы не можете остановиться и зайти в один из магазинов, – я думаю, американский народ тепло встретил бы вас».

Они только проехали мимо толпы на углу Коннектикут-авеню, как Горбачев сказал шоферу: «Останови машину». Он вышел из лимузина и воскликнул по-русски: «Я хочу поприветствовать вас!» В толпе многие от изумления раскрыли рот, а Горбачев стал пожимать людям руки. Тут и Буш вышел из машины, чтобы сняться с ним, но камеры – да и толпа – были нацелены только на Горбачева.

Они поехали дальше, к Белому дому, и Буш, явно находясь под впечатлением от общения гостя с народом, спросил: «Вы часто этим занимаетесь?» Горбачев ответил: «Я поступаю так в Москве и поступаю так всякий раз, как выезжаю на периферию… Руководители не должны отрываться от народа».

Во время посещения Рейганом Москвы в июне 1988 года произошел знаменитый случай, когда Горбачев на Красной площади взял на руки маленького мальчика и велел ему «поздороваться за руку с дедушкой Рейганом». Один из журналистов спросил потом Рейгана, считает ли он Советский Союз по-прежнему «империей зла». Президент ответил: «Нет, я имел в виду другое время, другую эпоху».

* * *

В декабре 1988 года, после выборов, Рейган в последний раз встретился с Горбачевым в качестве президента за завтраком на станции береговой охраны США на Губернаторском острове, в гавани Нью-Йорка. Буш согласился присутствовать, но на вторых ролях.

Утром Горбачев выступил в ООН со своей важнейшей речью. Он заявил, что «применение силы или угроза ее применения» не может больше быть «инструментом внешней политики». Он объявил о своем намерении сделать военную доктрину СССР чисто оборонительной и убрать из Восточной Европы полмиллиона советских солдат, а также большое количество танков, артиллерии и военных самолетов.

Перед завтраком репортеры попросили Рейгана высказаться по поводу инициативы Горбачева, и Рейган сказал: «От души одобряю». Буш продолжал держаться той же линии, что и предшествующие восемь лет, только на сей раз с оттенком высокомерной иронии. «Я поддерживаю то, что сказал президент», – заявил он. А Горбачев, стремясь добиться расположения только что избранного президента, с широкой улыбкой заметил: «Это один из лучших ответов, какие я слышал в этом году!»

В ответ на замечание Рейгана, что, по данным последнего опроса, 85 процентов американцев поддерживают новый характер отношений, установившихся с Москвой, Горбачев вновь обратился к Бушу и сказал: «Мне приятно это слышать.

Игру эту следует назвать «Продолжение следует». В ходе беседы вице-президент вдруг не выдержал: «Какие вы можете дать мне заверения, что перестройка и гласность будут успешны, чтобы я мог сообщить об этом американским бизнесменам, желающим вложить средства в Советском Союзе?»

Горбачев гневно посмотрел на него и отрезал: «Вы достаточно скоро убедитесь, что я ничего не делаю напоказ, и если что-то делаю, то не с целью подорвать ваши позиции, поразить вас или использовать.

Я занимаюсь реальной политикой. Я так поступаю, потому что это необходимо. Я так поступаю, потому что в моей стране происходит революция. И я ее начал. И все аплодировали мне, когда я ее начал в 1986 году, а теперь не всем это так уж нравится. Тем не менее революция произойдет…».

Переговоры Киссинджера в Москве

В воскресенье, 18 декабря 1988 года, Генри Киссинджер вошел в Малый кабинет вице-президента в Западном крыле для спокойного разговора с избранным президентом Бушем, Бейкером и Скоукрофтом. Киссинджер сказал Бушу, что он может стать «первым президентом, обладающим реальной возможностью положить конец «холодной войне».

– Почему бы нам исподволь не начать переговоры о сделке? – предложил Киссинджер. – Пусть Горбачев пообещает не использовать силу для подавления реформ и либерализации в Восточной Европе, а Запад в обмен пообещает не использовать экономические и политические перемены, которые там произойдут, в ущерб интересам безопасности Советского Союза.

Например, – сказал Киссинджер, – Запад может взять на себя обязательство не использовать Восточную Европу в качестве базы для ведения тайных разведывательных операций против Советского Союза. Он может заявить, что отказывается от дальнейших попыток выманить восточноевропейские страны из Варшавского пакта. А Горбачев, не имея возможности применить военную силу, вероятнее всего даст Восточной Европе возможность глотнуть политической свободы, что ей необходимо для воссоединения с Западом.

Предложение было классически киссинджеровское: с помощью тайной дипломатии на высоком уровне достичь договоренности, основанной на равновесии сил. Киссинджер дал понять, что не возражает отправиться с такой миссией к Горбачеву – это позволило бы ему вновь очутиться в центре американо-советских отношений, особенно при том, что Скоукрофт, его давний друг и протеже при администрации Никсона и Форда, сидит в Совете национальной безопасности, а в Госдепартаменте внешней политикой занимается неофит Бейкер.

Буша заинтересовала идея Киссинджера, и он поручил ему отвезти в Москву письмо Горбачеву за своей подписью. Бывший госсекретарь был в восторге. В январе, за неделю до вступления президента в должность, Киссинджер вылетел в советскую столицу.

* * *

В среду, 18 января, Горбачев пригласил Киссинджера в свой парадный кабинет в Кремле. С советской стороны присутствовали лишь переводчик и Анатолий Добрынин, бывший в течение двадцати трех лет послом в США и тесно сотрудничавший с Киссинджером, когда оба находились на командных постах в Вашингтоне. Теперь Добрынин был советником Горбачева.

Киссинджер вручил Горбачеву письмо от Буша, в котором тот заверял Горбачева, что прогресс в советско-американских отношениях, начатый при Рейгане, будет продолжаться… но не сразу. Избранный президент писал, что он надеется, Горбачев поймет: новой администрации необходимо какое-то время, чтобы разобраться в советско-американских отношениях, все взвесить и рассмотреть варианты направления политики.

Киссинджер изложил свое предложение достичь договоренности по Восточной Европе. Заинтересована ли советская сторона в таком соглашении? Горбачев пригнулся к столу и, приподняв бровь, слегка усмехнулся. «Я просматриваю за этим вопросом другой вопрос», – сказал он. Он-де подозревал, что Буш через Киссинджера пытается заставить его открыть, в какой мере он намерен отказаться от советского контроля в Восточной Европе.

Киссинджер ответил, что у него «нет никакой тайной повестки дня», это его собственная идея, правда, она заинтересовала избранного президента, и он разрешил Киссинджеру попытаться выяснить реакцию Горбачева. Получив такое заверение, Горбачев сказал, что эту идею, пожалуй, стоит рассмотреть и, если потребуется обратная связь, Киссинджеру следует иметь дело с его старым другом Добрыниным. Киссинджер преисполнился надежды, что его план может сработать.

После ухода Киссинджера Горбачев перечитал письмо Буша. Пришел Анатолий Черняев, главный помощник Горбачева по иностранным делам, старый партийный аппаратчик, работавший главным образом в международном отделе ЦК; Горбачев знал его с пятидесятых годов. Черняев был из тех чиновников, кто не высовывается. Он никогда не отличался выступлениями в защиту реформ, хотя люди, знавшие его еще во времена Хрущева, помнят, что он высказывал в частных беседах довольно либеральные взгляды и дружил с некоторыми политическими диссидентами.

Черняев сказал, что в письме Буша есть «определенное противоречие»: Буш обещает следовать курсу Рейгана, однако намекает, что может внести изменения в американскую политику. Тем не менее Горбачев был весьма доволен тем, что Буш, не теряя времени, связался с ним: какой еще только что избранный американский президент писал советскому лидеру прежде, чем в его распоряжении появилась бумага со штампом Белого дома? И Горбачев написал ответ Бушу, предлагая работать вместе ради «мира во всем мире».

* * *

В конце января 1989 года Буш, беседуя со Скоукрофтом в Овальном кабинете, сказал, что ему хотелось бы получить ответ на вопрос о том, «каким должен быть мир в будущем столетии и что мы должны сделать, чтобы этого достичь. Я хочу совершить что-то важное, но продвигаться я хочу осторожно. Я не хочу делать глупости». Он выразил желание «посидеть с нашими лучшими экспертами по Советскому Союзу и послушать, что они думают, – выяснить их мнение о Горбачеве».

Скоукрофт поручил устроить такой семинар своему тридцатичетырехлетнему эксперту по Советскому Союзу Кондолизе Райс, профессору-политологу из Стэнфорда. Она родилась в Бирмингеме, штат Алабама, известном своей сегрегацией, и училась вместе с одной из четырех девочек, погибших при взрыве бомбы в церкви для черных в 1963 году. Ребенком Кондолиза ездила со своими родителями в Вашингтон и помнит, как их не пускали во многие мотели и рестораны по пути. В Вашингтоне отец сфотографировал ее на фоне Белого дома. И она сказала: «Когда-нибудь я там буду».

Вначале Райс хотела стать концертирующей пианисткой, но потом поступила в университет Денвера, переключилась на политические науки и получила докторскую степень, написав диссертацию о вооруженных силах Чехословакии; затем стала специализироваться по секретной деятельности Генерального штаба Советского Союза. Выступая с лекциями в Советском Союзе, она поражала слушателей своей осведомленностью: эта черная американка рассказывала русским об их собственном военном командовании то, чего они не знали сами, – причем на превосходном русском языке.

Итак, Райс составила список ученых – экспертов по советским делам и наметила семинар на март. В пятницу, 10 февраля, Буш прилетел в Кеннебанкпорт, штат Мэн, из Оттавы после своего первого визита за границу в качестве президента и, решив не откладывать семинар надолго, попросил Скоукрофта назначить его на конец недели.

В воскресенье, 12 февраля, Буш в бейсбольном кепи, свитере, поношенных бумажных брюках и туфлях для бега провел шестерых специалистов по Советскому Союзу в свою спальню – одну из немногих комнат в доме, которая отапливалась зимой. Помимо Райс, здесь были Адам Улам из Гарварда, Маршалл Голдмен из Уэлсли и Центра русских исследований Гарварда, Стивен Мейер из Массачусетского технологического института, Роберт Пфальцграфф из университета Тафта и Эд Хьюэтт, работавший тогда в институте Брукингса. Поскольку большинство ученых преподавали в университетах, расположенных в Кембридже, штат Массачусетс, и вокруг него, им нетрудно было быстро приехать в Мэн.

Эксперты согласились, что Горбачев взялся за проведение коренных реформ; он начал процесс более значительный, чем он сам, – такой процесс, который сторонникам жесткой линии трудно будет повернуть вспять. Критикуя культ личности Сталина, он создал свой собственный «культ власти», сделав себя олицетворением перестройки, и теперь, пользуясь той силой, какую дает ему этот культ, он урезает власть партии и московского аппарата. Райс сказала: «Любому, кто придет на смену Горбачеву, трудно будет спрятать джинна назад в бутылку».

«Никогда не говорите «никогда»!» – с легкой усмешкой посоветовал Скоукрофт. Ученые согласились с тем, что перестройка может дать рикошет – государственный переворот, осуществленный против Горбачева сторонниками жесткой линии в партии, армии и КГБ. Вполне может оказаться, что советская система не поддастся реформации.

Райс сказала, что экономические эксперименты и прочие формы независимости, которые Горбачев поощряет в Восточной Европе, могут подогреть антикоммунистические и антисоветские настроения до такой степени, что страны-сателлиты выйдут из-под его контроля.

Буш спросил, могут ли Советы в какой-то момент использовать войска для утверждения своего контроля в Восточной Европе. Несколько экспертов ответили, что в плане политическом Горбачеву придется тогда заплатить «астрономическую» цену. Голдмен сказал, что, даже если не произойдет полного раскола, но перемены в Восточной Европе произойдут слишком быстро, это может «отозваться» в Советском Союзе. Советские республики могут потребовать либерализации и автономии.

А могут ли Соединенные Штаты использовать свои рычаги, чтобы добиться уступок по правам человека, спросил президент? Голдмен и Хьюэтт предупредили против каких-либо явных попыток эксплуатировать слабость Советского Союза: это может явиться подарком сторонникам жесткой линии в СССР.

Они привели в качестве примера поправку Джексона – Вэника. Эта мера, принятая конгрессом в середине семидесятых годов и все еще действующая, ставит предоставление СССР в экономике режима «наибольшего благоприятствования» в зависимость от ослабления Кремлем ограничений на эмиграцию советских евреев. Разъярившись на этот «шантаж» со стороны США, Леонид Брежнев в ответ резко сократил выезд евреев.

Хьюэтт заявил, что, поскольку советские евреи снова выезжают сейчас в больших количествах, Соединенные Штаты должны вознаградить Советский Союз за это движение в направлении реформ, прекратив действие поправки Джексона – Вэника. И добавил: «Мы не должны привязывать нашу политику к Горбачеву-человеку. Это может разжечь надежды общественности на Западе, и, если у Горбачева произойдет остановка сердца, США окажутся в сложном положении». Скоукрофт согласился с этим.

* * *

Между тем, в отношениях между Советами и Соединенными Штатами видную роль играл еще один человек. В начале шестидесятых годов премьер-министр Гарольд Макмиллан пытался – но тщетно – сделать Великобританию посредником между СССР и США. По иронии судьбы преуспела в этом энергичная Тэтчер. Она была откровенна с Рейганом, Шульцем и другими американцами в своих рекомендациях, как вести себя с Советами. В феврале 1989 года она сказала Бейкеру: «Не тяните. Не давайте посевам оставаться под паром».

Бейкер покачал головой и сказал: «Слишком высоки ставки, слишком сложны проблемы, чтобы мы вышли неподготовленными. К тому же у нас есть время. Если то, что происходит в Советском Союзе, так важно, как вы полагаете, этот процесс не кончится в следующий вторник». Он утверждал, что реформы, проводимые Горбачевым, с каждым днем приближаются к черте, после которой нет возврата. Положительная реакция на действия Горбачева вовсе не требует того, чтобы пройти полпути ему навстречу: «Он идет в нашу сторону. Вот и пусть идет».

Тэтчер была первой из западных руководителей, публично заявивших, что Горбачев – советский лидер совсем другого типа. Осенью 1984 года, когда стало ясно, что Черненко уже не жилец на этом свете, она пригласила в Лондон двух человек, которые рассматривались в качестве главных претендентов на освобождающееся место: Михаила Горбачева и Григория Романова. Горбачев принял приглашение, и британцы сочли это признаком того, что скорее всего именно он получит этот пост.

Во время первого разговора с Горбачевым в декабре 1984 года в Чекере, официальной загородной резиденции Тэтчер, она прочла предполагаемому будущему советскому лидеру лекцию о том, как, с точки зрения тори, следует править в современном обществе: «Господин Горбачев, вы должны децентрализовать власть. Не позволяйте экономическим министрам править всем!»

Горбачев внимательно ее слушал, отмахиваясь от помощников, напоминавших о том, что он опаздывает на следующую встречу. После беседы с Горбачевым премьер-министр, выступая по телевидению, произнесла всего девять слов, тщательно подобранных ее помощником по иностранным делам Чарлзом Пауэллом: «Мне нравится господин Горбачев. С ним можно делать дела». Такая оценка из уст «железной леди капитализма», как ее называли в советской прессе, успокоила западных лидеров, которых волновала смена руководства в СССР.

После того как Горбачев пришел к власти, его отношения с Тэтчер подогревались не только ее готовностью ручаться за него перед всем светом, но и той откровенностью, с какой они беседовали о политике, идеологии, экономике и международных отношениях. Тэтчер говорила Горбачеву о том, «какая страшная вещь» – коммунизм. Советский Союз, утверждала она, повинен во многих бедах XX века…

В конце марта 1989 года во время закрытого обеда в Белом доме Бейкер сказал президенту, что необходимо активнее развивать отношения с Горбачевым. Он охарактеризовал недавние выборы съезда народных депутатов как очередное подтверждение тому, что Горбачев «всерьез посягнул на существующую систему. Каждым новым шагом он доказывает, что назад пути нет».

* * *

18 августа 1989 года ближайший советник Горбачева Александр Яковлев выступал на пресс-конференции по вопросу о трех Прибалтийских республиках. Яковлев «безоговорочно» осудил пакт, заключенный между Гитлером и Сталиным в 1939 году, приведший к аннексии Латвии, Литвы и Эстонии Советским Союзом.

Через четыре дня после заявления Яковлева парламент Литвы объявил советскую аннексию «противозаконной». Чувствуя послабление со стороны Кремля, Прибалтийские республики решили поднажать и побыстрее добиться возможно большей независимости. Организации, выступающие за отделение, заявляли о «праве» прибалтов не зависеть от Москвы. Миллион людей составил цепь в четыре сотни миль длиной, которая связала три прибалтийские столицы – Таллин, Ригу и Вильнюс. Прибалтика и Кремль вступили на путь конфронтации.

Перед Бушем и Бейкером возникла дилемма – как строить теперь политику США. В течение пятидесяти лет Соединенные Штаты отказывались официально признать государства Балтики частью Советского Союза. Эмигранты-антикоммунисты из трех республик имели миссии в Вашингтоне и Нью-Йорке. Американские официальные лица избегали посещать Прибалтику, так как для подобных поездок требовалось разрешение Москвы.

Такова была общественная позиция Америки, однако частные мнения были иными. Американские официальные лица от президента и ниже опасались, как бы этот неожиданный всплеск сепаратизма не привел к разгулу насилия, а возможно, даже и к гражданской войне, в результате чего Советский Союз может расколоться на части и ядерное оружие окажется под контролем неизвестно кого.

Буш, Бейкер и Скоукрофт – все надеялись, что руководители Прибалтики не станут слишком уж нажимать на Горбачева, требуя независимости, – по крайней мере сейчас.