Текст книги "Малабарские вдовы"

«Биби» было уместным уважительным обращением к Первин, молодой незамужней женщине.

Вот только странный это дом, где вторая жена вызывается говорить прежде первой.

9. Отверстия в стенах

Бомбей, февраль 1921 года

Вслед за Сакиной Первин поднялась по широкой мраморной лестнице в отдельный мир вдов Фарида. Здесь окна были закрыты мраморными решетками-джали, а все вокруг было испещрено пятнами света. Было красиво, но полутемно: Первин вспомнила, каково пытаться читать на балконе после заката.

Коридор зенаны на втором этаже изгибался буквой «Г». Сакина провела Первин по длинному проходу в более короткий, в конце его находилась металлическая перегородка-джали. Подойдя ближе, Первин разглядела, что тонкий узор на металле напоминает садовую решетку, увитую лозами с гроздьями винограда.

– Какая дивная работа, она мне напоминает двери кабинетов у нас в конторе. Возможно, что их делал один и тот же мастер. – Первин подошла поближе и увидела, что, судя по всему, позолоченная джали заперта с другой стороны, а в центре в ней проделана широкая щель, прикрытая дверцей на петлях. – А это что такое?

Сакина ответила улыбкой на ее комплимент, а потом пояснила:

– По этой джали проходит граница между зенаной и главной половиной дома. Через щель мы можем передавать бумаги и другие мелкие вещи. Это реликт былых времен, но теперь в доме живет Мукри-сагиб, и мы считаем уместным опять ею пользоваться.

– Здесь вы и сидите, когда разговариваете с Мукри-сагибом? – Первин посмотрела на скамеечку, обитую розовым бархатом.

– Да. А с другой стороны стоит стул, на который дозволено садиться джентльмену, если он получил разрешение войти в бунгало и имеет необходимость с нами поговорить.

Первин важно было узнать, с кем общаются эти женщины.

– А кто приходил в последнее время, кроме Мукри-сагиба?

– В декабре многие приходили скорбеть. Две недели назад военный, офицер, хотел обсудить с Разией какие-то подробности вакфа, но не смог войти в дом по причине траура.

Старшую жену Сакина называла просто по имени, то есть без той уважительности, которую выказала бы, добавив «бегум». Первин подумала, как бы к этому отнесся Мустафа.

– А ваши родственники часто здесь бывают?

– Я родом из Пуны, поэтому моя родня приезжает нечасто. – Сакина слегка расправила плечи, будто ей стало неловко. – Но мне не одиноко. Вы сами заметили, у нас тут вполне оживленно, а в хорошую погоду мы выходим посидеть в своем садике.

Первин ее слова не убедили.

– А телефон – вы можете по нему общаться?

Затененные длинными ресницами глаза вдовы блеснули.

– Телефонные разговоры стоят дорого. Кроме того, телефон стоит на главной половине. И используется только для деловых разговоров.

– А вы посещаете друзей в других частях Малабарского холма или Бомбея? – Первин стало казаться, что Сакина приукрашивает действительность.

– Некоторых знакомых – да. – Сакина смерила Первин бестрепетным взглядом. – Надеюсь, вы не считаете нас несчастными заточенными в тюрьме женщинами лишь потому, что мы соблюдаем пурду? Это всецело наш собственный выбор.

– Я понимаю, что вы добровольно выбрали такой образ жизни. – Тем не менее Первин смущало, как мало у этих женщин контактов с внешним миром – и даже нет телефона на крайний случай.

– Я каждый день благодарю Аллаха за то, что мы не на улице, в окружении опасных личностей, что дочери наши растут как розы в огороженном стенами саду. Это особая, очень спокойная жизнь. Если бы нам позволили и дальше жить вместе в этом доме, я бы больше ни о чем не тревожилась.

– Разумеется, мы постараемся это устроить, Сакина-бегум. – Первин не без трепета прошла вслед за Сакиной в дверь, расположенную рядом с позолоченной джали. Они оказались в богато украшенной спальне, где возвышалась огромная кровать под балдахином, отделанная розовым шелком. Цвет обивки в точности совпадал с цветом роз в мозаичных наличниках двери и окон. – Какая очаровательная комната. И к ней, как я понимаю, примыкает другая. – Первин понизила голос и спросила: – Там спит ваш маленький сын?

– Все дети живут в детской с айей. Джум-Джум всегда спит в это время дня, ему только что исполнился годик. В соседней комнате я пью чай с гостями – родственниками и друзьями, – а иногда просто отдыхаю, – произнесла Сакина с благосклонной улыбкой: Первин уже поняла, что такая улыбка – ее коронный номер. – Приглашаю вас туда.

– А сколько слуг в доме? – поинтересовалась Первин, опускаясь на алую бархатную банкетку, Сакина же села в такое же кресло. Черная лакированная этажерка была уставлена английскими и французскими фарфоровыми фигурками, на большом комоде красного дерева стоял в вазе букет из лилий и тубероз. Комната производила впечатление роскоши и покоя. – А этот дивный букет вы составили?

– Да, – ответила Сакина, явно слегка встревожившись. – Мне теперь приходится самой ухаживать за цветами. Я это делаю рано утром, пока солнце не слишком жаркое. У нас был садовник, но ради экономии средств мы его отпустили, равно как и гувернантку, про которую говорила Амина, помощника повара и посыльного.

– У вас талант садовода, – заметила Первин, осознав, что Сакина, похоже, стесняется того, что владеет искусством, которым многие женщины готовы гордиться. – Раз вы отпустили столько прислуги, полагаю, уборкой занимаются Фатима и Зейд?

– Да. Их отец Мохсен – наш дурван. С нами остались Икбал, наш повар, и айя Тайба, которая живет в доме с детских лет моего покойного мужа.

Вошла Фатима, она неловко несла серебряный поднос, нагруженный двумя высокими хрустальными бокалами, налитыми до краев бледно-розовой жидкостью. Фруктово-молочный пунш оказался комнатной температуры, его не охлаждали: Первин сообразила, что в доме нет ледника.

– Очень вкусно, – заметила она, пригубив. – А Мукри-сагиб живет в доме или приходит по мере надобности?

– Он занял одну из комнат на главной половине. Одним из желаний моего мужа было, чтобы в доме проживал достойный доверия мужчина: так мы будем в безопасности. Мы надеемся, что Мукри-сагиб будет жить здесь и дальше, хотя для него, безусловно, это неудобство.

Первин еще накануне сообразила, глядя на небрежный туалет Мукри, что он обосновался в доме. Такое, однако, необычно, если мужчина – не кровный родственник. Она подумала: интересно, а не составляет ли кто-то ему компанию на другой половине?

– А у него есть жена, дети?

– Нет. Именно по этой причине мой муж решил, что он сможет посвятить себя заботе о нас. – Сакина аккуратно поставила бокал с фалудой на вышитую скатерть, покрывавшую столик. – Первин-биби, объясните, пожалуйста, какие нам необходимы бумаги.

– Простите, – спохватилась Первин, сообразив, что слишком увлеклась личными вопросами. – Я хотела бы для начала еще раз показать вам документы на махр, которые ваш муж подписал в 1913 году.

Первин открыла портфель и подала Сакине ее договор на махр, вариант на урду. Глаза Сакины медленно скользили по строкам.

– Я все понимаю. Здесь описан комплект украшений, который я собираюсь передать в вакф.

– Полагаю, столь ценные вещи хранятся в банковском сейфе? – предположила Первин, доставая деловой блокнот, чтобы делать пометки.

– Никаких банков, – решительно возразила Сакина. – Мой свекор снабдил все спальни сейфами, в своем я и держу свои драгоценности.

– А! Получается, они здесь.

– Хотите взглянуть? Я их в последний раз доставала еще до болезни мужа.

– Конечно. – Первин обрадовалась, что процесс оценки оказался таким простым.

Сакина грациозно поднялась, подошла к стене, сдвинула в сторону небольшую картину с орхидеями. За картиной открылась медная пластина с двумя круглыми циферблатами. Через несколько секунд дверца распахнулась, Сакина вытащила ящик, в котором стояли футлярчики. Вернулась к Первин, расставила бархатные футлярчики по столу.

– Какая прелесть! – не удержалась Первин, когда Сакина достала сверкающее ожерелье из бриллиантов и изумрудов в изящной золотой оправе. В футляре поменьше оказались такие же браслеты, еще в одном – прелестные серьги с бриллиантовыми подвесками. Размеры и чистота камней поражали. Первин разбиралась в драгоценностях хуже, чем ее невестка. Она пожалела, что рядом нет Гюльназ.

– Серьги и подвеска из бирманских изумрудов в четыре карата и индийских бриллиантов в два карата. В каждом браслете пять изумрудов по карату и пять бриллиантов по карату. – Сакина посмотрела на Первин, глаза ее блестели.

Первин все равно не могла оценить, каково денежное выражение всей этой красоты.

– А вы делали оценку?

– Никогда. Будучи невестой, я заключила по этому подарку, что муж мой очень меня ценит. Но его больше нет, мне некуда надеть такие изысканные украшения. Разумнее будет передать их в вакф.

Первин кивнула, отметив про себя, как Сакина отзывается о чувствах своего бывшего мужа. Возможно, то, что она раньше думала по поводу любви между мужем и тремя его женами, попросту слишком сентиментально. Она записала в блокноте: «Выразила согласие».

– Ну а что касается пяти тысяч рупий, которые вы должны получить в качестве второй выплаты по махру?

– Их тоже следует передать в вакф. Мы все решили отказаться от своей доли, такая у нас договоренность.

Возможно, в рамках единой семьи, где много жен и детей, подход Сакины выглядит совершенно естественно. Все общее. Но у Первин возникло ощущение, что вдова не понимает всех последствий своего решения.

– Вы хорошо осведомлены о правилах мусульманских благотворительных фондов?

Сакина ответила извиняющейся улыбкой.

– Этим занималась Разия, а со мной своих дел почти не обсуждала.

– Полагаю, вам следует их прочитать. Я принесла официальный документ, в котором объяснено назначение вакфа, в том числе и долей, которые распределяются между членами вашей семьи. Правда, он на английском.

Сакина снова улыбнулась и попросила:

– Тогда просто растолкуйте.

Первин подытожила: назначение вакфа – выделять пятнадцать тысяч рупий ежегодно на нужды и лечение раненых ветеранов войны. Кроме того – это она уже обсудила с мистером Мукри, – каждой из жен Фарида будут выплачивать из вакфа тысячу и одну рупию в год. Такое же пособие будет назначено и каждому из детей по достижении ими восемнадцати лет.

В конце этого сложного объяснения Сакина вздохнула.

– Пятнадцать тысяч – большие деньги, да? Когда муж был жив, он каждый год жертвовал деньги в вакф! Возможно, слишком щедро. Теперь вопрос в том, как финансировать вакф и дальше при отсутствии дохода.

– Доход вы будете получать по-прежнему, ведь он не продал свою фирму, – пояснила Первин, удивляясь, что Сакина этого не знает. – А Мукри-сагиб упоминал, что у вакфа есть планы открыть медресе?

– Да. Он говорил об этом на нашей встрече у джали в прошлом месяце. Очень разумное решение, поскольку война закончилась. И у стольких бедных мальчиков-мусульман нет денег на учебу.

Первин взглянула в открытое ласковое лицо Сакины и подумала: ее собственное обучение наверняка завершилось в пятнадцать лет, когда она вышла замуж, а то и раньше. Первин мягко добавила:

– Грамота полезна и мальчикам, и девочкам. Известно ли вам, что уровень грамотности среди девочек-мусульманок в Индии – меньше двух процентов?

– Мои дочери научатся бегло читать! – с вызовом отозвалась Сакина. – Выучат важные молитвы, смогут поддерживать вежливый разговор на хинди и урду. А я научу их вышиванию и шитью.

– Амина учится другому, – заметила Первин и стала наблюдать за реакцией.

Сакина улыбнулась.

– Это выбор ее матери, а еще Амине повезло: у нее много лет была гувернантка. Когда разберутся с завещанием и мы поймем, каково наше финансовое положение, Мукри-сагиб, возможно, найдет новую гувернантку; а пока мы с Разией обучаем дочерей основам религии.

Первин поняла: Сакина даже не может вообразить, что дочери ее будут жить иначе, чем она сама.

– Я понимаю, что вы всецело доверяете Мукри-сагибу. Однако с тем, чтобы финансировать за счет вакфа школу, есть одна проблема. Закон гласит, что благотворительные начинания, которые поддерживает вакф, изменять нельзя. Поскольку вакф вашей семьи создан как фонд для раненых ветеранов, только судья может дать разрешение направить средства на другие цели.

Сакина немного помолчала. Потом посмотрела на Первин.

– Значит ли это, что нам может помочь юрист – то есть вы?

Первин смущенно поерзала на банкетке. Как на это ответить? Да, ее задача – помочь семье по мере сил. При этом она не может нарушить закон.

– Это возможно, но в несколько этапов. Первым делом запросить у мутавалли[44]44
  Мутавалли – ответственный за вакф или мусульманскую благотворительную организацию.


[Закрыть] – распорядителя вакфа – разрешение на то, чтобы сменить бенефициара. Потом нужно принять решение, нанимать ли юриста.

– Первую задачу Мукри-сагиб уже решил, переговорив с вами, разве нет? – спросила Сакина.

Первин поняла, что от Сакины ускользает очевидная деталь.

– Видите ли, не он тут главный. Мутавалли вакха всегда была Разия-бегум.

Вид у Сакины сделался такой, будто ее ударили под дых. Прерывисто вздохнув, она спросила:

– Вы о чем? Разия помогает распоряжаться вакфом, но это всегда был фонд моего мужа. А теперь управление им, разумеется, перешло к Мукри-сагибу.

– Нет. В документах в качестве мутавалли – администратора, который всем распоряжается, – значится ее имя.

Сакина ей явно не верила.

– Распоряжаться может женщина?

– Согласно магометанскому закону, пол и религия мутавалли не имеют значения. Я должна буду спросить у Разии-бегум, считает ли она, что средств вакха хватит сразу на обе задачи. Ознакомившись с бухгалтерией, она, возможно, решит, что на два направления деятельности средств недостаточно.

Сакина устремила на Первин умоляющий взгляд.

– Что же нам тогда делать?

Первин смутилась: указывать Сакине она не могла, а новые сведения явно повергли вдову в смущение и горе.

– Давайте по порядку. Вы по-прежнему считаете, что весь ваш махр следует передать в вакф?

– Я не знаю. – Голос дрожал, будто Сакина сейчас заплачет.

– Мне очень жаль, что я так вас удивила, Сакина-бегум. – Первин запоздало поняла, что своими словами про статус Разии могла спровоцировать семейный раздор. – Я думала, вы об этом знаете.

Сакина утерла слезу со щеки.

– Теперь я поняла, почему вы хотели поговорить с нами по отдельности! Двум из нас вы принесли дурные новости, а одной – хорошие.

Первин опасливо осведомилась:

– Что вы имеете в виду?

Опустив глаза, Сакина пробормотала:

– Я думала, что покойный муж со всеми нами поступил по совести, но если он отдал вакф Разии, значит, ее он любил сильнее. А как она может принять разумное решение, если знает о жизни даже меньше, чем я и Мумтаз?

Если Мумтаз зарабатывала как музыкантша, она наверняка знавала тяжелые времена. И, видимо, житейски довольно опытна, но при этом неграмотна – значит, быть мутавалли не может. Чего Первин не понимала, так это почему Сакина так верит в собственные силы.

– Сакина-бегум, а вы разве не выросли в зенане?

– Да, но в Пуне у нас был большой дом, к нам постоянно приезжали родственники, то одни, то другие. Мы жили счастливо. Всему, что знаю, я научилась у отца, братьев, двоюродных… – Она осеклась, лицо залилось краской.

Сакина, видимо, смутилась, потому что создала впечатление, что выросла в обстановке более свободной, чем нынешняя. Пытаясь проявить понимание, Первин произнесла:

– Для вас это, видимо, были очень счастливые времена.

Сакина негромко продолжила:

– Дети всегда счастливы, если рядом есть братья и сестры, с которыми можно играть. Именно поэтому я и хочу, чтобы дочери и сын жили рядом с Аминой и своими тетушками. Именно поэтому я за сильный вакф. Он нас объединяет. И ни у одной из нас, жен, не должно быть главенства над другими.

Первин накрыла ладонь Сакины своей, думая, что теперь понимает, почему вторая жена называет первую просто по имени – при том что Первин, юрист, обслуживающий семью, не имеет на это права.

– Мы не можем изменить решение вашего мужа, который передал управление вакфом Разии-бегум. Я бы посоветовала вам переговорить с ней о том, не изменились ли ее намерения касательно того, как им распорядиться. Обдумайте не спеша, готовы ли отказаться от своей доли. Если вы решите не передавать деньги и драгоценности в махр, они могут стать для вас финансовым обеспечением, а для ваших дочерей – наследством.

Сакина сбросила руку Первин, потянувшись к изумрудному ожерелью. Взяла изысканное украшение так, что камни заиграли в неярком свете, просачивавшемся сквозь джали. Первин казалось, что Сакина не хочет расставаться с драгоценностью. Но она уже озвучила возможность выбора – теперь выбор делать вдове.

Первин достала из портфеля свою визитную карточку, положила ее на серебряный поднос рядом с фалудой, к которой Сакина так и не притронулась.

– На визитной карточке есть мой домашний и рабочий телефон, мой почтовый адрес. Если вы сочтете, что хотите поговорить лично, я приду снова.

Сакина покачала головой.

Первин взяла портфель, встала, готовая уходить, вгляделась в женщину, которая медлила, прежде чем спрятать украшения. Сакина нежно оглаживала ожерелье пальцами, как будто взвешивала что-то куда более весомое, чем двадцать четыре карата.

10. Секреты между женами

Бомбей, февраль 1921 года

Открыв дверь спальни и шагнув в коридор, Первин едва не споткнулась об Амину.

Дочь Разии сидела у стены и с невинным видом подняла на Первин глаза.

– Я вас провожу в мамину комнату. Поговорите со мной еще по-английски, пожалуйста.

– А того хинди, на котором я только что говорила, ты не понимаешь? – спросила Первин, подталкивая девочку к отрицанию того, что она подслушивала.

– Понимаю. Но я хочу учить английский.

Первин заинтриговали ее намерения.

– Почему?

Амина помолчала.

– Амми училась в школе. Учителя там говорили по-английски. Может, я когда-нибудь тоже пойду в школу.

Разия, видимо, их слушала, потому что, едва они свернули в следующий коридор, она появилась в арочном проеме.

– Прошу вас, входите, Первин-биби. Я попросила заварить нам чая.

Первин знала, что отказаться от угощения значит оскорбить хозяйку.

– Очень любезно с вашей стороны. Только небольшую чашку, пожалуйста.

– Я разолью, – вызвалась Амина и поспешила к чайному столику, уставленному минтонским фарфором с золотыми ободками.

Комната Разии была чуть поменьше, чем у Сакины, но расположена удобнее, на углу, – окна выходили на две стороны, обеспечивая вентиляцию. Стены, покрытые поблекшей штукатуркой, были увешены зарисовками в рамах и тонированными фотографиями Тадж-Махала и других бомбейских достопримечательностей: Виктории-Терминус, Секретариата, мечети Хаджи-Али.

Главным предметом мебели в комнате Сакины была большая элегантная кровать, у Разии же стояли две отдельные кровати, накрытые хлопковыми лоскутными покрывалами. А главным предметом мебели был большой письменный стол из красного дерева, с обеих сторон от которого стояли стулья в стиле королевы Анны. По одной части стола были разбросаны детские книги, цветные карандаши, мелки. На другой на промокательной бумаге лежали гроссбухи, стопка писчей бумаги, выстроились в ряд старомодные чернильницы и перья. Первин представила себе, как мать и дочь трудятся рядом – как вот и они с отцом у себя в конторе.

Амина, с двумя чашками чая в руках, аккуратно обогнула широкие тиковые качели, свисавшие с потолка на обтянутых шелком веревках. На качелях могло бы уместиться человека четыре. Висели они у самой веранды, обнесенной чугунной джали, сквозь которую просматривались синее небо и зеленые деревья снаружи.

С Разией Первин нужно было обсудить больше, чем с остальными, но она решила не торопиться. Усевшись на качели рядом со вдовой, она решила, что говорить будет на хинди – нужно быть уверенной, что ее понимают.

– Благодарю вас, что согласились на эту беседу. А Амина не хочет пойти к остальным на занятие музыкой?

– Песня очень простая, я ее и так знаю! – Амина, топая, подошла к столу и села за него, взяв и себе чашку чая. Она не сводила глаз с матери.

Разия застенчиво глянула на Первин.

– Я не против ее присутствия. Амина помогает мне с бумагами, она в курсе всего, что я делаю. Кроме того, речь ведь пойдет о ее наследстве.

Первин пригубила чай, обжигающе горячий, очень сладкий. Удержавшись, чтобы не скривиться, она поняла, что, если хочет произвести хорошее впечатление, не должна перечить клиентке.

– Хорошо. Но, Амина, я научу тебя одному английскому слову: confidential.

– Кон-фи-ден-ши-ал, – медленно повторила Амина. – А значение?

Пристально гладя на девочку, Первин сказала:

– «Конфиденциально». Это означает, что ты доверяешь человеку настолько, что готов сказать ему то, что другим говорить не хочешь. Юрист, который ведет с тобою серьезный разговор, никому потом ничего не расскажет без твоего разрешения. Вот таким должен быть наш разговор, в интересах твоей мамы.

– Секрет, – по-английски сказала Амина. – Почему так не сказать?

Первин отпила чая, давая себе время сформулировать внятное объяснение.

– В секрете часто держат нехорошие вещи. А мы не скрываем ничего нехорошего. И еще мне кажется, что секреты почти всегда раскрывают.

– Согласна. В зенане почти нет секретов, – с усталой полуулыбкой произнесла Разия.

Первин подумала, не сказать ли Разии, что та очень ловко держала в секрете от Сакины свою должность распорядителя вакфа, – вот только начинать с этого разговор казалось нетактичным.

– Спасибо, что уделили мне время. Полагаю, вам тяжело пришлось после кончины мужа.

Разия пожала худыми плечами.

– На деле – почти так же, как все последние два года.

Первин это удивило, ведь в голове у нее уже сложился образ Разии как самой преданной жены.

– Расскажите про два последние года.

– После того как доктор Ибрахим диагностировал у мужа рак, он стал ходить по вечерам на Фолкленд-роуд. Водил его туда Мукри-сагиб. Там муж хоть как-то забывался. – Разия откинулась на спинку и слегка раскачала качели. – Со мной он бывал редко. Потом привел в дом музыкантшу оттуда. Мумтаз. Практически поселился у нее в комнате. Мы его почти не видели.

Первин очень удивилась тому, что Разия заговорила при Амине про Фолкленд-роуд, ведь этот район был известен не только музыкой, но еще и наркотиками и проституцией. Впрочем, женщины из этой семьи жили в изоляции; возможно, Разия сама не все понимала.

– Полагаю, не видеть мужа вам было очень мучительно.

Разия призадумалась.

– Я его уже однажды теряла – когда появилась Сакина, – произнесла она тихо. – Именно тогда он и назначил меня мутавалли вакфа. Думаю, хотел, чтобы у меня было хоть какое-то дело. И занятие это, безусловно, оказалось достойным. Вот только мне виделась страшная несправедливость в том, что я посвящала себя заботе о раненых по всей Индии, а муж мой не нуждался в моей заботе.

Первин посмотрела на другую сторону стола, где Амина крутила в руках разные предметы: ручки, карандаши, нож для вскрытия писем. На мать она не смотрела, но Первин чувствовала, что девочка слушает внимательно.

Разия опустила пятки на пол, качели остановились.

– Первин-биби, вы хотите, чтобы я подписала еще один документ? Мукри-сагиб говорит, что прежнего недостаточно.

– Конечно, – сказала Первин и взялась за портфель. – Это вы предложили передать махры всех жен в вакф?

Разия покачала головой.

– Об этом со мной на прошлой неделе заговорил Мукри-сагиб, объяснил, в каком мы сложном финансовом положении, сказал, что нужно отдать в вакф побольше. Предложил в качестве нашего опекуна, чтобы мы все отдали свои махры в вакф. Я сочла эту мысль разумной, потому что так мы сделаем доброе дело, но не будем переживать, что можем лишиться дома.

– Каков на данный момент размер фонда?

– Пойдемте, покажу. – Разия встала, подошла к столу. Вытащила толстый гроссбух, открыла его, показала Первин колонку, где было расписано снятие денег.

– Насколько я понимаю, там сто семь тысяч рупий, и последний раз фонд пополнялся два года назад.

– Муж очень старался пополнять фонд в годы войны, когда фабрики наши работали круглосуточно. Но сейчас средств не хватает, потому что каждый год пятнадцать тысяч уходит ветеранам, а три – нам, женам. Когда дети достигнут совершеннолетия, выплаты на семью увеличатся до семи тысяч рупий в год.

Разия разбирается в математике. Но способна ли она заглянуть в будущее?

– При нынешнем объеме расходов фонд через несколько лет истощится, – заметила Первин.

Разия глядела мрачно.

– Я знаю.

Первин очень многое нужно было сообщить Разии, но первым делом она подумала про одно: что будет, если расходовать в год даже больше пятнадцати тысяч рупий?

– А вы прикинули, во что обойдется строительство медресе?

Разия уставилась на нее.

– Медресе? Что вы имеете в виду?

Первин с ужасом подумала, что выдала еще один секрет. Но мутавалли вакха положено об этом знать.

– Мукри-сагиб сказал мне, что на средства вакха решено финансировать строительство школы для мальчиков. Он собирается в ближайшее время нанять учителей и открыть ее в этом году.

Разия надолго погрузилась в молчание. А когда смогла подобрать слова, то произнесла их мрачно и вполголоса:

– Я… я ошарашена. Он ни слова не сказал мне про медресе, когда собрал нас, чтобы подписать бумаги о передаче средств в вакф.

А Сакина все знала. Потому что мистер Мукри ей все сказал – видимо, увидев в ней главную среди жен?

– Мне Мукри-сагиб об этом сказал, – ответила Первин, стараясь скрыть неловкость. – Именно поэтому он и хочет, чтобы передача махров произошла как можно быстрее.

– Полагаю, если мы передадим свои махры полностью, некоторое время денег хватит на оба начинания. – Голос Разии звучал угрюмо. – Но ведь изначально вакф создан для помощи раненым ветеранам.

Первин нужны были подробности.

– Похоже, для вас задачи фонда по-прежнему очень важны. Как так вышло?

– Все началось одновременно с войной, – сказала Разия, двинув ногами – качели опять закачались. – В 1915 году правительство разместило на фабрике Фарида заказ на тысячи рулонов полотна-хаки для нужд армии. Мой муж хорошо на этом заработал. Я же видела это так: мы одеваем мужчин, чтобы они шли в бой, где легко могут получить ранение или погибнуть. Мне это не нравилось.

– Умирать очень грустно! – своим всезнающим тоном прокомментировала от стола Амина. – Очень грустно для тех, кто остается. Хотя, если вести праведную жизнь, попадешь на небо.

– Меня все преследовала мысль: а ведь без формы из нашей ткани мужчины не шли бы в бой. – Разия мерно раскачивала качели. – Мы ничего не можем сделать для тех несчастных, которые погибли, а только индийцев погибло свыше семидесяти тысяч. Но мы можем хотя бы обеспечить одеждой, инвалидными креслами и другими необходимыми вещами раненых, а также оказать помощь их семьям, поскольку военной пенсии на жизнь не хватает.

Слова Разии напомнили Первин о том, что они с Элис видели своими глазами: в каких условиях живут раненые ветераны, которых разместили в некоторых помещениях Оксфорда. Ужасно было видеть их увечья.

– А каким образом вы помогали ветеранам-мусульманам?

– Мы помогаем всем бойцам индийской армии, вне зависимости от их религии. Солдату достаточно обратиться к своему командиру, сотруднику госпиталя или капеллану. Я знаю одного из этих офицеров, капитана Аарифа Али, который помог оказать помощь многим бойцам, да и другим. Могу я показать вам его письма?

Разия подошла к высокому книжному шкафу и вернулась с тяжелым альбомом: на каждой его странице были наклеены письма. Первин стала пролистывать и увидела страницы на самых разных языках: урду, хинди, пенджаби, английском, тамильском. Капитан Али и сам написал много писем – по-английски, видимо, потому что они должны были проходить цензуру у командира.

Ваше щедрое пожертвование в сто рупий от мая 1918 года пришлось очень кстати. Я смог обеспечить одеждой пятерых ветеранов, купить десять тростей и три инвалидных кресла. Следуя вашему предложению, мы продолжаем выдавать возвращающимся домой рядовым по сто рупий, которые они могут потратить по своему усмотрению, а также просим членов их семей, у которых есть особые нужды, присылать нам заявки с подробностями.

Первин перевернула страницу, прочитала еще одно письмо капитана Али:

Мистер Бхатия проливал слезы благодарности, узнав, что вы оплатите школьное обучение сына и дочери рядового Бхатии. Его жена отправила вам прочувствованное письмо, которое я прилагаю. Миссис Фарид, ваши вопросы касательно нужд членов семей не доставляют мне никакого беспокойства. Они помогают мне лучше понять характер моих бойцов и то, сколь многим они пожертвовали ради служения государству.

– Когда война закончилась, капитан Али приехал сюда, чтобы отдать моему мужу и мне дань уважения; он объяснил, что нужд по-прежнему много. Да, война закончилась, но бойцы продолжают выписываться из госпиталей, им нужны оборудование и лечение, которые армия им предоставить не в состоянии.

– Капитан Али несколько недель назад приехал поговорить с амми, но Мукри-сагиб не позволил, – сообщила Амина, повторив то, что Первин уже слышала от Сакины.

– У нас иддат, – строго напомнила дочери Разия.

– А я видела капитана через джали, амми. Он красивый, прямо как король!

– Амина! – укорила ее мать.

Первин подумала, что у женщин должно быть право разговаривать через джали с мужчинами, если речь идет о важных семейных делах. Но это лишь по касательной относилось к их разговору.

– Разия-бегум, поскольку вы – мутавалли, все решения по вакфу принимать вам. Но, как бы оно ни было, суд вряд ли без дополнительных вопросов поменяет выгодополучателя от средств вакха. Я сообщаю вам это на основании предыдущих судебных решений.

Разия глянула на нее едва ли не сердито.

– Вы говорите так, как будто это простое дело. Как я могу настаивать на своем в присутствии Мукри-сагиба?

– Мне кажется, вы неверно трактуете ситуацию, – мягко произнесла Первин. – Ваш муж назначил его служить интересам семьи.

– Мукри-сагиб – распорядитель имуществом, то есть исполняет в доме обязанности старшего мужчины. Заправляет всем. Если ему не понравится мое поведение, представляете, что он может сделать, когда в следующий раз пойдет в банк снимать для нас деньги? Банкиры выполняют все его распоряжения.

Первин вдруг стало не по себе. Она ведь видела гроссбух Разии – но там все записи от руки. Не исключено, что мистер Мукри уже и так снимает деньги без ее ведома.

– А что будет с деньгами на еду и одежду, если он рассердится? – Разия заговорила громче. – Будут ли у нас средства, чтобы платить за электричество в доме, за работу вентиляторов? Дети уже остались без гувернантки.

– Вы о чем думаете, мисс Мистри? У вас лицо очень сердитое. Вы обиделись на амми? – встревоженно спросила Амина.

– Нет, я не обиделась. С распорядителями имуществом часто случаются такие вещи.