Текст книги "Полночный тигр"

Глава 14

Кунал проснулся от пронзительного крика птицы-носорога и застонал, не понимая, отчего кровать такая неудобная. Затем увидел густой полог леса наверху – и память о последних днях мгновенно вернулась вместе с зудом от комариных укусов.

Вслушиваясь в крики обезьян, он огляделся и сразу заметил, что Эши на дереве больше нет. В одну секунду Кунал перегнулся вниз, сквозь ветки рассматривая землю. У корней в нескольких футах от покореженной кирасы лежала сумка Эши, и Кунал немного расслабился. Она все еще здесь. Ни одна девушка не оставила бы сумку в таких обстоятельствах добровольно, и вокруг не было следов, свидетельствующих, что ее похитили.

Кунал понял, что тревожится за Эшу, и хотел бы видеть, что она в безопасности. И это невзирая на то, что по-прежнему сомневался в искренности девушки!

Он почти верил, что Эша была той, за кого себя выдавала, но все-таки лучше держать ее при себе и присматривать. Он покрутил головой, размял руки, затем развязал веревку и спустился вниз по узловатым ветвям дерева.

Ему стало любопытно, как бы поступил в этом случае дядя. Наверное, привязал бы ее к дереву в кандалах.

Сначала действуй, потом спрашивай. Неофициальный девиз Крепости.

Вся проблема в том, что он никогда Куналу не нравился. Кунал гордился тем, что ведет себя спокойно и хладнокровно, изучает все стороны проблемы перед тем, как принять решение. Что, если он ошибся и приведет невинную девушку в кандалах обратно в Крепость? Он никогда не простит себе такой ошибки!

И вот тут-то скрывалась дилемма. У Кунала не было ничего, кроме слов пьяного солдата, утверждавшего, что видел девушку, а этого было достаточно для подозрения, но не для обвинения.

Перед тем как действовать, нужно найти доказательства вины – или невиновности. А до тех пор – наблюдать и докладывать.

Кунал схватил свою кирасу и скривился при виде вмятины прямо под нагрудником. Будь у него ветка или камень, можно было бы выпрямить доспехи так, чтобы те не врезались в кожу. В поисках подходящего булыжника Кунал обдумывал следующие шаги.

Можно оставить Эшу за границами лагеря, взять кобылу до того, как остальные что-либо заподозрят, и устремиться к ближайшему портовому городу. А там – или она сядет на корабль, или поедет, закованная, с ним в Крепость.

Следующие дни станут решающими: придется выбрать, какой дорогой ему идти.

Отличный камень – остроконечный, но достаточно изогнутый, чтобы нанести точный удар, – валялся на мягкой лесной земле возле холщового свертка Эши. Он нагнулся за ним, чтобы привести кирасу в порядок, и тут взгляд зацепился за что-то серебряное.

В подлеске запуталась маленькая серебряная булавка, покрытая грязью. Очищая булавку, Кунал открыл сумку Эши, и оттуда, как змея, высунулась рукоять меча-плети. Куналу хватило мгновения, чтобы понять увиденное. Камень чуть не выпал у него из руки.

Он стоял там, пялясь на сверток и не в силах пошевелиться. Сердце билось где-то в горле, пальцы сжались на острие булавки.

Теперь уже нет смысла отрицать. Вот оно – доказательство, которое он искал. Парный меч, точно такой же, как тот, что оставили в комнате дяди.

Его разум застыл в ледяном спокойствии, как всегда перед началом битвы. Проанализируй ситуацию. Составь план атаки.

Теперь следовало продумать способ, с помощью которого он приведет ее в лагерь, не вызывая подозрений. Она пока не ушла, поэтому есть вероятность, что он сможет продолжать разыгрывать фарс. Кунал скорчил гримасу от этой мысли. Ему никогда не давалось лицедейство.

Тем не менее решение придало ему сил. Он быстро надел так и не починенную кирасу и сунул серебряную булавку в кушак, чтобы изучить позднее. Носком сандалии затолкал меч обратно в сумку и придал ей правильное положение. Мысль о том, чтобы прикоснуться к нему, вызывала тошноту.

Кунал игнорировал надежду, которая тихо нашептывала, что Эша не может быть Гадюкой – что она неспособна ею быть. Дурак бы он был, если бы прислушался. Он и так выставил себя болваном.

И тут раздался резкий треск. Кунал стремительно развернулся: инстинкты толкали проверить, в чем опасность. Он ринулся к источнику шума.

Неужели вернулся тигр? Или что-то случилось с Эшей?

Ему нужно вернуть ее в Крепость живой.

Кунал бежал на звук, но быстро понял, что все в порядке, за исключением большой ветки, упавшей на утоптанную тропку. Он уставился на нее. Ветку аккуратно срезали при помощи обезьяньей ловушки.

Священное копье Солнечной девы!

Он помчался к их лагерю у баньяна, обгоняя ветер. Он сделал именно то, чего не должен был, – позволил себя отвлечь. Пусть даже на минуту.

Минута – все, что понадобилось Гадюке. Оказавшись на пустой поляне и увидев то, чего и ждал, он проклял себя. Все пропало – и сверток, и девушка.

Он уловил в нескольких шагах впереди взмах ее уттарьи цвета слоновой кости и свернул туда, прыгая через листья и ветки и преследуя струящийся в воздухе хлопок. Она убыстрила бег.

Кунал напряг все силы, используя каждую каплю скорости, и ухватил конец уттарьи. Полоса ткани соскользнула, но запуталась вокруг ее плеч и туловища, отшвырнув Эшу назад.

Она остановилась. Рот открылся идеальным «О», вторя распахнутым в неверии глазам. Она не ожидала, что Кунал ее схватит.

Уттарья свалилась с ее головы, и буйная грива кудрей разметалась по ветру, закрыв изумленное лицо.

Но в следующий миг удивление угасло, и она обернулась к Куналу с угрожающей ухмылкой, которая расплывалась все шире. Ни следа не осталось от кроткой, милой, послушной девушки-торговки.

Скрестив с ней взгляды, Кунал понял: фарс окончен и началась игра. Они не обменялись ни словом, но Кунал спинным мозгом почувствовал, что они поняли друг друга: Эша будет убегать, а он – преследовать ее.

Не сводя с него глаз, в которых полыхала угроза, она сняла уттарью и отбросила прочь. Может, у Кунала разыгралось воображение, но ему почудилась тень сожаления на ее лице. Кунал подался вперед, чтобы схватить, сразиться, не дать ей уйти!..

Ноги ожгло болью, и он рухнул, распластавшись среди узловатых корней, которые опутали весь лес. Когда он, невольно морщась, поднялся на ноги, Эши уже и след простыл. Блеснула натянутая над тропой металлическая проволока – так вот почему он упал!..

Она подготовилась. Она спланировала каждый миг.

Кунал замер, комкая уттарью, которая хлопала и рвалась у него из руки на ветру.

Глава 15

Поздним утром, идя по древесным зарубкам с тугим комком уттарьи в руке, он таки добрался до лагеря. Солдаты, сидевшие у очага, наградили его изумленными взглядами.

Когда Кунал увидел, что его дождались, камень на душе стал чуть легче. Конечно, они договорились держаться вместе, пока не пройдут лес, но Кунал не был уверен, что Ракеш станет соблюдать договор.

– На тебя что, Гадюка с дерева свалилась? У тебя поэтому вся ночь ушла на то, чтобы облегчиться? – поддразнил Лакш.

Кунал вперился в него взглядом, чувствуя, как ярость вскипает внутри так, что дышать трудно. Лакш мгновенно подался назад и вскинул руку, останавливая Ракеша.

– У него тот самый взгляд, парни, – констатировал Лакш.

– Я не боюсь взглядов Дхагана. Будто он может меня напугать этими своими… – Ракеш помахал рукой, – …глазками.

Но Ракеш отступил, теребя кудрявую прядь.

Кунал уже достиг точки невозврата, о которой предупреждал дядя, и ему понравилось.

Контроль.

Кунал попытался подавить гнев, но он вспыхнул еще жарче. Молча протопав по углям гаснущего костра, он расчистил прямую дорожку для своей маленькой скатки, впихнул уттарью в свой сверток и сел, мрачно глядя в никуда.

Кунал так не злился много лун – точнее, лет.

Каким же тупоголовым идиотом он был, думая, что может одержать верх над Гадюкой.

– А теперь он выглядит так, словно кто-то украл его конфетку, – усмехнулся Лакш.

Ракеш глумливо ухмыльнулся и открыл рот, но теперь Амир предупреждающе покачал головой.

– Рот закрой. Вы-то чем занимались? Дрожали себе в палатках, слушая лес, и шевельнуться боялись? – поинтересовался Кунал.

Ракеш с головы до ног стал дивного багрового цвета, а Лакш присвистнул и заорал, что пора сворачивать лагерь. Кунал сидел на месте, ощущая, как его ярость идет на убыль и трансформируется. Она балансировала на грани чувства, которое он не пускал в душу годами, – грусти.

Он знал, кто такая Гадюка, – явное преимущество в этой игре. И должен был ощущать решимость, определенность.

Как солдат, на первое место он обязан был ставить долг перед генералом, армией и только потом – перед собой. Таков порядок вещей. Но Кунал сохранил свои идеалы, и сейчас он боролся с собой, не в силах совместить вбитые годами службы принципы Крепости и личный кодекс чести.

Дело было не только в том, что Кунал упустил ее, но и в том, что он наконец-то узнал, без тени сомнения: Эша – Гадюка и его заклятый враг.

Если он хочет стать командующим, то должен схватить Гадюку и притащить в Крепость, даже несмотря на то что она спасла его жизнь.

Он бы не страдал сейчас муками выбора, если бы не ее поступок.

Или она и это спланировала?

Он свирепо наступил на ветку, валяющуюся на пути, испугав остальных.

Кунал поднял сломанную ветку и повертел, чувствуя тяжесть древесины, а потом с силой опустил вниз, ломая о колено. В руках осталась острая зазубренная палка. Он вытащил мачете и начал остругивать кончик, щепка за щепкой, заостряя его до предела.

Она – ключ к его будущему повышению до командующего. И все.

Кунал осмотрел заточенный конец палки и, пробуя остроту, провел им по предплечью. На коже набухли капли крови.

Контроль.

Глава 16

Эша мчалась, пробиваясь сквозь паутину ветвей и листьев, словно хотела обогнать ветер. Сердце гулко бухало в груди и от усталости, и от мыслей о том, что она едва-едва спаслась.

Она замедлила бег, и от смены темпа тело заныло, готовясь развалиться на части. Зацепившись сандалиями о корень, Эша споткнулась и неловко упала, ударившись голенями. Здесь, у опушки Тея, почва стала не такой мягкой – вдали уже виднелись низкие плавные холмы и долины центральной Джансы.

Никогда прежде она так не напрягала силы, не покрывала двухдневное расстояние меньше чем за день, но ее гнало вперед осознание, как близко к ней подобрался Кунал. Узнавание и страх в его глазах в миг, когда поймал ее уттарью… Частице Эши это понравилось, более того – она упивалась ролью Гадюки после недель путешествия инкогнито.

Эша счистила впившиеся в ладони камушки, отерла руки о грязные порванные штаны. Вода из фляги на вкус была нектаром – хоть эту часть плана Эше удалось выполнить без проблем. И ей повезло вернуться вовремя и увидеть спуск солдата. Вот только свою сумку она бросила на виду.

Эша могла проклинать себя тысячу лун подряд за такую беспечность. Если бы подобное совершил кто-то из ее группы мятежников, она заставила бы провинившегося бегать вокруг городской стены Матхура до посинения.

Она стояла, оцепенело глядя, как он достает ее меч из сумки… Проволока предназначалась тигру, но неожиданно пригодилась для побега от солдата. Если бы не она, Эша бы не вернула сумку.

Эша поглядела вперед, на неясный силуэт города, приютившегося между холмов над Теем. По меньшей мере еще день пути, причем по крутому подъему.

Эша попыталась встать, но тут же поняла, что застряла. Она обшарила сумку в поисках лунной булавки, чтобы отцепить ремешок сандалии от ветки, но так ничего и не нашла. Эша раздраженно вывернула сумку на колени и начала рыться в вещах, в то время как холодок ужаса полз по спине.

Булавка пропала.

Эша свирепо выругалась. Идиотка. Она конченая идиотка.

Ей в голову сразу пришло самое худшее. Что, если солдат нашел булавку? Если он что-то знал о Клинках, то узнает украшение. А если ума у него хватает, то он сумеет сложить головоломку. Итак, Гадюка работает на Клинков.

Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и подумала, что бы сказала Арпийя. «Не гадай. Выглядишь глупо, толку нет».

Эша успокоилась и сосредоточилась на фактах. Булавка исчезла. Возможно, ее нашел солдат, а возможно, Эша просто обронила ее где-то в лесу. Это не значит, что секрет раскрыт.

Эша оскалилась. И в любом случае тот, кто ее подставил, уже знал, кто она такая.

Девушка отрезала ветку кинжалом. Сегодня она должна была быть уже на полпути в Фаор, где планировала потратить день на сбор сведений. Единственная ниточка к убийце и предателю вела именно в этот город.

Но теперь солдат видел ее лицо, узнал, что она – Гадюка, и, что хуже всего, мог связать ее с Лунными клинками.

Эша разочарованно выдохнула – так или иначе, она ничего не могла с этим поделать. Но зато она могла осложнить солдату охоту. И без улик вряд ли кто-то из его дружков поверит, что Гадюка – лишь женщина.

От этой мысли на ее лице заиграла ухмылка. Эшу никогда не переставало восхищать то обстоятельство, что все эти солдаты, эти мужчины трепетали от страха перед ней.

Минутная передышка – и она снова отправится в путь.

Темнота наступала, пора было остановиться на ночлег. Утром она украдет коня и поедет в Фаор, где и приведет в исполнение следующую часть плана.

Чтобы успокоиться, Эша мысленно повторила все, что сказала бы Арпийя, будучи рядом. Как же она хотела, чтобы подруга и впрямь находилась здесь. Арпийя как никто другой стояла близко к положению наставницы в жизни Эши – в то время как отношения с Харуном, вторым лидером мятежников, были гораздо более сложными.

Вспомнив своих, Эша немного приободрилась. Она знала, что будет бежать и сражаться за свою свободу, и неважно, что или кто может прийти за ней. Только встречала бы она противника не при параде.

Она осмотрела пыльные штаны и закопченную рубашку. Еще немного – и можно в этом просить милостыню. Первым делом следует найти новую одежду и еду. Возможно, подобрать еще один-два вида оружия.

Руки Эши оставили черные следы на серебряной фляжке, и она скорчила рожу своему отражению.

Убила бы за ванну. И она действительно имела в виду именно это.

Глава 17

– Здесь мы разделимся, – заявил Кунал. Сидя верхом на лошади, он приставил руку козырьком ко лбу и оглядел горизонт.

К западу земля начинала высыхать и трескаться, превращаясь в голую пустошь. К востоку располагались портовые города, а за ними – блестящее зеркало моря.

Прежде он недооценивал Эшу-Гадюку. Больше такой ошибки он не совершит.

Кунал схватил ту маленькую булавку и, все так же осматривая горизонт, начал вертеть ее в пальцах. Сегодня утром, отчистив с нее грязь, он понял, что держит в руках символ Лунных клинков, и сердце от такого открытия пустилось галопом.

Настоящий поцелуй удачи от богов. Ключ, в котором он так нуждался, который даст ему преимущество в соревновании. Позже у него будет время рассказать о собственном возбуждении и ужасе из-за этого открытия: Гадюка – человек Клинков.

Кунал не был полностью уверен в своей догадке – он учитывал и то, что находка булавки могла быть простым совпадением. Возможно, Эша подобрала где-то вещицу, украла или хранила для будущей миссии. Но если все правда и Эша – Клинок, то булавка говорила ему о важной детали: Гадюка работала не одна.

И сейчас у него родился план охоты на нее.

– Э, а почему мы разделяемся? – Вопрос Амира вывел Кунала из задумчивости.

– Потому что это соревнование, Амир, – ответил он.

– И некоторые из нас вполне могут обойтись без мертвого груза, – бросил Ракеш, пиная Амира в голень.

Кунал закатил глаза.

Ему будет не хватать Лакша. Друг вечно опережал его на шаг – анализировал и взвешивал, ничем не выдавая своих чувств. На самом деле Лакш был, вероятно, идеальным противником для Гадюки – и Кунал на миг почувствовал себя виноватым, что не поделился тайной с другом. Когда они обсуждали планы, Лакш сказал, что собирается опросить железных дел мастеров, а Кунал сочинил сказочку о визите в Дом Айюл.

Нет, это его преимущество и ему искать Гадюку.

Куналу пришлось признать, что находиться в окружении других солдат было не так уж плохо. По крайней мере, это отвлекало его от раздумий. Но с этого момента ему придется сосредоточиться.

– В случае крайней нужды у каждого есть свисток для почтового ястреба. Не потеряйте их, и ваши шансы вернуться живыми возрастут, – произнес Лакш скучающим тоном. Однако Кунал заметил, как натянулись жилы на его шее, словно другу точно так же не терпелось оторваться от остальных.

– Согласен. Что ж, и куда бы мне податься? – спросил Ракеш, щурясь на солнце.

Кунал посмотрел в том же направлении. Красно-золотистый пейзаж северо-востока мерцал в потоках полуденного света.

Кунал оглянулся на оставшихся троих парней в блестящих от солнца доспехах. Он запечатлел в памяти образ: Ракеш с трудом сохраняет нужную посадку в седле, Амир с сожалением смотрит назад, туда, где скрылась Крепость, а Лакш шепчет что-то Ракешу, отчего тот багровеет.

Ветер напевал ему, что этот миг никогда не повторится и что потом все изменится.

Ракеш снова отвлек Кунала.

– Даже не думай ехать следом за мной, – предупредил он с явной угрозой, а потом поднял жеребца на дыбы и галопом умчался к побережью. Другие лошади заржали, тоже стремясь к свободному бегу. Кунал ощутил, как напряглись мускулы его лошади, будто она прочла его мысли.

– Наверное, пора прощаться, ребята, – сказал Лакш. – Не скажу, что желаю вам удачи.

Он кивнул товарищам, криво улыбнулся Куналу и постучал четырьмя пальцами по груди. Кунал также приложил пальцы к сердцу в ответном приветствии.

Лакш подмигнул другу и умчался в направлении, противоположном выбранному Ракешем.

– Мы – последние. Знаешь, куда ехать? – спросил Амир.

Кунал кивнул и потянул поводья.

Вперед.

Глава 18

Кунал оставил свою лошадь в конюшне, находившейся в окрестностях маленького городка Уджрал, и направился к центру. Лотки и палатки с продуктами играли красным, синим и зеленым цветами на фоне сереньких каменных и деревянных домов. Некоторые палатки по размеру напоминали шатры, а самые крохотные лотки лепились рядами друг к другу, словно детские кубики.

Долгожданное зрелище. Бурчание в его желудке превратилось в боль примерно милю назад, и Кунал умирал от желания съесть поджаренную лепешку с горчичными семенами и запить ее кувшином пахты, чтобы остудить жар от солнца, опалившего шею.

Только легкий пурпурный тюрбан на голове защищал его от зноя. Кунал мог бы утонуть в собственном поту. Солнце и слой бронзы на теле отнимали последние силы. Он забыл, насколько душной стала Джанса после высыхания реки Бхагья и насколько прохладным был климат в области Крепости. А сейчас, вспотев, Кунал обо всем вспомнил.

Где искать убежище Гадюки?

Днем раньше Кунал останавливался в гарнизоне и перерисовал там карту городов, где предположительно находились убежища мятежников. Первый из них – Уджрал, затем он обследует Фаор и Адартху. Кунал дополнил карту собственными сведениями, но их было негусто.

Он поспорил бы на свои доспехи, что она, маскируясь, обязательно остановится в одном из этих городов, – и тут как раз пригодятся его навыки следопыта! Но чем больше он об этом думал, тем ясней понимал, как мало знает о ней.

Щиты Сенапа обучались распознавать цели по одежде, акценту, манере поведения. Однако акцент Эши не принадлежал ни к одной области – она то растягивала гласные, как в Варулоке, то не проговаривала их, как в Парвалокхе. На кайме ее сари не было вышитого узора какого-либо Дома или области, неважно, Джансы или Дхарки. Единственная необычная вещь – булавка сари, которую он увидел в ночь их первой встречи. Навершие было сделано в форме жасмина, цветка, в изобилии произраставшего в Дхарке.

О чем говорила эта деталь, он не знал. Пожалуй, только о том, что ее прошлое не совпадало с маской. Поэтому он решил выследить ее, опираясь на единственную вещь, которую Эша не могла изменить.

Кунал проверил сумку – на месте ли свиток с портретом Эши, который он нарисовал лично? Роясь в сумке, он не смотрел, куда идет, и не услышал грозного окрика.

На него рухнули стопки разноцветных тканей, закутав с ног до головы. Споткнувшись, он сшиб груду кремовых яблок и едва устоял на ногах.

Лавочник выскочил на улицу, раздувая ноздри и яростно выкрикивая оскорбления с горящими от злости глазами. Кунал склонил голову и быстро как мог вернул фрукты на место, уже готовясь просить прощения.

– Ты не украдешь у меня, жалкий…

Кунал приготовился выслушать продолжение, но лавочник вдруг остановился примерно в футе от него. И прежде, чем ему удалось распознать мелькнувшее на лице невысокого мужчины выражение, тот униженно распластался на сухом песке – верхушка хитро свитого бежевого тюрбана почти коснулась ног Кунала.

Кунал в изумлении поглядел на мужчину и мгновенно наклонился, чтобы поднять его на ноги. Винить за разгром следовало только собственную рассеянность.

Вместо того чтобы поднять лавочника с песка, Кунал упал на колени рядом и взял за плечо. Тот что-то мямлил о ненадежной ткани и о том, как приказал помощнику подвязать все отрезы.

Все это походило на извинения. Только вот Кунал не мог понять – за что.

– Хозяин, я смиренно прошу прощения. Я не хотел красть и, если принес ущерб вашему прилавку, желал бы его возместить.

Кунал убрал руку с плеча мужчины, оцепеневшего от прикосновения, и потянулся к своему кошельку. Лавочник ударил его по руке, а потом снова в ужасе оглядел – глаза стали круглыми, словно тарелки из нержавеющей стали, которыми он торговал.

– Мне так жаль, – поклонился лавочник, торопливо произнося слова. – Я не видел… не признал… этот тюрбан… – Он сделал паузу. – Эменда, господин. Нет. Я не могу принять их, – и он заломил руки.

Кунал поднялся на ноги. Он знал, что только к генералу Хотха обращались «эменда». Это почтительное наименование вошло в моду лишь после захвата королем трона – до того Джанса была равноправным обществом.

Кунал потянулся к мужчине, качая головой, но тот почти отпрыгнул.

– Тогда позвольте мне что-то купить, – предложил Кунал.

Мужчина выглядел так, будто вот-вот снова запротестует, и Кунал заметил косые взгляды в сторону его кирасы и золотых наручей.

Кусочки головоломки сошлись в голове. Он – солдат из Красной крепости, что очевидно благодаря бронзовым доспехам. Обычная пехота носила кожаные.

Куналу было легко забыть о репутации солдат Крепости, так как большую часть времени он проводил, скрываясь в ее стенах либо воюя за их пределами. Он вспомнил, как Эша отпрянула прочь в первый миг знакомства. Было ли это сделано напоказ?

Осознав это, он нахмурился, но попытался принять более непринужденную и приветливую позу. Внутри кольнуло сожаление, что солдат встречают именно так.

– Я настаиваю. Путь был долгим, и я до смерти устал от пайка.

Кунал улыбнулся. Лавочник, немного успокоившись, пригласил пройти за ним в заднюю часть палатки. С бурчащим на всю палатку животом Кунал выбрал еду, подходящую для путешествия, – сушеные манго, мягкие лепешки и жареные пирожки с зеленым горошком. Свежих продуктов было на удивление мало. То, что лежало на застеленных льняной тканью столиках, было сухим, вялым и сломанным. Тонкие побеги сахарного тростника, чахлые баклажаны и окра.

Соседние торговцы уставились на происходящее во все глаза и окружили палатку. Кунал предположил, что их внимание привлек солдат, готовый платить, но в сверкании их взглядов было что-то лихорадочное.

Все они выглядели тощими, до крайности тощими, и вблизи Кунал заметил потрескавшуюся кожу на руках и отчаяние, с которым они тянули руки к проезжим, предлагая свои товары.

Он заколебался, но заговорил прежде, чем осознал это.

– Хозяин, а через ваш город проезжало много солдат?

– Нет, нет, – ответил лавочник, тряся головой. Кунал не отводил глаз, и тот запнулся, хотя и не отступил.

У него явно что-то было на уме, и Кунал ощутил прилив любопытства.

– Хозяин, можете говорить свободно. – Кунал смягчил голос и повертел инжир в пальцах. – Мне просто интересно. В последнее время я не слишком-то много ездил.

Невысокий мужчина, годившийся ему в деды, внимательно осмотрел Кунала. Тот выпрямился, желая выглядеть достойно в глазах собеседника.

– Да, тут много солдат побывало. Но им у нас больше не рады. – Лавочник придвинулся ближе. – Последний отряд украл нашу драгоценную воду, а она стала редкостью с тех пор, как Бхагья пересохла. Это знак немилости Матери-земли. Нельзя им было рушить узы «джанма».

Стало ясно – мужчина собирался продолжать, но остановился.

Хотя кончики его кудрявых усов дрожали, он выдержал взгляд Кунала, и тому захотелось отвернуться.

Генерал говорил солдатам: засуха – это временная трудность, сбой. И не существовало причин оспаривать утверждение – Крепость брала еду у торговцев, а не с полей, и торговцы всегда имели возможность удовлетворить все нужды солдат.

Им присвоили такую привилегию в отличие от прочих городов.

Он не понимал, что узы были до такой степени нарушены – даже не задавал вопросов.

– Узы «джанма» – вещь непокорная, творение богов, чистая правда. Но даже мой внук знает, что для ритуала нужна кровь женщины из Самьядов и мужчины из Химьядов. Как же король… – Лавочник быстро умолк, поняв, что его речи граничат с изменой. Он слегка пошел на попятную.

Однако Кунал не разозлился из-за его слов – только расстроился и задумался над тем, знает ли король о происходящем. Мысль была отрезвляющая, из тех, что никогда раньше не приходили ему в голову.

– Мы защитим оставшиеся водоемы. Уджрал не запугать.

Защитят водоемы.

Кунал знал, что солдаты могли вести себя нагло, целеустремленно – но отнимать у тех, кто столь явно нуждался?

Он хотел бы не думать об этом, но выражение лица лавочника невозможно было забыть. Твердую, мрачную линию рта, страх в глазах, которые видели слишком много. Кунал не знал, что сказать.

Армии поручили охранять свой народ. А вместо этого солдаты Крепости подвергли его опасности. Они провалили задание – он его провалил, даже не зная об этом.

Гнев закипел в груди.

Если он станет командующим, то обретет власть, чтобы изменить все это – напомнить солдатам об их клятвах, вернуть понятие о чести, добиться справедливости для неимущих. На этом посту он мог бы изменить мир к лучшему.

Все, что он смог предпринять, – схватить руку лавочника и склониться над ней, прижав пальцы к груди.

– Вам нечего меня бояться, клянусь честью как дитя Нарии, – сказал Кунал, прибегнув к старой, выученной у матери клятве.

Глаза лавочника на миг расширились, словно он не мог поверить, что слышит такую старинную формулу верности от солдата Крепости. Но взор его смягчился, и он обнял Кунала за плечи, отвечая на клятву.

Резкий треск послышался из глубины палатки, и Кунал вздрогнул. Он вскинул голову и потянулся к ножам, заткнутым за кушак.

– Что это?

Лавочник нервно оглянулся на закрытую часть палатки, и Кунал двинулся туда, чтобы проверить, не означает ли этот шум угрозу.

Он почти вошел туда, когда лавочник вырос на пути.

– О, ничего, ничего страшного. Наша печка порой издает странные звуки.

Но в палатке было прохладно. Кунал, покосившись на мужчину, надавил на стенку, откуда исходил звук, и заметил небольшое отверстие – словно в спешке прикрыли холщовый клапан. Держа наготове нож, он потянул…

И оказался в маленькой комнате в окружении девочек. Женщина средних лет сидела впереди на скромном деревянном стуле, подняв руки в воздух. Ее голос был глубоким и певучим.

– Говорят, будто боги предвидели разрушение уз «джанма» и запланировали рождение принцессы Рехи, ибо ей суждено стать нашей спасительницей. Летним утром во время первого посещения Гвали Махир Химьяд, будущий король Дхарки, увидел прекрасную девушку, которая прогуливалась по дворцовым садам, и поклялся завоевать ее сердце. Только потом он обнаружил, что девушка – это Гаури Самьяд, принцесса Джансы и младшая сестра правящей королевы. Любовь на века – такая, что соединила два народа.

После свадьбы и рождения сына, ставшего наследным принцем Дхарки, на свет появилась Реха. Девочка, имевшая право на престол Самьядов. Умная и добрая малышка проводила время в библиотеках и конюшнях во дворце Матхура. Годы проходили мирно, и Джанса, и Дхарка процветали, люди жили счастливо. Они и не подозревали, что ждет впереди.

Говорят, что в Ночь слез сами боги рыдали от гнева. Небеса сотрясала буря, муссон хлестал так яростно, что воздух стал мутно-серым. Королева Шилпа погибла, как и все ее близкие. И, по злосчастному стечению обстоятельств, принцесса Реха также находилась во дворце – она приехала к тетушке с визитом, чтобы изучить свое происхождение и данные по рождению права.

Щиты Сенапа ворвались в комнату принцессы Рехи, их украшенные камнями браслеты сверкали даже во тьме той ночи, их шаги грохотали по мраморным полам дворца. Но кто-то ее предупредил. Принцесса убежала из комнаты, проскользнула через туннели под Гвали и исчезла в ночи.

С тех пор она странствует по земле, сокрывшись от наших глаз, готовясь вернуться в тот миг, когда понадобится нам больше всего. Наша единственная спасительница. Наш единственный шанс исполнить ритуал возобновления, согласно желаниям богов, и восстановить разорванные узы «джанма».

Кунал никогда не слышал, чтобы так рассказывали историю пропавшей принцессы. Всплыло непрошеное воспоминание о матери: ее широко раскрытые глаза, то, как она кричала ему, приказывая бежать…

Он вздрогнул и отвлекся от воспоминаний, когда на его плечо легла рука.

– Пожалуйста, не докладывайте о них, эменда, – зашептал лавочник, возникая у его локтя. – Умоляю вас. Они всего лишь девочки.

Пульс Кунала участился от этих слов, забрезжило понимание. Королевский эдикт, запрещающий людям собираться группами больше шести.

Он-то считал эдикт методом борьбы с сопротивлением – с «бунтарями», как их называл генерал, с теми, кто подстрекал к волнениям и беспорядкам. Именно так ему и твердили.

Кунал постепенно начал понимать, что ему скармливали кучу всякой лжи – и он в нее верил.

Он закрыл клапан и тоже положил руку на плечо лавочника.

– Вам не о чем беспокоиться, – ответил он, глядя собеседнику прямо в глаза. – Как я и говорил – клянусь честью. Что же там?

Все выглядело как разновидность школы – с кусочками бумаги и мела, рассыпавшимися повсюду. В углу на возвышении стояла небольшая мраморная статуэтка девочки-пастушки. Кунал видел похожую в городе, который проезжал до этого.

– Мы учим этих девочек, потому что никто другой этим не занимается. У нас нет таких возможностей, как в больших городах вроде Фаора, но мы обходимся тем, что есть.

– Я никому не скажу. – Кунал положил руку на сердце. Лавочник заметно расслабился. – Не бойтесь меня.

Куналу очень не нравилось, что приходилось это объяснять.

– А это была история пропавшей принцессы? Никогда не слышал, чтобы ее так излагали, – полюбопытствовал он.

Лавочник поглядел на него с подозрением.