Текст книги "Враг един. Книга вторая. Чёртов плод"

Глава 5

– Куда ты опять собрался, а?

– Дела, тёть. Я же вчера целый день уже дома просидел, – мальчик подгрёб вилкой со щербатой тарелки с голубым ободком остатки омлета с ветчиной.

Блестящий как зеркало никелированный чайник на плите пронзительно засвистел, и Ангелина торопливо сняла его с конфорки и выключила газ, невольно скривившись от этого звука. Голова опять страшно болела с самого раннего утра, а сейчас был уже девятый час, и совсем скоро надо было выходить на смену. Больничный она уже брала совсем недавно… начальство не поймёт, если снова будет просить отгул. Значит, придётся идти. Уволят, не дай боже, на что жить-то тогда?

Надо бы давление снова померить…

– Ты ведь ничего не рассказываешь… И в школу не ходишь…

Ангелина пошарила в рассохшемся деревянном ящике старой кухонной тумбочки.

«Ну неужели все таблетки опять закончились? Вот же несчастье… Вроде бы только на прошлой неделе ещё их покупала. И ближайшая аптека открывается только с десяти, как назло…»

– Находился уже, – фыркнул мальчик с набитым ртом.

Женщина почувствовала, как глаза её начинают слезиться от яркого света, и выключила серебристый потолочный светильник, оставив гореть только красную лампу с запылённым стеклянным абажуром, висящую над кухонным столом. Стало немного легче.

– Тебе бы всё шуточки шутить, да? – зло спросила она и приоткрыла форточку, чтобы впустить в кухню хоть немного свежего воздуха. – Куда ты пропадаешь всё время?

Небо во дворе было серовато-синим, словно стёганое деревенское одеяло, но сквозь прорехи в облаках уже пробивались первые солнечные лучи, поблёскивающие на подмёрзшей за ночь гигантской луже около подъезда и на крышах припаркованных рядом с лужей прямо на усыпанном уже почерневшими кленовыми листьями газоне автомобилей. Хотелось и вовсе распахнуть окно настежь, но нельзя – холодно всё же, а цветы на подоконнике надо беречь…

– Ко мне из опеки уже в третий раз приходили в четверг… – нервно продолжила женщина и поправила горшок с искусственной пластиковой лианой, который стоял на исцарапанном кухонном шкафчике и отбрасывал причудливую тень на полосатые бледно-зелёные обои. – Меня же прав лишат, дурная твоя башка!

– Лишат прав на меня? Ну чего, пускай лишают. Я не против, – усмехнулся мальчик, постукивая пальцами по укрытой белой клеёнкой столешнице. – Я думал, что я вообще у них там в мёртвых числюсь.

Ангелина раздражённо бросила на тумбочку зажатую в ладони вязаную варежку-прихватку и встала перед мальчиком, сцепляя руки на пояснице.

– Умничаешь… тебя же в детдом заберут, балбес!

– Не переживай, тёть. Не заберут. Ни в детдом, ни в полицию.

– Шибко смелый стал, да? С кем ты там связался? Я имею право знать, наконец!! – Ангелина взмахнула рукой перед его лицом.

В тот же момент вилка оглушительно громко звякнула о тарелку, и мальчик перехватил кисть женщины, безо всякого видимого усилия отводя от своей щеки занесённую ладонь. Ангелине сделалось не по себе: она неожиданно поняла, что не может вырваться. Мальчик пристально смотрел ей в глаза, и около его зрачков женщине вдруг померещился едва заметный алый отблеск. Наверное, от лампы… Она сморгнула.

– Ты мне не враг, тёть. Но не стоит больше повышать на меня голос. Ни-ког-да.

Ангелина вздрогнула, невольно поднимая взгляд на покрытую копотью иконку в золотистом окладе, стоящую на узкой резной деревянной полочке в углу под самым потолком кухни. Что-то такое было в его голосе… Или в выражении глаз… Или в самой этой странной формулировке… Или в том, что худенькие пальцы на её запястье были как каменные, и женщине никак не удавалось пошевелить словно бы вмиг окостеневшей рукой.

Последнее время Ангелина совсем не знала, как ей держаться. Что ей было делать? Что? К кому идти? В полицию? И что там говорить?

Честно признаться, иногда ей больше всего хотелось пойти к священнику. Слишком уж всё это было странно. Тим пропадал где-то целыми неделями, а потом появлялся вечно словно из ниоткуда – каждый раз бойкий, здоровый, румяный и хорошо одетый… совсем не похожий на того затюканного птенца, которого Ангелина помнила и с которым вроде бы знала когда-то, как себя вести. И повадки у него тоже изменились. Появился откуда-то совершенно новый, непринуждённый, неуловимо снисходительный тон… не враждебный, нет, но какой-то отчётливо безапелляционный.

И было ещё что-то, чему Ангелина вообще не могла подобрать никакого названия.

Иногда ей делалось страшно.

Позавчера Тим опять появился почти ночью – без предупреждения, как и всегда, – с едва поджившими свежими шрамами на горле, будто от ножа. Раздражённо отмахнулся в ответ на её расспросы и сразу завалился спать.

Ангелина остановила взгляд на тонкой мальчишеской шее. Нет, наверное, ей тогда всё же показалось. Нет у него никаких шрамов и в помине… ну ведь не могли же они просто взять и исчезнуть бесследно за одни сутки, да?

Женщина вспомнила, как позавчера ночью, воровато – в самом деле, как будто действительно опасаясь чего-то, – обыскивала карманы брошенной в прихожей короткой джинсовой курточки. Она была почти уверена, что найдёт оружие, а может быть, наркотики… или ещё что похуже. Но нашла только витую двустворчатую ракушку. Ещё мокрую и пахнущую йодом и солью, словно её и вправду только что выудили из какого-то южного моря…

– Тимка… – беспомощно произнесла Ангелина, чувствуя, как неприятные ледяные мурашки испуганно ползут по её немеющей ладони. – Я же беспокоюсь за тебя, понимаешь…

Мальчик почему-то улыбнулся, услышав своё имя.

– Понимаю. Но не нужно.

Аспид медленно разжал пальцы, стараясь не обращать внимания на то, как ломит запястья и как предательски покалывает под ногтями. Сейчас вот только когти выпустить ещё не хватало… Он сердито уставился на экран древнего плоскоэкранного пластмассового телевизора, висящего в простенке рядом с кухонным окном, и старательно прислушался, пытаясь отвлечься.

– В последние годы непризнанное государство сумело существенно укрепить свой оборонный потенциал, – воодушевлённо сообщил с экрана усатый дородный дядька в надвинутой на глаза маске-информаторе, похожей на прозрачный мотоциклетный шлем. – Однако риски формирования новых экстремистских течений в регионе также нельзя недооценивать. В сегодняшнем выпуске мы поговорим с признанными российскими экспертами в области международных отношений о том, мог ли бы ввод в так называемую Новую Африку миротворческих войск в действительности предотвратить нежелательные…

«Надо бы ей нормальный телемонитор подарить, что ли, – рассеянно подумал Аспид. – Какой-нибудь там люксовый, чтобы с голографическим режимом, голосовым управлением и функцией домашнего информатора. Пускай бы радовалась…»

Своих денег у него, конечно, не было, зато у Кейра их в последнее время стало как грязи. «А бабло – это вообще мусор, бро. Для нас-то. Только скажи…»

– Что с тобой произошло, а? – тётка выключила телевизор и обессиленно опустилась на скрипнувший деревянный стул напротив мальчика, сжимая голову руками.

– Ничего особенного. Считай, что просто повзрослел немного раньше положенного, – отмахнулся он, вставая.

У Аспида не было ни сил, ни желания продолжать этот бессмысленный разговор. «Смертные нужны тули-па ровно настолько, насколько они приносят тули-па пользу», – так, вроде бы, любит говорить Вильф. Ну и… Значит, самое время было уже сваливать и не длить больше эту дурацкую мутотень.

Но не прыгать же при ней…

Мальчику больше не было противно находиться в этом доме, как это бывало когда-то, но всё здесь… этот запах вчерашнего супа из жёлтой алюминиевой кастрюли в розовый цветочек, стоящей на закопчённой плите, и эта уставленная посудой деревянная доска на стиральной машинке в углу, и эта паутина на запылённом окне под потолком, выходящем в ванную, – с некоторых пор всё это стало казаться мальчику каким-то неопределённо-тягостным.

Жизнь смертных такая короткая, и все так по-разному её проживают, ну вот почему, спрашивается?

Кейр бы его понял, точно. Он как-то признался, что чувствует себя похоже, когда видится с матерью. «Ты появляешься там, как такой, типа, пирожок с дерьмом, бро… ну ты понял меня, ага? Это ведь всё тебе просто вот так вот дали, и ты теперь такая раскрутая задница, так, да? А другим всё равно хреново, и нифига ты тут не сделаешь, вот хоть убейся…»

– Тимочка… – глухо проговорила женщина, закрывая руками лицо.

В её голосе внезапно послышалась такая неподдельная горечь, что Аспид поневоле почувствовал себя не в своей тарелке.

Вон, за стеклянной дверцей висячего кухонного шкафчика над раковиной, прямо рядом с выставленными в ряд пузатыми как маленькие бочонки хрустальными стаканами, стоит его фотография, где он, сидя на коленях у мамы, размахивает пластмассовым игрушечным вертолётиком. Эта фотография появилась за стеклом полгода назад, когда Аспид снова вернулся домой, и тех пор тётка её уже больше оттуда не убирала.

Ну вот что он тут, в самом-то деле…

– Вкусно так, – примирительно сказал мальчик, подцепляя пальцами с тарелки и отправляя в рот последний кусочек омлета. – Спасибо тебе. У меня всё в порядке, поверь, тёть.

Ему, кстати, и вправду всегда было вкусно. Впрочем, Аспид уже почти привык, что после Цитадели, когда человеческое тело заново училось осознавать внешний мир, даже самая обычная еда каждый раз начинала ощущаться каким-то необыкновенно изысканным деликатесом.

– Да куда же ты хоть раздетый-то, – безнадёжно спросила тётка, кивая на висящий за окном термометр, и снова оперлась лбом о ладонь. – На улице же, поди, градусов пять уже, ночью заморозки были…

Аспид внимательно посмотрел на неё и неожиданно подошёл ближе:

– У тебя голова опять, да? Давай-ка я тебе массаж сделаю…

Не дожидаясь ответа, он встал за спинкой стула и положил пальцы женщине на виски.

– Да не надо, Тимка… – едва слышным шёпотом отозвалась та.

– Сиди-сиди. Это быстро, ты же помнишь, – Аспид сосредоточился, считая про себя.

Одно касание – контакт, два касания – перехват, три касания – контроль…

(«Четыре – обруч, пять – игла, шесть – костёр, – тут же зазвенел в ушах насмешливый голос Вильфа. – Тише-тише, малыш, не дрыгай лапками. Мы ещё не закончили, кричать ты у меня будешь после восьмого…»)

…три касания – контроль. Лёгкий горячий зуд в кончиках пальцев, похожий на дрожь от вибрирующего мобильника. Вот это Аспиду всегда удавалось на удивление легко. Даже странно, насколько легко, если вспомнить, скольких трудов ему вечно стоили любые боевые трансформации. Впрочем, по словам Вильфа, гордиться тут было особенно нечем. «Снимать боль вообще намного проще, чем её причинять, юный воин, – отмахнулся тот как-то от его нерешительных расспросов. – Тут и объяснять нечего, так что избавь меня от этих своих… благоглупостей. Если тебе это когда-нибудь вдруг зачем-то понадобится, сам разберёшься».

Вильф оказался тогда прав, как, в общем-то, и всегда: вся хитрость заключалась лишь в том, чтобы удерживаться на уровне второго-третьего касания, остальное получалось как-то само собой, интуитивно. Приходящие образы были всегда спонтанными, но очень чёткими, и управляться с ними было совсем несложно. Сжимающаяся цепь – расколоть одно из звеньев, тлеющие угли – затушить, трепещущее на ветру полотно – разгладить, успокоить…

– Легче стало?

– Легче… – пробормотала тётка. – Матерь божья, как у тебя это получается-то, а, Тимка?

– Техника есть такая, эм-м-м… китайская. Точки там всякие, знаешь… друзья научили.

Аспид улыбнулся, опуская руки. На душе у него снова сделалось легко.

Но пора было возвращаться в Цитадель.

* * *

– …как видишь, от тебя не требуется ничего невозможного, смертный. Всего лишь быть там в нужное время и впустить его внутрь, – подытожил стоящий у балконной двери высокий блондин с грубым обветренным лицом. – А до тех пор можешь оставаться здесь, у себя в Бреслау.

Блондин отвёл в сторону тонкую, свисающую до пола зеленоватую тюлевую занавеску и рассеянно проводил взглядом первый тряский трамвай, продребезжавший за окном. Мелко зазвенели стеклянные подвески на тусклой золотистой люстре под потолком; световые блики от электрических лампочек испуганно запрыгали по выкрашенным бледно-серой краской стенам спальни, пытаясь развеять сгустившиеся вокруг Яна удушливые предрассветные сумерки.

– Они этот город теперь называют Вроцлав, Тео, – мужчина с рыжими волосами до плеч, оседлавший стоящий посреди комнаты на вытоптанном узорчатом ковре колченогий венский стул, слегка качнулся на нём, опираясь локтями о гнутую скрипучую спинку, на секунду вынул изо рта блестящую золотистую карамельку на палочке и усмехнулся.

– Ужасно звучит, как ты думаешь? – светловолосый обернулся к нему, поморщившись.

Эту пару Ян видел рядом с покровителем впервые. Он отчётливо различал, что между собой они оба вроде бы говорили по-немецки, но слова, обращённые к нему самому, почему-то слышал будто сразу на двух разных языках одновременно, и от этого у Яна каждый раз нестерпимо сильно ломило между бровей, а воздух вокруг него словно начинал дрожать, делаясь липким и тяжёлым, будто в отделении лучевой терапии рядом с линейным ускорителем.

Когда мужчины разговаривали с покровителем, Ян переставал разбирать их речь совсем.

«Сегодня минуло ровно три года с тех пор, как всё это произошло», – подумал вдруг Ян. Три года с того момента, как он, за минуту до того, как потерять сознание, с ослепительной ясностью понял, что всё произошедшее с ним было вовсе не сном – впервые разглядев жуткий подлинный облик покровителя, его огромные, словно высеченные из белого камня, полузвериные лапы с тёмными изогнутыми когтями, и его лицо, больше всего похожее на уродливую карнавальную маску.

С того дня Ян видел эту маску бессчетное количество раз. И вот сейчас она опять неумолимо плыла перед его внутренним взором, накладываясь на жёсткое азиатское лицо с прищуренными глазами, – отчётливая, словно медицинская голограмма во время операции. Обведённые густой тёмной каймой алые глаза, огромный расплющенный нос, широкая пасть с острыми оскаленными зубами…

– Ты хорошо понял моих соратников, Янек? – покровитель поднялся с потёртого мягкого кресла около окна.

…раньше тот всегда являлся к Яну в одиночку. А вот теперь, три года спустя, в канун Дня всех святых, он привёл с собой ещё и этих двоих… и они вытащили его прямо из постели, и теперь Ян стоял перед жилистым мужчиной с длинной чёрной косой, завязанной высоко на затылке, босиком на холодном как лёд деревянном полу, и дышать ему, как и всегда, делалось всё тяжелей, и мелкая колючая вибрация пробегалась по мышцам с каждым новым обращённым к нему словом.

Ян судорожно вздохнул и поднял голову, пытаясь говорить твёрдо:

– Зачем вам… Для чего я должен буду это сделать?

Все эти три года Ян принуждал себя не задумываться над тем, с какими именно силами он связался, не давать этим силам имени, даже про себя. Ян никогда не считал себя трусом, но думать о том, что он в действительности натворил и какую власть дал над собой этим силам, так опрометчиво произнеся тогда клятву, было просто нечеловечески страшно.

Только вот сейчас, видя перед собой этих троих, Ян как никогда отчётливо понимал: за ними стоит смерть. Бездонная, адская, неодолимая пропасть, и не оставалось в этом мире уже больше никого, кто был бы в силах помочь удержаться на её краю…

– Забываешь своё место, раб? – покровитель подошёл ближе, пристально глядя ему в глаза, и Ян невольно отпрянул к стене.

Тусклый пасмурный свет раннего осеннего утра, падающий из окна, показался ему нестерпимо ярким, будто он исходил от операционной лампы. Чёрная нейлоновая майка давно уже повлажнела от пота, веснушчатые плечи покрылись противными мурашками. Липкий холодок безотчётного страха привычно потёк по позвоночнику, и мужчина отчётливо различил шумное биение собственного сердца, болезненно отдающееся в висках.

Он никогда не мог этому сопротивляться.

Он просто не знал, как…

Твёрдые, словно отлитые из медицинской стали пальцы сжали ему подбородок:

– Ты хорошо знаешь, что бывает за неповиновение… Или, может быть, тебе стоит напомнить?

Покровитель говорил негромко и спокойно; он никогда, ни единого разу ещё не повышал на Яна голос. Мужчина сглотнул всухую, не в состоянии больше выдавить из себя ни слова. Он не хотел этого, не хотел, не хотел… К горлу подкатил ком, в груди что-то судорожно сжалось. Жёлтые пластиковые настенные часы над головой тикали, казалось, оглушительно громко. Слышно было, как журчит вода, бегущая по трубам отопления. За стеной в шахте приглушённо прогрохотал лифт.

– Я не слышу ответа.

Безжалостная хватка не разжималась. Отпечатки чужих пальцев жгучими пятнами проступали на скулах, острая сосущая пустота скручивала желудок. «Бессмысленно, – подумал Ян с отчаянием. – Всё это бессмысленно».

Любая попытка воспротивиться не стоит ничего. Чего он добьётся этим своим жалким бунтом?

– Я всё понял, покровитель, – еле слышно проговорил Ян, опуская взгляд.

Он успел увидеть, как беловолосый, повернувшись к нему спиной, снял с пыльной деревянной книжной полки, под которой на старом полосатом половичке грудой валялись растрёпанные журналы, плюшевую фигурку большеголового волчонка с большой буквой «S» на красной футболке – любимый талисман Агнешки, которая почему-то всегда была сама не своя до всех этих дурацких американских мультиков про супергероев. Блондин задумчиво повертел игрушку в руках, что-то тихо сказал и протянул её медноволосому, и тот почему-то громко фыркнул, широко ухмыляясь и подхватывая фигурку двумя пальцами.

«Не трогайте, – хотелось крикнуть Яну. – Не смейте…»

Он не решался открыть рта.

Рыжий перехватил его взгляд и неожиданно рассмеялся:

– Что, сентиментальные воспоминания, да, смертный? Наверное, какая-нибудь трогательная история, м-м? Мне прямо так и хочется взять этого малыша в заложники, когда ты так на него смотришь…

Он снова поднёс игрушку к лицу, с интересом её разглядывая, и Ян почувствовал, как, отзываясь на собственное бессилие, мучительно приливает кровь к его щекам. Рыжеволосый несколько раз подкинул волчонка на ладони и зашвырнул на укрытый шерстяным пледом диван в углу, и в тот же момент мужчина с длинной чёрной косой подступил к Яну почти вплотную; деревянные половицы жалобно скрипнули под его ногами.

– Ты ничего не забыл, Янек? – насмешливо спросил он.

– Покровитель… – Ян прижался к шершавой стене голыми лопатками, начиная мелко дрожать. – Пожалуйста, не надо… я не выдержу больше…

Пронзительные чёрные глаза стоящего перед ним ярко заалели у зрачков.

– Мне ли не знать, сколько ты сможешь выдержать…

Мужчина свёл запястья на груди, и Ян невольно зажмурился, чтобы не видеть крупной свинцовой ряби, которой подёргивается стоящая перед ним рослая фигура; всё его тело охватило лихорадочным паническим жаром, дышать сделалось больно.

– Не прячь глаза, Янек… – гулко, обжигающе зазвенело где-то меж висков.

Жилистая ладонь, покрытая мутными стальными чешуйками, прикоснулась к его груди, чёрные губы, едва прикрывающие острые белоснежные клыки, растянулись в жутком подобии улыбки. Тлеющие угли глаз, обведённые чёрным, хищно впились в побелевшее измождённое лицо:

– Ну?

– Силы и кровь, – выговорил Ян омертвелыми губами.

На запястьях монстра сверкнули пурпурные кольца, кисти его рук ослепительно запылали огненно-красным.

И в следующий миг огромная полузвериная лапа с длинными узловатыми пальцами погрузилась Яну в солнечное сплетение, будто плоть того превратилась в мягкое желе.

Мужчина выгнулся, тело его задёргалось, словно по нему пропустили электрический ток. По пригвоздившей Яна к стене руке побежали сгустки пульсирующего розового света, и он закричал, судорожно хватая ртом воздух. Кривые когтистые пальцы легли ему на губы – крик тут же оборвался протяжным мучительным хрипом. Дыхание сделалось частым и прерывистым, в уголках губ выступила пена.

Голова Яна откинулась назад, ударившись о стену, глаза стали закатываться. Монстр на мгновение отнял руку и вновь обнажил в застывшей ухмылке влажные клыки, дожидаясь, пока взгляд мужчины снова сделается осмысленным.

Ян тяжело дышал, обливаясь потом.

– Пожалуйста… – прошептал он, ощущая, как немеют готовые подломиться колени.

Страшное полудраконье лицо-маску напротив него исказила насмешливая гримаса.

– Я уверен, что ты способен на большее, Янек…

И мгновение спустя мощная лапа с постепенно всё удлиняющимися когтями снова пронзила его грудь.

– Пойдём, воин, – Тео едва заметно улыбнулся, поворачиваясь к рыжеволосому. – Полагаю, мы здесь больше не нужны.

Вильф кивнул, не отрывая жадных прищуренных глаз от сотрясаемого судорогами тела у стены, потом поднялся, вслепую пошарил в стоящей на широком деревянном подоконнике хрустальной вазочке и сунул в карман джинсов ещё несколько завёрнутых в пёстрые радужные бумажки леденцов.

– Нет, вот ты знаешь, всегда немного завидовал ему, – рыжий зажмурил всё ещё отчётливо поблёскивающие красным глаза, на секунду останавливаясь под тускло светящимся в тумане старинным фонарём. – Свой собственный источник энергии. И больше уже ни-ког-да не нужно спрашивать согласия… ведь здорово, правда?

Пустынная набережная Одера с рядами низкорослого декоративного кустарника вместо ограждения казалась призрачной и нечёткой в плывущей над ней серовато-белой дымке, словно размоченная акварель. В небе, подгоняемые ветром, торопливо ползли многослойные тяжёлые облака, цепляющие набрякшими брюхами зелёный шпиль высокого старинного костёла вдалеке. Около самой воды, рядом со стеклянной верандой маленького спящего ресторанчика, на широком деревянном помосте были кучей составлены похожие на тележки открытые самоходные автомобильчики под покрытыми лужами белыми пластиковыми тентами, испещрёнными туристической рекламой. Огромная, чёрная как смоль ворона спорхнула с одного из этих тентов, на мгновение зависла в воздухе перед самым лицом у Тео, раскидывая в стороны мокрые облезлые крылья, а потом присела на край решётчатого мусорного бака на высокой ножке и громко, угрожающе гаркнула: «Смер-р-р-р…»

– Кыш отсюда, – брезгливо сказал ей беловолосый.

Его лениво шевельнувшаяся ладонь коротко блеснула слабым серебристым светом, и ворона, сорванная со своего импровизированного насеста порывом мгновенного ветра, кувырком полетела было в воду, но тут же подхватила себя в воздухе, мерзко зашипела и растрёпанным комком шлёпнулась на вымощенную камнем серую дорожку рядом с Тео, приобретая очертания маленького, размером с небольшую кошку, то ли карлика, то ли гнома с чёрной дырой на месте лица и на коротких толстых ножках.

– Нигде от них покоя нет, – блондин с наслаждением отвесил карлику смачного пинка, и тот, пролетев несколько метров вдоль дорожки, снова грохнулся оземь и с громким пыхтением припустил прочь через увешанный гроздьями разноцветных замков пешеходный мост, чуть не сбив с ног одетого в длинную мантию и шляпу мужчину, который бродил по противоположному берегу и один за другим гасил декоративные газовые фонари.

От неожиданности тот едва было не выронил шляпу, потом проводил гнома взглядом, неспешно покачал головой и снова принялся за работу.

– Невозмутимый народ, – хмыкнул Вильф, с любопытством глядя на фонарщика.

– Бреслау – средневековый город, чего ты хочешь, – пожал плечами Тео. – Тут кто-нибудь обязательно да должен уметь видеть низших… Так что же тебе мешает попробовать повторить подобное самому, а, воин? – он насмешливо прищурился, продолжая прерванный разговор. – И уже никогда больше не надо будет никому завидовать… м-м?

– Для этого нужно быть Сегуном… – Вильф улыбнулся и тоже шагнул на узкий мостик, рассеянно ведя пальцами по блестящим от влаги зелёным металлическим перилам.

– Правитель – подлинный тули-па, – согласно кивнул Тео. – Для меня честь знать его своим делателем.

– Да… найти настолько сильное сердце, отобрать самое ценное, сломать, добиться клятвы… – мечтательно протянул Вильф. – Чёрт, но это же столько работы, Тео. Нет, у меня на подобное никогда не хватило бы терпения… хотя оно того и стоит, безусловно. Терпение вообще никогда не было моей сильной стороной, – на губах рыжеволосого снова мелькнула слабая улыбка. – Ты же знаешь…

– Скажи лучше, что тебе просто пока что вполне хватает и моей крови, м-м? – ухмыльнулся Тео.

Последовала пауза.

Вильф остановился на середине моста, сцепив в замок внезапно побелевшие пальцы, и некоторое время молча смотрел на беспокойно плещущую серую воду под собой. Висящая в воздухе сизая пасмурная хмарь, казалось, без следа глотала тяжёлый низкий гул только начавшего просыпаться города. Над рекой змейками ползли седые нити промозглого зыбкого тумана; в холодном утреннем воздухе, густом, влажном и тяжёлом, как молоко, отчётливо разносился слабый горьковатый запах дыма от далёких угольных печей.

– Я… благодарен за то, что ты тогда остался жив, – тихо сказал наконец мужчина, не глядя на Тео.

Тот встал рядом и тоже опёрся локтями о мокрые перила.

– Владетель милостив, – задумчиво отозвался он. – Но всё же воскрешать воинов из мёртвых – это, хм-м… вовсе не в его привычках. Может быть, это акеру… Он ведь провёл тебя по самому краю тогда… верно же?

– Я ни о чём таком тогда не думал… я хотел, чтобы… – рыжеволосый запнулся и резко сжал губы.

– Молчи-молчи. Всё знаю, – Тео покачал головой. – Не надо ничего говорить, воин.

– Когда Владетель нам… когда я только узнал, что этому лисьему отродью всё-таки удалось не сдохнуть…

Толстая железная опорная балка моста с треском прогнулась под пальцами Вильфа; в воду посыпались чешуйки зелёной краски.

– Хаук не заслуживает быстрой смерти, нет, – с глухой ненавистью выговорил он, продолжая глядеть вниз. – Он не заслуживает даже хоть сколько-нибудь… сколько-нибудь честного поединка. И он не увидит меня больше в честном поединке, Тео. Я уничтожу его. То, чего он заслуживает…

Мужчина рывком сдёрнул с решётки ограждения разом целую горсть ржавых металлических замочков и начал медленно, с хрустом сминать их в напряжённых ладонях в один большой серебристый комок.

– Ну-ну, воин, не заводись, – светловолосый усмехнулся. – «Гордитесь своими врагами», ведь помнишь? А? Помнишь же? – он протянул руку и взъерошил Вильфу густые медные кудри на затылке.

– Оставь… – тихо фыркнул тот, отводя глаза.

– Отчего же? Это же всегда был твой любимый лозунг, разве нет? – возразил Тео. – Как там говорится дальше, кстати, м-м?

– Гордитесь, и их успехи станут вашими успехами, – нехотя проговорил Вильф, разжимая ладони и роняя увесистый стальной шарик в шумно плеснувшую воду. Потом он посмотрел на Тео и опять невольно улыбнулся. – Чёрт, нет, ну вот ему, тогда и там, легко было говорить…

Беловолосый хлопнул его по плечу.

– Пойдём-ка лучше обратно в Цитадель, орлиное сердце. Покажешь мне в деталях, что именно ты сделаешь с Хауком, когда снова встретишь его в бою, м-м? Да и твой оруженосец наверняка там заждался уже…