Текст книги "Письма папам"

«Начну письмо с того, что я улыбаюсь»

Может быть, это глупо – писать тебе письмо и не отправить его. В преддверии праздника я вдруг подумала, что не помню ни одного Нового года с тобой. Я мало что помню доброго о тебе. И о себе самой. Знаю лишь, что ты стоял у порога, держа за руку меня, шестилетнюю, и просил свою супругу принять меня в семью. Она сильно расстроилась, но простила тебе измену. Мы с ней часто не понимали друг друга, но я звала ее «мама». За провинности она могла грозить мне тем, что отправит к кровной матери, но никогда этого не делала. Даже в тот день, в мои четырнадцать лет, я сама решила уехать от вас. Я думала, что вы меня не любите. Ты ведь всякий раз, как выпивал, говорил, что меня мать бросила, отказалась и что я не нужна никому. А сама мать рассказала, что ты обманул ее, сказав, что разводишься с супругой, и наобещал многого. Потом изредка приезжал с друзьями и заставлял зарезать последнего петуха и наварить хинкал. Помню, когда я была маленькой и жила с матерью, ты приехал и за что-то меня очень больно ударил. И я не знала, что ты мой папа. Меня просто ударил дядя.

Я вернулась к матери и ушла от нее в четырнадцать, а ты ничего не сделал, чтобы вернуть меня в твой дом. Оставил бродить по родственникам, а потом и вовсе сдал в интернат, написав отказ. Я храню ваши «письма» с паспортными данными. Единственные письма, в которых есть я и где говорится о самом главном «Отказываюсь от…»

Наверно… Нет, точно знаю, как мачехе больно было простить измену, растить меня, а после еще и простить мое предательство. Но я люблю ее. Больше, чем кого-либо из вас двоих, давших мне жизнь. Люблю и чувствую вину. Но теперь я сама не хочу. Ни к вам, родителям, ни к мачехе, ни куда-либо еще. Ты дал мне так много, сколько и отнял. В четырнадцать я осталась одна, сегодня мне двадцать три, и я одна.

Возможно, в будущем я смогу простить тебя и мать за безразличие, вспыльчивость, мое одиночество, шрамы и за то, сколько я прошла с вами и без вас. Я никогда не говорила, что люблю тебя. Может, потому, что я никогда не любила. Ты говорил мне, что я любимая дочь. Разве любимых бросают в океан выживать либо утонуть?! Я выжила, и я благодарна! За жизнь, за то, что я могу чувствовать, смеяться и плакать.

Нужно было начинать это письмо с того, что я улыбаюсь. Улыбаюсь потому, что сегодня я счастлива. А что было вчера и что будет завтра, не заслуживает знать никто. Передай супруге, что я люблю ее.

«У нас не принято»

Сегодня я впервые поняла, что родители рано или поздно уйдут. Почувствовала это. Это ощущается где-то чуть ниже груди, в районе солнечного сплетения. Все сжимается в камень и болит. Хочется курить.

Тоска. Всем своим телом чувствуешь эту тоску. Оттого, что мало говорили: когда мы с тобой последний раз говорили по душам? Никогда. Мало обнимались: когда мы обнимались последний раз? В моем детстве, кажется. Когда последний раз признавались, что любим друг друга? Я вообще не помню, чтобы когда-то такое было. У нас такое не принято, суровые кавказские нравы, угу.

Но я же знаю, что ты меня любишь. Любишь ведь? И гордишься. Хоть никогда мне этого и не говорил.

Я привыкла, что у меня всегда есть мама и папа. Я выросла в полной семье, оба родителя выдали меня замуж, отправили во взрослую жизнь, оба встречали из роддома с ребенком, оба поддержали при разводе. И сейчас вас двое. Мы не живем вместе, я редко звоню, еще реже навещаю. Но вы всегда рядом, я это чувствую. Постарели уже, особенно ты. Уже болячки разные вылезают. И вот сегодня я впервые испугалась по-настоящему, что ты можешь уйти. Навсегда.

В этот момент мне очень захотелось обнять тебя, почувствовать себя маленькой, сказать тебе, как я тебя люблю. И от тебя услышать это. Хотя бы один раз в жизни. Но я не сумела. Не привыкла, не знаю, как это сделать! И вместо этого привычно набрала маму:

– Привет! Как там папа?

«Почти перестала воевать с тобой в своем сердце»

Папа… Как же хотелось всю жизнь обратиться к кому-нибудь с этим словом.

Нет, ты-то, конечно, был. Мы с тобой весьма любезно общались, но никогда не было ощущения, что ты – мой ближайший родственник. В нашем маленьком городе все знали, что я твоя дочь, твой первенец. Но вы с мамой никогда не были женаты, что накладывало свой отпечаток на отношение к ней, а потом и ко мне. И неважно, что я ношу твою фамилию, все равно для окружающих я была ребенком «нашего парня от русской». Официальные жены и дети у тебя были «из своих». Мое отношение к тебе до восемнадцати лет было в высшей степени отрицательным. Я мечтала об отце. Но никогда не мечтала о тебе. В моем воображении отец был непременно русским, военным или летчиком и непременно красивым, высоким и статным. Он любил меня и маму. Умным был, чутким, образованным. Понимаешь? А ты не соответствовал ни одному пункту.

Я не могла тебе простить издевательств над мамой на моих глазах и в мое отсутствие. Знаешь, в такие моменты я думала об одном: «почему же именно мой отец такое чудовище?». Единственно о чем мечтала, это вырасти, физически окрепнуть и отомстить тебе за все. Когда-то, лет в одиннадцать-двенадцать, внутренне обмирая от страха, я собрала всю смелость и сказала: «Ты мне не отец, у меня нет отца». Тогда я была готова к любому сценарию, но ничего не последовало. Надо отдать тебе должное, руку на меня ты не поднимал никогда.

Сейчас проблему рукоприкладства многие ставят во главу угла. Мол, нельзя бить детей и т. д. По мне, все это чушь. Гораздо хуже, когда человека «бьют» морально. Я думаю, ты понимаешь, о чем я.

Для всех ты – человек-душа-веселье-праздник. Все тебя считают своим парнем, но никто и не догадывается, что у любого, даже самого милого и доброго человека накапливаются негативные эмоции и требуют выхода. И для всего этого ты выбрал мою маму, которая не может обидеть в ответ, дать сдачи. Ты просто знал, что она все вытерпит, и за это я готова была тебя убить.

Ты не смог стать мне отцом. За всю жизнь я так и не смогла обратиться к тебе словом «папа». Звучит смешно, но я всю жизнь – всю! – умудрялась строить обезличенные предложения, сделать так, чтобы избежать прямого обращения. Может, в этом есть и моя вина?

Когда мне исполнилось девятнадцать, случилась беда: парень, что не давал мне проходу несколько лет, подловил меня в пустынном месте, силком усадил в машину и увез к себе. Мама чуть с ума не сошла, в милиции заявление о пропаже совершеннолетнего принимают только через трое суток. И ей ничего не оставалось, как обратиться к тебе. И ты среагировал мгновенно. Да что там, будем говорить прямо: ты спас меня. Нашел и спас. Не знаю уж, кого ты подключил, к кому пошел, чего тебе это стоило. Но если бы не ты, неизвестно, оставили бы меня вообще в живых. Я благодарна тебе. Не случайно именно это я пишу в конце.

Спасибо тебе не только за помощь, но и за то, что у меня появились аргументы в твою защиту. Я почти перестала воевать с тобой в своем сердце. А может, это Бог специально все для этого и «подстроил»? Спасибо, Господи!

«Живу, чтобы сделать тебе больно»

Так странно, я помню тебя только счастливым: прямо закрою глаза и вижу улыбку. Но была ли она? Когда вспоминаю уже не тебя в моем детстве, а само детство, нахожу там много такого, к чему прикасаться больно до сих пор.

Все детство – одни скандалы и драки. Мамины слезы. Мой страх, растерянность и гнев. Ты любишь фразу «все травмы из детства», часто произносишь ее, и выражение лица у тебя при этом бывает такое…. самодовольное! Ты, кажется, даже не замечаешь, что всякий раз я сжимаюсь в комок при этих словах. Папа, если ты так хорошо это знаешь, почему не позаботился обо мне? Разве я не была ребенком, твоим ребенком, которого положено беречь, защищать или хотя бы постараться, чтоб из его детства росло еще что-нибудь, кроме травм?

Представь, мне приходится так жить. Да, жалуюсь. Я жалуюсь, именно так. Есть на что.

Знай, я желала тебе смерти не раз. И мечтала, и даже Богу молилась, чтобы сам президент пришел и сказал тебе, что так нельзя, это твоя семья, не надо, хватит! И ты послушал бы его, и перестал. Выросла и поняла, что бога нет, да и президент наш…. А еще поняла странное и страшное: что я все равно люблю тебя, папа. И мщу тебе, папа. Мщу тем, что делаю с собой.

Наверное, больше всего я ненавижу, что похожа на тебя. Во многом похожа, мне иногда хочется сделать больно тем, кто меня любит. Мне передались твои гнев, злость и ярость, не знаю, как ты выдерживаешь, ведь меня они убивают. Наверное, я намного слабее. А может быть, у меня нет таких отдушин, как у тебя. Ты работаешь и всегда работал с такой любовью, что я завидовала тебе. Ты этим будто спасался, очищал себя работой. А мне такого не дано, и я будто в отместку веду себя как полная бестолочь. И сижу на твоей шее, хотя мне уже двадцать три.

Я хотела бы, чтоб ты это заметил, попрекнул куском хлеба. Тогда я, может быть, смогла бы закричать, что все это из-за тебя, что ты должен хоть чем-то заплатить за то, какой я стала! Хотя бы деньгами! Но на самом деле плачу2 опять я. Тем, что завишу от тебя. Что живу не для того, чтобы радоваться, а чтобы сделать тебе больно. А еще пла2чу каждый раз, когда вижу: что бы я ни сделала, тебе не больно. Нисколечко. Ты этого всего, кажется, даже не замечаешь. И денег тебе не жаль, ты ведь содержишь не только нас, но и своих любовниц. А их было столько, что и не сосчитать. Они, наверное, тоже твоя отдушина, как и работа.

Ты нас сломал, подавил, ты победитель! У тебя работа, деньги, у тебя женщины. Но скажи мне, почему ты до сих пор так страшно избиваешь маму?

«Прошу только об одном. Снись мне»

Если бы ты знал, как мне тебя не хватает, как нам тебя не хватает, как я нуждаюсь в тебе… Тебя нет уже пятнадцать лет. Для меня пятнадцать лет всегда казалось просто огромнейшим промежутком времени… Это целая эпоха без тебя. Но я все помню: диалоги, слезы, разные слезы… и радости и горя…

Я хочу рассказать тебе историю, которую ты так и не узнал. Это были 90-е, мне исполнилось девять, когда тебя судили. Мама собрала тебе первую посылку. Все самое необходимое, белье, одежду. Ты знаешь, мне настолько тебя не хватало тогда, я так нуждалась в тебе, столько всего хотела рассказать, на столько пожаловаться, я так искала в тебе защиты, ты ведь мой папа, что я решила написать тебе письмо… И написала, не сказав никому, даже маме, спрятала его внутри новых упакованных носков, среди приготовленных для тебя вещей. Надеялась, что ты найдешь. Так надеялась. Но не получилось. Я тогда впервые разревелась перед всеми. Мама обнимала и плакала вместе со мной.

Конечно, после было много писем. По-детски жаловалась тебе обо всем, продолжала искать в тебе защиту. Ты ни разу не дал мне усомниться в тебе. Спасибо тебе за это.

Одно из твоих писем я до сих пор храню. Твой почерк. Твоя любовь ко мне. Только ты знал, как меня надо любить.

Ты знаешь, мы такие взрослые. У твоего старшего сына уже трое детей, у тебя есть внук и две внучки, представляешь. Мальчик носит твое имя и говорит, что он теперь мой папа. А младшая девочка очень похожа на маму, представляешь? Мы рассказываем им о тебе.

Папа… а помнишь, как мы катались с тобой на санках с горки? Сколько мне было лет? Не больше пяти? А помнишь, как я засыпала в гостях, и ты нес меня на руках спящую? А какие елки ты приносил на Новый год, они упирались в потолок и занимали полкомнаты. А как мы ходили за елочными игрушками. Ты не мог мне отказать. Ты научил меня играть в нарды. Ты проигрывал только мне. А помнишь, как зимой выключали свет, и мы начинали играть в карты, нарды или шашки, или ты рассказывал о своем детстве? Я храню в своей памяти много таких отрывков. Я не позволяю себе это забыть. Это все, что греет мне душу. Мое счастливое детство, когда ты был рядом.

Как часто мне хочется стать маленькой, разреветься, окликнуть: «Папаааа!» И ты решишь все мои детские проблемы. Потому что ты мой Папа. Потому что по-другому не могло быть.

Папа, я очень скучаю, мне так сильно хочется тебя обнять. Хоть разок. Я так много тебе недосказала, так много любви и тепла недодала тебе и так много недополучила. Ты всегда будешь занимать в моем сердце отдельное место, самое важное, самое теплое и самое сокровенное, потому что ты мой Папа. Я тебя очень-очень люблю и прошу тебя только об одном: снись мне. Это единственная возможность видеть тебя, слышать и говорить с тобой. Только снись мне, пожалуйста. Только снись.

Твоя дочь Айшат.

«Внучку свою ты вряд ли увидишь»

У меня о тебе только одно воспоминание. И оно страшное. Помню, что защищала маму, когда мне было года три. Вставала между вами и с криком «Не бей маму!» бросалась тебя колотить. Надо отдать тебе должное, меня ты ни разу не тронул. Да и у мамы хватило ума и гордости развестись.

Во взрослой жизни я видела тебя только один раз, хотя мы жили в одном городе. Я тогда поступила в вуз и хотела показать, что я и без твоей поддержки смогла поступить.

Ты и твоя семья, мои бабушка и дедушка со стороны отца, никогда мной не интересовались. Не брали меня на выходные, не пекли мне пирожки, не водили в парк.

Мама рассказывала, что один раз ей все же пришлось попросить твоих забрать меня на пару дней, решила в кои-то веки сходить в лыжный поход с коллегами. Когда она вернулась и пришла в садик забирать меня, я расплакалась. Оказалось, что ты сказал мне, что мама умерла. Кому в голову придет сказать это ребенку?

Так как семья твоя со мной не общалась, я ничего не знала о своих родственниках и однажды чуть-чуть пофлиртовала, как оказалось потом, со своим двоюродным братом. Хорошо, что все выяснилось, и мы общались уже как родственники.

Часто мне говорят, что я должна с любовью и пониманием относиться к своим родителям, к отцу. Вопрос: что сделал для меня ты, чтобы я тебя любила? Проводил со мной время? Интересовался моими успехами? Да, когда я выросла и стала работать на местном телеканале, ты, как мне потом передали, звонил и просил поздравить меня с днем рождения. И все.

Последний наш с тобой разговор был осенью прошлого года. Я решила разыскать тебя, чтобы сказать о смерти мамы. Разговор мог бы мне показаться и хорошим, если бы он произошел гораздо раньше. Ты выразил соболезнования, попросил рассказать о себе, типа есть ли у тебя внуки. Сказал, что всегда ко мне хорошо относился и что я могу прийти к тебе с любой проблемой.

Но, папа, поздно. Налаживать отношения мне уже не хочется. Да и внучку ты вряд ли увидишь.

«Казалось, все прохожие улыбаются нам…»

Сегодня я напишу письмо, которое я никогда не смогу тебе отправить или прочитать лично. Потому что у нас так не принято, и я все-таки часть этой системы. Но знаю, что когда-нибудь буду жалеть об этом.

В моем детстве ты был самый красивый папа. Когда ты забирал меня из детского сада, я была самой счастливой девочкой на свете. Когда мы шли с тобой, взявшись за руки, по заснеженной улице, маленькая девочка с таким высоким, невероятно красивым, в длинной милицейской шинели папой, почти все прохожие улыбались нам. По крайней мере, мне так казалось. На все мои многочисленные вопросы у тебя всегда находились ответы, ты не отмахивался от моих бесконечных «почему». Где бы ты ни находился, обязательно приезжал хотя бы на минутку поздравить меня с днем рождения или просто увидеть меня. Особенно мне запомнился мой день рождения в шесть или семь лет: я была у бабушки, мама в Москве, а ты в командировке. Но ночью, накануне дня рождения, я проснулась от твоего голоса. Ты разговаривал с бабушкой очень тихо, почти шепотом, но я все равно уловила твой голос какой-то внутренней антенной, вскочила и не успела тебя увидеть. Бабушка сказала, чтоб я немедленно вернулась в кровать и что папа приезжал на минутку, передать кое-что. Я легла спать в слезах, горюя оттого, что давно не видела тебя. Но наутро рядом с кроватью стояла коробка с самой красивой на свете куклой-цыганкой, с настоящим монистом на шее! Ты приехал издалека только для того, чтобы я в день своего рождения не осталась без подарка.

Не знаю, насколько тебя любили мои брат и сестра, никогда не спрашивала их об этом, но для меня именно ты был целым миром. Я благодарна тебе за все, что ты делал, за счастливое детство, что ты мне дал. И я говорю тебе иногда и сейчас, что ты был самым любимым отцом на свете.

Наверное, все хорошее не может длиться вечно: тебя незаконно осудили. Тебя, человека невероятно гордого, с высокими идеалами и высокими принципами, который априори не мог поступить незаконно. Мне и сейчас больно, когда я думаю о том, каково тебе было тогда. Помню, как приехал адвокат из Москвы, как они тихо беседовали с мамой на кухне, я подслушивала и ничего не понимала. Но и он не смог тебя отвоевать у системы, которая заранее вынесла несправедливый приговор и осудила на целых 8 лет. Для меня это было невероятной трагедией, я ни с кем не делилась своей бедой, и никому не было дела до моих переживаний, а чувствовала я всегда очень глубоко. По мнению мамы и остальной родни, главное, что мы с сестрой и братом были накормлены, а еще обуты и одеты «лучше других, несмотря на то что растем без отца».

Теперь никто не баловал меня, не гулял со мной по парку, не катал на аттракционах, не спрашивал у меня, как прошел мой день. Но я писала письма тебе, сначала коряво, а потом все лучше. Я чувствовала в этот момент, что ты рядом, и это согревало мое сердце.

Вернувшись через много лет, ты показал их мне, они были такие смешные, эти письма! Но что-то изменилось в наших отношениях. Я почему-то стеснялась назвать тебя папой и сейчас избегаю называть тебя так, это, видимо, что-то психологическое. Много непонимания было между нами за прошедшие годы, но я – твоя копия, и мы не можем не прийти к общему мнению. Я рада, что спустя много лет теперь уже мои дочери так же сильно любят своего отца и доверяют ему, как когда-то и я сама. И ведь и в этом твоя заслуга, папа. Всевышний одарил моих детей лучшим отцом, которого они могли бы пожелать, потому что и ты был таким же для меня.

«Я буду ждать. Я приму тебя»

Я понимаю, что ты вряд ли прочитаешь это письмо, а может, и прочитаешь, ведь я вообще о тебе ничего не знаю. Как и ты обо мне.

Я выросла без тебя. Альхамдули Лллях, в детстве я не особо обращала внимание на то, что расту без отца, хотя знала всегда, что у меня есть отец, который какой-то, наверное, нехороший. Что мама от него ушла и что он никогда нами не интересовался: не звонил, не писал, не общался с нами.

Но когда тебе тринадцать и ты начинаешь думать, почему у тебя не так, как у других, понимаешь, что у тебя нет еще и отца… Возможно, потребности в отце у меня не было, ведь его замещали мои дяди, но они тоже создали свои семьи. Именно в подростковый период я задумалась о тебе. Мне бывало грустно, я считала, что, возможно, виновата моя мать, которая ушла от тебя, но ведь это не так. В разрыве ваших отношений виноваты, скорее всего, вы оба, я не собираюсь лезть в это.

Больше меня интересует, почему ты не искал общения со мной. Неужели тебе так не нужна дочь, что ты прожил много лет без меня? Тебе не было интересно, как я учусь? Кто меня обижает? Может, какой-то мальчик хочет проводить до дома? Неужели все эти восемнадцать лет ты не хотел поговорить со мной? Знаешь ли ты, где и на кого я учусь, о чем я мечтаю?

О’кей, наверно, основное обо мне ты знаешь: что я хорошо училась, закончила школу с золотой медалью, поступила сама, закрываю сессии на отлично. Я надеюсь, ты гордишься мной. Надеюсь, тебе никогда не было стыдно за меня. Надеюсь, когда-нибудь ты сделаешь первый шаг. Я буду ждать. Я приму. Мне тоже нужен отец. Надеюсь, что тебе нужна дочь.

«Хочу вернуть свою любовь к тебе»

Начну с самого начала.

Мне несколько месяцев, а у вас уже наготове имя. Это имя дедушки. Соседки дали беременной маме прозвище – «девушка, сидящая в саду». Наверное, это я прошу маму часами бывать на природе, чтоб не слышать заказы тетушек: «В этот раз мальчика рожай, поняла?»

Мне девять месяцев, уже пора.

Врачи вынесли приговор: девочка. Ты не готов к такому, папа. Расстроенный, уходишь в спортзал бить по груше. Это твой протест, твой ответ. Только кому? Природе, мне или Богу?

Мне исполнился год. Ношу имя бабушки, твоей мамы. Придумали компромисс, называется.

Старая кассета: первый день рождения, шумно празднуем дома, вся родня поместилась в четыре маленькие комнаты. Чувствую любовь каждого гостя, родной сестры и брата. Ваше с мамой обожание – сильнее всего.

Два.

Три.

Четыре.

Пять лет…

Хожу в садик возле дома и каждый раз во время сонного часа мечтаю, что войдет сестра со словами: «Пойдем, папа тебя забирает в кафе». Наше любимое кафе «Теремок», помнишь? Два шарика клубничного мороженого в жестяной пиалке, и полная счастья я.

Семь.

Слышу из спальни, как вы с мамой ругаетесь. Мне не нравится твой другой, незнакомый голос. Мне не нравится, что я чувствую, когда слышу странные, тяжелые звуки и крик. Хватит. Мне страшно.

Восемь.

Вы с мамой разводитесь. Ты уезжаешь в другой город, а мы с сестрой, мамой и братом остаемся. Я не понимаю, почему? Мы больше не пойдем в наше кафе?

Девять.

Десять.

Одиннадцать.

Я все еще помню, как ты называл меня ласково «Дадиль яс». Вот только голос забыла.

Помогаю маме по работе, хожу в школу. Мороженое мы едим дома.

Двенадцать

Впервые лечу на самолете. К тебе!

Прокручиваю в голове, как мы идем гулять, разговариваем.

И вот, наконец, вижу тебя впервые спустя шесть лет без единого звонка и эсэмэски.

Дом тети, в который я никогда не вернусь. Помню, как сегодня: ты приобнял, похлопал по плечу и ушел в другую комнату. Больше ничего за три дня в чужом городе и с чужим тобой.

Возвращаюсь домой, хочу к маме.

Тринадцать.

Я начинаю изучать религию, папа.

Знаешь, теперь у меня есть Бог и платок. Тебя нет.

Не хочу мужского внимания. Если честно, я боюсь его, не понимаю и опасаюсь.

Четырнадцать.

Пятнадцать.

«Папа вернулся с заработков и будет жить с нами, как раньше». Так мама сказала. Я не понимаю: зачем?! Злюсь на маму, на тебя и на себя.

Потому что я не хочу видеть чужого мужчину в доме. А ты чужой.

Шестнадцать.

Поступаю в университет, ты помогаешь готовиться.

Сложно, но я учусь говорить с тобой. Пока только спрашиваю: «Будешь чай?» Эти слова режут глотку, в них моя борьба с безразличием.

Семнадцать.

Восемнадцать.

Я привыкла к твоему присутствию в доме, но всегда представляю, как мне будет все равно, если ты исчезнешь снова.

Девятнадцать.

Холодно, холодно, безразлично и тускло.

В нашем общении появились только две новые фразы. Моя «подогреть еду?» и твоя «ты куда?», когда я выхожу из дома.

Не могу вернуть свою любовь к тебе. Она умерла? Спряталась? Хочу понять это.

Двадцать.

Изучаю психологию, много говорю с мамой о тебе, узнаю о бабушке, твоем детстве, юности. Что-то чувствую, папа. Наконец-то что-то чувствую. Сострадание.

Двадцать один.

Впервые проявляю заботу. Ух, страшно.

Пока ты спишь, чищу твои ботинки и оставляю открытку. Избегаю прямого контакта, будто дикий зверек. Утром мама смеется, показывает пакет с фруктами. Он для меня. Папа. Ты тоже что-то чувствуешь, оказывается? Ты тоже боишься познакомиться со мной заново?

Проходит время, учусь не бояться, узнаю о тебе еще больше: от мамы, из чужих рассказов. Понимание. Оно окончательно развязывает мне руки.

Прихожу к тебе и с надрывом в голосе говорю, что люблю.

Почти кричу, потому что хочу, чтоб ты точно это услышал. Хочу, чтоб я не забыла это опять, во второй раз.

Кажется, я вижу мокрые глаза, а потом ты отворачиваешься к окну.

Что-то ворчишь под нос, вроде «ты же понимаешь, у нас не принято такие вещи говорить». И все-таки еле слышно и внятно признаешься, что любишь меня тоже.

Чувствую твое сожаление, папа, чувствую страх. Будь смелее, а я поддержу шагами навстречу. Потому что мне важно знать, сейчас и всегда, что у моего папы хватает смелости быть любящим и любимым, даже если где угодно «так не принято».