Текст книги "Правда на крови"

Глава вторая. Звезда местного значения

Город Волжск встретил Илью почти приветливо. Тот самый ростовский журналист, который единственный открыто выразил недоумение по поводу слишком уж бескомпромиссного поведения молодого дарования, оказался единственным же, который помог: позвонил своему старинному приятелю – главному редактору чуть ли не самой авторитетной газеты Волжска и попросил помочь начинающему коллеге. А самому начинающему коллеге дал точный адрес того, к кому следовало обратиться по прибытии.

Оставив чемодан с нехитрыми пожитками в привокзальной камере хранения, Илья пешком отправился в редакцию, до которой, как, впрочем, почти до всего в городе было по меркам Ростова – рукой подать, и был почти тут же введен в кабинет, где в густых клубах табачного дыма восседал массивный человек в старомодных роговых очках – главный редактор, Владилен Сергеевич.

– Так вот ты, значит, какой – Астраханский. Ну, проходи, садись, знакомиться будем. Куришь? Нет? И правильно делаешь, я вот скоро помру, а без соски не обхожусь. А с другой вредной привычкой у тебя как?

– Привычки у меня пока еще нет, – весело ответил Илья, которому добродушный старик сразу понравился, – но компанию поддержать могу. По поводу и в меру.

– Опять правильно делаешь. Про женщин не спрашиваю, дружок мой тут тебя расписал, прямо «Илиада» получилась. А я не осуждаю. Отказался в рай въехать верхом на чужом горбу – правильно. Добивайся всего своими силами. В нашем деле, в газетном, что можешь?

– Все! – решительно ответил Илья. – Что поручите, то и буду делать. Вот мои публикации, посмотрите, если захотите.

Владилен Сергеевич досадливо отмахнулся.

– Посмотрю, когда для нашей газеты что-то напишешь. В деле посмотрю. Золотых гор не обещаю, да их у меня и нет, народишко обеднел, тираж упал, крутимся, как можем. Начнешь в отделе информации, все с этого начинают. И вообще самый длинный путь начинается с первого шага. Будешь собирать материалы, которые нужно срочно в номер ставить. Хоть мы и небогатые, но скажу честно, авторитет сохранили, с нами не только по старой памяти считаются. Все, иди оформляйся, команду я дал. Когда приступишь?

– Да хоть завтра, – пожал плечами Илья, – мне бы только комнату найти, а больше никаких дел нет.

– А вот с комнатой я тебе протекцию составлю, есть тут у меня кое-кто на примете…

Второй удачей на новом месте было решение квартирного вопроса. С подачи главного редактора удалось снять комнату недалеко от редакции, причем снять дешево, что тоже имело значение для Ильи. Хозяйка двухкомнатной квартиры, замученная жизнью женщина средних лет, поставила будущему жильцу два условия: не курить и не водить пьяных компаний. Зато можно пользоваться ванной и кухней по своему усмотрению.

– Сын у меня два года назад погиб по пьяному делу, – скорбно вздохнула хозяйка, Анна Петровна. – Твоих лет. Пришел из армии, стал искать работу, а нашел собутыльников. Ну и пошло-поехало, они же его и порешили. Сели, конечно, только мне от этого не легче…

Илья осмотрел крохотную комнатку, где всего-то и помещались диван-кровать, шкаф, стол со стулом и потертое кресло, но все было стерильно-чисто, с ковриками, салфеточками и даже геранью на подоконнике, ощутил незнакомое ему доселе чувство собственного угла, и в ту же ночь спал сном праведника на пахнущих почему-то морозной свежестью простынях.

Занавеску на балконной двери раздувал ветер с недалекой реки, там, на реке, кричали пароходы, где-то на соседней улице время от времени проносились запоздалые машины… После спальни в детском доме на тридцать человек, после институтского общежития, где в комнате обреталось «всего-навсего» восемь молодых парней, отдельная комната воспринималась как райский уголок. Тем, кто привык к пятикомнатным апартаментам или хотя бы никогда не знал всех «прелестей» коммунального жилья, этого чувства не понять. Сытый голодного, как известно, не разумеет.

Кстати о сытости. Утром Илью ждал сюрприз: приготовленный заботливой хозяйкой нехитрый завтрак. Илья попытался было отказаться, мол, он в редакционном буфете что-нибудь перехватит, не привыкать, но Анна Петровна была непреклонна:

– И думать не моги от завтрака отказываться. Завтрак – главная еда для человека, зарядка на весь день. Да и мне веселее: привыкла для кого-то готовить, теперь вот снова вроде бы при деле.

– Сколько это будет стоить? – в лоб спросил Илья по своей милой привычке называть вещи своими именами.

Анна Петровна оскорблено поджала губы и ответила:

– Я к тебе с душой, а ты мне – про деньги. Так не пойдет. Мне просто квартирант не нужен, мне человек в доме необходим. Кто это тебя научил все на деньги мерить?

– Жизнь научила, – вздохнул Илья. – Простите, Анна Петровна, в мыслях не было вас обидеть. Но вы же не миллионерша – такой лоб бесплатно кормить. Объем я вас, что хорошего?

– А ты продукты покупай, – уже не так сухо ответила Анна Петровна. – Для себя, конечно, не для меня. А приготовить мне несложно, да и не так долго день будет тянуться. Обедай, где хочешь, а завтрак и ужин я обеспечу.

– Понятно, – тоже уже весело ответил Илья. – Не сердитесь, Анна Петровна, я вот такой: только правду говорю. Считаю, иначе и жить нельзя.

– Правда правде рознь, – осторожно заметила Анна Петровна. – Лгать, конечно, грешно, но ты и с правдой-то своей сразу не суйся, подойди тихонечко, слова правильные найди. Иначе трудно тебе с людьми будет, ох, как трудно!

– Это я в курсе, – уже совсем весело сообщил Илья, заканчивая завтрак. – Это я уже маленько попроходил, так что знаю, как у нас на правду реагируют. Так кому сейчас легко? Да и по мне лучше трудно, чем фальшиво. А вам спасибо большое за то, что накормили, да еще поучили маленько. Это никогда не помешает – у старших поучиться. Я побежал, надо начинать работу, вживаться в коллектив и вообще…

И начались трудовые будни, от которых, впрочем, и выходные дни поначалу не больно-то отличались. Работы Илья не боялся, мотался по городу и его окрестностях на автобусах или просто попутках, собирал для отдела хроники всякие факты и фактики, которые вечером обрабатывал дома на одолженной в редакции раздолбанной пишущей машинке, утром относил в отдел и снова отправлялся на поиски сюжетов.

Но это все было еще не то, о чем мечтал Илья в вагоне поезда. Да, отдел хроники стал интереснее, газета стала более популярной, а значит, и тираж слегка увеличился, но известности самому начинающему журналисту это никакой не приносило: кто же подписывает заметки о небольших происшествиях? Тем не менее, кое-какими знакомствами Илья потихонечку оброс, стал разбираться в том, что происходит в городе и вокруг него довольно свободно, и в редкие часы досуга готовил свой первый «настоящий» материал, который предполагал сделать своим, так сказать, дебютом. И не просчитался.

Дебютировал Илья на новой работе через несколько месяцев большим очерком, в котором не просто бичевал пьянство, как национальный порок и слабость, но и умело пользовался статистикой, приводил яркие примеры, с гневом обрушивался на государство, не умеющее справиться с этим злом или хотя бы как-то ограничить его распространение. Досталось и приснопамятной антиалкогольной кампании, и взвинчиванию цен на горячительные напитки, которые пьяниц отнюдь не сдерживают, зато заставляет их семьи голодать, и бесконтрольному ввозу всякой заморской отравы… Словом, всем сестрам было роздано по серьгам – и по справедливости.

Если в столице такими публикациями удивить было возможно разве что человека, только что научившегося читать, то в провинциальном городе материал произвел настоящую сенсацию, поскольку никому не известный доселе Илья Астраханский критиковал не абы кого, а правительство, пусть, в основном, и бывшее. Правительство, о котором, согласно неписаной традиции, можно было говорить исключительно как о покойнике: либо хорошо, либо – ничего. А в провинции к столичным вольностям еще не привыкли – побаивались по старой памяти. Ну как прочтет кто-нибудь из высокого строго начальства, да как гаркнет: «А подать сюда этого Ляпкина-Тяпкина!». Нет уж, лучше на кухне или в очереди правительству косточки перемыть…

Очерк в Волжске обсуждали недели две, имя Ильи сразу оказалось у всех на слуху, и хотя скептики утверждали, что никакой конкретной пользы материал не принес, что юноша, подобно петуху, прокукарекал свое, а там пусть и не рассветает, большинство было в восторге. Молодой журналист, вдохновленный столь удачным дебютом, расправил плечи и начал уверенно закладывать фундамент того будущего, о котором грезил в железнодорожном вагоне.

Закладывал, правда, не вполне самостоятельно, а пользуясь подсказками-указаниями главного редактора газеты. Владилен Сергеевич журналистике отдал почти полвека и не принимал личного участия только в газетных кампаниях недоброй памяти тридцатых годов, потому что в это время занимался укреплением достижений коллективизации в родном селе и районе в целом. Там юного активиста заметили, послали в Москву учиться, а практику он проходил уже на фронте, сначала Финском, а потом – на многих и многих фронтах Великой Отечественной войны. И именно это время вспоминал с ностальгической грустью:

– Как все просто-то было! Как понятно! За линией фронта – враг, позади – Родина, за которую жизнь отдать не жалко… А потом страну из руин поднимали, благосостояние народа улучшали. Откроешь утром «Правду» – и на весь день зарядку бодрости получаешь, а заодно и ответы на все вопросы. А после пятьдесят шестого года все хуже и хуже, все хуже и хуже… Теперь вообще непонятно, что происходит, а народ-то газетам верит по-прежнему, так воспитан. А виноват кто? Журналист. Так что не гоняйся, Илья, за сенсациями, не лезь, дружок, в эту новомодную политику, будь она трижды неладна, пиши о том, что простым людям близко и понятно. Вот хоть о ткацкой фабрике…

На ткацкой фабрике, действительно, творилось сплошное безобразие, зарплату уже который месяц либо не выдавали, либо «компенсировали готовой продукцией» в виде отрезов ткани, а где эти самые отрезы продавать, никто не знал. В Волжске на них спроса давно не было. Приходилось ездить в Москву и другие большие города, ночевать там на вокзалах, нарываться на неприятности с местной милицией – и все для того, чтобы заработать хоть что-нибудь, купить продуктов и месяц-другой продержаться.

Назвать такое положение нормальным ни у кого, естественно, язык не поворачивался, но и причин подобного безобразия никто особо не доискивался, благо ткачихи не митинговали, челноками об асфальт в столице не колотили, железную дорогу не блокировали, а терпеливо писали письма во все инстанции, надеясь на то, что правда себя покажет. Женскому терпению и выносливости в России можно только удивляться, ничего подобного во всем мире нет, не было и уж точно не будет.

Илья начал с визита непосредственно на фабрику – не в руководящие кабинеты, а в цеха. Там он сначала оглох от невероятного шума, чуть не задохнулся от специфического запаха краски и пряжи, а потом в буквальном смысле слова ошалел от общения с ткачихами, которые добросовестно трудились бесплатно. При этом и на работу приходили вовремя, и уходили – по звонку, и обеденный перерыв не растягивали до бесконечности, а соблюдали сложившиеся нормы.

– Но женщины, милые, – вопрошал Илья у ткачих в этот самый обеденный перерыв, поскольку отрываться от работы для беседы с журналистом никто не пожелал, – зачем вы вообще работаете-то? За «спасибо»? Так им детей не накормишь, сами знаете. За отрезы эти самые? Так вы же и жалуетесь, что не знаете, куда их девать, кому продать, да и все равно больше трети зарплаты не выходит, как ни крути. Забастуйте.

– Ага! – язвительно ответила самая бойкая тетка неопределенного возраста, повязанная платком по самые брови. – Сейчас, разбежались. Тут хоть какой-то кусок хлеба, а поди-ка забастуй – мигом с голоду подохнешь. Потом опять же надежда: наладится все, выплатят деньги. Стаж идет. Пенсию получать придется – с чем я в собес сунусь? С твоей газетой, мол, бастовала, учтите при начислении пенсии? Ты лучше разберись, милок, куда наши деньги идут, директор-то зарплату сполна и вовремя получает. Квартиру купил, машину, дом построил… Разберись.

Илья разобрался, хотя с большими трудностями, поскольку директор фабрики отнюдь не горел желанием исповедоваться перед каким-то щелкопером и на все вопросы отвечал так, как испокон веков отвечали на Руси: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, надо мной тоже начальство имеется, с него, мил-человек, и спрашивай».

Илья не поленился спросить у вышестоящего начальства, которое, естественно, от директора тут же и открестилось, сославшись, к тому же, на то, что директоров много, а оно, начальство то есть, одно. При этом в глазах начальства читалась отчетливая, но невысказанная мысль о невезучем подчиненном: «Воруй, если можешь, но не попадайся, дурак».

Оставленный без поддержки, директор скис, сник и распорядился показать журналисту кое-какие документы, надеясь, по-видимому, на скидку, положенную при чистосердечном признании. На основании этих документов, а также материалов своего собственного мини-расследования Илья и написал хлесткий очерк, о котором в городе говорили недели две, а газету вырывали друг у друга из рук и зачитывали до дыр.

По версии журналиста (подкрепленной, кстати, неопровержимыми доказательствами) виноват был директор и оба его зама, которые по-хозяйски распоряжались деньгами, предназначенными для выплаты заработной платы, причем распоряжались исключительно выгодно… для себя.

В подробности можно не вдаваться, такая практика сейчас в России – нечто вроде нового национального обряда. Но в Волжске, где такие разоблачения еще были в диковинку, скандал вышел громкий, директора фабрики сняли за несоответствие занимаемой должности, заместители его благоразумно поувольнялись сами, по собственному горячему желанию, а государственное предприятие превратилось в акционерное общество с то ли ограниченной, то ли, наоборот, безграничной ответственностью.

Когда через полгода на посту генерального директора этого общества оказался прежний директор фабрики, общественность этого даже и не заметила, поскольку зарплату ткачихам платили почти вовремя и почти полностью. Благо за время реорганизации их число сократилось чуть ли на треть, а зарплату никто индексировать с учетом инфляции и не думал. Но кто к тому времени помнил об этой самой фабрике? Сам автор, кстати, забыл о ней одним из первых.

Очередная «бомба» взорвалась, когда Илья опубликовал очерк о незаконном строительстве загородного поселка городского типа. То есть строительство-то было согласовано во всех инстанциях, только вот землю для него почему-то отвели там, где уже десять лет был дачный кооператив «Ветеран». На все протесты дачников либо не реагировали, либо отделывались отписками, упирая, в основном, на то, что самодельные «фазенды» на традиционных шести сотках портят вид при подъезде к городу по главному шоссе.

Вполне естественно, никакими архитектурными достоинствами кооператив «Ветеран» похвастать не мог, потому что создавался для многодетных семей, всевозможных ветеранов и участников, то есть – льготников. И понятно, что дачные домики строили чуть ли не из картонных ящиков и парниковой пленки – на другое просто не было денег.

К тому же напомню: отсутствие денег у большинства граждан с лихвой компенсировалось изобилием всевозможных постановлений запретительного характера. Нельзя было строить дома с отоплением – печкой там или камином: торчащая над крышей домика труба выдавала хозяев с головой и безжалостно сносилась (труба, конечно), а без трубы – какое отопление? Нельзя было строить двухэтажные сооружения, поскольку второй этаж запросто можно было сдать каким-нибудь дачникам и на этом невероятно обогатиться. Нельзя было строить домик больше четко обозначенной кем-то площади. Ну, и так далее.

А поскольку тогда граждане еще не научились лихо плевать на законы и запреты или спокойно покупать разрешение на что угодно, то поселок имел, конечно, странноватый вид то ли бидонвилля, то ли обычных трущоб, но для своих хозяев это был рай земной, земля обетованная, для многих – не только единственный смысл в жизни, но и единственный способ выживания. Если бы на государственных землях могли выращивать столько, сколько выращивают на шести кровных сотках, да еще самого разнообразного ассортимента, продовольственная проблема решилась бы раз и навсегда. Но… на государственных землях все по-другому, а шесть соток есть далеко не у каждого российского гражданина, так что проблема остается неразрешимой и по сей день.

По-видимому, всевозможные запреты призваны были помочь осуществить реализацию мечты развитого социализма, то есть равенство нищих. И небезуспешно, поскольку до недавнего времени на большинство дачных поселков, как уже говорилось, без слез взглянуть было невозможно, и кооператив «Ветеран» исключения из этого правила не составлял.

Построить на его месте краснокирпичный городок с домами-замками, которые можно было сооружать, как Бог на душу положит, было, конечно, заманчиво. Заборчик каменный по периметру пустить, охрану в будку у ворот посадить, телефон провести. Кто откажется в таком домике не только лето – весь год пожить, особенно если есть машина, а до собственно города – рукой подать? Естественно, никто. И все жалобы дачников словно проваливались в черную дыру, а по их участкам уже похаживали люди с какими-то рулонами чертежей и землемерным оборудованием…

Илья в проблемах «Ветерана» разобрался почти мгновенно, благо люди, давшие разрешение на строительство коттеджей, давным-давно перебрались на другую работу, а некоторые – и в другие города. Некоторые вопросы, заданные в статье дотошным журналистом, заставили городские власти зашевелиться во избежание всевозможных неприятностей, на которые глупо было нарываться из-за такой мелочи, как расположение какого-то там поселка, тем более что место для него было выбрано не самое лучшее в округе. Так что после выступления Астраханского кооператив мгновенно оставили в покое, а элитный поселок – несколько десятков вилл из красного кирпича затейливой архитектуры – стали возводить в другом ближнем пригороде.

И лишь после этого спохватились, что город оказался отрезанным от многовекового источника чистой воды, и что теперь горожанам придется пользоваться водой, в которую счастливые жители коттеджей станут сливать все, что заблагорассудится. Ну так ведь известно, что у нас на Руси всегда были задним умом крепки, так что особенно никто и не удивился. И уж тем более не возмутился, поскольку внешний вид воды не слишком изменился, а об изменениях состава никто не распространялся, поскольку никто этот самый состав не исследовал даже на дилетантском уровне.

В общем, эти и подобные им, но чуть менее острые публикации сделали Илью знаменитым. А многоопытный Владилен Сергеевич тихо и тактично перевел внимание молодого журналиста на социально-бытовые драмы. Сюжетами из криминальной хроники в наше время удивить уже невозможно, но если нормальному человеку в общем-то безразлично, почему застрелили банкира или взорвали автомобиль политика (дыма без огня не бывает!), то зверское убийство соседской девочки на улице чуть ли не средь бела дня задевает за живое.

И особенно беспокоит, что преступников либо не ищут, либо не находят, так что самое что ни на есть зло остается фактически безнаказанным. Да и кому охота копаться в «бытовухе», если на каждого следователя таких дел – десяток и каждый день появляется что-то новое? Если свидетелей вроде бы полно, а никто ничего не видел, если причин для преступления – никаких, а выгода – копеечная? Даже зацепиться толком не за что, вот умученные следователи и не цепляются, оставляют «висяк» за «висяком». Иногда по чистой случайности преступление раскрывается, но это можно считать редким исключением, которое лишь подтверждает общее правило. Так что раскрыть дело может только какой-нибудь особо въедливый Пинкертон-любитель. Или – журналист.

В этом направлении главный редактор и подтолкнул своего любимца. И не ошибся.

При внешней холодности и невозмутимости, Илья обладал незаурядным даром: мертвой, так сказать, бульдожьей, хваткой, как говорят собачники – с прикусом. Если он вцеплялся в какое-то дело, то можно было быть уверенным на все сто процентов, что, если он его и не раскроет, то несколько крепких ниточек обязательно нащупает и по возможности размотает. И если по ним те, кому это положено по должности, не выйдут на подлинных преступников, то с них (не с преступников, конечно) и спрос.

Так удалось раскрыть несколько, казалось бы, безнадежных дел, причем в ходе работы Илья приобрел репутацию неподкупного и бескомпромиссного человека. А также продемонстрировал полное бесстрашие и абсолютное отсутствие почти всем присущего инстинкта самосохранения.

Одно из дел, которым он занимался, было зачислено в разряд безнадежных: молоденькую девушку, почти девчонку, пытались изнасиловать двое здоровенных парней. Основной своей цели они так и не достигли, девушку спасли модные, невероятно узкие джинсы, которые не так-то просто было с нее стянуть. Но парни обозлились и избили ее до полусмерти. Виновники были известны, но…

Но, как шепнули Илье по секрету, дядя одного из них был, так сказать, «крестным отцом» доброй половины Волжска. Илья этим сообщением пренебрег, спокойно занимался своим делом и дождался: к нему домой явились двое, «морда ящиком, грудь – кирпичом» и предложили расписаться в получении конверта с энной суммой и заглохнуть или не расписываться и, разумеется, тоже заглохнуть, но уже с гарантированной инвалидностью. Илья только усмехнулся:

– И сколько мне предлагают за молчание?

– Сколько положено, – ответил один из посланников. – И учти, боссу ты надоел. Он у нас считает до трех, а у тебя уже два с половиной. Жить надоело?

– В том дерьме, которое вы вокруг навалили? Надоело. Вот и стараюсь все почистить.

– Не надорвешься?

– Не твоя печаль. Бери свой конверт и отваливай. И учти: я никого не боюсь, жить в страхе не собираюсь, а родных-близких у меня нет. Так боссу и передай. Если он не успокоится, я и за него возьмусь, потешусь перед смертью. А за меня его вполне могут посадить – для порядка и острастки.

Удивительно, но Илью оставили в покое, а племянника-насильника из Волжска быстренько куда-то сплавили, чтобы, значит, не мешал нормальной работе организованной преступности. Его подельника громко и торжественно посадили и тихонько без помпы выпустили под залог. Илья к этому времени про них и думать забыл, тем более, не представлял себе, что жизнь вскоре столкнет его с самим «хозяином города». Может быть, и к лучшему: предвидение дано очень немногим людям, наверное, не случайно.

Тем временем пострадавшая со своими родителями перебралась в другой город, потому что провинциальная мораль однозначно обвиняла в таких событиях женщину: дала повод. Сиди дома, не ходи поздно по улицам, никто на твою честь и не покуситься, да и здоровье целее будет. После этого история заглохла сама собой, благо было в чем разбираться и о чем писать и помимо нее.

Никто не понимал одного: почему история с племянником-насильником сошла Илье с рук. Тут было мало простого везения, тут уж нашему герою явно кто-то ворожил. Конечно, маленький провинциальный городок – не бог весть какое райское место для молодого, честолюбивого человека, но, может быть, это только начало. Может быть, есть где-то и у этого «правдолюбца» мохнатая рука, благодаря которой он и ведет себя так смело. Чтобы не сказать – нагло.

Сотрудники правоохранительных органов и злились, и восхищались, рядовые читатели на журналиста Астраханского только что не молились, а коллеги… пожимали плечами и в общем даже не завидовали. Повадился кувшин по воду ходить – тут ему и голову сложить. Правдоискатели-идеалисты в России конца двадцатого века – это ведь камикадзе. Или саперы-добровольцы, без специального снаряжения. Завидовать им может только сумасшедший.

Но сам Илья был почти счастлив. Любимое дело приносило пользу людям, принципами поступаться не приходилось, если не друзья, то близкие приятели уже появились, к кому-то можно было вечером «на огонек» забежать, с кем-то в свободный день на природу поехать. Ну, девушки – это особая статья, о них чуть позже.

Особенно теплые отношения завязались у Ильи с молодой супружеской парой – Алексеем и Аленой, – жившими этажом выше и периодически конфликтовавшими с квартирной хозяйкой Ильи, Анной Петровной, из-за несовпадения ритма их жизни: у молодых она начинала бить ключом часов с десяти вечера, как раз тогда, когда пожилая женщина собиралась ложиться спать.

Самому Илье было совершенно безразлично, что происходит вокруг него: если он хотел спать – то спал, хоть в абсолютной тишине, хоть под дрель отбойного молотка. Но понять пожилую женщину он был в состоянии, посему посоветовал ей… немного сместить график. Посмотреть по телевизору какой-нибудь фильм после десяти часов вечера или почитать книгу. Поначалу Анна Петровна бурно воспротивилась такому нововведению:

– Это во сколько же я вставать буду, если за полночь ложиться? К обеду, что ли?

– Зачем к обеду? Часов в восемь, думаю. А то вы просыпаетесь до рассвета, потом сами говорите, что самые нехорошие мысли к вам в это время и приходят. А вы их обманите…

– Привыкла с курами-то вставать. А может, и верно. Вечером всегда есть, чем себя занять… Опять же – на пенсии, на работу не бечь… Попробовать нешто?

Потихоньку от Анны Петровны Илья встретился с ее молодыми соседями и попросил их после полуночи особо не шуметь. Один-два раза в месяц – куда ни шло, дело молодое. Но каждый вечер… Все-таки не в отдельном доме живут.

Ни Алена, ни Алексей, скандальными не были и мирные отношения с соседями ценили. Не сразу, но был найден, как было модно говорить в то время, консенсус, и молодая пара по-настоящему подружилась с Ильей. Вклад в эту дружбу Алены состоял в том, что она время от времени пыталась познакомить молодого соседа-холостяка с какой-нибудь своей подругой, но успеха в этих действиях не достигла. То есть знакомств Илья, естественно, не чурался, способен был поддержать любую компанию, потанцевать, пофлиртовать… Но имел неприятную привычку при первой же встрече заявлять:

– Красавица, я к серьезным отношениям не готов. Так что если желаете развлечься и приятно провести время, можете на меня рассчитывать. Если хотите устраивать жизнь всерьез и надолго – то это без меня. Пока, во всяком случае.

Девушки, естественно, обижались, высказывали свои претензии Алене, та обречено вздыхала и пыталась в очередной раз образумить Илью:

– Илюша, ну зачем ты так? Тебя никто в загс не волочет, ничего такого не предлагает, а ты с места в карьер: «Не хочу жениться!» Это обязательно надо вслух говорить?

– Обязательно! – твердо отвечал Илья. – Чтобы не было лишних надеж и лишних же разочарований. Человеческие отношения должны строиться на правде.

– Да кто тебя просит врать?! Промолчи… Нет, точно, горбатого могила исправит. Больше ни с кем тебя знакомить не буду, клянусь!

Илья в ответ обаятельно улыбался, потому что прекрасно знал – будет. Женщины, вне зависимости от возраста и семейного положения, обожают знакомить, составлять пары и вообще устраивать личную жизнь окружающих. Алена в этом случае не была исключением. А девушки и в Волжске, похоже, были не прочь посостязаться друг с другом в том, кто быстрее «окольцует» молодого, симпатичного и талантливого холостяка. Из чего сам Илья, как и в Ростове, извлекал немало выгод, хотя сам лично ничего особенного не делал и голову никому специально вскружить не пытался.

Так что нормального любовного романа ни с кем не получалось, а короткие встречи тет-а-тет, как правило, не приводили к более тесному сближению. Возможно, потому, что сам Илья этой стороне жизни особого внимания не придавал, чему-то учиться не хотел, тем более – совершенствоваться «в науке страсти нежной». Амплуа потрясающего любовника его не манило, а интимные отношения, как отдельный вид спорта, не рассматривались. Немудрено, что девушки оказывались разочарованными, тем более что материальные возможности не позволяли Илье водить подруг в кафе или делать им дорогие презенты.

С Алексеем же Илью связала взаимная прочная симпатия, незаметно переросшая в подлинную дружбу. Ту самую, которая мужская, и о которой сложено столько легенд и песен.

Противоположности, как известно, сходятся, поэтому не стоит удивляться тому, что у замкнутого и холодноватого Илья другом стал легкомысленный балагур, ради красного словца, как говорится, не жалевший ни матери, ни отца, с неотразимо-забавной манерой разговора. Неожиданные его высказывания способны были заставить расхохотаться даже самую мрачную личность. Илья же в компании Алексея вообще чувствовал себя мальчишкой и с удовольствием поддерживал шутливую тональность разговора, зная, что в случае необходимости, на помощь друга можно рассчитывать стопроцентно.

Анна Петровна и до удачной «миротворческой миссии» в своем жильце души не чаяла, а после нее и подавно. Когда же узнала, что ее тихий, вежливый и аккуратный жилец «тот самый Астраханский», то первое время даже растерялась: как с ним теперь обходиться? По-прежнему? Неудобно, вроде бы известный в городе человек. По-новому? А как – по-новому, если она успела привязаться к нему, точно к родному сыну, давно обращалась на «ты» и даже ворчала, если Илья слишком легко, с ее точки зрения, завтракал или одевался.

Но потом привыкла и даже стала рассказывать соседкам, что Илья ей вовсе не посторонний, а сын старой подруги, которая, царствие ей небесное, давно померла, а приглядеть за сиротой сам Бог велел. К счастью, до Ильи эти разговоры не доходили, иначе неизвестно, как бы он расценил невинную ложь Анны Петровны.

Поскольку убедить Илью не платить за комнату ей никак не удавалось, то она стремилась компенсировать это уборкой, стиркой, готовкой и прочими почти материнскими заботами. Неизбалованный ими, Илья искренне привязался к пожилой женщине, воспринимая ее если не как мать, то как родную тетку, даже называть стал соответственно – тетей Аней. Что, как легко догадаться, косвенно подтверждало ее версию о том, что квартирант-то не совсем как бы и квартирант, а кто-то вроде дальнего родственника. Соседки в конце концов даже завидовать стали: одного сына Бог прибрал, так на тебе – второго получила, везучая. Конечно, в лицо Анне Петровне этого никто не говорил, но слухи, слухи, слухи…