Текст книги "Одинокая волчица. Том второй. Императрица"

Мы вошли в спальню и Андрей прямиком направился к тумбочке справа от изголовья. Остановился и поманил меня к себе. Я послушно, как загипнотизированная, подошла и… через несколько секунд оказалась в сугубо горизонтальном положении на собственной роскошной новой кровати.

– Как же не припасла? – шептал Андрей, освобождая меня и себя от лишней одежды. – Красивая женщина в роскошной спальне после великолепного полдника… Мне любой мужчина может только позавидовать… Обладать такой женщиной…

Справедливости ради, должна сказать, что мне подарок тоже понравился.

Несмотря на то, что мы порядком припозднились, за подарком мне мы все-таки поехали. Андрей настоял. Оказывается, он давно присмотрел и магазинчик, и сам подарок, но мое присутствие было обязательным, поскольку подарок нужно было мерить, «на глазок» мой друг его приобрести не решился.

Когда я глянула в зеркало примерочной кабинки, то поняла: эта вещь надолго станет моей самой любимой и самой парадной. Костюм из тонкой материи, по виду неотличимый от замши, но гораздо более практичной и эластичной, цвета крепкого чая. Длинная юбка с высоким разрезом и жакет в талию. Фигура у меня в порядке, никому не завидую, но в этой шкурке я выглядела как фотомодель. Да, вкус у Андрея все-таки был отменным, даже цвет он подобрал мой любимый, а не свой излюбленный синий.

Когда я вышла из кабинки, Андрей просиял и показал мне сразу два больших пальца. Судя по всему, немногие окружающие его мнение разделяли. И я с редкой для меня непосредственностью бросилась Андрею на шею, разом простив и все странности поведения, и таинственность, и непонятные умолчания…

Упакованный в фирменный пакет костюм я тщательно уложила на заднее сидение машины, сама уселась рядом с Андреем и мы покатили по уже совсем вечерней Москве на юг, в Калинино. По дороге, конечно, отоварились кое-какими продуктами и напитками, а я настояла на том, чтобы купить для Павла какой-нибудь милый сувенир от меня лично: ведь полковниками не каждый лень становятся. Андрей притормозил возле Даниловского универмага и сказал:

– Только давай в темпе. Иначе мы только к утру до места доберемся.

На всякий случай, я ничего обещать не стала, просто неопределенно мотнула головой и отправилась за сувенирами. Думаю, Андрей догадался о том, что подарок будет куплен не только Павлу, потому и остался поджидать меня в машине.

Мне повезло: довольно быстро я нашла оригинальную пивную кружку, коллекцию которых собирал Павел, и забавную фигурку-талисман на переднее стекло автомобиля – для Андрея. Как говорится, мило, недорого, элегантно. Так что через двадцать минут я уже вернулась обратно и снова забралась в машину.

– Молодец! – одобрил мою оперативность Андрей. – Уложилась почти в срок, для женщины просто замечательно…

Я закатила глаза под лоб и тихонько застонала. Знает ведь, финик эдакий, что я терпеть не могу сравнения по половому признаку, и нарочно дразнит. Впрочем, наверняка решил, что на сегодня красивых поступков и слов с его стороны было предостаточно и нечего баловать подругу. А то будет передозировка сладкого, прямиком ведущая к диабету. Это все я уже проходила, неоднократно слышала, поэтому и ограничилась минимальным выражением неодобрения.

– Как, кстати, твои успехи на ниве перевода? – поинтересовался Андрей, когда мы выехали за кольцевую дорогу. – Выполнила недельную норму по трупам?

– Не сыпь мне соль на раны, – отозвалась я, невольно передернувшись. – На сей раз точно нарочно: идиотизм на идиотизме и идиотизмом погоняет. Но вообще-то завидно.

– Кому ты завидуешь? – изумился мой друг.

– Тамошним писателям, – пояснила я. – Убивают, кого хотят, причем с полпинка. И не озадачивают себя правдоподобностью.

– Опять не понял, – пожал плечами Андрей. – Если все так просто, почему бы тебе не перенять опыт и не использовать его в твоих оригинальных произведениях? У меня при этом будет меньше головной боли.

Перейти на прямые заимствования из «ихней жизни»? Да это же курам на смех! Я, естественно, бурно возмутилась:

– Перенять опыт? Да ты послушай, какой бред они несут. Убийство в купе при помощи отравленного ботинка. Можешь себе представить, как натурально это будет выглядеть в нашей действительности? Да этого не может быть потому, что этого не может быть никогда!

– Отравленный ботинок – это круто, – согласился Андрей. – Для нас это, пожалуй, пока только голубая мечта. Куда проще купить пистолет или автомат и расстрелять оппонента. Все равно не найдут…

– Вот этого ты больше никому не говори, – посоветовала я. – Ты же теперь сам милиционер, а не «органист». А то вычислят тебя, как «засланного казачка», и сгоришь, как швед под Полтавой.

Брошенный на меня острый взгляд был, мягко говоря, неприязненным. Опять я что-то сморозила не к месту? Или у моего друга внезапно отказало чувство юмора? Но я, по-видимому, ошиблась: когда Андрей заговорил, голос его был по-прежнему ровным и спокойным.

– Я, между прочим, никого не обвиняю в служебном несоответствии. Но вот тебе конкретный случай, сегодня узнал от своих новых коллег. Нашли одного парня…

Я тут же навострила уши. Все, что рассказывал Андрей, могло так или иначе пригодится мне впоследствии в процессе моего, с позволения сказать, творчества. На всякий случай еще и уточнила:

– Он что, в розыске числился? Или на нем дюжина трупов висит?

– Он сам давно труп, – пояснил Андрей, закуривая сигарету. – Поехал к своей девчонке – и с концами. Родители прождали месяц, потом обратились в милицию. Где они раньше были, хотел бы я знать? Столько времени ждали, думали, что «мальчик просто загулял». Наконец, поняли, что дело плохо. Но месяц…

– Тогда как же удалось найти парня?

– Чистое везение, – поморщился Андрей. – Даже ты наверняка знаешь, что если за поиск берутся не позже, чем через три дня после исчезновения человека, то только тогда есть реальный шанс найти его «по горячим следам». А потом…

Я пропустила мимо ушей шпильку «даже ты». Мне был интересен сюжет, а не оценка моих умственных способностей. Это я могла сделать самостоятельно и в комментариях со стороны давно уже не нуждалась.

– В общем, ребята просто пожалели родителей. Поехали к той девчонке, с которой у парня было свидание. Она сказала, что ее Ромео свинтил часиков этак в десять. Причем сказал, куда, но она не запомнила. Между прочим, прикинь: у парочки самый разгар страсти, кавалер исчезает, а дама и ухом не ведет. Решила, что поматросил и бросил.

– Обычно так и бывает, – пожала я плечами. – Мужчинам верить нельзя.

Один-один, шпильку я вернула. Если все бабы – дуры, то все мужики, ясное дело, подлецы. Как ты со мной, так и я с тобой. Равноправия пока еще никто не отменял.

– Будем надеяться, что присутствующих это не касается, – заглотнул приманку Андрей. – Разве я давал тебе повод…

– Не давал, не давал, – поспешила я погасить назревавшую дуэль. – Так что там с парнем? Не отвлекайся.

– В общем, стали опрашивать соседей девицы, – продолжил Андрей. – Глухо. Никто ничего не видел. И тут наткнулись на бабку, которая днюет и ночует на лавке у подъезда. А это бабка вдруг вспоминает, что в тот вечер во дворе приключилась драка и за кем-то даже приезжала «Скорая». Дальше, сама понимаешь, дело техники. Звонок ребятам в местное отделение, выход на врача «Скорой». Тот рассказывает, что парень без документов, пострадавший в драке, умер по дороге в больницу. Его подержали месяц, а потом кремировали. Одежду, правда, сохранили. Сегодня родители одежду опознали… Вот такая история. Нравится?

– Не очень, – честно отозвалась я, – но с заимствованиями из западной жизни тоже не получится. Слушай, даже меня уже тошнит от этого боевика. Как говорится, «мне бы ваши заботы, господин учитель». Главная проблема – поделить по честному миллион баксов. Нравится?

Андрей глянул на меня с острым интересом:

– И что же в этом противного? Параллели?

– Да ну тебя к богу в рай! – отмахнулась я. – Параллели, но не с нашей милицией, а с условиями работы. Вам бы их возможности, от преступников в России мокрого места бы не осталось.

– Не преувеличивай, – усмехнулся Андрей. – В Америке при всей демократии преступность тоже на убыль не идет.

– Это за счет эмигрантов из России, – отпарировала я, и мы оба расхохотались.

– Ты же умираешь от любопытства, – отсмеявшись, сказал Андрей, – почему я решил податься в ментовку. Правда?

– Правда, – не стала я спорить. – Пока еще не умираю, но интересно – жуть.

– Там есть реальный шанс получить квартиру.

– Квартиру? – слегка опешила я. – Разве ты… разве вы с женой не будете разменивать вашу? Ты же говорил, что вложил в нее ровно половину…

– Я мужчина, малыш, – неожиданно жестко сказал Андрей, – и ничего разменивать и делить не буду. Ни квартиру, ни пресловутое «совместно нажитое имущество». Разведусь и все. Алименты, слава Богу, платить не надо, сыночку уже двадцать.

О сыне Андрей говорил еще реже, чем о жене, и всегда – с явной неохотой. Я знала только, что юноша учится на платном отделении юридического факультета МГУ, что за учебу его платят поровну оба родителя, и что отпрыск особыми способностями, равно как и прилежанием, не блещет и никаких особых надежд не подает. К тому же отца не слишком уважает, поскольку мать зарабатывает раз в пять, если не в десять, больше, будучи заместителем управляющего одной из крупнейших риэлтерских фирм Москвы, а следовательно – России.

Я подозревала, что основной причиной развода стало именно это несоответствие доходов. Начинали оба одинаково, в одном и том же городе, довольно далеко от Москвы, а именно – в Алма-Ате. Очень своевременно перебрались в Москву и купили неплохую квартиру. А потом карьера жены резко пошла вверх, а муж дослужился только до майора. Плюс постоянное отсутствие дома и командировки. В принципе, редкий брак может достойно выдержать такое испытание. Но все-таки такое решение вопроса – «в стиле настоящего мужчины» – мне не очень нравилось. И скрывать я этого не стала.

– Мне казалось, твоя жена достаточно обеспеченная женщина…

– Правильно казалось, – холодно ответил Андрей. – Но если я не смог обеспечить ей достойное, с ее точки зрения, существование, то вполне способен хотя бы достойно уйти. А жить за счет женщины… извини. Я не похож на твоего первого супруга.

Удар был меткий и достаточно болезненный. Иван действительно старался проехаться за чужой счет, если для этого представлялась хотя бы малейшая возможность. И мне самой пришлось в свое время решать после развода квартирный вопрос, причем решила я его так, что вся квартира полностью осталась Ивану, правда, с прописанным в ней сыном. Так что ситуация получалась почти забавной: зеркальное отражение. Оказывается, я в свое время поступила как «настоящий мужчина». Только не стала ждать, пока мне предоставят служебную или муниципальную квартиру, а снова вышла замуж и переехала к новому мужу.

Между прочим, никто не мешал Андрею поступить так же: переехать ко мне и жить себе, припеваючи. Он предпочел другой путь, за что его можно было только уважать. Так что зря я нервничала и анализировала странности в его поведении. Человек просто менял свою жизнь, как говорится «от и до», но опираться при этом на чье-то плечо не собирался. Особенно – на хрупкое, женское.

– Не обижайся, – положил Андрей мне руку на колено. – Когда я буду официально свободен, мы поговорим о нашей дальнейшей жизни. Но как бы она ни сложилась, у меня должен быть свой угол. Собственный. Пойми меня, пожалуйста, все эти годы я прожил совсем не так, как хотел. И только теперь появилась возможность…

– Какая возможность?

– Иногда побыть одному. Просто посидеть и поиграть в компьютерные игры, почитать любимую книгу, выспаться, наконец. Я правда люблю тебя, малыш, очень люблю. Но я пока еще точно контуженный, на меня накатывает… Ладно, это все лирика.

Вот так. На мгновение приоткрылся человек, которого я, оказывается, совсем не знала, и тут же дверца захлопнулась. Снова «настоящий мужчина» опустил забрало и приготовился путешествовать дальше в опостылевших тяжелых латах к одному ему ведомой цели. Бедняжка!

– Кстати о лирике, – тихо сказала я. – Почему-то вспомнила стихотворение Бродского. Одно из моих любимых. Хочешь, прочитаю?

Андрей кивнул. И я прочла ему это стихотворение, которое действительно входило в число моих самых-самых:

 
Мимо ристалищ и капищ,
Мимо храмов и баров,
Мимо шикарных кладбищ,
Мимо больших базаров,
Мира и горя мимо,
Мимо Мекки и Рима
Щедрым солнцем палимы,
Бредут по земле пилигримы.
За ними поют пустыни,
Вспыхивают зарницы,
Звезды дрожат над ними
И хрипло кричат им птицы,
Что мир остается прежним.
Да, остается прежним:
Ослепительно снежным
И сомнительно нежным.
Мир остается лживым,
Мир остается вечным.
Может быть, постижимым,
И все-таки – бесконечным.
А значит, не будет толку
От веры в святых и в бога,
А значит, остались только
Иллюзии и дорога.
И быть над землею закатам,
И быть над землею рассветам.
Удобрить ее – солдатам,
Одобрить ее – поэтам…
 

В машине воцарилось молчание, которое длилось, кажется, целую вечность. Потом Андрей спросил:

– Твой любимый поэт?

– Один из. Мне кажется, один из настоящих поэтов. Мне почему-то больше всего нравятся две его строки, самые, наверное, искренние: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…»

Андрей как-то странно хмыкнул:

– Да? Искренне? А ты знаешь, где он завещал себя похоронить и, между прочим, похоронен?

К стыду моему, я этого не знала, поэтому промолчала.

– А похоронен он, – продолжал Андрей, словно не заметив моего молчания, – в Венеции. Всего-навсего. Кстати, сам выбрал. Так что правильно сам же сказал: «мир остается лживым». Все так или иначе лгут, малыш. И лирики, и физики, и поэты, и прозаики.

– И мы с тобой? – не удержалась я.

– О присутствующих обычно не говорят, – сухо ответил Андрей. – Кстати, мы приехали. Так что давай-ка возвращаться с небес на грешную землю, иначе нас в этом доме просто не поймут. Тут все больше прагматики, лирика не в почете.

Это я и без него знала.

Глава четвертая. Сумасшедшие – всегда хитрые

Отрывок из когда-то прочитанного детектива вспомнился Ирине совершенно неожиданно. Она мало читала, ее никогда не интересовала жизнь других людей, а если и доводилось перелистать книгу, то ее содержание тут же улетучивалось из памяти. Почему вдруг всплыла эта сцена – непонятно. Ирина не помнила ни названия, ни автора, ни сюжета. А вот неведомая женщина у зеркала, которая увидела в стекле свою душу, а не лицо, застряла где-то в глубинах подсознания и неожиданно вынырнула на поверхность.

– Что с тобой происходит, девочка? – спросила Ирина сама себя. – Что ты мечешься? Уймись, я чертовски устала от твоих выходок.

Привычка разговаривать сама с собой появилась у нее в швейцарской клинике, где больше и поговорить-то было не с кем. Персонал вымуштрованный, но по-русски никто не понимал ни слова. Врачи общались с ней через переводчицу – женщину без возраста и внешности, которая была совершенно незаметной. Оставалось только листать журналы с красивыми, понятными без слов рекламными фотографиями, посещать маленький кабинет красоты при клинике и гулять по парку. К концу лечения Ирина готова была пешком уйти в Москву и работать там дворником – лишь бы оказаться среди своих, понятных людей и обстановки.

Какие клятвы она себе давала в клинике накануне выписки! Не прикасаться к спиртному и сигаретам, заняться спортом, быть милой и послушной женой, перестать мотать деньги. Она мечтала, что научится разбираться в делах мужа, станет его помощницей, его правой рукой, и тогда ее будут называть Императрицей не с насмешкой и ненавистью, а с уважением. О, она станет совсем, совсем другой, только бы выбраться из этого стерильно-безупречного кошмара, только бы вернуться к нормальным людям!

Благих намерений хватило ровно на три дня. После первой же ночи, проведенной с мужем, Ирина почувствовала знакомые тоску и отвращение. После нее она впервые в «новой жизни» крепко напилась, пытаясь утопить в алкоголе стойкий привкус какой-то мерзости, которую ей пришлось проглотить. И пошла на компромисс с самой собой: пусть снова будет алкоголь, она откажется только от наркотиков, никогда больше не будет ни колоться, ни принимать «колеса». А выпивка… Ничего страшного, свою меру она знает.

Самое главное: ей было смертельно скучно. У них почти никто не бывал, они нигде не бывали, и роскошные туалеты и побрякушки некому было демонстрировать. Ирина с тоской вспоминала первые годы супружества: тогда еще у нее сохранялись связи с бывшими подружками, которых можно было позвать в гости и наслаждаться, наблюдая их перекошенные и позеленевшие от зависти лица.

Можно было пригласить компанию в ресторан и небрежно, даже лениво заплатить по счету четырехзначную сумму в «зеленых». Тогда еще не приелись магазины, загородный особняк только строился, и можно было целыми днями выбирать мрамор для ванной комнаты или экзотические растения для зимнего сада. А теперь? Чем теперь было заполнить жуткую пустоту в жизни?

– Любовника, что ли, завести? – спросила она свое отражение в зеркале. – Молодого, изобретательного…

«И платить ему, – ехидно ответила она уже мысленно. – Все правильно, так и должно быть. Первый раз женщина краснеет, когда отдается, второй раз – когда делает это за деньги, третий – когда сама за это платит. Стукнуло тридцать лет: готовь бабки. В этом возрасте шлюхи выходят в тираж».

Она снова взглянула в зеркало. Нет, в тираж ей еще рано. Только вот эти злые морщинки в углах губ нужно убирать. И подтянуть глаза. Она приложила кончики пальцев к вискам, разгладила кожу и зафиксировала. Вот так. Где-то у нее был записан телефон косметического центра. Надо позвонить и договориться…

Правильно, а перед этим идти к мужу, просить денег и объяснять – зачем. А эта старая обезьяна, этот чертов Попугай будет мучить ее вопросами, подозрениями, дурацкими рассуждениями о том, что в ее возрасте еще рано делать такие операции. Потом поставит условие – всегда одно и то же – и ей придется, стиснув зубы, «отрабатывать номер» в койке. Черт, как же ей все это надоело! Хоть бы он сдох поскорее…

И ведь есть же дуры, которые ей завидуют! Как же, поймала «бобра». Ничего сложного, нужно было только грамотно подобрать наживку. Она тогда работала «девушкой из эскорта» в дорогом, практически закрытом для случайных людей ночном клубе. Сначала Босс только поглядывал на нее, но выбирал других, причем на деньги не скупился.

Девчонки же между собой болтали, что этот клиент – крепкий орешек, об него и зубки обломать недолго. Вот тут-то ее и «заклинило»: поспорила, что женит на себе этого страшненького коротышку во что бы то ни стало, хотя на самом деле всерьез о таком замужестве не думала. Если выходить замуж – так за иностранца, чтобы уехать из этого кошмара. Но – поспорила, пришлось соответствовать, чтобы выдержать марку. Правда, про себя считала, что просто заставит его сделать ей предложение, засыпать подарками, завалить деньгами. А «динамо крутануть» никогда не поздно.

Первым делом она дала ему понять, что ни он, ни даже его деньги лично ей совершенно неинтересны. Она работает – вот и все. А каждый труд должен быть оплачен, это святое.

Ирина знала: Босс никогда не был женат, считая, что семейная жизнь – это только обуза, никогда не влюблялся и даже не привязывался к тем многочисленным девушкам, которые у него были, он их просто покупал, как дорогой десерт на закуску. С женщинами он никогда не был жесток, наоборот – щедр и почти ласков, хотя сквозь эту оболочку отчетливо проглядывали равнодушие и даже презрение.

«Врага надо любить его же оружием», – это парадоксальное правило Ирина исповедовала свято. И держалась с независимой дерзостью, которая, ко всему прочему, выгодно ее отличала от прочих девушек, обслуживающих подобные заведения. Подметив однажды взгляд Босса – холодный, циничный и жесткий, – она постаралась усвоить такое же выражение глаз, как бы говоря: я работаю – ты мне платишь а остальное никого не касается. Рыбак рыбака видит издалека – очень скоро она стала официальной любовницей Босса.

Через полгода их близких отношений она вдруг с удивлением обнаружила, что Босс ее любит. Сначала это приятно пощекотало ее самолюбие, потом несколько встревожило: влюбленный «спонсор» оказался безумно ревнивым и неудобным в повседневном обиходе. Ирина постаралась отодвинуть его на максимально безопасное расстояние и… просчиталась. Постулата: чем меньше любим… и так далее никто на самом деле не отменял.

Чем больше Ирина капризничала, жаждала независимости и откровенно издевалась над любовником, тем крепче он к ней привязывался. Она в открытую стала ему изменять – он побесился неделю, потом смирился, услышав резкую отповедь:

– Женись на мне, тогда хоть ложкой хлебай! А пока отвянь.

За десятую долю такой дерзости любого другого человека на следующий же день не было бы в живых. Ирина прекрасно это знала, но откровенно играла с огнем: опасность только придавала пикантности уже тяготящей ее связи. Но… коготок увяз – всей птичке пропасть. Босс уже не мыслил себе жизни без своенравной и стервозной красавицы. Правда, жениться все-таки не спешил, хотя в конце концов сделал ей предложение – стать его законной женой. Она только удивленно подняла одну бровь:

– Дорогой мой, я не продаюсь, меня можно только взять в аренду. Что тебя не устраивает? Я работаю – ты платишь. Захочу – уйду к другому. Пусть будет меньше денег, моя независимость мне дороже.

В первую секунду она испугалась произведенного эффекта: Босса охватил лютый гнев, еще никто не смел ему отказывать, больше всего ему в тот момент хотелось ее задушить, но… Но, судя по всему, «попал» он крепко, еще больше стал уважать ее и даже считаться с ней, чего не делал никогда и ни с кем.

Да, жизнь ее многому научила и хорошо закалила. Отца она просто не помнила, а мать категорически отказывалась говорить о нем, вообще избегала разговоров о мужчинах. Медицинская сестра, работавшая всегда на две ставки, типичная старая дева и «серая мышка», она с некоторым испугом наблюдала за тем, как из ее дочери вырастает настоящая красавица. А уж насчет характера…

Ирина чуть ли не с пяти лет поняла, что может из своей матери веревки вить: достаточно один день хранить абсолютное молчание или пригрозить, что уйдет из дома, где ей осточертели бедность и убогость. Мать тут же становилась шелковой и Ирина получала желаемое. Сначала это были игрушки и лакомства, потом – модные тряпки, которые мать где-то доставала, отказывая себе в самом необходимом.

А потом – свобода, полная свобода, когда мать, возвращавшуюся после вечерней смены, изнасиловали и убили какие-то пьяные хулиганы. Что для их подмосковного городка было достаточно обычным. Кроме одного момента: осмотр эксперта показал, что во время изнасилования мать Ирины… лишили невинности, и что она никогда не рожала.

Заодно выяснилось, что появилась она в этом городке с годовалой дочерью, а откуда приехала – уже не выяснить, поскольку архив местного паспортного стола благополучно сгорел несколько лет тому назад. Ирина подумала, сложила два и два и поняла, что мать ее не была ей настоящей матерью, а просто каким-то образом «достала» себе дочь. То ли удочерила брошенную в роддоме малышку, то ли украла.

В то время покупка детей еще была вещью неслыханной, да и денег таких у матери не нашлось бы. И вообще «бесхозных» детей тогда не было, а одиноким женщинам по закону не разрешалось усыновлять или удочерять ребенка. Так что вывод напрашивался только один, а из него следовал второй: своих законных родителей Ирина не найдет уже никогда.

Ирина собрала свои нехитрые пожитки вместе со свидетельством об окончании восьми классов и отправилась покорять Москву. Для начала – в качестве ученицы маляра на стройке, но уже через неделю попалась на глаза хозяйке агентства, поставлявшего «девочек для эскорта» и год спустя уже была звездой этого агентства. Умная, честолюбивая, совершенно чуждая сантиментов девушка с полунамека понимала тонкости своей новой профессии, ловила все на лету, работала добросовестно и даже с каким-то ожесточением, добиваясь одного ей ведомого приза. Который и получила в лице миллионера, влюбившегося в нее насмерть. И которого она едва терпела в качестве клиента, вовсе не горя желанием стать его супругой.

Тем не менее, еще через полгода они все-таки поженились: Босс всегда получал то, что хотел. Теперь он уже не мог представить свою жизнь без нее. Само его существование приобрело для него другой смысл. Она стала ему не только женой, но и его ребенком, избалованной взбалмошной, его дорогой девочкой. Он прощал ей все, любые ее прихоти и безумства, лишь бы она была с ним, хотя на людях разговаривал с ней намеренно сухо и иронично.

Ее фантазии приобретали иногда самые причудливые формы, он только подсмеивался над ней, но, как говорится, береженого Бог бережет, а потому окружил ее целой толпой проверенных и преданных ему охранников, задача которых была не только охранять, но и не допускать каких-либо контактов с посторонними мужчинами. Все в обществе, в котором они вращались это знали, никто не решился бы даже на легкий флирт, понимая, что рискует головой, в прямом, а не в переносном смысле. Впрочем, она исхитрялась обходить любые запреты, это придавало остроту и пикантность ее жизни. Но за десять лет она просто устала. Нет, не просто – смертельно устала от мужа, которого никогда не любила. И от своей щедро раззолоченной клетки – тоже…

Ирина перешла с банкетки перед зеркалом в роскошное антикварное кресло, прихватив по дороге недопитый бокал и сигареты, удобно устроилась, сделала большой глоток вина, вкусно затянулась сигаретой и принялась мечтать. Вот она так сидит и вдруг распахивается дверь, вбегает перепуганная горничная и кричит:

– Скорее! С хозяином плохо!

Она встает и почти бежит в комнаты мужа, а сердце колотится у нее в груди, как бешенное. В кабинете Босса – столпотворение, обслуга мечется в панике, тут же белые халаты врачей. Один из докторов подходит к ней и берет за обе руки:

– Мужайтесь, Ирина Феликсовна. Вашего супруга больше нет…

Она бросает короткий взгляд на кушетку: там кто-то лежит.

– Дайте мне сигарету, – говорит она ровным голосом. – Как это произошло?

– Инсульт, – отвечает ей врач и почтительно дает прикурить. – Все произошло молниеносно. Наши соболезнования…

Она не плачет. Слезы выглядели бы фальшиво, о ее отношениях с супругом все если не знают, то догадываются. Она застывает в молчаливой печали и только крепко сжатый рот выдает ее напряжение.

– Дайте воды, – почти беззвучно говорит она…

Дальше воображение пока не шло, разве что вместо инсульта мечтался инфаркт. Или жуткая автокатастрофа. Или – рухнувший вертолет. Или – бандитская пуля… Все равно что, лишь бы сразу и наверняка. А ведь муженек вполне может проскрипеть еще лет эдак десять, ему всего-навсего шестьдесят с небольшими копейками. И тогда ей будет… господи, сорок лет! Она уже будет просто старой грымзой! И что?

Ирина протянула руку к наполовину пустой бутылке, не глядя, долила бокал, закурила новую сигарету. Возвращаться из сладких грез в ненавистную реальность не хотелось. Она попробовала еще раз представить себе, как ее зовут к бездыханному телу мужа, но такие вещи обычно хорошо получаются только экспромтом. «Дубль» выходил бесцветным, нежизненным, скучным…

– Ну и ладно, – сказала она вслух. – Пропустим десяток страниц. Вот я возвращаюсь с похорон…

На ней строгое черное платье от Кристиана Диора, на голове – черная шляпа с густой вуалью. Она входит в дом, который отныне полностью принадлежит ей. На ходу бросает прислуге:

– Подайте ужин ко мне в комнату…

Почему в комнату? Она же свободна, может ужинать в столовой, туда никто не придет, не будет надоедать. Нет, это позже, в первый вечер она еще побудет у себя, одна. И зачем ужин? Вполне достаточно чая… с хорошей рюмкой бренди. У нее же горе, ей плохо, она переживает…

Потом она освоит другие комнаты. Можно будет устраивать приемы: немноголюдные, но изысканные, о которых потом будет говорить «вся Москва». Молодая вдова во главе огромной, процветающей фирмы. У нее будет своя секретарша… нет, секретарь! Кабинет Босса она переоборудует по своему вкусу – настоящий ампир позапрошлого века, как на картинке в каком-то журнале. Продать к дьяволу этот особняк и купить квартиру где-нибудь в центре. Небольшую, комнат шесть-семь. Обставить ее…

О, ведь можно будет уехать за границу – и не в чертову лечебницу, а на какой-нибудь модный курорт. Познакомиться там с иностранцем… лучше графом или бароном. Выйти за него замуж. Стать светской дамой, а не купленной подстилкой старого бандита. А что? Чем она хуже других? Одна – по телевизору показывали – эмигрировала с нищим мужем во Францию. А там быстро бросила его и вышла замуж за итальянского князя. Тот скоро помер, она осталась вдовой-миллионершей. А выглядит – без слез не взглянешь. Даже зубы поправить не удосужилась, скалит в телекамеру желтые клыки…

Ирина плеснула в бокал еще. Главное – дотянуть до вечера, а потом можно принять снотворное и отключиться. В последнее время ее от тяжелой депрессии спасали только ее полу-мечты полу-сказки, причем в основе каждого сюжета лежало ее долгожданное вдовство. То она воображала, что лимузин мужа обстреляли неизвестные бандиты и бездыханное, окровавленное тело привозят домой. То представляла себе автокатастрофу с теми же последствиями. То всерьез размышляла о том, как бы отравить «дражайшую половину». То тешила себя идеей нанять киллера и заказать своего ненаглядного…

У всех этих грез был одинаковый неприятный финал: возврат к реальности, в которой она фактически была пленницей под круглосуточным наблюдением в шикарном особняке. Ездить куда-нибудь одной ей запрещалось категорически, а строго предупрежденная охрана даже в магазинах ей шагу ступить самостоятельно не давала. От такой жизни можно было удавиться.

Она закурила очередную сигарету и предприняла новую попытку вернуться в иллюзии. «Вот сижу я здесь и вдруг распахивается дверь…»

– Ирина Феликсовна! – услышала она вдруг и даже подпрыгнула от неожиданности. Перед ней со смущенным видом стоял охранник.

– Я стучал, вы не слышали, – пробормотал он.

– Что случилось? – внезапно севшим голосом спросила она. – Ну, что?

– Босс… – начал охранник.

– Что с ним? – ахнула она, холодея от предчувствия близкого освобождения.

– Просит вас к нему. Он в столовой.

Она чуть не закричала от жуткого разочарования.

На следующее утро она проснулась поздно, с головной болью и в состоянии рекордного похмелья. От завтрака отказалась, долго лежала в ванной, куда высыпала чуть ли не полный флакон ароматических солей, и мучительно вспоминала подробности вчерашнего вечера.