Текст книги "Реквием по Высоцкому"

Светлана Ермолаева
Реквием по Высоцкому
К 80-летию со дня рождения. 1938–2018 годы

© Ермолаева С., 2018

К читателю

Владимир Высоцкий – в моей душе, уме и творчестве с весны 1980 года, именно тогда я увидела его во сне, и он сказал мне: «Жаль, что мы никогда не встретимся». Я не поняла, почему, но стала вдруг думать о нем. До этого была маленькая заигранная пластинка «Кони привередливые» и другие песни. Был спектакль театра на Таганке в 1976 году во Дворце им. Ленина (ныне Республики) – «Добрый человек из Сезуана», где Высоцкий играл летчика.

Он тогда во время действия шел между рядами в черной водолазке, в черных брюках, играл на гитаре и пел. Вдруг посмотрел прямо на меня и подмигнул. Я сидела в крайнем кресле. Была молода и привлекательна. Спектакль продолжался, я ловила каждое его слово, очень хотелось увидеть его ближе, а, набравшись смелости, и познакомиться…

Но с чем бы я пришла к нему? С жалкими страничками своих стихов? С объяснением в любви? Но любовь, по-видимому, только зарождалась. Театр уехал, и встреча не состоялась. Но образ его – во всем черном – запечатлелся в памяти.

И вот май, 1980 год, и сон, и неотвязные мысли о совершенно незнакомом мне человеке, но уже лет пять как существующем в моем подсознании, почти без моего ведома. А, может, душа моя потянулась к родственной душе, ведь я была очень одинока в те годы. Так или иначе, я стала мечтать о встрече.

А 25 июля 1980-го – страшная весть о трагической кончине Владимира Высоцкого. Я не могла плакать, мне приходилось скрывать отчаянье, боль, свою скорбь от окружающих. У меня была семья, работа. Но полились потоком стихи-посвящения, стихи ему, о нем, о моей любви к нему, грозя захлестнуть: «С того света нет поездов…»

И вот десятки лет Владимир Высоцкий является для меня глашатаем правды, гениальным поэтом, гражданского мужества человеком. Человеком, достойным подражания. Столько же лет я не перестаю писать стихи о нем, ему, как бы воскрешая его образ в памяти снова и снова.

Таким странным образом ВВ вошел в мою личную биографию и творческую жизнь. В 1990 году, в 10-ую годовщину со дня его ухода я издала на свои средства (под псевдонимом Мощева) небольшую книжечку стихов, полностью посвященную ВВ, которая так и называлась «Мой Высоцкий» (Алматы). Книга разошлась по всему Союзу, со всех городов и весей приходили письма с благодарностью за то, что мне удалось выразить чувства тысяч и тысяч людей, которые так же почитали, любили, восхищались, понимали нашего великого соотечественника.

В 1994 году вышла книга «Венок Высоцкому» (г. Ангарск, Сибирь, составитель москвич Иосиф Повицкий) с 350-ю стихами-посвящениями поэтов-профессионалов и просто почитателей творчества Высоцкого. В книгу вошло четыре моих стихотворения. В 1997 году я издала (под псевдонимом Гордеева) небольшой сборничек стихов «Черный ангел» (Алматы) всего-то 500 экз. В нем тоже есть стихи-посвящения, эпиграфы из стихов ВВ к моим, как бы продолжающим его темы или только интонацию. Композитор Норлан Сеитов написал музыку к двум стихотворениям: «Юбилейное» (к 25 января 1998 г.), и «Монологу Жеглова».

И сегодня, уже в 2018 году я продолжаю любить и помнить Владимира Высоцкого и общаться с ним – теперь уже на космическом уровне. Он продолжает сниться мне живым. Все сны рассказывать не буду, но одним из снов мне хочется поделиться с тобой, читатель: мы стоим с ВВ в комнате, а потом вылетаем вместе через открытое окно и парим рядом в ясном небе над зелеными просторами, и я знаю, что это: РОССИЯ.

Панегирик

В честь еще одного героя нашего времени, гражданина России, жителя Екатеринбурга АНДРЕЯ ГАВРИЛОВСКОГО.

Кто-то (см. по тексту) разрушает то, что есть и что можно еще хранить долгие годы, чтобы наши потомки не были манкуртами (типа зомби), не помнящими родства. Мировые достояния культуры покоятся в колумбариях ушедших гениев, каждый из них в свое время нес людям красоту и духовность в музыке, картинах и художественных произведениях поэзии и прозы. Живых гениев не принято провозглашать при любом режиме, при любых правителях, ибо они не вписываются в рабское покорное стадо подданных.

Всего-то только хранить старые и добавлять новые ценности. Таким хранителем как раз является страстный почитатель многогранных талантов Великого Владимира, имеющий духовное родство с рано ушедшим Поэтом. Не иначе. Андрей Николаевич с любовью выстроил музей В. Высоцкого в Екатеринбурге, на первом плане которого стоит первый «мерседес» Владимира Семеновича, и он сам возле него, как живой. С изумительным сходством вылита из воска фигура в полный рост. Залы музея заполнены многочисленными артефактами, принадлежащими Володе при жизни. Самый ценный из них, на мой взгляд, автограф последнего стихотворения ВВ, посвященного Марине Влади.

А еще этот необыкновенный музей расположен на втором и третьем этажах 54-ти этажного здания, названного в честь Высоцкого, единственного по своей уникальности в России, а, может, и не только в ней. Вот так увековечил память нашего народного достояния, гения, занявшего свое место в колумбарии мировой культуры, Андрей Николаевич Гавриловский, человек, думающий о будущем потомков. Страна должна знать своих реальных героев, а не тех, кого назначила пресса и телевидение, лживые и продажные насквозь. Для меня лично гражданин Гавриловский встал в своем необыкновенном подвижничестве рядом с Владимиром Семеновичем. Есть Бог на свете, и есть его дети, несущие свет в наш несовершенный мир.

Честь и хвала Андрею Николаевичу, огромная человеческая благодарность и низкий поклон от нас, почитателей Владимира Высоцкого, за его такой возвышенный дар. Хочется жить, когда в одной стране с тобой живет такой духовно богатый Человек. Личность, достойная подражания.

От автора книги

Светланы Ермолаевой.

* * *

Дом В. ВЫСОЦКОГО в Екатеринбурге

Музей В. ВЫСОЦКОГО

1990 (под псевдонимом Мощева)

2003

2008

Моя исповедальная любовь

Избранные стихи из трех книг Памяти Владимира Семеновича «Мой Высоцкий» (1990, 2003 и 2008 годы), отдельные стихи положены на музыку композитором Норланом Сеитовым, а также стихи из сборника «Черный ангел» (1997 год)

 
Над твоей могилой не рыдала,
Я скорбела в городе другом.
Мрак взошел – я птицею упала
И о землю черную – крылом.
 
 
Все во мне от горя помутилось,
Несмотря – что я тебе чужая.
Может, Господь
Даровал мне милость:
Моей боли нет конца и края.
 
 
Я с собой в могилу унесу
Не о том пустое сожаленье,
Не пришлось с тобой бродить в лесу,
А надежду: будет воскресенье!
 
 
Мы с тобой воскреснем и вовеки
Будут рядом наши имена.
Если так скорбеть о человеке,
Две души воскреснут, как одна.
 

 
К мертвому – странная тяга.
Скорбь почитаю за благо.
Мы ведь совсем незнакомы.
В горле – рыдания комом.
 
 
Володя, Володя, любимый,
Со мною ты рядом незримо:
И руки твои, и глаза.
О Господи, так ведь нельзя!
 
 
Может, все просто совпало.
Я в это лето устала,
Твоя в сорок два кончина
Душу в печаль заточила.
 
 
Володя, Володя, любимый,
Со мною ты рядом незримо:
И руки твои, и глаза.
О Господи, так ведь нельзя!
 
 
Скажут, с ума я сошла —
Мертвого друга нашла.
Будет ответ мой такой:
– Нету живых под рукой!
 

 
Я по тебе тоскую бесконечно.
Наверно, так назначено судьбой:
Тебе уйти, а мне терзаться вечно
И рваться вслед —
За мертвым, за тобой.
 
 
Нет слез уже.
Так выплачу я душу —
Мои глаза, как выжжены, сухи.
Прости, прости!
Я твой покой нарушу
Послав тебе, ушедшему, стихи.
 

«Не поставят мне памятник в сквере…»

 
25 июля восьмидесятого года
Умер единственный в мире
Володя.
Рано, так рано! —
Рыдай иль молчи —
Пламя погасло у тонкой свечи.
 
 
Жил он на голом,
Натянутом нерве!
Умер Володя —
Последний из первых.
 
 
Может, пройдет лет десяток —
И в сквере
Памятник[1]1
  А памятник стоит на Тверском бульваре.


[Закрыть] будет ему, его вере
В жизнь справедливую,
Как он мечтал.
Умер Володя – устал…
 

 
Нет безысходного горя.
Солнце сияет в саду,
Птицы поют на просторе…
Я, спотыкаясь, бреду.
 
 
Нет безысходного горя.
Падают листья, шурша…
«Нет», – говорят.
Я не спорю.
Знаю, что в горе
душа.
 

28 июля 1980 года

 
Белый гроб качался и плыл
По цветам, по цветам, по цветам…
Ты меня никогда не любил,
Но полюбишь —
Мы встретимся там.
 
 
Ты меня никогда не любил
И не знал,
Что на свете я есть.
Ты так щедро другой подарил
Свою душу, как лучшую песнь.
 
 
О, поверь, я за то не в обиде.
Под одним со мной небом дыша
Ты не слышал меня и не видел,
Да и я жила, не ропща.
 
 
Но, однажды, явившись во сне,
Ты сказал:
– Мне так искренне жаль,
что с тобою не встретиться мне.
И меня полонила печаль.
 
 
И по мертвому другу тоска
В моем сердце теперь не пройдет.
И тебя эта с болью строка,
Может быть, на том свете найдет.
 

 
С того света нет поездов,
Самолетов нет с того света.
Путь туда лежал
Между двух рядов,
Между двух рядов
Золотых цветов,
В пике лета.
 
 
Уж не петь ему
Песен самому.
Они рвутся к нам
С наших «магов».
Стон гитарных струн,
И коней табун,
И обрыв крутой
У оврага.
 
 
С того света нет поездов,
Самолетов нет с того света.
Мысли путь бредов,
Было много слов.
Его дух средь них —
Смутной тенью…
 
 
А среди цветов
Он лежал – суров
И совсем тверез.
Как собрат его —
Сергей Есенин.
 
 
Может, души их
Из совсем чужих
Станут близкими и родными.
Родились они
От одной земли —
Ах, Россия-мать – свято имя!
 
 
Жгли стихами нас —
А они могли,
И глазами жгли голубыми…
 

 
«С меня при цифре 37
В момент слетает хмель…»
 

 
Дожил до сорока двух лет,
Пройдя отметки разновозрастные.
Ты с самого начала был Поэт.
Да на стихи твои приклеили ярлык —
«блатные».
 
 
Твои собратья, перья наточив,
По части строкогонства
Были доки —
Писали с петухами и в ночи…
Все выжимали соки в жиденькие строки.
 
 
А ты писал, как нити из души
Вытягивал – разматывал клубок.
И так спешил —
Зачем ты так спешил?
Как будто смерть блуждала
Между строк.
 
 
Твои собратья будут долго жить
И состояния сколачивать упорно.
Бог с ними!
Мы же отыскать спешим
Твоих стихов
Рассыпанные зерна.
 

 
«В синем небе, колокольнями проколотом,
медный колокол, медный колокол —
То ль возрадовался, то ли осерчал…»
 

 
Преклоняюсь – без тени смущенья —
Перед силою самосожженья.
Не пустые слова: преклоненья достоин,
Кто бестрепетно был
И один в поле воин.
Там, где гнулась толпа,
Он один подымался,
И гитара без устали билась в руках.
Хриплый голос его
От усилия рвался —
Пел за совесть он, не за страх.
Тот душой неспокоен,
Чьи тропы круты.
Словно в колокол,
Каждою песней он бил…
Он Россию хотел уберечь от беды,
Потому что страдал,
Потому что любил!
Да, бесстрашно он смог
Постоять на краю,
В пропасть глянул —
И дух захватило!
…Не напрасно он душу живую свою
Все же тратил на то,
Что с души воротило.
 

 
Ах, Владимир, как жаль, Владимир,
В мир иной вы ушли впопыхах.
Голос совести сразу как вымер,
И ни в песнях его, ни в стихах.
Без задержки отправился рейс,
На тот свет он летит без посадки.
Не берут там доплату за лишний вес,
И билеты туда продаются без взятки.
 

 
Боготворю твой голос, твои песни
И все слова твои – боготворю.
Пусть мир для нас
Не оказался тесен,
Я нашу встречу в мыслях сотворю.
 
 
Я сотворю и взгляд твой,
Полный боли,
И облик твой – такой простой.
Я защищу тебя своей любовью
От зависти и подлости людской.
 
 
И буду повторять я бесконечно,
Пока жива: – Боготворю тебя!
Жизнь проживу, которая не вечна,
Не о себе, а о тебе скорбя.
 

 
Это бред какой-то?..
Или сон?..
Ты не умер!
Ты живешь на свете!
Так за кем же рвется этот…
Стон?
Руки опускаются,
Как плети.
И глаза незрячие —
Сухи.
Рот – тоской обметанный
Как будто…
Вслед за стоном тут как тут…
Стихи —
Даже в эту скорбную минуту.
 

 
Душа не верит в невозможность встречи,
Всё кажется: ты всходишь на порог,
Скупой улыбкой освещаешь вечер
И в нем меня —
Под гнетом скорбных строк.
 
 
Глаза в глаза —
И нет моим глазам пощады.
Как под гипнозом, я к тебе иду.
Не ты, а смерть притягивает жадно.
Но все равно я взгляд не отведу.
 

 
А любимый мой ушел в мир иной.
Только тень его бредет вслед за мной…
Только тень – и ни глаз, и ни губ.
Как жесток этот мир и как груб!
 
 
Живы милые – и жизнь нам, как дар.
Умирают – и память-пожар
Так свирепствует!
Стелется дым
Над несбывшимся счастьем моим…
 

 
Зачем эти тонкие свечи
Стоят в изголовье твоем?
Володя, еще ведь не вечер,
Еще поживем и споем!
 
 
Ну, встань же,
Открой свои очи!
Отбрось маску смерти с лица!
Гитара так истово хочет
Клеймить подлеца и лжеца.
 
 
Гитара так истово хочет
В руках твоих правде служить,
Которую душат и топчут,
И в горло втыкают ножи.
 
 
Ну, встань же, глашатай и гений,
И в руки гитару возьми!
Запой, чтоб исчезли, как тени,
Бесовские орды с земли!
 

 
К черту, доктор, камфору и морфий!
Должен я с достоинством уйти.
В этот раз серьезно, без уморы!
Кода! Финиш! И конец пути.
 
 
Эй, Харон, ну, где там речка Лета? —
Я кричу. В ответ мне – пустота.
Что-то я не вижу того света,
Но и этот застит темнота.
 
 
Кто стоит за дверью белой этой?
Лживой скорбью тронуты уста.
Я вернусь, пожалуй, с того света,
Если будет музыка не та!
 
 
Не из тех я, кто копил обиды,
Не из тех я, кто лежачих бил.
Слишком много понимал и видел
И фатального исхода не любил.
 

 
Стояла стена – стоуста молва,
И мне не давала дороги.
Едва я ступал, сатанела она…
Но я не просил подмоги.
 
 
И в хвост и в гриву без продыху, сна
И грызла она, и кусала!
И только песня спасала меня,
Ценою потерь спасала!
 
 
Терял свою душу в борьбе с молвой,
Но пел и дышал всей грудью!
Пусть я поплатился за то головой…
Теперь мне лишь Боги – судьи.
 

 
Не справляйте поминки по мне!
Я любил в одиночестве гулком
До полночи бродить при луне
По пустынным, глухим переулкам.
 
 
Не справляйте поминки по мне!
В полутемной квартире запойте…
И заплещется тень на стене,
затоскует гитара так горько!
 
 
Не справляйте поминки по мне!
Тошнотворны хвалебные речи.
Я завою, как пес при луне —
Потушу поминальные свечи…
 

«Чуть помедленнее, кони!..»

 
Кони нашей судьбы…
Пара резвых гнедых
Или старая кляча —
И глуха, и незряча.
Вы замедлили бег,
И – упал человек.
Может, встанет он сам,
Может, встанет он сам,
Может, встанет!
 
 
Ну, а может, ему
Уж не встать самому,
И друзья его тело поднимут.
Мертвым легче всего —
Им не жаль ничего,
Они скорби и сраму не имут.
 
 
Кони нашей судьбы…
Вороных и гнедых
Постепенно к себе приручаем,
Веря в то, что не раз
Они выручат нас,
Когда даже друзья не выручают.
 
 
Кони нашей судьбы…
Вороных и гнедых
Постепенно к себе приручаем,
Веря в то, что не раз
Они выручат нас,
Когда даже друзья не выручают.
 
 
Кони нашей судьбы,
В час тоски, в час беды,
В самый горестный час
Проклинаем мы вас.
Но мгновенья прошли —
В пене вы и в пыли,
И печально на нас
Косит бархатный глаз,
Косит глаз……
 

 
«Сгину я, меня пушинкой
ураган сметет с ладони…»
 

 
Понесли к обрыву кони!..
Тормозил – в крови ладони.
Закричал: – Остановитесь!
Ну, зачем так быстро мчитесь?
 
 
Но безжалостны, как время —
О! Неистовое племя! —
Грудью воздух разрывая,
Вы неслись, неслись по краю…
 
 
– Чуть помедленнее, черти!
Не готов еще я к смерти!
Песню лучшую спою,
Задержитесь на краю!
 
 
Ну, еще повремените!
Не допел я – вы поймите!
Только миг еще отмерьте.
Мы ж погибнем вместе, черти!
 
 
Вы допеть мне разрешите,
А потом порвите нити!
О, проклятье!
Погибаю-ю-ю…
Но я вас не проклинаю.
 

«Жду – ударит свинец из двустволки…»

 
Твои кони тебя не сумели спасти,
Все тащили по краю, по краю,
По скользящему краю земного пути…
И неведомо: к аду иль к раю.
 
 
Твои волки тебя не сумели сберечь.
Не напали на алчную свору:
Ружья сдернули недруги с плеч,
И курки взведены до упора.
 
 
Не спасли тебя, не сберегли,
Кони, волки и люди, конечно,
Дух твой в небо поднялся с земли!
Моя скорбь о тебе бесконечна…
 

«Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души…»

 
Зачем же душу
так изрезал ты —
Хлестала кровь струей,
Текла рекой.
Как по стеклу
Водил железом ты —
Своею
 
 
Собственной
Строкой…
Ты не палач,
А сам – на плахе ты.
Так жил ты,
Время торопя.
Так шел вперед,
Отбросив страхи, ты.
И не жалел себя…
 

 
«Я не люблю фатального исхода,
от жизни никогда не устаю…»
 

 
Ты не любил фатального исхода.
Но что я слышу? Я не верю, нет!
Мне говорят, в жару была природа,
Когда с тобой прощался белый свет.
 
 
Но как же так?
А где же наша встреча?
Я не успела домечтать о ней.
Я вне себя…
И в ночь скатился вечер…
И вне себя я буду много дней.
 

 
За что мне – такая мука?
Быть может, я очень грешна?
Черней не бывает разлука.
Нежней не бывает – нежна
Была бы с тобою, милый!
Но ты, не зайдя, ушел.
Я так бы тебя любила,
Как не любили еще!
Но нету туда дороги,
Куда ты ушел, Орфей!
Мне некуда деться, о Боги,
С бесплодной любовью своей.
 

«Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю…»

 
Вы прошлым летом
В мир ушли иной.
С тех пор ваш дух живет
На черном рынке.
Вы стали модным, но какой ценой
Вы оплатили хрип свой
На пластинке?
 
 
Повсюду вы с гитарою в руках.
И диски полки все заполонили.
На сумках ваш портрет и на зонтах.
 
 
Вас нет.
Есть те, живучие, как вши,
Что объедаются на подлом своем пире,
На вашем имени наживши барыши.
Они-то счастливы,
Что вы в загробном мире.
 

«Ой, перестали совсем ублажать нашу нечистую силу»…

 
Загони его, загони!
Что-то слишком он стал знаменит.
Что-то слишком он стал популярен.
Тем он власти по духу полярен.
 
 
Затрави его, затрави!
Чтобы он захлебнулся в крови.
Что-то слишком ему зажилось.
Его песни —
Торчком в горле кость.
 
 
Усыпи его, усыпи!
Может быть, приковав на цепи?
Да заснет вольнодумец навеки!
Бог простит,
Ведь слабы человеки.
 

 
Под крестиком православным
Я в ладанке имя ношу.
ВВ – грядущая слава.
Себе – ничего не прошу.
 
 
Я близким своим завещаю:
– Умру – не снимайте креста.
Свой путь на земле завершая,
Предстану пред очи Христа.
 
 
Я много страдала при жизни.
Даруй же мне радость теперь!
Где странствует Он,
Укажи мне!
Моя «Аллилуйя!» – тебе.
 
 
Пусть тело опустится в Лету,
Оставь мою душу живой!
Вот имя —
В ладанке этой.
…Владимир, единственный,
Мой!
 

 
На Ваганьково метели метут,
А к Высоцкому толпы идут
И кладут живые цветы
У его последней черты.
 
 
Кто-то спросит:
– А памятник где
Всенародной утрате-беде?
Есть такие громады окрест…
Здесь хотя бы поставили крест.
 
 
О, как больно ему на кресте!
Как горька у народа утрата!
А гвоздики —
Как кровь на Христе,
Вновь и вновь на Голгофе распятом.
 

 
Холодных рук твоих мне не согреть,
Сомкнутых век не разомкнуть слезой.
Мне суждено в горниле мук гореть
И за тобой – опасною стезей…
 
 
Никто, никто на целом белом свете
С тобой, живым, не встанет наравне.
Мне наяву тебя уже не встретить,
Но, к счастью, ты являешься во сне.
 
 
И происходит то, что быть могло —
Мы говорим и взглядом, и словами —
Когда б тебя в могилу ни свело
Твоей души неистовое пламя.
 

 
Пусть на твою могилу упадут
Мои стихи, пронизанные болью, —
Последний твой, неласковый приют,
Последний миг прощания с любовью.
 
 
Колени преклоню и лбом холодным
Коснусь цветов, пылающих в жару.
И здесь – в земле —
Не будешь ты свободным
От чувств моих, пока и я умру.
 

 
Отпеваю я тебя стихами
И живу твоею я судьбой.
Может, чувств негаснущее пламя
И меня отправит за тобой?
Никому от века не мечталось
Так любить,
Как мертвого люблю.
Для живых и пепла не осталось…
Я об этом, правда, не скорблю.
Только ты —
В моих печальных взорах.
За назойливые чувства не взыщи!
Не дано мне знать, как скоро
Встреча нам в кладбищенской тиши.
 

 
Я ныне – твоя – и присно.
Все строки мои – к тебе.
Твоя нескончаемо тризна
Вершится в моей судьбе.
 
 
На каждую песню твою
Моя из рыданий готова.
Ужели напрасно молю:
– Давай перемолвимся словом?
 
 
Ужели? Так, знать, суждено
Шептать до скончания века
Мне имя – из тысяч одно —
Любимого мной человека.
 

 
Мне влюбиться в кого-нибудь,
Что ли?
Чтоб огонь мою душу спалил,
Чтоб она отреклась поневоле
От кладбищ, от крестов, от могил.
 
 
Чтоб мне память лгала
Об ушедших:
Хорошо на том свете – во мгле,
И там нету Домов сумасшедших,
Которых полно на земле.
 
 
Но в душе только ты —
Как свеча.
И никто ее свет не потушит.
Черным вороном шаль на плечах,
И рыданья опять меня душат.
 

 
«А запеть-то хочется, лишь бы не мешали,
хоть бы раз про главное, хоть бы раз – и то!
И кричал со всхрипом я – люди не дышали,
И никто не морщился, право же, никто…»
 

 
Три года прошло, а ты
Живее живущих на свете.
Твой голос – лекарство от глухоты,
Для тех, кто нуждается в этом.
Других бы сбивал он,
Как нечисть, с ног —
Немало их,
Взгляды бросают косые
Туда, где почила —
На долгий ли срок? —
Отважная совесть России.
Но больше таких скорбящих
Вокруг,
Что будто взывают:
– Владимир, ты нужен!
Опять заколдованный кем-то круг
Вокруг наших душ так сужен.
Вокруг наших слов —
До немоты! —
Тот круг заколдованный сужен.
 
 
Владимир, восстань!
В мир плесни чистоты!
Ты мне, и другим ты неистово нужен!