Текст книги "Без кожи. От депрессии до мании. Как справиться с биполярным аффективным расстройством"

Глава 7
Узнать диагноз

В сентябре мама записала меня на прием к психотерапевту в поликлинику по месту жительства. Внезапно за несколько часов до назначенного времени мне стало легче, и возникла мысль, что я могу самостоятельно со всем справиться. Хотя объективно в тот момент мои дела были бесконечно далеки от того, чтобы сказать: «У меня всё хорошо, и я справлюсь сама». Я находилась в глубокой депрессии и с огромным трудом справлялась с посещением вновь начавшихся занятий в университете, да и с жизнью в целом.

Хотя первые признаки моих проблем с настроением обозначились в начале июня, на прием к специалисту я пришла только в середине сентября. Мы сидели втроем в кабинете. Кабинет был помпезен, с ярко-красными панелями и металлическими вставками под золото, как в кафе советских времен. Видно, когда-то его отремонтировали по последней моде, но время сделало убранство нелепым и неуместным.

Психотерапевт начал расспрашивать, что у нас произошло. Говорила мама, а я молчала и неуютно сжималась, сидя на краю кресла. Немолодой психотерапевт был мягок и проявлял сочувствие, мама описывала мое состояние. А я лишь сидела в этом безвкусном кабинете, наполненная страхом, смущением и стыдом, оттого что я на приеме у психотерапевта. Врач дружелюбно поинтересовался у меня, как часто я мою руки, сколько раз в день – десять, двадцать? Я промолчала, потому что столько раз мыла руки за час.

За три месяца я полностью потеряла контакт с собой, абсолютно не понимала, что со мной происходит. В начале осени я почти перестала есть и спать, вдобавок разболелись все зубы. Каждая проживаемая минута давалась невыносимо сложно. Никакие действия не приносили облегчения – сбежать от себя было невозможно.

Психотерапевт выслушал мамин рассказ и направил меня на прием к специалистам в областной психотерапевтический центр со словами, что ничего страшного со мной не происходит и там мне обязательно помогут. В тот момент мне стало так плохо, что я совсем перестала справляться с учебой. И сама была готова бросить университет и лечь в психиатрическую больницу.

В психотерапевтическом центре меня приняла врач Светлана. На этот раз мы разговаривали без мамы. Психотерапевт внимательно выслушала мою историю о влюбленности, путешествии на море и о том, что я не справляюсь с учебой. Она отметила, что я очень хорошо описываю и отслеживаю свои состояния. И вынесла свой вердикт: диагноз – клиническая депрессия. Психотерапевт добавила также, что в моем случае без лекарства не обойтись, и выписала антидепрессанты.

Особенность антидепрессантов как класса лекарств в том, что они не начинают действовать мгновенно. Нужно как минимум 7-14 дней, чтобы появился эффект. Из последних сил я старалась не вывалиться из реальности и, несмотря ни на что, продолжала посещать университет.

Очередным утром я поехала на учебу, но на занятии мне стало плохо. Не помню, что со мной происходило, но преподаватель отпустила меня с занятия и дала в сопровождение подругу, чтобы та помогла мне добраться до дома.

Я приехала домой, взяла лист, на котором была написана буква Я. Прикрепила лист на стену, легла на диван и смотрела на букву Я не отрываясь. Страх наполнял меня.

После отдыха я чувствовала, что теряю привычное ощущение самой себя. Поэтому взяла большой лист и красным фломастером вывела букву Я, таким действием пытаясь вновь вспомнить обычное самоощущение. При диагнозе «депрессия» перестаешь чувствовать себя самим собой. Все ощущения и чувства искажаются и становятся неузнаваемыми. Обычных реакций на события не возникает.

Словно я переставала быть прежним человеком без видимых причин и объяснений. Эта потеря обычного самоощущения чудовищно пугала меня.

Я не находила в квартире вещи, потому что постоянное волнение заставляло меня обрывать действия на полпути, и больше не могла запомнить, куда их кладу, – этот факт пугал. Я потеряла связь с собой. Иногда в приступах тревоги я ходила по комнате из угла в угол, сидеть или лежать было невыносимо.

По счастливой случайности, в тот день антидепрессанты начали действовать, к вечеру мне стало лучше. Следующую неделю я провела дома. Вопрос о том, чтобы лечь в психиатрическую больницу, отпал. Мое состояние под воздействием антидепрессанта улучшалось. Ко мне вернулся сон, поэтому большую часть времени я спала. Мысли о микробах отпустили, и я снова начала есть. Мама на радостях покупала вкусные пончики и откармливала меня. Организм восстанавливался удивительно быстро – за неделю вернулась способность к концентрации, тревога отступила. Важнее всего было то, что я вновь ощутила себя прежним человеком.

В тот момент я верила, что самое страшное позади и депрессия ушла из моей жизни навсегда.

Глава 8
Быть бухгалтером

Прошло четыре месяца, учеба в университете продвигалась, я прекратила принимать антидепрессанты. За время приема лекарств я набрала килограммов семь, но тогда меня это особо не волновало. Главное, что проблемы с тревогой, навязчивыми мыслями и необоснованными страхами ушли в прошлое. Воспоминания о депрессии стирались из памяти.

За год до этого я за компанию с подругой проходила собеседование на должность бухгалтера в аудиторскую фирму. Тогда подругу взяли, а меня поставили в резерв. Под Новый год из компании позвонили и пригласили на работу. Я понимала, что на последнем курсе университета будет полезно набраться опыта, и решила принять предложение.

Подозрение, что бухгалтерский учет – совсем не мое, закралось еще на первом курсе. Далее это ощущение укрепилось, когда я впервые поработала бухгалтером на каникулах. Но я продолжала себя успокаивать тем, что с экономическим образованием легко подыскать много вариантов работы. И не обязательно быть непременно бухгалтером.

Начинать трудовую деятельность с чего-то надо было, и я решила выйти на работу. Но в первые месяцы после трудоустройства произошел конфликт с главным бухгалтером. Я совершила пару ошибок, меня вызвали к начальству, чтобы отчитать за плохую работу.

Настроение падало, вставать в 6:30 было сложно, но меня настиг «счастливый случай»: женщина, вместе с которой я весной обучалась в Институте профессиональных бухгалтеров, порекомендовала меня на должность главного бухгалтера – и мне позвонили с предложением стать главбухом.

Счастью моему не было предела! Стать главным бухгалтером в 22 года! О чем еще можно мечтать? Я верила, что быть главным бухгалтером намного интересней, чем работать рядовым исполнителем и заносить первичные документы в программу. Я, конечно, волновалась о том, справлюсь ли я с такой позицией, но в целом я была уверена в своих силах и верила, что мне хватит знаний, чтобы успешно справиться с должностью главного бухгалтера.

Эта иллюзия разбилась уже в первую неделю работы, но совсем по другой причине. В голову не укладывалась никакая новая информация, потому что внутри пульсировала одна-единственная мысль: «Я не хочу здесь работать». Она глушила все остальные. «Хочу уволиться, хочу уволиться, хочу уволиться» – я не могла думать больше ни о чем другом. Руководители предприятия относились ко мне очень тепло, по-отечески, вся атмосфера была домашней, но я ощущала, что это не мое место и не моя работа.

Неудивительно, что поездка в Самару к родственникам не развеяла и не принесла облегчения и в этот раз, так же как поездка в Абхазию на море. Отработав недели две и набравшись смелости, я решила уволиться и поделилась этим намерением с родителями. В то утро, когда я намеревалась поговорить с директором, мама произнесла: «Папа расстроился, что ты увольняешься». Мне не хватило решимости поговорить с руководителем об увольнении. Только попросила несколько отгулов, чтобы дописать выпускную дипломную работу.

Прошло некоторое время, и я стала укорять маму за то, что она произнесла эти слова. Теперь я понимаю, что на самом деле мне не хватило смелости прислушаться к себе и уволиться, мнение родителей здесь не играло решающей роли. Мне казалось, что если я уйду с должности главного бухгалтера, то все окружающие сразу поймут, что я сошла с ума. Никто в здравом уме не бросит карьеру главного бухгалтера. Я думала, что если уж внутри мне неспокойно и плохо, то и все окружающие замечают мое состояние и думают, что я ненормальная. Эта иррациональная идея преследовала меня первые два года заболевания. Я верила, что люди смотрят на меня и думают: «У нее явно нехорошо с головой. Она сошла с ума».

Это было весомое заблуждение, которое принесла с собой депрессия. Предприми я задуманное, люди, возможно, удивились бы. Но я переоценивала последствия увольнения. Потому что депрессивное мышление рождало множество искажений, от которых мне было не отмахнуться так легко. И мне было трудно отделить внутренний дискомфорт и смятение от реальности. Другим людям, по сути, было безразлично, работаю я бухгалтером или увольняюсь с этой должности. И тем более никто тогда не вглядывался в меня и ни у кого не возникало мысли о том, что я сошла с ума.

Дописать дипломную работу – звучит слишком громко. Симптомы депрессии вернулись, я не могла концентрироваться, понимать смысл прочитанного, писать и что-либо учить. Спасло меня то, что руководителем выпускной работы я выбрала заведующую кафедрой бухгалтерского учета и одновременно единственного человека, который мог вставить палки в колеса любому студенту на курсе. Ко мне у нее уже не было претензий, и работа была принята без замечаний.

Но я помню, как эта преподаватель высмеивала работы других студентов словами: «Вы вообще-то понимаете, о чем пишете?» И меня от этих слов накрывал страх. Ведь я уже абсолютно не понимала то, о чем писала в выпускной работе. Произнесенные ею слова точно описывали мое состояние. Я ничего не понимала и не могла выполнять интеллектуальную работу. Диплом я сделала на базе курсовых работ прошлых лет – вдумываться в то, о чем я пишу, и понимать это я была не в силах.

В тот период я снова начала принимать антидепрессанты. Но на этот раз облегчения они не принесли. Близилось время выпускных экзаменов и защиты диплома, а состояние только ухудшалось. Как я справлялась с работой главного бухгалтера? Меня спасало то, что основная работа главного бухгалтера заключалась в составлении отчетности, а это время еще не настало. Все мои силы уходили на поддержание образа человека, у которого всё в порядке.

Сдать государственный экзамен и защитить диплом на отлично мне удалось только благодаря хорошей репутации, заработанной за годы учебы, и знаний, которые я приобрела за это время. Я не смогла открыть ни один учебник и подготовить ни один вопрос к экзамену, потому что потеряла способность концентрироваться, воспринимать, читать и запоминать текст. На выпускном экзамене посередине ответа на вопрос я вдруг запнулась, забыла, о чем рассказываю, и замолчала. Экзаменатор подбодрила, и я смогла завершить ответ.

В день вручения диплома я расплакалась. Мне было так горько внутри, потому что я чувствовала, что всё это бесполезно – мне не нужен диплом бухгалтера. Ощущение бессмысленности жизни и всего происходящего переполняло меня. Мама увидела эти слезы и отругала меня за то, что я кисну в такой день. Пришлось взять себя в руки: я надела красивое платье, сделала прическу и пошла в университет на вручение диплома.

Еще я часто плакала по вечерам, когда приходила с работы. Не утешала ни хорошая зарплата, ни престижная должность в 22 года. Но уволиться я так и не решалась, потому что верила: если это сделаю, все окружающие сразу поймут, что я сошла с ума. В те первые эпизоды депрессии я не сомневалась, что окружающие люди замечают мои проблемы с психикой.

Внимательные люди, конечно, увидят, что человек в депрессии меняется. Он перестает улыбаться, становится задумчивым, тревожным, часто избегает общения. Но далеко не все люди настолько проницательны. И уж точно это не выглядит столь катастрофично, как видится изнутри депрессивному человеку.

Если нет панических атак и человек умеет держать себя в руках, то работник с клинической депрессией становится удобным для фирмы. Он никогда не будет конфликтовать, спорить, отстаивать свои права. Он покладист, исполнителен и переполнен чувством собственной вины перед всем окружающим миром.

Проблемы могут возникнуть в том случае, если депрессия разрастется до таких пределов, когда человек уже не будет способен функционировать: вставать с постели, идти на работу и выполнять свои обязанности.

Но в моем случае мне удавалось благодаря силе воли продолжать работать. Каждое утро я собирала все силы в кулак и шла на работу. Мне хватало стойкости выдерживать депрессию. Хотя я знаю случаи, когда человек в депрессии в очередной день просто уже не был способен подняться с кровати и выйти из квартиры. В моем случае клиническая депрессия не приняла такой крайней формы.

На дворе стояло лето, жаркий солнечный июль. Родители уехали в Москву к сестре, и я осталась одна в квартире. Прозвенел звонок будильника, нужно было идти на работу – казаться «главным бухгалтером». И тут я поняла, что мне абсолютно всё равно, мне безразлично – могу просто не встать с кровати и не пойти на работу, мне неважно, что будет дальше. Это полное безразличие напугало меня. Я подошла к зеркалу и, глядя на свое отражение, закричала: «Это твоя жизнь! Это твоя жизнь! Это твоя жизнь!» Крик отрезвил, я собралась и поехала на работу.

– Это и есть взрослая жизнь. Она состоит из бытовухи и рутины. И радости в ней мало, – сказала родная сестра, когда приехала в отпуск.

Ее слова немного примирили меня с окружающей действительностью. Я решила, что сестра права – ждать от взрослой жизни радости не стоит, и смирилась. Когда в депрессии приходит смирение, то градус страдания прекращает расти. Терзания стихают, неизбежность происходящего принимается. Жить становится немного легче. Потихоньку депрессия стала отступать, я привыкла к должности главного бухгалтера. Жизнь продолжала течь без надрыва.

Осенью я начала ходить на курсы английского языка и дзюдо – вечернее время было расписано. Силы и желания вернулись, а вместе с ними и мечта – переехать жить в Санкт-Петербург. На весенних каникулах в девятом классе я впервые побывала в этом волшебном городе. «Оказывается, бывает другая жизнь» – понимание ошарашило меня, жительницу провинциального города Оренбурга.

Питер поразил меня, целый месяц после поездки я жила как зачарованная им. И тогда я приняла решение: хочу жить именно в этом городе. Теперь настало время воплощать мечту в жизнь. Я выстроила план – отработать до лета и уехать. Сообщила о своем намерении директору.

Но у депрессии были другие планы насчет меня и моих устремлений. В январе мое состояние вновь начало постепенно ухудшаться. Сдача годовой отчетности далась мне с огромным трудом, но я справилась. В этот раз в голову стали лезть новые бредовые мысли. Нет, я больше не боялась микробов. Зато стало казаться, что я крайне плохо исполняю обязанности главного бухгалтера и своей работой подорвала деятельность фирмы.

Тогда эта мысль непрерывно мучила меня. Я не могла объективно посмотреть на ситуацию. Этот страх вырос на основе чувства вины – той самой болезненной, мучительной вины, которая возникает в клинической депрессии и приносит реальные душевные страдания человеку.

Пришел май, я отработала последний день главным бухгалтером. Но физические силы покинули меня, а план переезда в Санкт-Петербург рассыпался.

Глава 9
Самоубийство

Мы снова сидели в кабинете у психотерапевта. Он спросил, думала ли я о самоубийстве. Я о нем не только думала, я пошла дальше – предприняла две попытки его совершить. Помню пустоту, которая была внутри меня. Мама рассказывала психотерапевту о моих качествах, достижениях, о том, какой я хороший человек. А я чувствовала, что того человека, о котором она говорит, больше нет. От этой мысли на глазах появились слезы. Умереть изнутри – эти слова подходят к депрессии, точно характеризуя ее суть.

Самое коварное в депрессии, что она способна предложить самоубийство в качестве решения всех проблем. Я стояла на шестнадцатом этаже и смотрела на соседние крыши домов. Это был май 2008 года.

Чтобы умереть наверняка, я выбрала дом повыше. Зашла в подъезд и поднялась на верхний этаж. Высота меня никогда не пугала. Почему-то по соседней крыше бегал мальчик, это смущало – волновала его безопасность, а также то, как он туда попал.

Когда я провела какое-то время на общем балконе, ко мне подошел молодой парень.

– Что ты тут делаешь? – спросил он.

– Ничего, – ответила я.

– Ты хочешь прыгнуть вниз?

Я не отвечала.

– Пойдем ко мне, займемся сексом, ведь ты всё равно хочешь сигануть вниз, – сказал он. И добавил: – У тебя красивые зубы.

Незнакомец немного постоял со мной и ушел, я осталась одна. Перевеситься через ограждение балкона было сложно, маленький рост не позволял этого. Я смотрела вниз и тут увидела такую картину. Я четко представила, что сейчас кто-то из родителей забрал ребенка из детского сада и ведет его домой. Если я сейчас прыгну, пронеслось в голове, то на асфальте образуется большая лужа крови и я буду лежать в ней расплющенная. Ребенок увидит эту картину, она на всю жизнь отпечатается в его памяти. Я испорчу ребенку всю жизнь.

Остановила меня только эта мысль. Я спустилась вниз и пошла домой. Родители заподозрили неладное, потому что я ушла, а телефон остался дома. Нет, я не написала прощальной записки, просто не смогла найти слова. В тот вечер мама взяла с меня обещание: что бы ни происходило в моей жизни – я буду жить и больше не совершу попытку самоубийства.

Я пообещала, но не сдержала слова.

Через месяц я поехала в гости к сестре в Подмосковье. Ожидалось, что путешествие меня взбодрит. Всё время у сестры я пролежала на диване, слушая радио «Эхо Москвы». Прошло больше десяти лет с того времени, но я до сих пор не могу слушать эту радиоволну. Музыка заставок врезалась в память душевной болью. И каждый раз, заслышав «Эхо Москвы», я возвращаюсь в то лето и мучительные воспоминания.

Один-единственный раз я взяла себя в руки и с огромным трудом доехала до Аптекарского огорода в Москве. Это мое самое любимое место в Москве, но в тот раз поездка была сделана для галочки, чтобы родственники отстали от меня. Я совершила ее, как будто отбывая повинность, – это прекрасное место в Москве не вызвало внутри ничего.

Сестра ежедневно приходила с работы и обнаруживала меня по-прежнему лежащей на диване. У меня не было ни сил, ни желаний что-то делать и куда-то выходить из квартиры. В один из вечеров сестра рассердилась и, чтобы как-то растормошить меня, заставила пойти на улицу и вместе с ней совершить пробежку. В тот вечер сестра произнесла: «Ты выглядишь как человек, который хочет умереть». Более точные слова трудно было подобрать.

В ночь, когда мне нужно было ехать домой поездом, у меня возникла мысль, что я не справлюсь с поездкой. Мне не хватит сил доехать до Оренбурга, эта невыполнимая задача.

Я проснулась под утро и забралась на подоконник. Свесилась спиной вниз, но не могла отпустить руки. Сделать это мешали три мысли. Первая – я обещала маме жить. Вторая – я создам проблемы сестре. Ей придется с этим разбираться, а после соседи будут на нее косо смотреть. Третья мысль – нет никакой гарантии, что там, на том свете, мне станет легче. Никакой.

Сестра встала попить воды, увидела меня свисающей из окна и дико перепугалась. Она сняла меня с подоконника и расплакалась. В тот день она произнесла слова, которые врезались в мою память: «Представь, ты бы стала инвалидом. И родителям пришлось бы всю жизнь ухаживать за тобой. Ты подумала о них?»

Нет, я не рассматривала возможность выжить. Поэтому сброситься с высокого этажа мне казалось самым надежным способом умереть. Но почему-то меня ранили ее слова. Мне хотелось, чтобы сестра сказала: «Я бы так сильно по тебе скучала».

Она немедленно позвонила маме. Мама взяла билет на поезд и сразу приехала. Я не знала, как смотреть ей в глаза. Ведь я обманула ее и вновь попыталась покончить с собой. Мне казалось, что мама должна сильно сердиться на меня. Когда она приехала, в ее голосе не было ни злости, ни раздражения. Она мягко спросила: «Дочка, разве ты не рада видеть меня?»

Мама уговаривала меня начать лечение у психотерапевта в Москве. Она скопила денег на ремонт, и у нее было достаточно средств, чтобы найти мне хорошего специалиста в столице. В тот момент я была абсолютно уверена, что мне не нужен врач. Я не понимала, что у меня болезнь, была уверена, что я просто испортилась как человек. Чтобы от меня отстали, я пообещала, что буду ходить к психотерапевту по возвращении в Оренбург.

Еще несколько дней мы провели в гостях у сестры. Мама выгуливала меня, рассказывала о том, что ей звонила моя школьная подруга и расспрашивала о моих делах. Я слушала ее и чувствовала, как она пытается оживить во мне что-то хорошее. Мама рассказывала о теплых словах, которые говорила обо мне подружка, но ее рассказ совсем не трогал меня.

Там, в Подмосковье, гуляя по лесу после второй попытки расстаться с жизнью, я смирилась с тем фактом, что надо жить. Приняла решение жить. Приняла жизнь как данность и отказалась от фантазий и планов уйти от ее невыносимости таким способом.

После этих двух случаев идея самоубийства больше не посещала меня. В голове не возникало мысли, что это решит мои проблемы, я больше не строила планов, как уйти из жизни. И не предпринимала попыток свести с ней счеты.

Самым постыдным поступком в моей жизни я долгие годы считала именно эти две попытки покончить с собой. Тема самоубийства – очень страшная и табуированная. Вы не обсуждаете ее за вечерним чаем. Я не могла подумать, что когда-либо приму решение расстаться с жизнью. Поэтому осуждать другого, кому приходят в голову подобные мысли, я не имею права.

Депрессия причудливо искажает восприятие действительности. Жизнь становится настолько невыносимой, что хочется от нее сбежать. И кажется, что у мучений есть выход, что жизнь можно прервать – и так освободиться от страданий.

Как ни парадоксально, в депрессии часто представляется: если покончить с собой, то это непременно принесет облегчение окружающим. Потому что в депрессии себя воспринимаешь как обузу для близких. Хочется освободить мир от себя. А идея «если меня не будет, это принесет пользу другим» представляется логичной.

Всем тем, у кого возникают такие мысли, я хочу сказать: «Жить с депрессией невыносимо тяжко. Каждый день – это испытание. Но депрессия непременно пройдет. Жизнь вернется. Нужно продолжать жить».